Наметилась еще одна пауза, но в этот момент оркестр у сцены бешено заиграл какую-то веселую мелодию, и все потонуло в музыке. Это была сумасшедшая музыка, так необходимая жителям Приюта, чтобы не сойти с ума. Посетители повскакивали с мест - кто-то даже уронил стул, - и пустились в пляс. В этой пляске было естественное желание забыть обо всем плохом, смыть грусть и начать новый, счастливый день.
На сцену выпорхнула Вера, схватилась за микрофон и запела. Анатоль подметил, что Вера скользнула взглядом по залу, нашла Пейла и больше не сводила с него глаз.
Ах, Пейл, как женщины живут в ваших снежных краях, - подумал Анатоль, - если все там такие, как ты. Пейл тоже смотрел на Веру, но как-то задумчиво, безучастно, будто мысли его были где-то далеко. Кажется, Вера это тоже заметила, и голос ее на мгновение дрогнул - или так только показалось Анатолю?
Анатоль отмахнулся от проблем этих двоих. В конце концов, ему-то какое дело? Все закончилось хорошо, убийца наказан, Приют скоро вернется к своему привычному сонному бытию. Больше не из-за чего переживать!
Сегодня Вера пела особенно хорошо. Может быть, дело в особенном настроении, подумал Анатоль. Вера пела очень энергично, и в то же время мягко; ее голос создавал особую иллюзию, обволакивая и убеждая: ты полон сил и энергии, танцуй, пока не наступило завтра. Только на Анатоля эта магия не действовала: при всем желании он не смог бы пуститься в пляс, разве что покрутиться в своем кресле посреди танцевального зала. Вера пела для Пейла Арсина - это было очевидно - и вкладывала в пение весь свой талант, всю свою душу. Пусть оркестр играл не так хорошо и время от времени кто-то из музыкантов фальшивил (чаще всего Василь, гитарист, жених Веры, но он был красавчиком и ему всегда все прощали) - им это простительно, потому что один из них накануне был убит сумасшедшим. Вера старалась за всех. Это был ее вечер. Всем было плевать, как играют музыканты: те, кто не забывался в очистительной пляске, сидели за своими столами и смотрели на Веру, разинув рты. Ее голос - только часть волшебства. Нужно было видеть, как скромно и в то же время со вкусом она была одета: ничего откровенного, черное платье не слишком короткое, оно допустимо открывает красивые ноги, не скрывает хрупкие предплечья и подчеркивает красивую молодую шею. Надо было видеть, как энергично и в то же время плавно она движется. Это был призыв. Это было представление для единственного зрителя. Это была охота.
Женский мир жесток. Когда Вера спела несколько песен, в бар вошла Снежана. Ее появление никто не заметил. Она медленно прошла сквозь танцующих, оглядываясь в поисках Пейла, а когда нашла его, счастливо улыбнулась и направилась к нему.
Пейл, завидев Снежану, тоже тепло улыбнулся и подвинулся, освобождая ей место. Снежана медленно и нежно поцеловала Пейла в щеку. Анатоль стрельнул глазами в сторону сцены. Он увидел: будто электрический разряд пробежал по телу Веры. Она перестала двигаться, сопровождая песню танцем. Она выпрямилась у микрофона, допела песню, прямая, как столб, махнула музыкантам и убежала со сцены. Те не перестали играть: наоборот, они взялись за дело с удвоенной силой. Танцующие не заметили пропажи вокалистки - веселье продолжилось без Веры, как будто ее и не было.
Где она сейчас? - подумал Анатоль. - Наверное, плачет в своей гримерной.
Что ж, в конце концов, это справедливо. Все знают, что у Веры есть жених и она обручилась с ним задолго до того, как Пейл объявился в Приюте. Надо отвечать за свои слова, и это касается не только мужчин, но и женщин. А Снежана… Она определенно нравилась Анатолю. Он всегда относился к ней с отеческой заботой.
Анатоль перевел взгляд на медсестру и белого человека. Снежана что-то шептала на ухо Пейлу, и выражение ее лица то и дело сменялось от радости до тревоги.
Интересно, о чем она говорит ему? Шепчет о предстоящей ночи или пересказывает впечатление от событий прошедшего дня? Или речь о чем-то совсем другом?
VII. Заем
Все, что нас окружает, мы получили взаймы. Имущество, успех, саму жизнь - все преходяще. Даже добрые отношения - тоже взаймы. У всего есть срок годности. Было бы забавно, если бы на дружбу, любовь или ненависть вешали такую же бирку, как на продукты: срок годности истекает через три года. Наверное, это приучило бы людей к трезвому взгляду на вещи. Возможно, развило бы фатализм. Стоит ли переживать из-за того, что так или иначе закончится через пару лет? Стоит ли грустить, стоит ли радоваться, если ничто не продлится вечно? Имеет ли жизнь смысл, если она состоит из коротких законченных эпизодов, где ты - не тот, что был раньше? Есть ли ценность у каких-либо ценностей, если им установлен срок действия? Не было бы общество более здоровым? Но отношения займа - это всегда диалог. Мы занимаем не только минуты жизни у вечности, мы занимаем минуты и у других людей. На разговор, на взгляд, на улыбки. Всегда ли отдающий в сильной позиции? Не развращает ли он принимающего своими подачками? Столько вопросов!.. Чтобы узнать на них ответы, нужно всего лишь сымитировать отношения человека и Вселенной. Представьте себе, что у вас есть полная власть над вашим врагом, над тем, кто вас обидел или недооценил. Представьте, что для него у вас есть специальное темное помещение с мигающей лампой и обшарпанными стенами. Вы посадили его на цепь - он в вашей власти. Вы можете делать с ним все, что угодно. Можете вырвать ему зубы и ногти, оторвать ему член, отрезать ей сиськи. Теперь вы - это и есть то время, что осталось у этого человека. Вы растянете его или постараетесь сократить? Выдадите ссуду, когда вас попросят? Обманете его ожидания ложной добротой или будете изысканно жестоки? Столько возможностей! Столько новых открытий - в себе, в нем, в ней, в том, что дозволено. В каждом есть маленький тайничок со злом - стоит его раскрыть, зло выплеснется наружу и заполнит собой все. У человека есть смутное воспоминание о боге, и потому он пытается ему уподобиться. Годы стерли ощущения, но не память о былом. Это похоже на то, как алкоголик или наркоман увеличивает дозу, пытаясь снова испытать то невероятное чувство, что сделало его тем, кто он есть. Быть богом значит быть по ту сторону добра и зла. Быть богом значит раздавать жизни взаймы.
* * *
Вера смотрела в кружку с кофе. Ей казалось, что этот черный круг - дыра, в которую затягивает ее жизнь. Она разрывалась между желанием и долгом. Ее желанием был Пейл Арсин, а долгом - Василь. С тех пор, как проклятый чужак появился в городе и она впервые увидела его, Вера будто потеряла голову. Все мысли - только о Пейле. Она видела Пейла во всем: в белой простыне, в облаках, в обеденных тарелках. Пейл будто узурпировал белый цвет и сам стал этим цветом. Отныне все белое - это Пейл. Это больше походило на одержимость. И Василь, жених, очень скоро стал чем-то постылым и раздражающим: слишком серьезный, слишком угрюмый, слишком скучный.
Вера сама не знала, как у них с Пейлом все началось: он стал чаще приходить в бар, где она пела, - или ей так только казалось? Однажды после выступления она сидела с друзьями за соседним столом. И когда пошла в туалет, нечаянно оступилась и выронила свою сумочку. Из нее посыпалась вся та бесконечность, что таится в женских сумках. И Пейл бросился ей помогать. Она поняла это как искренний интерес к себе, но - теперь задавала она себе вопрос - что об этом думал сам Пейл? Может быть, дело в его проклятом дружелюбии? Вдруг она видела только то, что хотела видеть? Почему он так легко променял ее на Снежану? Она же старая!.. Что Вера делала не так?
Сначала она думала, что у них с Пейлом намечается какая-то немыслимая дружба. Кто-то всерьез верит в дружбу между мужчиной и женщиной? Пейл не проявлял к ней никакого сексуального интереса. Это было так правильно… и так обидно. Они все чаще проводили время вместе, много болтали - обо всем на свете. Он совсем не приставал к ней. Он вел себя как чертов джентльмен. Он навязывал ей действие. По крайней мере, ей так казалось.
А что Василь? А Василя никогда не было рядом. У него всегда были свои дела, своя жизнь. Вере казалось, что она играет в ней третьестепенную роль - в то время как Пейл всегда готов был выслушать; у него всегда находилось для нее доброе слово и мудрый совет.
Вера помнила, как впервые поцеловала Пейла. Это было ее решение, ее порыв. Он не сопротивлялся, ответил живо, чересчур охотно, как будто ждал этого. Это случилось около ее дома - там, где все могли их увидеть, и это заводило еще сильнее.
Теперь все в прошлом, Пейл - со Снежаной, и ничего уже нельзя сделать.
Мама Веры, Анжелика, появилась так внезапно, что Вера вздрогнула.
- Фух, мам, ты меня напугала, - сказала Вера, выпустив воздух и глядя, как по поверхности кофе бегут круги.
- Неудивительно, - сказала Анжелика, - в последнее время ты сама не своя. Все витаешь в облаках. А причина - тот белобрысый красавчик, который наделал шуму.
Вера невольно улыбнулась.
- Да знаю я, что он тебе нравится, - сказала Анжелика. - Это увидит любой, кто посмотрит на вас. И ты ему тоже небезразлична.
Вера вспыхнула:
- Мама! При чем здесь Пейл?.. С чего ты вообще взяла?
- Вот сейчас ты выдала себя с головой, - рассмеялась Анжелика. - Вера, ты еще очень молода, но рано или поздно надо становиться взрослой. А ты не станешь взрослой, пока не поймешь, что жизнь одна и надо делать так, как тебе нравится.
Вера внимательно посмотрела на мать. Анжелика никогда так не говорила с ней. У них, собственно, никогда и не было "того самого" разговора. Неужели это он - вот так, с таким чудовищным запозданием?
- Добро пожаловать во взрослый мир, девочка! Здесь все не так, как пишут в книжках. Здесь нет идеальных героев - каждый за себя. Ты думаешь, у нас с твоим папой все было гладко? - Анжелика горько усмехнулась и покачала головой. - О, у нас все было далеко до идеала! Просто в этом гадском Приюте принято скрывать свои проблемы. Вот мы и скрывали их столько лет.
Анжелика присела на свою кровать, что примыкала к каменной печи. Она сняла с головы платок, и русые с проседью волосы растрепались. Она несколько раз всхлипнула и вытерла глаза.
- Он все время путался с какими-то бабами! - тихо плача, сказала она.
Вера никогда не видела мать такой. Ничто не предвещало эту перемену. И потому она чувствовала ужасную растерянность - будто ее облили холодной водой. Матери удалось застать ее врасплох. Обе знали: этот разговор - точка невозврата, после которой их жизнь уже не будет прежней.
- Я никогда тебе не говорила. Даже не думала, что скажу, - прошептала Анжелика сквозь рыдания, - но у тебя есть сестра. По отцу. Не от меня.
Несколько секунд Анжелика беззвучно рыдала, а потом выпалила:
- Это Снежана, наша медсестра.
* * *
Снежана вернулась домой. В последние время ей завладело чувство нереальности происходящего. Произошло несколько ужасных, по-настоящему чудовищных событий, но они сблизили ее с Пейлом. Их отношения нельзя было назвать ровными, но с каждым новым днем Пейл будто оттаивал. Казалось, что покалеченная рука, вся эта история с учителем, Лилей и старостой - кровавая жертва, которую нужно было принести городу, чтобы он принял Пейла. Возможно, избавившись от подозрений, Пейл избавился и от напряжения, в котором привык жить. Он был очень нежен с ней, и впервые за то время, что они провели вместе, Снежана чувствовала: Пейл ее любит, она нужна ему. Но медсестра не спешила очаровываться: за этим потеплением могло скрываться что угодно. Пейл - сложный человек. В любой момент он может ускользнуть от нее, снова покрыться ледяной коркой. И теперь, когда они все больше времени проводят вместе, та певичка не сможет спокойно жить и попытается вмешаться в их отношения. Пусть попробует, усмехнулась Снежана, переступая порог своего дома.
Ее ждал необычный вечер - это она поняла сразу. Ботинки в прихожей стояли в аккуратном порядке. Книжки, носки, стаканы, тарелки, полные крошек, - все пропало с пола, где лежало целыми днями. Когда Глеб, ее сын, нервничал, он начинал прибираться и все расставлял по местам - это он унаследовал от нее. Но такое случалось с ним нечасто, так что большую часть времени он создавал вокруг себя хаос.
Глеб сидел на кухне и нервно хрустел пальцами. Он посмотрел на вошедшую мать затравленным взглядом. Снежана внутренне подобралась. Ее ждал непростой разговор. Но она знала, что однажды его не избежать - и вот этот день наступил.
- Привет, сынок! - сказала Снежана. Она проскользнула к холодильнику, открыла дверцу и начала изучать содержимое. Она надеялась, что все-таки обойдется без разговоров. Не обошлось.
- Мам, - сказал Глеб глухо - так, будто у него в горле застрял комок. - Я хочу… мне нужно с тобой поговорить.
Снежана быстро посмотрела на сына, кивнула и продолжила изучать содержимое холодильника. Она не знала, что хочет там увидеть, она не была голодна - ей просто нужно было на чем-то сконцентрироваться. Она поймала себя на мысли, что долго держит дверь открытой и захлопнула ее. Снежана метнулась к тарелкам в сушилке и принялась их перебирать.
- Мам, я давно должен был тебе рассказать… Только ты не ругайся. Я не хочу тебя расстроить.
Снежана гремела тарелками, но, услышав отчаяние и безнадегу в голосе сына, усилием воли подавила свое волнение. Тяжело, но она взяла себя в руки. Она подошла к столу, выдвинула стул и села рядом с сыном. Нервничая, он сильно стучал ногой по полу. Снежана положила руку ему на колено, и он перестал.
- Я знаю, что ты хочешь мне сказать, - сказала Снежана. - Я твоя мать, и я тебя отлично знаю. Мне не нужно признание. Мне нужен ты. Ты - моя жизнь.
Глеб удивленно захлопал глазами. Щека дернулась: он попытался улыбнуться. Заблестели слезы, но сын потер глаза кулаками и посмотрел в сторону, пытаясь сдержаться.
- Ты знаешь? - сказал он со слезами в голосе.
- Знаю. Но что бы ты ни делал, кем бы ты ни был, ты мой сын, и я люблю тебя.
Глеб бросился к матери и крепко обнял ее. Тело его дрожало в беззвучных рыданиях. Снежана гладила его по голове и улыбалась. Последний раз она его обнимала вот так много-много лет, когда еще он был мальчиком, которому нужна была мама.
Она улыбалась.
* * *
Иван, кузнец, шел домой. По рукам разливалась приятная усталость. За день он намахался молотом и изжарился.
Он выковал решетку для очередной могилы. Ему нравилось, что получилось в итоге: не решетка, а настоящий железный сад. Он обвил железные прутья изящным плющом, тут и там впаял в ограду железные розы. Так хотела семья погибшего, а он только рад - в конце концов за это он и получает деньги. Покойник был музыкантом, из хорошей семьи, и родственники предпочли закопать тело в землю по древнему обычаю, а не сжечь, как это было принято. Они торопили его с заказом, а он и рад был занять руки.
Последние дни выдались в Приюте мрачными. Но за работу Ивану прилично заплатили, так что он чувствовал душевный подъем. Прохладный вечерний ветерок остужал его прожаренное тело, воздух вокруг был наполнен приятными запахами травы и деревьев, и кузнецу казалось, что все плохое позади. Приют оправится от потрясений и заживет привычной жизнью.
Хорошие предчувствия сменились плохими, когда Иван подошел к дому. Его дом стоял на окраине Приюта, в некотором отдалении от всего городка. Ближайший его сосед, рыбак Данила, жил в нескольких минутах ходьбы, домики отделяла естественная стена из нескольких елей.
Было непривычно тихо. Обычно кузнеца встречал приветственный собачий лай: его добрый старый пес радостно заливался, почуяв хозяина; услыхав пса, навстречу выбегала дочурка, чтобы броситься папе на шею, а за ней уже выходила жена. Она тепло улыбалась ему, а в руках всегда что-то было: вязание или недомытая тарелка. Люба никогда не сидела без дела.
Конура пса пустовала. Входная дверь чуть поскрипывала на ветру. Кузнец толкнул дверь рукой и зашел в дом. Быстро смеркалось, но было еще достаточно светло. Пол был чем-то испачкан - казалось, что все залила грязная вода. Не было возможности переступить через нее, и кузнец осторожно наступил на пролитое. Характерный запах указывал на то, во что отказывались верить глаза.
Кровь.
Иван сделал несколько торопливых шагов через кухню в комнату. Все было в крови: будто под крышей его дома пролился алый дождь.
В комнате, на кровати, лежали два обнаженных тела. Их бледная кожа составляла ужасный контраст с изуродованным, испачканным домом. Кузнец упал на колени перед кроватью. Он потрогал холодную щеку жены. Он заметил страшную рану на ее шее. Он перевел взгляд на лицо дочери, убранное золотыми кудрями. Оно выражало такое умиротворение - казалось, девочка спит.
Если бы не жуткая алая полоса, бегущая по телу от груди до паха.
Что-то в голове кузнеца перещёлкнуло, оторвалось и ухнуло в бездну. Он запрокинул голову к потолку и по-волчьи завыл. Выл он долго-долго, а потом расхохотался. Иван смеялся и плакал, катался по полу, перепачкавшись в крови с ног да головы. Он слизывал кровь с пола, хрюкал, падал на спину и тряс ногами.
Его вдруг насторожил какой-то звук, и он мигом вскочил на четвереньки. Весь подобрался, как дикий зверь. В комнату, шатаясь, ввалилась тень. Кузнец бросился к ней и вцепился в плоть зубами. Рот заполнился кровью. Тень закричала.
- Иван, стой! - вопила тень. - Это же я, пусти! Прекрати, да что с тобой, а?!
Тень повалилась на пол и начала отталкивать кузнеца. Но кузнец был сильнее, вскочил и навалился на врага всем телом. Двое сплелись, как любовники.
- Ты с ума сошел, что ли? Что ты натворил?!
Кузнец только рычал и стучал зубами. Он утратил человечность.
- Это же я, Данила! - в голосе звучал настоящий ужас. - Я, твой сосед!
Но Ивану не было дела до его слов: он видел перед собой врага, которого нужно было одолеть - любой ценой.
Которого нужно убить.
Данила понял: сейчас он умрет. Ему не совладать с этим человеком-зверем. Грубые руки кузнеца легли ему на шею. Данила не мог вздохнуть. Он наугад лягнул ногой и попал безумцу в пах. Тот взвизгнул от боли и, схватившись за ушибленное место, повалился набок.
Данила неуклюже встал на ноги и бросился прочь из комнаты - прочь из этого проклятого дома. Он поскользнулся, налетел животом на шкафчик и, задохнувшись, осел на пол. Со шкафчика посыпались инструменты: молотки, пассатижи, кусачки.
Сзади затопал ополоумевший Иван. Данила схватил с пола первое, что подвернулось под руку - тяжелые кусачки. Он наотмашь ударил ими, не целясь, - в страхе стремился отгородить от себя противника. Кусачки врезались кузнецу в колено, тот хрюкнул и грузно опустился на пол. Данила ударил еще раз - голова кузнеца дернулась, глаза закатились, и он потерял сознание, распластавшись на алом полу старой тряпичной куклой.