- Ты тетка, что дура, или слепая… не видишь, какой же это человек? Это чурка нерусская.
С этими словами милиционер подошел и с брезгливым выражением стал щупать пульс. "А часы то у него хорошие, и прикид дорогой… богатенький. Как же они гады умудряются всегда лучше нас жить?"- сами собой рождались у милиционера мысли, пока он определял бьется сердце или нет. Пульс не прощупывался, но милиционер не отпускал руку колеблясь: взять часы или нет. Наконец он отпустил безвольно упавшую руку достал рацию и стал вызывать:
- Медчасть, медчасть… ответьте…- Послышался эфирный шум, кто-то отозвался…- Маша это ты?... Тут во втором зале один откинулся… Да, проверил, пульса нет. Пришли двух человек с носилками… Да нет я не тороплюсь, могу и подождать. Носильщиков покрепче пришли. Это чурек, но не базарный, на вид тяжелый, видать хорошо жрал и тяжело не работал, руки уж больно ухожены, как у холеной бабы. Это наши старики от плохих харчей все больше легкие звонкие и прозрачные, а эти отожратые… Конечно постою, а то еще грабанут и на меня все свалят… нет вещей нет, портфель только. Может уже в багаж сдал, надо билет проверить… Ну все, лады, жду.
Милиционер нахлобучил на голову покойного его кепку. Его взгляд вновь остановился на часах. Часы явно были импортные, очень дорогие… Но милиционер так ненавидел представителей данного этноса, что брезговал даже совершать в отношении них мародерство. Тут же он вспомнил, что брал покойного за руку и поспешил вытащить платок и стал тщательно вытирать ладонь…
Предсмертная воля Философа претворилась в жизнь намного раньше, чем он думал – столь ненавидимый им народ, во всяком случае отдельные его представители, уже давно столь же сильно ненавидели и его народ.
БИТАЯ СОБАКА
рассказ
Иногда, наблюдая за стаей бродячих собак, можно увидеть удивительное, казалось бы, необъяснимое явление во взаимоотношениях этих четвероногих. Здоровенная молодая псина, самая крупная и сильная в стае, никогда никому не уступающая ни брошенной кости, ни лучшего тёплого места, где-нибудь в отапливаемом подвале… именно эта псина почему-то, без видимых причин панически боится некую небольшую, облезлую собачонку. Причём собачонка явно не первой молодости, и остальные члены стаи к ней никакого почтения, не говоря уж о страхе, не испытывают.
Опытные, со стажем кинологи объясняют столь странное явление следующим образом. По всей видимости, эти две собаки "знакомы" уже давно, задолго до "организации" данной стаи. Причём вторая собачонка, будучи старше, страшно обижала первую в её щенячьем возрасте. Таким образом, первая собака выросла под прессом каждодневного страха, постоянно испытывая на своей шкуре остроту зубов и когтей второй. Она привыкла её бояться, выросла с этим чувством, оно стало неотъемлемой частью её психики. И даже став большой мощной собакой, она уже не может перебороть страх перед своей мучительницей. Она продолжает её также бояться, как в "детстве". Таких собак называют "битыми"…
Генерал с переднего сиденья УАЗика, чуть съехавшего с шоссе, наблюдал за маршем вверенных ему войск. Неподалёку располагалось селение, которое вчера взяли идущие в авангарде его армии мотострелковые подразделения. Вообще-то никакого "взятия" не было. Боевики, поняв, что против артиллерии, ГРАДа и "вертушек" даже их "горячая кровь" бессильна… В общем, они предпочли отступить в горы, чтобы уже оттуда вести более привычную для них партизанскую войну. Именно так в своём докладе объяснил отступление противника начальник штаба армии. С позиции штабной науки оно, конечно, так, но "НШ" человек на Кавказе новый, рассуждает общепринятыми категориями… русскими, европейскими, общечеловеческими… ни одна из которых здесь не действует. Командующий тоже русский, но вырос здесь и понимает то, что недоступно воспитанному совсем в иной среде "НШ". За посёлок боевики не стали драться потому, что их командир отсюда родом, здесь живёт его многочисленный род. Если бы он стал здесь воевать, вся огневая мощь армии обрушилась бы на селение. Погибли бы родственники этого самозваного эмира. Таким образом "эмир" сохранял жизнь и имущество родственников не из гуманности и человеколюбия. Это делалось, чтобы уже родившиеся дети его рода смогли вырасти и мстить, а женщины продолжали бы рожать новых воинов и те, вырастая, тоже бы мстили русским. Ведь месть в этом народе являлась в какой-то степени смыслом жизни. А если погибнут эти женщины и эти дети… Вот почему "эмир" не стал защищать родной посёлок. Он не сомневался, что русские не станут никому здесь мстить, и те смогут продолжать расти, и рожать. Ничего этого не мог знать НШ, выросший где-то на Вологодчине.
На совещании, которое Командующий проводил в КУНГе походного штаба одного из полков, он как всегда тщательно инструктировал собравшихся командиров частей:
-… Ни в коем случае не допускать грубого обращения с местным населением, полностью исключить воровство и грабежи, никаких зачисток. Если есть возможность, населённые пункты лучше обходить, избегать боестолкновений, которые могут привести к гибели мирного населения…
- Здесь нет мирного населения. Русских они либо всех поубивали, включая детей, либо те сами убежали, а местные все или пособники, или родственники членов бандформирований,- с места возразил некий полковник с красным лицом и шеей не менее чем сорок шестого размера.
- А вам, товарищ полковник, слова пока ещё не давали! Как вы смеете перебивать старших!- резко повысил голос Командующий.
- Виноват, товарищ генерал,- полковник ещё более побагровел, встал из-за стола и вытянулся по стойке "смирно".
Командующий смерил его неприязненным взглядом и отрывисто бросил:
- Садитесь… Да, поймите же вы все, если мы не будем давать нормально жить местному населению эта война никогда не закончится!
- Разрешите, товарищ генерал? - поднялся начальник штаба.- Я всё же не пойму, как это местное население должно нормально жить, если оно и сейчас, после трёх лет блокады и двух войн умудряется иметь столько имущества, сколько наше, почти всё, за все царские, советские и нынешние времена не накопило? И дома у них кирпичные и заборы кирпичные и ворота железные, и машины чуть не у всех… и при этом никто нигде не работает. У нас на Вологодчине найти частного владельца КАМАЗа… днём с огнём не найдёшь, а здесь в каждом сраном селении по нескольку, и наверняка все в России украдены.
Командующий, скривив губы покосился на своего НШ, но отчитывать его, генерала, как рядового командира полка не стал, он начал терпеливо разъяснять этому "вологодскому валенку" и заодно остальным ситуацию:
- Нам сейчас не КАМАЗы во дворах считать надо, а заложить основы конституционного порядка. А для этого надо сделать всё, чтобы у местного населения не возникло чувства ненависти к армии. Эта сейчас, на заключительной стадии контртеррористической операции наша главная задача.
Окинув взглядом собравшихся, и не услышав более возражений, Командующий всё-таки не удержался и "уколол" НШ, а заодно и прочих "рязанских":
- А насчёт того, почему и местные и вообще на Кавказе живут лучше, чем в России… Вы этот вопрос не мне и не здесь, а у себя в Ярославлях-Рязанях поставте. Как это там у вас умудряются без войн и стихийных бедствий всегда так плохо жить. И после Отечественной войны вся Украина и Белоруссия в развалинах лежали, а на твою Вологодчину, небось, ни одна бомба не упала. Ну и что, уже в шестидесятых там жили нормально, а у вас как не ели досыта ни в тридцатые, ни в сороковые, так и в шестидесятые не ели, и сейчас поди…- Командующий махнул рукой на явно смутившегося НШ, и продолжал, словно почувствовал какое-то вдохновение.- Здесь всегда лучше, чем в России жили. Я, как вы знаете, здесь родился и вырос, и прямо скажу, эта черта мне у местных всегда нравилась. Как они говорят: сначала семью, детей обеспечь, а потом о всём другом думай. И в этом нам всем у них учиться надо.- Командующий оглядел присутствующих, уверенный, что сейчас ему уже никто не возразит… Но он ошибся.
- И всё-таки… местные автономии все дотационные. Так что как-то не совсем по-людски это получается, что здесь простой народ живёт лучше, чем в регионах-донорах,- осторожно внёс "ремарку" зам. по воспитательной работе.
Командующий чуть не задохнулся от возмущения – от кого-кого, но от того, кто при советской власти именовался политработником и начальником политотдела армии, он таких слов никак не ожидал. Однако дальше затягивать спор не стал, видя, что остался в одиночестве и потому властно оборвал дебаты:
- Ладно, продолжим совещание, нечего отвлекаться на не относящуюся к делу ерунду…
Ему очень хотелось, чтобы об его армии у местного населения было как можно меньше поводов говорить плохо. Он, конечно, понимал, что местные не могут любить русских, что они всё равно их будут ненавидеть. Он просто хотел, чтобы его армию ненавидели меньше, чем другую, наступавшую на сепаратистов с противоположной стороны. И это ему удавалось. Вторая армия не щадила никого, в том числе и гражданское население попадавшееся "на линию огня". Там боевики несли такие потери, что местные объявили Командующего второй армии врагом своего народа. Ооо… наш Командующий больше всего на свете боялся стать врагом этого народа, этих людей, среди которых он, русский, жил и рос в детском и юношеском возрасте… в щенячьем возрасте.
Его мать с отцом приехали сюда сразу после Отечественной войны, работали на нефтеперегонном заводе. Тогда здесь жизнь была очень спокойной, а главное относительно сытой – не сравнить с голодной и холодной Россией, которая и тогда по приказу власти "дотировала" южные регионы. Местных "чёрных" всех под корень депортировали в конце войны, и, казалось, тому благоденствию под тёплым южным солнцем не будет конца. Там вскоре у счастливых переселенцев родилась дочь, а потом и сын, будущий генерал и Командующий. Когда лысый правитель реабилитировал местных и те вернулись, он пребывал ещё в раннем "щенячьем" возрасте. Но хорошо помнил, как испугались родители того возвращения – они хоть никогда их и не видели, но были наслышаны и предчувствовали, что эти так же мирно и спокойно как греки, калмыки, крымские татары… на свою землю не вернутся. Местные вернулись, и действительно начался если не ад, то нечто очень его напоминающее. Его, впрочем, не так уж часто били, во всяком случае значительно реже, чем прочих русских мальчишек. Бить и унижать… это "удовольствие" у местных было заложено в их генетическом коде. Против данной генетики оказались бессильны, и сила, и смелость, ибо не выдерживала столкновений со звериной жестокостью и родовой взаимовыручкой местных. Сплочённые с детства на родственном уровне, они всегда помогали друг другу и самых смелых и сильных противников "ломали" в первую очередь, за счёт умело создаваемого численного превосходства, хотя в целом их было тогда, в пятидесятых-шестидесятых и во дворах и в школах отнюдь не большинство. Когда возникали крупные подростковые или молодёжные конфликты они срочно вызывали своих родственников из ближних и дальних аулов и те обязательно приезжали. Били жестоко, почти до смерти, били регулярно, пока не "ломали" окончательно. Так целые поколения русских мальчишек в отдельно взятом регионе вырастали "битыми собаками".
Потом, таким образом "обработанного" русского парня мог встретить моложе его года на три местный и сказать:
- Я твою сестру … в рот буду…
И "обработанный" молча проходил, делая вид, что не слышит, зная, что если он посмеет ударить этого малого, на следующий день его уже подстерегут несколько его старших родственников и будут жестоко бить, а потом унижать. Русских девчонок похабили и обзывали, как хотели, и те боялись жаловаться, боялись, что если за них вступятся братья и отцы… то их искалечат. Боялись жаловаться и взрослые русские женщины, регулярно оскорбляемые местными, как взрослыми, так и детьми… боялись за своих детей и мужей. Обращаться в суд или милицию почти всегда не имело смысла: местные, за редким исключением, никогда не ходящие в передовиках и ударниках "коммунистического труда", умудрялись, тем не менее, быть гораздо богаче традиционно бедных и разрозненных русских, и "купить" органы правопорядка для них не составляло труда.
Так вот, Он не относился к тем, кого местные часто били. Вернее они хорошо побили его только один раз, и он сразу понял, как надо себя вести, чтобы его больше не били по почкам, по печени, по рёбрам, после чего и харкаешь кровью, и в сортир тоже с кровью ходишь. Он почти сразу стал перед ними пресмыкаться. Им это очень нравилось, когда представитель, так называемой, титульной нации готов во всеуслышание признать, что он грязная русская свинья, и мать его блядь, и отец пьяная собака, а сестра почтёт за честь, если её местный джигит "возьмёт" где-нибудь в сортире. Им это импонировало и они его не били. Разве это битьё, когда дают, например, пендаль, а ты при этом с улыбкой и почти с искреннем удовольствием делаешь нечто вроде заячьего прыжка… Ведь это сущая ерунда, главное рёбра и почки целы. Тем более ерунда мыть одному полы в классе, когда тебе в напарники дают кого-то из "будущих джигитов". Да что там пол, однажды, когда их класс послали осенью на уборку кукурузы, Он работал сразу за двоих джигитов и те потом его очень хвалили:
- Молодец… хороший батрак с тебя будет…
Недалеко от его дома находилась секция вольной борьбы. Местные очень любили борьбу. Он тоже ходил в секцию и всегда когда боролся с местным обязательно ложился на лопатки, даже если и мог победить. Он очень нравился местным. Ему не раз говорили, снисходительно похлопывая по плечу:
- Хороший ты парень. Вот бы все такие русские были, мы бы с вами так хорошо жили…
В сложившейся после возвращения местных ситуации, русские стремились уехать из автономии. Он не раз слышал, как мать чуть не плача упрашивала отца уехать из этого ада. Но в Советском Союзе с его системой прописки не благоволили текучке населения, переездам его с место на место. Да и куда ехать, здесь как-никак дом, а обустраиваться на новом месте, нужны средства. Прописка и бедность – вот что держало большинство русских в этом ненавидимом ими городе. Но молодёжь вырастая, и не желая из битых унижаемых щенков на всю жизнь превращаться в унижаемых собак, делала всё возможное, чтобы уехать. Для парней одной из таких возможностей стало поступление в военные училища. Этим объясняется, что очень много русских молодых людей из Северо-Кавказских автономий в период с шестидесятых по восьмидесятые годы поступили именно в военные училища. Они надеялись таким образом больше никогда не возвращаться в этот ад… который был их родиной, где они выросли как те щенки, которых с детства беспощадно били, больно били физически и во сто крат больнее морально.
2
- Товарищ генерал, прибыли представители совета старейшин близлежащих посёлков и сёл,- доложил начальник штаба.
Командующий посмотрел в окно КУНГа. Возле входа топтались восемь пожилых местных, одетых по-разному, кто в гражданских костюмах европейского покроя, кто в черкесках с газырями, хромовых сапогах и кинжалами на поясе. Роднило их одно – все были в высоких отлично выделанных каракулевых папахах.
- Пусть войдут,- вроде бы обыденно, но с внутренним напряжением произнёс Командующий.
Он очень боялся таких встреч. Он, Командующий, за которым многотысячная армия с тан-
ками, артиллерией, авиацией, которая может смести эти селения вместе с их обитателями… Он боялся, что местные, пришедшие выразить ему заверения, что они люди мирные, что в их селениях нет и никогда не было боевиков… Он боялся, что эти старики прочтут в его глазах затаённый страх перед ними, страх битой собаки, и его тщательно скрываемая тайна, перестанет быть тайной.
Они вошли, восемь старейшин, с достоинством поздоровались. Некоторые, видимо, когда-то служившие ещё в Советской Армии говорили: "Здравия желаем". Он изобразил радушие, попросил присаживаться, осведомился о делах: сеяли ли в этом году, как перезимовал их скот… Он ведь вырос здесь и знал, как надо начинать разговор, все эти ничего не значащие вежливые фразы, тогда как на самом деле собеседники ненавидят, готовы резать друг другу головы, угонять тот же скот. Резать головы здесь призывали даже в детских сказках. Такие уж обычаи сложились у здешнего народа.
Старейшины наперебой стали хвалить Командующего, всячески подчёркивали, что он их земляк, знает обычаи, что его войска ведут себя не в пример лучше, чем те, кто наступает с противоположной стороны, из второй армии. Ну, это и понятно, ведь тот командующий не знает, как следует вести себя с людьми гор. Тупой прямолинейный солдафон, беспощадно жгёт всё под ряд, уничтожает целые селения, головорез под стать Ермолову. В общем, ведёт себя как фашист, недаром его объявили врагом горского народа. Но уважаемый командующий первой армии совсем другой человек. Конечно, и в подчинённых ему войсках случаются досадные инциденты… Тот старейшина, который говорил от имени всех, имел высшее образование – на лацкане его пиджака поблёскивал университетский "ромбик":
- Вот список, в котором перечислены случаи, в которых мы просим вас разобраться и наказать виновных. Мы понимаем, у вас, товарищ генерал, столько забот, но мы вынуждены обратиться непосредственно к вам, потому что командиры полков, чьи солдаты и офицеры совершили эти низкие поступки, не приняли никаких мер к преступникам. Поверьте, это не какие-нибудь кражи курицы или барана. Мы не стали бы беспокоить такого уважаемого человека по пустякам…
Командующий ощущал на себе энергетику взглядов, которыми его ощупывали злые цепкие глаза из-под папах. Этот образованный заливается соловьём, а остальные… Остальные пытаются понять, что за человек перед ними, насколько опасен, их семьям, роду, селениям, стоит ли его бояться, то есть уважать, или нет. Слово уважать и бояться на Кавказе всегда являлись синонимами. После того как кавказец почти тридцать лет правил Россией этот "обычай" внедрился и в мировоззрение многих русских. На данной основе советские руководители пытались строить свои отношения с Западом. Но смешивание этих понятий совершенно несвойственно характеру русского народа, ведь для него понятия бояться и уважать – противоположны, антонимы.