Снова открылась дверь. Сара снова с надеждой уставилась в проем. Когда дверь закрылась, она посмотрела на позолоченные часы и спросила:
– Сколько ехать до города?
– Минут за 40–45 можно добраться… Максимум, за час.
– До Нового года три с половиной часа…
Руфат прикурил очередную сигарету. Странно: люди каждый новогодний вечер смеются, веселятся от души… А что они приобретают взамен? По сути, теряют еще один год жизни. Правильно ли радоваться потере? Кто-то умирает, а ты этому рад?
Немного погодя он уверился, что мысль-имитация "в этом году мне не везло, наступающий, видимо, будет удачным" стала для всех устойчивым поверьем.
– Может, уйдем? – повторила Сара.
Руфат промолчал.
– Почему вы молчите?! Пусть поймут: у нас тоже есть чувства. Вы почините телевизор, а я угощу вас тортом. У меня они получаются очень вкусными. Пальчики оближешь…
– Ради Бога, давайте уйдем, – схватила она за руку Руфата.
– Как же так, неудобно ведь… – слегка дернулся Руфат.
– А по-вашему, они правильно с нами поступают?! – не скрывая обиды, отстранилась от него Сара. – Что это за неуважение по отношению к нам?!
Руфата постоянно беспокоила потребность людей отчего-то иногда врать, входить в другой образ. Выгодные тебе, устраивающие сегодня тебя отношения уже на завтрашний день становятся тяжелым ярмом, мешают на тернистом пути к новым отношениям… Ты вынужден отдалиться от них, оставить в грязи эту цепь, обвившую твои ступни… Но наряду с этим ты прибегаешь к тому, чтобы скрыть свои действия, думая о том, что "неудобно"… Будучи голым, считаешь, что выглядишь одетым…
…Руфат зашел внутрь и вышел буквально через минуту:
– Вот и ваше пальто. Хорошо, что только у вас оно белого цвета, иначе я бы растерялся… Жаль, меня заметили…
Луна стала еще больше, а погода холоднее. Они шли по краю канала. Дорога была в рытвинах. Когда Сара оступалась, Руфат брал ее под руку.
– …Вы почините телевизор, а я поставлю чайник. Разложу еду, разрежу торт. Тарелки уже готовы.
Руфат закашлял.
– Вы, кажется, простудились? Всё из-за меня, я отобрала вашу куртку…
– Ерунда.
– Захотите, поставлю вам банки. Даже помассирую козьим салом…
Скромная уютная квартира. Посередине украшена елка. На столе стоит торт. Дымятся две чашки с чаем…
Руфат ощущал жар, тепло, тело приятно покалывало. Ему стало лучше, и он принялся кокетничать впридачу:
– …Скажу сразу: индийский чай я не люблю, куда ему до нашего ленкоранского (южный район Азербайджана, прославленный цитрусовыми и чаем – авт.)!
– А какие блюда вам нравятся?
– Без разницы. До сих пор дома по моему заказу ничего не готовилось.
– Что вы говорите?! Мой муж любил вкусно поесть. Я, можно сказать, из кухни не выходила. Он что попало не ел, командовал: "Приготовь пити, кюфте-бозбаш (азербайджанские национальные блюда – авт.)… Приготовь лангет…" Эх, чтоб подавился… Он меня не ценил…
Руфата мучил вопрос, который он затруднялся озвучить: "Почему вы расстались?". А еще его очень интересовало, где и при каких обстоятельствах познакомились Сара с Тофиком…
Канал всё уходил и уходил дальше…
– Ничего, – сказала после долгой паузы Сара. – Сегодня будет готово блюдо по вашему заказу. Есть фарш, есть мясо для соуса. Впридачу есть и курица. Я приготовлю вам ваше любимое блюдо, а вы пролистаете альбом. Я фотографировала дочь на каждый ее день рождения. 18 фотографий. Ваш друг тоже любил смотреть фотографии…
Сара глубоко вздохнула… На ее лице появилось прежнее застывшее выражение.
Они продолжали идти. Когда оставили поворот позади, вдали показались огни города. Руфат радостно вскрикнул:
– Вот огни микрорайона… В квартире сейчас тепло… По всей вероятности, у вас есть музыкальный центр. Вы умеете танцевать?
– Говорите, вас видели, когда вы забирали пальто? – оглядывалась Сара.
Внезапно шаги Руфата стали тяжелее.
– Да, видели, – сказал он расстроенно.
…Они продолжали молча идти. Время от времени слышался вой ветра. Сара часто оступалась…
Вдруг позади послышался сигнал. Свет фар автомобиля был направлен на них. У Сары дрогнул голос:
– Это он…
– Да, – вздохнул Руфат. И подумал, что Тофик сильно разгневался, поэтому решил погнаться за беглецами, не позвонив никому из них.
Они добрались довольно близко к городу. Сара ухватилась за руку Руфата:
– Давайте сбежим.
– Как же так, нельзя…
– Нет, можно. Пусть поймет, что я – не вещь. Пусть увидит, что я от него сбегаю, что я его ненавижу…
– Ладно, вы можете его ненавидеть и бежать. Но с моей стороны это неправильно.
– Прошу!
– Не хочу впадать в ребячество…
– Умоляю…
Они и вправду побежали…
Кажется, автомобиль тоже добавил скорости.
– С ума сейчас сходит… Ну и пусть… – говорила Сара, задыхаясь. Потом остановилась: – Жалко его… Пускай догоняет. По этой дурацкой дороге мы бежим быстрее его машины…
Руфату тоже пришлось остановиться. Перед его глазами рушился целый мир: теплая квартира, неработающий телевизор, украшенная елка, бисквитный торт, ленкоранский чай…
Внутри него поднялся гнев против приближающегося автомобиля. Он был готов разнести его вдребезги.
А голос Сары доносился словно откуда-то издалека:
– Я была уверена, что он поедет за мной. Увидите, как он будет сожалеть… Он знает, прекрасно знает, что, хотя девушка в черном платье моложе меня, ей со мной ни за что не сравниться…
Они смолкли и стали дожидаться автомобиля. Казалось, это мгновение растянулось на целый год…Автомобиль притормозил перед Сарой. Прежде всего Сара поняла, что это не "джип" Тофика. Ей стало больно. И тут же посетила надежда: может быть, из-за обилия машин во дворе Тофик не смог выехать на своей и приехал на одном из автомобилей гостей… Однако…
Незнакомый полный мужчина высунул голову из окна и сказал с сожалением:
– По тому, как вы бежали, я понял, что вам очень холодно… Что поделать, ей-богу, свободных мест у нас нет… Сами с трудом уместились… Хотели перед Новым годом сделать шашлык на даче…
Руфат провожал взглядом автомобиль до тех пор, пока тот не скрылся из виду. После того, как красный свет его тормозных огней скрылся из поля видимости, он глубоко вздохнул, обернулся к Саре и сказал дрожащим голосом:
– Может, вернемся?
Сара сидела на плоском камне у обочины и рыдала. В лунном свете поблескивали ее слезы.
Первое отступление
Древние человеческие останки, найденные на нашем континенте, привлекают внимание неразвитым передним мозгом и слаборазвитым задним мозгом в затылочной части.
Переход от примитивного, полудикого древнего человека к современному развитому человеку был очень длинным и неровным. Человек, пользовавшийся пещерой вместо дома, листьями вместо одежды, постепенно усовершенствовал свой труд, образовал коллективный труд, включил в свой быт прирученных животных. Возникли орудия труда и охоты.
По мере того, как ручной труд испытывал потребность в различных орудиях, возникала необходимость усовершенствования этих орудий. Отдельные процедуры и действия нашли воплощение в различных приборах и сооружениях. Постепенно стали пользоваться мельницами, парусниками.
Поскольку перевод процессов на технические сооружения приводил к появлению более сложной техники, появлялись крупные станки, автомобили, паровозы и корабли.
А во время следующей технической метаморфозы машины объединились в комплексы, люди стали пользоваться агрегатами и автоматами…
2 января
У одних в груди находится сердце, у других – кусок мяса.
* * *
Было время, когда людей на земле можно было пересчитать на пальцах. Тогда и несчастий было столько же, и их можно было считать таким же способом. Сейчас население планеты исчисляется миллиардами. Значит, и несчастий столько же.
Есть же на свете наука вроде этики, философии, психологии. Вполне вероятно, что появится и такая наука, как несчастьеведение, более того – кандидаты, а также доктора этих наук.
Когда будет проводиться классификация несчастий, возможно, что наряду с материальными бедами, возникшими вследствие поражений, нужд, несчастных случаев и болезней, появится также идеалистическое горе вроде горя недопонимания. И выяснится, что состояние вторых будет незавидным по сравнению с первыми.
* * *
Появление на свет – это устройство на работу в управлении под названием "Жизнь". А работа наша заключается в том, чтобы жить. Срок контракта в один прекрасный день иссякнет, и мы будем освобождены от занимаемой должности.
Это есть смерть.
А возможно, мы уйдем с работы по собственному желанию, не выдержав тяжелых условий.
А это есть суицид.
* * *
Несмотря на то, что наступил второй месяц зимы, погода все еще осенняя.
Осень я люблю так, как весну. В действительности осень – это такое время года, которое пробуждает чувства и волнения. Осенью душа будто изголодалась и требует пищи. Это время года можно неустанно любить и любить…
Однако цвет осени как бы схож; с цветом разлуки. Короткие расставания, дней на пять-десять, бывают светло-желтого цвета. Долгие расставания имеют коричневый цвет. Вечное же расставание бывает темного цвета, почти черного…
Как вам идти по сырой земле и опавшим листьям в осеннем лесу, вдыхая этот смешанный запах, и забрести вглубь так, чтобы заблудиться, не найти обратной дороги и никогда больше не вернуться назад?
* * *
Жозе Сарамога – одна из самых значимых фигур современной мировой прозы, настоящий виртуоз и настоящий творец, последний пантеист нашего времени, человек, больше всех обеспокоенный полным хаоса сегодняшним днем, а также загадочным будущим человечества, самый суровый скептик и пессимист, человек, живущий в придуманном им самим мире вместе со своими героями. Последний бастион постмодернизма. Я с удивлением и восторгом закончил читать его роман "Слепота". Еще долго не решался открывать у себя двери и окна: как бы самому не заразиться жуткой эпидемией слепоты…
* * *
Все равно не достать нам рукой высоты. Просто кто-то из нас может найти лестницу, а кто-то – нет.
* * *
У кого-то судьба написана "паркером" ценою в пять тысяч долларов, а у кого-то – 20-центной китайской авторучкой. Чувствуете разницу?
* * *
Один очень обеспеченный мой знакомый, который занимал к тому же высокую должность, так и сказал: помогать неимущему – это означает протестовать против Бога, так как, если не было бы Богу угодно, он не создал бы его бедным.
* * *
Есть ли разница глазам, какие слезы они проливают: радости или отчаяния?
* * *
Мы все вправлены в одну рамку. Везет только тем, кто помещен к уголкам, так как им может выпасть возможность вырваться из нее, если найти маленький пробел на стыке. Но их судьбу запросто может решить клей.
* * *
История Сары и Руфата получилась печальной, не правда ли? Но история Эйюба, опять-таки в Новогоднюю ночь, на мой взгляд, еще печальнее. Такие как он, незапачканные, на этом свете еще встречаются. Эти люди как будто не из мира сего. Они очень хрупки и уязвимы. Даже кости и мышцы их словно состоят из чувств. В эту ночь я должен написать историю про Эйюба. Обязательно напишу!
История желтой тетради
Ему подумалось, что в первой половине жизни готовятся ко второй. А во второй – к следующей жизни. И не находят ни одного беззаботного, свободного дня, чтобы сесть, удобно вытянув ноги…
Он поднял ворот пальто, чтобы слегка спастись от декабрьского мороза.
Гюльнар не переставала торопить их:
– Давайте побыстрей. Я должна скоро быть дома, заняться готовкой и уборкой…
А Имран знай всё шутил:
– Эйюб, ради Бога, сколько лет ты уже носишь это пальто? Настоящий антиквариат, жизнью клянусь. Продай историческому музею. Себе купишь новое, а кроликам – корм.
Они оставили позади и этот переулок. Гюльнар вздохнула:
– Вот и этот год прошел…
До торгового центра пели втроем. Имран отсюда заворачивал в свой двор. А они продолжали путь. (На самом деле у Имрана был автомобиль, кажется, "Мерседес". Но из-за ожирения печени он шел пешком из дома на работу и обратно.)
Где бы он ни был, что бы ни делал, Эйюб всегда тосковал по этим пяти-десяти минутам, когда оставался наедине с Гюльнар…
Этот временной отрезок всегда заканчивался быстро, как безумно красивая музыка… И на протяжении пути Эйюб уподоблял себя пианисту, сидящему за черным, блестящим инструментом и играющим ту музыку…Как только они оставили Имрана позади, Гюльнар прикоснулась к его руке:
– Что ты снова дуешься? Это ведь Имран, без шуток ему никак.
Почему же не дуться?! Шутки Имрана порой выходят за все рамки… Лишь бы его печень побыстрее выздоровела…
Немного спустя Гюльнар добавила:
– Помнишь, как вы шутили в студенческие годы? На каждый праздник Новруз мы вспоминаем с Самедом ваши проделки и смеемся до слез. Да, до Новруза рукой подать.
Бесцветность серой улицы, серого воздуха, казалось, впиталась и в людей. Все спешащие куда-то прохожие казались серыми…
Снова Самед?
Он представил: на столе шекербура, гогал (выпечка Новруз-байрама – авт.), разноцветные яйца, свечи, сямяни (проросшая пшеница, атрибут Новруз-байрама – авт.). За столом Гюльнар и Самед… Нет, Гюльнар и он. А рядом дети. Их дети. Свет от свечи то увеличивает, то уменьшает тени на голубых стенах (Гюльнар как-то сама сказала, что их стены голубые). Гюльнар рассказывает детям, что их отец (то есть Эйюб) с сокурсниками на праздник Новруз бросал шапку к дверям (обычай праздника Новруз – авт.) однокурсниц. А затем они составляли список праздничных даров и всё оценивали. Шекербура – пятнадцать баллов, гогал – двенадцать, яйцо – десять, яблоко – семь, конфета – пять, орехи – три балла… И тем самым определяли самую щедрую семью…
Дети слушают Гюльнар и смеются.
– Эйюб, ради Бога, почему я тогда должна была занять второе место? Правда, главное, я обогнала Рену. Но должна была обогнать и Валиду. Вы судили пристрастно. Бедная мама, кажется, та ушанка была Эльдара, как она ее наполнила всякой снедью. В ту пору редко у кого дома имелись московские конфеты, а мама положила шоколадные "Мишка косолапый"…
При этих словах в голосе Гюльнар послышалось некое сожаление. Столько воды с тех пор утекло. Но женская конкуренция все еще дает о себе знать. Гюльнар и Валида в ту пору были самыми близкими подругами и в то же время самыми непримиримыми соперницами…
Теперь Гюльнар счастлива с Самедом. Интересно, как все сложилось у Валиды, создала ли она семью, есть ли у нее дети? Где она работает? Или занимается домашними делами?
Его размышления о Валиде прервал голос Гюльнар:
– Ты прочел вчера статью о Расуле? Там была и семейная их фотография. А сегодня по телевизору покажут Самендера. Оба очень счастливы… Он вздрогнул. Будто на пальцы упала крышка пианино…
Статью он видел, но читать не стал… О передаче тоже был в курсе. Смотреть не собирался…
– Многие из ребят женились на своих любимых…
А на сей раз будто бы силой нажали на упавшую крышку пианино и раздробили пальцы… Впереди во всей мощи стояло девятиэтажное здание, в котором жила Гюльнар… Естественно, из восьмидесяти одной квартиры (это число тоже некогда озвучила она сама) лишь одна принадлежала Гюльнар и ее семье. Но здание казалось ему привлекательным, нежным и милым в целом…
– Чего это ты воды в рот набрал?
Что ей сказать?! Часто так бывало. Гюльнар говорила, он тоже что-то хотел сказать, обдумывал предстоящую фразу. Решал заменить некоторые слова новыми, принимался их подбирать… А потом становилось поздно. Гюльнар уже переходила на другую тему…
– Ладно, пока, я пошла. Ой… чуть не забыла. Еще раз поздравляю тебя с праздником.
Она вручила ему какой-то сверток и быстрыми шагами пошла в сторону своего блока.
После работы все таким образом спешат домой. А он даже не помнит, что когда-нибудь спешил к себе. Наведывался по пути в магазины, заглядывал в киоски, читал афиши. Затем, оглядывая этот безграничный проспект, думал, что на жизненном пути никто не хочет дойти до последнего пристанища. Но что поделать? Ведь годы их гонят вперед.
Он поднял ворот пальто, тот снова упал…
Гюльнар не нарушает традицию, поздравляет его на каждый Новый год. Отдаривается, поступает как и он на 8 Марта. Ведь после отмены 23-го февраля мужского праздника не существует. Интересно, что на этот раз? Одеколон, ручку, галстук… Может, что-то другое?
Он погладил сверток…
Впереди шли две женщины. Обе были закутаны в шали. Без теплой одежды. Наверно, "пришлые".
Тяжело вздохнул. Если "сворачивающий горы" Самед (Гюльнар как-то сказала, что зарабатывает Самед очень прилично) увидит этих женщин, захочет ли купить им недорогое пальто или плащ?
Посмотрев им вслед, он продолжил свой путь. Снова поднял ворот пальто. Зубы стучали от холода…
Нет, так нельзя, надо успокоиться. Неудачи и несчастья ждут, когда ты поднимешь руки и сдашься…
Начал внушать себе, что все в порядке, все отлично…
Надо было купить кроликам корм. К счастью, зоомагазин был по пути. Покупал корм всего на два дня, чтобы заходить сюда почаще. Вдоволь смотрел на сине-зелено-желтых попугаев, чирикающих в клетках, ослепительно белых хомячков, красных, черных и золотистых рыбок в аквариумах… Ну и ну, как быстро дошел до своего дома! Мороз пробирал до костей, так как одет был неважно. Он был сам не свой. Ворча что-то под нос, поднялся по ступенькам (будь проклят этот пятый этаж;) и постучался в свою дверь. Он много об этом думал: если хоть что-то в этом мире ему принадлежит, то эта дверь из их числа.
Хоть бы сегодня Зейнаб не молчала. Как-никак ведь праздник… Нашла время дуться. Как будто рухнул мир и она осталась под завалами…
Попробуй после этого съесть что-нибудь. Оттолкнул тарелку с макаронами, вышел на балкон и закурил сигарету. Оба кролика съежились в углу. Он на них прикрикнул:
– Вы тоже хороши! Вечно сидите на одном месте. Не хотите шевелиться.
Один был белым, другой серым. Наверно, им было холодно, вот и съежились. Ему очень нравилось наблюдать за ними. Особое удовольствие получал, когда они, прошмыгнув через открытую дверь балкона, взбирались на кресло…
Сразу после того, как выкурит сигарету, пойдет листать тетради с воспоминаниями, заново проживет те редкие счастливые дни, что были в жизни…
Порой он забывает настоящее и живет лишь прошлым: мечты и чаяния снова заполняют его сердце, как поток. Серый мир снова становится ярким. И в этой ослепительной пестроте красок его счастье радостно ему улыбается… Он видит: между ними лишь пядь расстояния…