* * *
- У меня это все никак не идет из головы, - сказал Евгений, выскальзывая на смятой кровати из объятий Глеба.
- Что? - сонно пробормотал Глеб.
Евгений сел на кровати, пытаясь в темноте найти, куда забросил свои вещи.
- Я не понимаю такой страсти. Это как же надо хотеть кого-то, чтобы убить!
- Может, это не из-за страсти.
- А из-за чего? Все убийства - из-за страсти.
- Ты романтик, Женя. Просто кто-то ненавидит женщин, как мы.
- Я не ненавижу женщин. Просто с ними все не так. Я их не чувствую.
- А я ненавижу. И больше всех - твою жену. Так бы и убил ее.
- Перестань! - хохотнул Евгений. - Она хорошая.
- Лучше, чем я? - Глеб подполз к Евгению и положил ему голову на колени.
- Нет, что ты, нет никого лучше тебя, - мягко сказал Евгений и погладил юношу по голове.
- Почему тогда не уйдешь от нее?
- А на кого я ее оставлю? Она же не работает. И мы все равно не сможем встречаться открыто. Она нужна тебе так же, как и мне. Она как омела, под которой мы целуемся, - прикрывает нас.
- Гребаный Приют, - сказал Глеб. - Гребаный Пейл Арсин.
- Думаешь, это он убил Лилию?
- Не знаю, вряд ли. Но он - тот еще кобель. Как и этот ваш Василь. Меня бесит, что он подкатывает к моей мамке. Ей вроде нравится, но представь, каково мне будет, если у меня появится новый белый папочка? Может, она прямо сейчас с ним. Не хочу об этом думать. А еще он зазнайка, и это тоже меня бесит. Он смотрит на меня, как на говно. Однажды он со мной повел разговор о том, что понимает, каково это - быть не таким, как все! Да пошел он в жопу! Я, может, и педик, зато не урод. Кто знает, что там у него, в его белой башке. Да какая разница! Чем больше женщин умрет, тем лучше. И еще бы женушку твою кто прихватил.
- Не говори так, прошу. И ведь твоя мама - тоже женщина.
- Мама - это другое. Но если она умрет, я не расстроюсь. Лишь бы ты был рядом и утешил меня.
Евгений чмокнул Глеба в лоб.
- В тебе кричит юношеский максимализм. За это я тебя и люблю.
- А когда я стану старым, разлюбишь?
- Не говори глупостей.
Евгений поцеловал Глеба. Домой он вернулся позже, чем рассчитывал.
III. Компания
Зачем человеку нужна компания? Почему в одиночестве он тоскует и бросается на стены, как бешеная собака? Почему старается заглушить тишину фальшивым пением, бессмысленными фразами, обрывками мыслей?
Потому что окружающий мир - это враждебная среда, темный коридор в неизвестном доме, где нет дверей и всюду только дверные проемы, провалы в пустоту в сырых стенах. Скрипучий пол выдает тебя с головой и оповещает того, кто ждет тебя в темноте. Вокруг сыро и пахнет мокрым деревом. Воздух затхлый. Думаешь о погребе, червях и гроздьях грибов. Грибы - болезненно-яркие и растут из одной точки, больше похожие на волосы, тянущиеся из бородавки. Живот сводит и тебя тянет по малой нужде.
Вдвоем брести в неизвестность гораздо легче, можно что-то шепнуть и надеяться на ответ. И даже если неведомое чудовище бросится на тебя из темноты, есть шанс, что вместе вы сможете его одолеть. Но я знаю: ты пытаешься убедить себя в этом. И ты знаешь об этом. Под поверхностным слоем долга - тонким, как запястье школьницы, тонким, как бледная кожа старой девы, - щедрая жировая прослойка эгоизма. Кто-то другой нужен тебе не для того, чтобы разделить с ним твой страх, не для совместной охоты или дружного бегства. Нет, он нужен тебе для чего-то совсем другого!
Другой нужен тебе, чтобы им прикрыться.
Ты надеешься, что сможешь откупиться им, выторговать себе жизнь ценой его жизни.
* * *
Пейл Арсин сидел на скамье в маленькой камере, которая пустовала в участке городового уже много-много лет. Наверное, не все жители Приюта знали, что такая камера вообще есть. Приют, маленький городишко на краю света, где все друг друга знают, никогда не сталкивался с серьезными преступлениями. Иной раз кто-то затевал драку по пьяни или из-за любви (причины можно не разводить, если признать любовь опьянением), но серьезными правонарушениями это не назовешь. Когда-то давно, правда, говорят, на садовника Ефима нашло затмение, и он погнался с серпом за своим братом. Ту историю уже никто толком и не помнит. Ефиму недавно перевалило за сто, а брат его давным-давно умер. Теперь в городе происходило что-то исключительное, чего никогда не бывало, и это требовало принципиального иного подхода, а какого - Руслан не знал. Он смекнул, что самое правильное - изолировать Пейла. Не для того, чтобы ограничить его свободу, - а чтобы оградить его от возможных новых покушений. Поэтому он привел Пейла в камеру, которую до этого использовал как кладовку. Пейл не стал сопротивляться и сидел теперь там, среди смешного хлама: старых удочек, каких-то ящиков и потертых сапог.
Руслан никак не ожидал, что староста попытается убить Пейла. С тех пор, как Григорий рассказал ему о смерти дочери, городовой будто погрузился в полусон и плыл по кошмару, как лист по реке, сам не зная, куда этот кошмар его выведет. Старосту отвезли домой, но Руслан решил туда не ехать, чтобы не встречаться с Анастасией. Он не хотел наблюдать ужасные сцены и не нашел ничего лучше, как под предлогом ареста Пейла высадиться вместе с ним около участка и спрятаться там. По идее, он должен был ехать на место убийства, но городовой решительно не понимал, чем может быть там полезен. Умерла значит умерла - и все такое прочее. Тем более, на месте этот выскочка Анатоль. Он-то уже точно все разглядел и запомнил. Достаточно будет его пересказа. Надо просто подождать, и все решится само собой. Пейл - вот его забота. Главный подозреваемый. Вдруг кто-то устроит еще одно нападение на чужака? Ведь не зря говорят, что все полетело коту под хвост, когда он здесь появился. Второй год урожая нет… А теперь еще и убийство!
- Ну и что мне с тобой делать, голубчик? - вздохнул Руслан после долгого молчания. Он сел на край стола, и угол впился ему в зад.
- Отпустить, - Пейл улыбнулся, демонстрируя свои знаменитые ямочки на щеках. Разделенный на полоски решеткой камеры, он выглядел еще внушительнее - будто выше ростом.
- А если сейчас Анатоль и компания принесут клок белых волос с тела убитой?
Пейл пожал плечами:
- Не принесут, я же никого не убивал.
- Любой убийца так бы сказал.
- Это правда, - кивнул Пейл. - Послушай, Руслан, я вот о чем думаю. Раз мы с тобой здесь сидим и, видимо, просидим еще долго… - Пейл сложил пальцы в замок и похрустел суставами. - Тебе никогда не приходила в голову мысль, что мое появление здесь развязало вам руки?
- В каком этом смысле?
- Ну, вы жили тут - тихо, мирно, никого не трогали. Все друг друга знают, все - как на ладони. Вы жили, а в вас прорастали зернышки маленьких обид. Тот не так посмотрел, эта не так сказала. Обиды росли и выросли в уродливые деревья. Такие жуткие, какие представляешь, когда читаешь сказки в детстве: с большими корнями и кривыми ветками.
- Образно, - сказал Руслан.
- А потом на этих деревьях выросли отвратительные плоды, похожие на прыщи или гнойные нарывы. Они вот-вот бы прорвались, а потом - как удачно! - появился чужак. И этот чужак - как палец, который надавил на эти плоды. Они брызнули и разлились гноем. Понимаешь, о чем я?
- Не совсем.
- Я о том, что с появлением Пейла Арсина Приют превратился в Страну Делай-Что-Пожелаешь. Я удивлен, что это случилось только сейчас. Я думал, вы вцепитесь мне в глотку раньше.
- Раз ты такой умный, - огрызнулся Руслан, - отчего же не ушел? Зачем дожидался травли, если предчувствовал?
- Да потому что куда бы я ни пошел, всюду одно и то же. Посмотри на меня, - Пейл поднялся и едва не стукнулся головой о потолок, - я не такой, как вы. Куда я ни прихожу, везде все по одному сценарию. Я устал бегать. Честное слово, Руслан, если меня здесь линчуют, я буду рад. Я давным-давно понял, что меня однажды затравят, как зайца. Зайца-беляка - оценишь шутку?
Руслан невесело улыбнулся.
- Не говори так! - в участок решительно вошла Вера.
До этого она робела и подслушивала под дверью, но сейчас наконец собралась с силами.
- Вера! - вздрогнул Руслан.
Пейл подошел к решетке, взялся за прутья и заинтересованно посмотрел на девушку.
- Руслан, могу я поговорить с Пейлом наедине?
Городовой растерянно посмотрел сначала на Веру, потом на Пейла. Пожал плечами, взял со стола трубку и вышел. Он рад был остаться наедине со своими тревогами и ругал себя за то, что завязал бессмысленный разговор с чужаком.
Когда Руслан вышел, Вера близко подошла к решетке, отделявшей ее от Пейла, и взялась за прутья со своей стороны. Во всей ее позе было заметно стремление к Пейлу, драматически разбивающееся о решетку, запрещающую объятия.
- Пейл, зачем ты это делаешь?
- Делаю что? Я ни в чем не виноват.
- Я знаю! И все это знают. Тебя выпустят, когда во всем разберутся. Я не об этом!
Пейл удивленно поднял брови, но в глазах заблестели искорки веселья:
- А о чем же тогда?
- О ней! О Снежане! Почему с ней? Она же… она же… - Вера смешалась, подыскивая слово, всхлипнула несколько раз и выпалила: - старая!
- Странно! - усмехнулся Пейл. - Когда мы с тобой говорили в прошлый раз, ты мне сказала, чтобы я жил своей жизнью. Это я и пытался делать, пока весь ваш сумасшедший городок не высыпал утром под мою дверь. Потом меня заперли здесь. А сейчас ты приходишь сюда и критикуешь то, как я выбираю женщин. Что от тебя слышать как-то странно. - Пейл выразительно поднял бровь.
Щеки Веры вспыхнули. Она отпустила прутья решетки и отошла в сторону.
- Пейл, зачем ты так? Ты же знаешь, как мне тяжело!
- Мне тоже было тяжело. Я думал, ты останешься со мной. Но ты выбрала другого. Я отнесся к твоему выбору с уважением и не донимал тебя, хотя ты разбила мне сердце.
- Я не могла. Я обещала Василю… - Вера повернулась спиной к Пейлу, обхватила себя руками, а потом вдруг резко обернулась. - Ты мстишь мне, да? Зачем ты мне мстишь? Что я тебе сделала?
- Мне незачем тебе мстить, - сказал Пейл и осекся. - Вера, мы говорим банальности. Мы же уже все обсудили. Сейчас не время и не место для этого.
- Ты прогоняешь меня?
- Я просто хочу выйти отсюда. Хорошо бы с головой на плечах. Но можно и по частям. Выйду - если выйду - тогда поговорим.
- А нам есть о чем говорить?
- Ты же пришла, значит есть. Но, честно говоря, я не хочу все начинать сначала. Ты опять будешь метаться от Василя ко мне, от меня к Василю. Из этого ничего хорошего не получится. У меня есть Снежана, мне хорошо с ней, так что можешь считать, мы уже поговорили. Твои чувства понять легко. Твой интерес ко мне проявился вновь, потому что ты увидела меня с другой.
- У нее же ребенок есть! Он немногим младше тебя! - голос Веры дрожал.
- И что? Я всегда хотел стать отцом, - сказал Пейл.
- Ненавижу тебя! Надеюсь, они тебя повесят! Тебя и твою шлюху! - выплюнула Вера и в слезах бросилась к выходу. Расстроенная девушка так хлопнула дверью, что та едва не соскочила с петель.
Пейл надул щеки и выдохнул, выражая негодование.
Несколько минут спустя в участок проскользнул Руслан. Он выглядел смущенным, озадаченным и заинтересованным одновременно.
- Да, Пейл, - протянул он, - умеешь ты обращаться с дамами. Не зря про тебя брешут.
- Это наше личное дело, господин городовой. Я не хочу об этом говорить, - ощетинился Пейл.
- Не переживай, я не люблю копаться в чужом белье. Я, собственно, зашел оповестить тебя о приходе нового гостя. Побуду твоим секретарем, так и быть. Эй, Стас, заходи!
В комнату вошел учитель Станислав. Это был худой, высокий и еще достаточно молодой человек. Лицо отличалось болезненной белизной. Бледность подчеркивала неопрятная черная борода клинышком. Под глазами - большие черные круги. Из-за старых крупных очков в роговой оправе глаза казались совсем крошечными. Вся его фигура производила впечатление суетливости и нервозности. Казалось, он долго-долго не спал, потому что в нем завелась какая-то тревожная мысль и источила его, как червь - яблоко.
Станислав неуверенно улыбнулся и энергичным шагом - что плохо вязалось с его тщедушной фигурой - подошел к камере.
Пейл успел сесть на железную полку, заменявшую в камере кровать, - для этого пришлось сбросить на пол часть хлама. Увидев учителя, чужак поднялся и махнул ему рукой.
- Учитель, какая честь! Чем обязан?
Станислав покосился на Руслана - в этот раз городовой никуда выходить на стал и застыл на краю стола, весь обратившись в слух.
- Пейл, - начал учитель, - Пейл, я пришел сюда выразить вам свою поддержку.
- Спасибо! Надеюсь, это не помешало вашим занятиям?
- Сегодня все полетело к черту, мы отпустили детей по домам. Это неслыханное событие, все напуганы. Лучше детям побыть с родителями.
- Родителей тоже отпустили по домам? Если да, то этак у вас все производство встанет. Зима не за горами, есть ведь будет нечего. Эмиссаров-то давно нет.
Станислав нервно дернул щекой - это у него заменяло улыбку.
- Я пришел только, чтобы сказать: я всецело вас поддерживаю. Во всем. - Тут лицо учителя перекосило - Пейл не сразу понял, что тот ему подмигнул. - Я восхищаюсь тем, что вы делаете. Я помню то, о чем вы мне тогда говорили. Я все понял.
Пейл прищурился, внимательно посмотрел на учителя.
- Лиля ведь была вашей ученицей? - спросил Пейл.
Руслан подозрительно заерзал.
- Да, несколько лет назад, - сказал Станислав.
- Что вы о ней думаете?
Станислав как-то по-особенному взглянул на Пейла, будто искал двойное дно в его вопросе. Он молча отвернулся от решетки и прошел мимо Руслана к двери.
- Это была одаренная девочка, - сказал учитель с порога. - Очень одаренная. Только она потерялась и уже не найдется.
Когда учитель вышел, Пейл и Руслан посмотрели друг на друга.
- О чем вы сейчас поговорили? - спросил Руслан. В голосе скрипели тревога и подозрение.
- Видимо, каждый о своем, - ответил Пейл.
Новые гости пришли, когда солнце начало садиться. Пейл и Руслан услышали гул множества голосов. Толпа людей, даже если ведет себя чинно, все равно похожа на растревоженный осиный рой: дрожащие нервы из одного выдавят кашель, из другого смешок, из третьего - неясное бормотание. Пейл не раз сталкивался с толпой и мыслил ее единой злой волей. Всегда оказывалось, что сумма слагаемых меньше всего, из чего она складывалась: в толпе меньше жалости, меньше здравого смысла и меньше любви к ближнему, чем у отдельно взятого участника людского сборища. Чужак примерно представлял, что произойдет дальше. Обычно подобные представления состоят из трех действий. Первое действие Пейл называл про себя "расстановкой сил": толпа захватывает территорию, распространяется по ней, окружает объект травли будто река, прорвавшая дамбу. Второе действие, "знакомство": толпа превращается в огромный нос, который обнюхивает жертву и пытается определить, исходит ли от нее запах страха. Важным моментом в этом действии является "посольство" - несколько обвинителей, самых голосистых кликуш из толпы. Обычно это дородные дамы или женоподобные мужчины с пронзительными голосами. И в зависимости от того, как жертва проявит себя во втором действии, толпа переходила (или чудом не переходила) к самому сладкому, к третьему действию - к "Расправе".
Пейл оказался прав: все разыгралось, как по написанному - как и в множестве других мест, где его больше нет.
Первыми в участок ввалились безликие мужички - такие всегда откуда-то берутся, если запахнет расправой. Невзрачные, одинаковые лица, все сплошь в головных уборах - кто в мятых кепках, похожих на раздавленную булочку, кто в шляпах, хотя на улице жарко, светит солнце и приятно подставить лицо под теплые солнечные лучи. Эти люди, казалось, боялись солнца и старались спрятать лица в тени - то ли от того, что на душе всегда было темно, то ли для того, чтобы стереть индивидуальность.
За мужичками проковыляли старухи, завернутые в какие-то серые тряпки - все сплошь с гримасами отвращения на лице. Наверное, они думали, что опущенные до иссохших грудей уголки губ сообщат им важный вид.
После старух в участок друг за другом вошли Анастасия, жена старосты, их сын Антон и сам староста. Увидев последнего, Пейл понял, что без третьего действия сегодня не обойдется. Старый, потертый чемодан в здоровой руке старосты выглядел подозрительно.
Эти трое представляли собой будто бы три стороны человеческой натуры. Анастасия надела на себя маску Страсти. Женщина, обычно тщательно следившая за своим внешним видом, пребывала в полном беспорядке: юбка и блузка на ней измялись и перепачкались, колготки порвались, зато лицо пылало огнем. С таким лицом религиозные фанатики идут умирать или убивать за веру, только очевидно было, что Анастасия умирать не собирается.
Ее сын казался воплощенной Трусостью. Он дрожал всем телом и ни на чем не мог остановить взгляд. Его глаза обстреливали помещение и били по углу, в котором разместился Пейл, но все время мазали: мальчик боялся встретиться взглядом с мнимым убийцей, несмотря на притяжение зла, которое сегодня символизировал Пейл.
Староста играл роль Боли. По его перекошенному лицу, по тяжелой походке, по какому-то неприятному излому всего тела читалось, что этот человек в одночасье поломался. Самым страшным в его облике были глаза - пустые, рыбьи, ничего не выражающие. Пейл невольно содрогнулся, встретившись взглядом с Григорием. Это были уже не человеческие глаза, а глаза куклы. Если этот начнет что-то делать, то не остановится и дойдет до конца - как пуля, вылетевшая из дула пистолета.
Толпа закончила первое действие, заполнив все пространство участка, и Пейл нахмурился. Сейчас начнется второй акт, от которого зависит его жизнь.
Первой ожидаемо заголосила Анастасия, но направила свой гнев, к удивлению, в другое русло: сцепилась с Русланом.
- Ты чего моего мужа бросил? Зачем спрятал его убийцу? Ты его покрываешь, да? Ты с ним заодно, что ли?
Анастасия уперла руки в бока в классической позе силы и превосходства. Под таким напором Руслан съежился и вжался в свой стол, пытаясь претвориться бессловесным деревом.
- Я с тобой говорю, а? - не унималась Анастасия. Женщина нависла над городовым и замахнулась для удара.
Пока "посольство" не продемонстрировало силу, нужно взять ситуацию в свои руки. Пейл встал в своей коморке, выпрямился во весь свой рост, схватился за прутья и гаркнул:
- Хватит!
Анастасия дернулась, резко обернулась, взгляд ее остановился на Пейле, глаза сузились.
- Ты сюда не из-за него пришла, а из-за меня. Вот и говори со мной.
Анастасия подошла к клетке. Несколько секунд презрительно сверлила Пейла глазами, а потом смачно плюнула в него. Промахнулась: слюна вспенилась на железном пруте.
- Убийца! - заклеймила Анастасия Пейла. По толпе прошел возбужденный шепот.
Пейл раздумывал, как поступить. Если он сейчас добродушно улыбнется, заговорит, выскажет сочувствие, коллективный нос различит нотки страха. И тогда толпа радостно разверзнет свою исполинскую пасть и сожрет его. Он может промолчать и попытаться изобразить из себя святого: хлопать глазами и сносить все оскорбления. Только толпа поймет это как ту же трусость.
Пейл усмехнулся и сказал: