Он тоже помнил этого носильщика, неуклюжего уродца, который выронил его парусиновый чемодан, пытаясь нести его под мышкой.
– Фредди был убит через несколько часов после того, как ушел от дома Дикки? – неожиданно спросил Том.
– Нет. Врачи не берутся утверждать точно. И кажется, у Дикки не было алиби. Разумеется – он же был совсем один. И тут Дикки не повезло.
– А они вообще-то верят, что убил Дикки?
– Прямо никто не говорит, но в воздухе так и витает. Естественно, насчет американского гражданина необдуманных заявлений направо и налево никто делать не станет, но поскольку других подозреваемых нет, а Дикки исчез… Хозяйка его римского дома рассказала, что Фредди спустился к ней вниз и спросил, кто живет в квартире Дикки или что-то в этом роде. По ее словам, Фредди был сердит, как будто только что с кем-то поссорился. Он спросил, один ли живет Дикки.
Том нахмурился.
– Интересно, это почему же?
– Сама не понимаю. Фредди плохо говорил по-итальянски; возможно, хозяйка не так его поняла. Как бы там ни было, но то, что Фредди на что-то рассердился, явно не в пользу Дикки.
Том поднял брови.
– Я бы сказал, что это не в пользу Фредди. Возможно, Дикки вовсе и не был сердит.
Он чувствовал себя совершенно спокойно, потому что понял, что Мардж ничего не было известно.
– Я бы не стал из-за этого волноваться, пока не обнаружится что-то конкретное. На мой взгляд, во всем этом ничего нет. – Он наполнил бокалы. – Кстати, насчет Африки. А в Танжере уже навели справки? Дикки говорил, что собирается в Танжер.
– По-моему, полицию везде предупредили. Думаю, надо бы пригласить сюда французских полицейских. Французы очень хороши в таких делах. Но, конечно, этого не будет. Это же Италия, – произнесла она с нервной дрожью в голосе.
– Может, пообедаем у меня? – спросил Том. – Прислуга кое-что приготовила, и нам осталось только воспользоваться ее трудами.
Едва он это сказал, как вошла Анна и объявила, что обед готов.
– Pronto la collazione, signor, – с улыбкой произнесла Анна, разглядывая Мардж.
Том догадался, что Анна узнала ее по фотографиям в газете.
– Вы с Уго можете быть свободны, Анна. Спасибо.
Анна вернулась на кухню – там была дверь, которая выходила на маленькую улочку, этой дверью слуги и пользовались, – однако Том слышал, как она возится с кофеваркой. Наверное, решила задержаться, чтобы еще разок взглянуть на гостью.
– И Уго? – спросила Мардж. – Значит, у тебя двое слуг?
– Они здесь работают парами. Вряд ли ты поверишь, но мне этот дом достался за пятьдесят долларов в месяц, без отопления.
– Быть не может! В Монджибелло такие же цены!
– Вот именно. Отопление, конечно, очень дорогое, но я собираюсь отапливать только спальню.
– Здесь очень удобно.
– Ради тебя я затопил на полную мощность, – с улыбкой сказал Том.
– Что случилось? Наверное, умерла одна из твоих тетушек и оставила тебе наследство? – спросила Мардж, делая вид, что все еще ослеплена увиденным.
– Нет, я сам так решил. Хочу распорядиться тем, что у меня есть, в свое удовольствие, пока есть возможность. Я говорил тебе, что с работой в Риме не выгорело, а здесь, в Европе, у меня было около двух тысяч долларов, поэтому я решил прожить их, вернуться домой без гроша и начать все сначала.
Том уже писал ей, что хотел получить работу в американской компании по продаже слуховых аппаратов в Европе, но так и не смог, да и представитель компании, у которого он был на собеседовании, не счел его подходящим кандидатом. Том сказал, что тот человек появился через минуту после того, как она позвонила, и потому он не смог встретиться с ней тогда у Анджело.
– С такими расходами двух тысяч тебе надолго не хватит.
Том понимал, что она таким образом старается выведать, не дал ли ему что-нибудь Дикки.
– До лета хватит, – сухо произнес Том. – И к тому же мне кажется, что я это заслужил. Почти всю зиму ездил по Италии, как цыган, практически без денег, с меня хватит.
– А где ты зимой был?
– Во всяком случае, не с Томом, то есть не с Дикки, – сказал он и рассмеялся, досадуя на эту оговорку. – А ты, наверное, думала, что с ним. Я видел Дикки не больше, чем ты.
– Да ладно, – протянула Мардж.
Казалось, она немного опьянела.
Том приготовил еще мартини.
– Если не считать поездки в Канны и двух дней в Риме в феврале, я вообще Дикки не видел.
Это было не совсем так, потому что он писал ей, что "Том жил" с Дикки в Риме в течение нескольких дней после поездки в Канны, но теперь, оказавшись с Мардж лицом к лицу, ему стало неприятно оттого, что она знает – или предполагает, – что он провел с Дикки много времени и что они с Дикки, возможно, виновны в том, в чем она обвиняла Дикки в своем письме. Разливая напитки, Том прикусил язык, проклиная себя за свою трусость.
Во время обеда – Том пожалел, что главным блюдом был холодный ростбиф, фантастически дорогое блюдо в Италии, – Мардж лучше любого полицейского расспрашивала его о душевном состоянии, которое владело Дикки в Риме. Тому пришлось подробно рассказывать о десяти днях, проведенных в Риме с Дикки после поездки в Канны. Ее интересовало буквально все – от Ди Массимо, художника, с которым работал Дикки, до того, какой у него был аппетит и во сколько он вставал утром.
– А что он про меня думал? Только честно. Я ко всему готова.
– Он переживал за тебя, – честно признался Том. – Думаю… видишь ли, такое часто бывает – мужчина очень боится женитьбы…
– Но я никогда и не просила, чтобы он на мне женился! – воскликнула Мардж.
– Знаю, но… – Том сделал над собой усилие, чтобы продолжить разговор на тему, которая вызывала у него оскомину. – Ты очень хорошо к нему относилась, но он не мог взять на себя ответственность отвечать тебе взаимностью. По-моему, он хотел более простых отношений.
Он сказал ей все – и ничего не сказал.
С минуту Мардж смотрела на него с потерянным видом, потом решительно взяла себя в руки и сказала:
– Ладно, дело прошлое. Меня лишь интересует, что Дикки мог с собой сделать.
Ее недовольство тем, что он был с Дикки всю зиму, – тоже дело прошлое, подумал Том, потому что сначала она не хотела в это верить, а теперь ей и не нужно было этого делать.
– Он не писал тебе из Палермо? – осторожно спросил Том.
Мардж покачала головой.
– Нет. А что?
– Просто мне интересно знать, в каком он был тогда состоянии. А ты ему писала?
– Да… вообще-то, писала, – поколебавшись, ответила она.
– И о чем ты писала? Я спрашиваю лишь потому, что недружеский тон мог задеть его.
– Трудно сказать. Письмо было довольно дружеское. Я написала, что возвращаюсь в Штаты. – Она смотрела на Тома широко раскрытыми глазами.
Том с удовольствием смотрел ей в лицо. Ему вообще нравилось наблюдать, как меняются лица тех, кто лжет. Речь шла о том отвратительном письме, в котором она сообщала, что сказала полиции, что они с Дикки были всегда вместе.
– Ладно, это не важно, – мило улыбнувшись, сказал Том и откинулся в кресле.
Какое-то время они помолчали, потом Том спросил ее о книге, об издателе и много ли еще осталось работы. Мардж с готовностью ответила на все его вопросы. У Тома было такое чувство, что, если бы Дикки к ней вернулся, а ее книгу издали к следующей зиме, она была бы вне себя от счастья, да просто лопнула бы, и больше ей ничего не надо было.
– Как по-твоему, не переговорить ли и мне с мистером Гринлифом? – спросил Том. – Я был бы рад поехать в Рим… – Это было не так уже потому, что в Риме слишком много людей знали его как Дикки Гринлифа. – Или, по-твоему, он захочет приехать сюда? Он мог бы остановиться у меня. Где он живет в Риме?
– На квартире у своих американских друзей. У них большая квартира. Их зовут Нортапы, они живут на Виа Кватро-Новембре. Думаю, было бы неплохо ему позвонить. Я запишу тебе адрес.
– Отлично. Но вообще-то, я ему не нравлюсь?
Мардж едва заметно улыбнулась.
– Откровенно говоря, нет. Но по-моему, он несколько несправедлив к тебе. Наверное, полагает, что ты жил за счет Дикки.
– Да нет же. Жаль, что мне так и не удалось уговорить Дикки вернуться домой, но я все уже объяснил. Когда я услышал, что Дикки исчез, я написал мистеру Гринлифу все то хорошее, что знал о Дикки. Неужели и это не изменило его мнения?
– Может, и изменило, но… Прости, Том! Испортила такую замечательную скатерть!
Мардж пролива мартини и принялась затирать салфеткой пятно на вышитой скатерти.
Том сбегал на кухню за мокрой тряпкой.
– Все в порядке, – сказал он, глядя, как деревянная поверхность стола белеет в том месте, где он протирал тряпкой. Не скатерть ему было жалко, а красивый стол.
– Извини меня, – снова сказала Мардж.
Том ее возненавидел. Он вспомнил вдруг, как в ее окне в Монджибелло висел лифчик. Если он предложит ей остаться, она немедленно развесит свое белье по всем стульям. Ему стало тошно от всего этого. Он заставил себя улыбнуться.
– Надеюсь, ты окажешь мне честь, если проведешь ночь в моей спальне. Не в моей, конечно, – добавил он, рассмеявшись, – а в одной из двух, что наверху. Выбирай любую.
– Большое спасибо. Я, пожалуй, останусь.
Она смотрела на него с сияющей улыбкой.
Том разместил ее в своей спальне – тахта в другой комнате была не такой удобной, как его двуспальная кровать. Мардж прилегла вздремнуть после обеда и закрыла дверь. Том беспокойно бродил по дому и думал, не нужно ли ему еще что-нибудь убрать из своей комнаты. Он вспомнил, что паспорт Дикки лежал за подкладкой чемодана, который стоял в шкафу, но паспорт был единственной вещью в Венеции, принадлежавшей Дикки. Ему не приходило в голову, что в комнате могло бы его изобличить, и он попытался отогнать от себя дурные мысли.
Потом он провел Мардж по всему дому, показал полку с книгами в кожаных переплетах в комнате, примыкающей к спальне. Книги, как он сказал, достались ему вместе с домом, хотя на самом деле он купил их в Риме, Палермо и Венеции. Он вспомнил, что штук десять из них были у него в Риме, и молодой полицейский, явившийся с Роверини, склонился над ними, очевидно изучая их названия. Но тут совершенно нет повода для беспокойства, даже если этот полицейский сюда заглянет. Он показал Мардж главный вход в дом, с широкими каменными ступенями. Был отлив, и четыре ступени обнажились, две нижние были покрыты толстым влажным мхом. Мох был скользким, длинноволокнистым и свисал над краями ступеней, точно грязные темно-зеленые волосы. Эти ступени вызывали у Тома отвращение, но Мардж они показались романтичными. Она склонилась над ними, глядя в глубину канала. Тому захотелось столкнуть ее в воду.
– Мы можем взять гондолу и вернуться вечером к этому месту? – спросила она.
– Конечно.
Разумеется, вечером они отправятся куда-нибудь пообедать. Тома страшил предстоящий долгий итальянский вечер: ужинать раньше десяти они вряд ли начнут, а потом ей захочется посидеть на Сан-Марко за чашечкой кофе до двух ночи.
Том взглянул на покрытое дымкой темное венецианское небо и увидел, как чайка скользнула вниз и уселась на ступеньки какого-то дома у канала. Он размышлял над тем, кому бы из своих новых венецианских друзей позвонить и спросить, нельзя ли зайти вместе с Мардж в пять часов на коктейль. Конечно же, ей все будут рады. Он остановился на англичанине Питере Смит-Кингсли. У Питера была афганская борзая, пианино и отличный выбор напитков. Том подумал, что лучше Питера не найти, потому что тот очень не любил, когда гости от него уходят. У него можно было оставаться до самого ужина.
24
Часов в семь Том позвонил мистеру Гринлифу от Питера Смит-Кингсли. Мистер Гринлиф был настроен более дружески, чем Том ожидал, жадно ловил любую, даже самую незначительную информацию о Дикки. Питер, Мардж и Франкетти – двое симпатичных братьев из Триеста, с которыми Том недавно познакомился, – находились в соседней комнате и слышали почти каждое слово, которое он произносил, поэтому, как показалось Тому, он вел разговор даже лучше, чем если бы был один.
– Я рассказал Мардж все, что знаю, – говорил он, – поэтому, если что-то и забыл, она вам расскажет. Мне жаль только одного – я ничем не могу помочь полиции. Я не знаю ничего, что представляло бы для них интерес.
– Ох уж эта полиция! – резко возразил мистер Гринлиф. – Я начинаю думать, что Ричард мертв. А итальянцы почему-то не хотят признаваться в том, что такое возможно. Да они просто дилетанты. Пожилые дамы, играющие в сыщиков.
Тома изумило, с какой прямотой мистер Гринлиф высказался по поводу того, что Дикки может быть мертв.
– А вы не думаете, что Дикки мог покончить с собой, мистер Гринлиф? – осторожно спросил Том.
Мистер Гринлиф вздохнул.
– Не знаю. В принципе это возможно, вполне возможно. Я никогда не был высокого мнения об уравновешенности моего сына, Том.
– Боюсь, что должен с вами согласиться, – сказал Том. – Хотите поговорить с Мардж? Она в соседней комнате.
– Нет-нет, спасибо. Когда она возвращается?
– Она говорила, что собирается в Рим завтра. Если вы надумаете приехать в Венецию, мистер Гринлиф, мой дом в вашем распоряжении.
Мистер Гринлиф, однако, отклонил предложение. Том понял, что нет никакого смысла возобновлять их отношения. Напрашиваться на неприятности ему не хотелось, но иногда это выходило само собой. Мистер Гринлиф поблагодарил его за телефонный звонок и пожелал приятного вечера.
Том вернулся в соседнюю комнату.
– Из Рима никаких новостей, – удрученно известил он собравшихся.
– Вот как? – Питер был разочарован.
– Это за телефонный звонок, Питер, – сказал Том и положил тысячу двести лир на крышку пианино. – Большое спасибо.
– У меня есть идея, – заговорил Пьетро Франкетти, стараясь правильно говорить по-английски. – Дикки Гринлиф обменялся паспортами с каким-нибудь неаполитанским рыбаком или с римским продавцом сигарет, ради того чтобы вести спокойную жизнь, к чему он всегда стремился. Выясняется, что владелец паспорта Дикки Гринлифа не такой уж мастер подделывать подписи, каковым себя считал, и ему приходится внезапно исчезнуть. Полиции следует искать человека, который не может предъявить свою подлинную carta d’identità, узнать, кто он, а после этого искать человека с его фамилией, который и окажется Дикки Гринлифом!
Все рассмеялись, и громче всех Том.
– Вся беда в том, – сказал он, – что многие из числа его знакомых видели его в январе и феврале…
– Кто, например? – перебил его Пьетро.
Итальянская напористость в разговоре, будучи выражена по-английски, вызывает двойное раздражение.
– Например, я. Я уже говорил, что, согласно экспертизе банка, подписи начали подделывать с декабря.
– И все же в этом что-то есть, – прощебетала Мардж, которая после третьего бокала пришла в хорошее расположение духа. Она удобно устроилась в большом шезлонге Питера. – Такая идея Дикки вполне могла прийти в голову. Он мог бы поступить так сразу же после Палермо, когда подделка подписей была для него важнее всего. Я ничуть не верю во все эти подделки. Думаю, что Дикки настолько изменился, что изменился и его почерк.
– Мне тоже так кажется, – сказал Том. – И потом, не все в банке считают, что подписи подделаны. В Америке нет на этот счет единого мнения, а в Неаполе думают так же, как и в Америке. В Неаполе и не заметили бы подделки, если бы американцы им об этом не сказали.
– Интересно, что пишут сегодня в газетах? – живо спросил Питер, натягивая на ногу тапку, которую незадолго до этого снял, потому что та была ему тесна. – Не сходить ли за ними?
Сходить за газетами вызвался один из братьев Франкетти, который тут же вышел из комнаты. Лоренцо Франкетти был в розовой расшитой жилетке all’ inglese, в костюме английского покроя и английских башмаках на толстой подошве. Его брат был одет почти так же. На Питере, напротив, все с головы до пят было итальянское. Появляясь на вечеринках и в театре, Том обратил внимание на то, что если на человеке английская одежда, то он, скорее всего, итальянец, и наоборот.
Когда Лоренцо возвратился с газетами, пришли новые гости – два итальянца и два американца. Раздали газеты. Снова завязалась дискуссия, стали высказываться глупые предположения, заговорили и о последних новостях: дом Дикки в Монджибелло продан какому-то американцу вдвое дороже, чем тот поначалу хотел за него заплатить. Деньги хранятся в одном неаполитанском банке, пока их не востребует Гринлиф.
В той же газете была помещена карикатура: мужчина, стоя на коленях, заглядывает под стол. Жена спрашивает его: "Что ты там ищешь? Пуговицу от рубашки?" Он отвечает: "Нет, Дикки Гринлифа".
Том слышал, что и в римских мюзик-холлах поиски Дикки уже обыгрывают в репризах.
Один из только что пришедших американцев – его звали Руди – пригласил Тома и Мардж завтра на вечеринку в гостиницу, где он жил. Том начал было отказываться, но Мардж сказала, что с удовольствием придет. Том не ожидал, что завтра Мардж останется, потому что за обедом она что-то говорила насчет отъезда. Скучная будет вечеринка, подумал Том. Руди, крикливый и напористый мужчина, одевался броско и говорил, что торгует антиквариатом. Тому удалось покинуть дом вместе с Мардж до того, как она успела принять другие приглашения на другие дни.
Мардж пребывала в веселом расположении духа, которое вызывало у Тома раздражение на протяжении долгого ужина из пяти блюд, и он предпринимал неимоверные усилия, чтобы поддерживать заданный ею тон, – точно беззащитная лягушка, которая дергается от прикосновения электрода, – а когда она умолкала, ненадолго брал инициативу в свои руки и говорил что-то вроде: "Возможно, Дикки нашел себя в живописи и, как Гоген, уединился на одном из островов в южных морях". Ему и самому было противно. Мардж фантазировала насчет Дикки и островов южных морей, лениво помогая себе жестами. Худшее еще впереди, думал Том. Поездка на гондоле. Хорошо бы акула откусила ей руки, когда она опустит их в воду. Том заказал десерт, которого ему не хотелось, но Мардж справилась и с ним.