Мы долго обыскивали дом. Хью был огорчен куда больше моего. Возможно потому, что он видел этого незнакомца, а я нет. Меня гораздо больше беспокоило, что вот уже во второй раз в доме Франсес случаются странные происшествия, а мы ведь еще даже толком не переехали. Пока мы обыскивали дом, я думала о мальчугане и его дне рождения. О прелестном мальчугане.
- Ты только посмотри!
Час спустя, когда я готовила обед на кухне, Хью подошел ко мне, сжимая в руке что-то большое. Вернее, пальцами держа этот предмет как можно дальше от себя, словно предмет вызывал у него брезгливое чувство. Мне пришлось принюхаться, прежде чем я поняла, что это такое. Кость. Наподобие тех мослов, какие хозяева дают грызть собакам.
- Где ты это взял?
- Под столом в моей комнате! Но ты потрогай - вот что самое непонятное!
Я кивком указала на еду на столе.
- Хью, я готовлю ленч. Не хочу пачкать руки об эту кость.
Он покачал ее на ладони, словно пытаясь определить вес.
- Она еще теплая. Теплая и скользкая. Как будто минуту назад ее кто-то грыз.
- В твоей комнате?
- Под моим столом. Никаких собак я здесь не видел. Но эта кость теплая. Кто-то ее грыз в моей комнате. Совсем недавно.
Я положила нож на стол.
- Думаешь, это имеет отношение к тому мужчине, которого ты видел утром?
Он опустил глаза и пожал плечами.
- Хочешь сказать, что пес жевал эту кость, пока его хозяин за нами подглядывал? Не знаю. Я тоже об этом подумал. Если с ним была собака, это выглядит еще более странно.
Снова раздался телефонный звонок. Я взяла трубку и с облегчением услышала скрипучий голос Франсес Хэтч. Она интересовалась, как у нас дела. Я рассказала ей о вторжении и о теплой кости.
- Этот дом долго пустовал, Миранда. Кто знает, кто сюда мог наведываться. Маккейб говорит, он за домом присматривал, но он же не может стеречь его круглыми сутками. Я ему позвоню и все расскажу. А вы там поосторожнее.
Она хотела поговорить и с Хью. Я передала ему трубку и вернулась к приготовлению еды. Через некоторое время я накрыла на стол. Хью и за едой продолжал говорить с Франсес. Я уже готова была сесть за стол, когда почувствовала, что мне надо отлучиться.
Одним из немногих досадных недостатков этого дома было отсутствие туалета на первом этаже. Я снова поднялась по лестнице и побрела по коридору. Приблизившись к ванной комнате, я остановилась - изнутри доносился звук льющейся воды. Дверь была приоткрыта. Поколебавшись несколько секунд, я ее открыла и потянулась к выключателю на стене. Загорелся свет, и я увидела, что из крана тонкой струйкой течет вода. Я подошла, повернула кран и посмотрела на себя в зеркало. Что-то еще. Что-то еще было не так, но я не сразу сообразила что. Дверная ручка. Старинная фарфоровая дверная ручка, когда я до нее дотронулась, была теплой. Чтобы в этом убедиться, я, снова подойдя к двери, прикоснулась к ручке двумя пальцами. Теплая. Но это было невозможно - к ней никто не прикасался в течение нескольких часов! Я набрала в грудь воздуха, хрипловато произнесла: "Черт!" и принялась обследовать комнаты верхнего этажа. Хотя Хью и был рядом, мне не очень улыбалось заниматься этим в одиночестве, но я знала, что должна это сделать. Мне здесь жить, я не могу бояться этого дома, но страх будет преследовать меня, если я сейчас струшу и позову Хью. Открывая дверь нашей спальни, я задержала ладонь на дверной ручке, чтобы определить ее температуру. Холодная. Никаких проблем. Спальня, кабинет Хью, будущая комната для гостей и та, которая когда-нибудь станет детской, были забиты коробками и беспорядочно стоящей мебелью. Больше ничего. Никаких призрачных мужчин и собак, грызущих кости. В комнате Хью я даже опустилась на колени и провела рукой по полу под его столом, где, по его словам, лежала кость. Ничего.
Потом я сделала нечто странное, но в тот момент казавшееся мне совершенно правильным. Я склонилась так низко, что лоб мой коснулся пола. И стала молиться. Вернее, обратилась к кому-то могущественному, важному, сильному: "Пожалуйста, сделай так, чтоб все у нас было хорошо. Пожалуйста, храни нас от всякого зла".
А потом я спустилась вниз, чтобы закончить ленч с моим любимым.
* * *
Я наблюдала, как посередине листка промокательной бумаги медленно проступает и наливается цветом красный крестик. Хотя я знала, предчувствовала, ощущала это в течение нескольких дней, увидев физическое подтверждение, я была просто потрясена. Я была беременна. Аптекарь сказал, что достоверность этих домашних тестов достигает 98 процентов.
Я купила его в аптеке поблизости от моего магазина. Положила в сумочку и носила в ней три дня, не решаясь использовать, - слишком была напугана и волновалась. Всякий раз, вынув коробку и прочитав инструкцию, я вертела ее в руках, подносила к уху и встряхивала, словно она могла мне что-то сказать, в конце концов говорила: "Потом" - и бросала ее на дно сумки.
Когда все эти странные вещи стали множиться - непрекращающееся головокружение, усталость, внезапная тошнота при запахе кофе, - я поняла, что необходимо выяснить, что происходит у меня внутри. У Хью был медицинский справочник с описанием симптомов различных болезненных состояний. Прочитав о симптомах беременности - головокружение, усталость, тошнота, - я захлопнула книгу и прикусила губу. Что он скажет, узнав, что это случилось сразу же после нашего переезда? Во время всех этих разборок с Шарлоттой по поводу детей. Какой будет его реакция?
В тот день, когда я решила провести этот домашний тест, мы вместе поехали поездом на Манхэттен. Когда мы миновали Спуйтен Дуйвил, я перевела наш разговор - обычную утреннюю болтовню ни о чем - на детей. Хью просматривал "сотбисовский" каталог редких музыкальных инструментов, выставленных на продажу.
Он побарабанил пальцами по глянцевой обложке.
- Люблю фильмы Феллини. Особенно - эпизоды семейных сборищ, когда большая семья празднует свадьбу или день рождения. Столы накрыты посреди поля, все жуют и наслаждаются жизнью. Играет никудышный местный оркестрик, повсюду резвятся детишки. И всегда дует ветер, летают шарики и гофрированная бумага, листья… - Повернувшись к окну, он дохнул, и стекло сразу же запотело. Он стер пятно тыльной стороной ладони. - Иногда слышно, как вдали проходит поезд. Один-два печальных гудка… Я хочу быть на этих праздниках с моими пятью ребятишками. Они объелись сладким и устали сидеть смирно. А может, они мои внуки, а я весь седой и меня клонит в сон, потому что я выпил слишком много вина. Люблю итальянцев. Эти их большие семьи с кучей детей. Люблю детей. Я был бы счастлив, если бы они у нас были. Но конечно, только если ты тоже этого хочешь.
Я не отрываясь смотрела на красный крестик и вдруг поняла, что напеваю битловскую "Мне хорошо". У меня созрел план. Я положила бумажку в полиэтиленовый мешочек и сунула его в ящик стола. Потом пошла в магазин и купила бутылку их лучшего шампанского. Первой моей мыслью было пойти в офис Хью и обрадовать его, но я рассудила, что его помощникам лучше пока ничего не знать. Вместо этого я ему позвонила и спросила, как насчет того, чтобы вместе пообедать. К моему огромному огорчению, он сказал, что не сможет. Весь день он будет встречаться с клиентами и домой вернется поздно. Я чуть было все ему не выложила, но удержалась, потому что это было бы неправильно. По телефону? Но ведь это величайшее событие в нашей жизни, и отношение к нему должно было быть соответствующим. С сюрпризом придется немного обождать.
Я стояла посреди Восемьдесят первой улицы с бутылкой шампанского и самой потрясающей на свете новостью, но поделиться ею было не с кем. Если бы мои родители были живы!
Мало того, футах в десяти от меня на тротуаре хорошо одетая женщина средних лет внезапно начала кричать:
- Куда они все идут?
Она снова и снова выкрикивала эту фразу таким пронзительным голосом, который и мертвого разбудил бы. Как и всегда в Нью-Йорке, прохожие обходили ее стороной, и только я одна стояла как зачарованная и не двигалась с места. С прижатыми к щекам кулаками она была похожа на сумасшедшую с картины Эдварда Мунка. Разумеется, в конце концов она остановила свой взгляд на мне - единственной своей слушательнице. Я вышла из транса, но не знала, что делать - сбежать или постараться ей помочь.
- Куда они идут? - с мольбой в голосе повторила она, словно я должна была знать, кто эти "они" и куда направляются. Она продолжала смотреть на меня с надеждой.
Единственное, что я могла ей ответить:
- Не знаю.
- Но вы должны знать, вы здесь пробыли дольше, чем любой из нас! - И с этими словами она дерганой походкой зашагала по улице. Это зрелище было не менее жутким, чем выражение ее лица.
Удостоверившись, что она не собирается возвращаться, я снова зашла в телефонную будку и стала звонить Зоуи, но посреди набора повесила трубку, вспомнив, что она два дня назад улетела в Лос-Анджелес к Дугу Ауэрбаху.
Франсес! Франсес, слава богу, всегда дома. Она ответила после пятого гудка. Когда я спросила, можно ли к ней зайти, она радостно ответила:
- Ну конечно!
Я зашла в магазин деликатесов и купила баночку паштета, русской икры, изумительно свежий французский батон и коробку бельгийских шоколадных конфет.
Когда я садилась в такси, солнце ярко светило на безоблачном небе, но пока мы ехали по городу, сгустились тучи и в отдалении послышались удары грома. Дождь начался чуть прежде, чем я снова увидела сумасшедшую.
Сейчас она быстро и целеустремленно двигалась вперед, и весь вид ее, казалось, говорил: "Прочь с дороги, я спешу!" Какой резкий контраст между нею теперешней и той, какой она была несколько минут назад, когда стояла на тротуаре с таким видом, словно инопланетный корабль совершил посадку в ее черепной коробке. Теперь она сосредоточенно смотрела прямо перед собой, и руки ее ритмично двигались в такт шагам - раз-два, раз-два.
Но когда мы проезжали мимо, ее голова резко дернулась в нашу сторону, лицо обратилось ко мне. Она подняла руку и погрозила мне пальцем. Потрясенная до глубины души, я отвернулась. Дождь серебряными струйками побежал по стеклу. Асфальт блестел черным глянцем. Покрышки несущихся машин шуршали в лужах. Повсюду зонтики. Я хотела еще раз на нее взглянуть, но не осмелилась. Остальную часть пути я старалась держать глаза закрытыми. Я прислушивалась к шуму дождя и негромкому постукиванию автомобильных шин о дорожные выбоины. Я думала о ребенке. Думала о Хью.
Подъехав к дому Франсес, я расплатилась с таксистом и пробежала через двор к ее подъезду. Бумажный мешок, набитый деликатесами, размок от дождя и в любой момент мог развалиться. Я остановилась перед лестницей и опустошила его. Держа все эти припасы в руках, я начала подниматься по ступеням. То, что я несла, весило совсем немного, но внезапно эта ноша показалась мне непосильной. Меня затошнило и бросило в жар. Мне с трудом удалось сесть на ступеньку, а не упасть на спину. Я положила продукты рядом с собой и спрятала лицо в ладонях. Неужели так будет продолжаться всю беременность? Девять месяцев невыразимого счастья, перемежающегося с ощущением, что вот сейчас ты рухнешь навзничь?
Обычно в этом здании бывало шумно, как на вокзале. Дети с криками носились по лестнице, собаки лаяли, из квартир громко вопили радиоприемники и телевизоры.
Сегодня здесь царила тишина, если не считать шума дождя, доносившегося снаружи. Я сидела, пытаясь справиться с тошнотой, чтобы подняться к Франсес и поделиться своей радостной новостью.
И в то же время мне было приятно сидеть в одиночестве на этой прохладной ступеньке и слушать, как снаружи дождь позвякивает по металлу, шлепает по камням, настырно журчит в водостоках. Прежде я и не догадывалась о таком разнообразии звуков дождя. Дождь всегда был для меня только дождем - его следовало либо избегать, либо задумчиво наблюдать за ним сквозь закрытое окно. Он ненадолго делал знакомый мир мокрым и блестящим, а потом о нем можно было забыть до следующего раза. Но теперь, оставшись с ним наедине, я находила в нем все больше и больше оттенков: дождь по дереву, дождь, сползающий по стеклу, капли, настигающие капли. Да, даже у этого был свой звук, хотя и едва слышный, потаенный.
Я подняла голову и громко сказала:
- Это неправильно. Никто не может такого слышать.
Но я уже начала различать и другое: разговоры, переключение телевизионных каналов, кто-то мочился в туалете, и я слышала звук струи, бьющей в унитаз. Более того, я совершенно безошибочно угадывала природу каждого из этих шумов. Вот чьи-то ноги шагают по полу, мурлычет кот, кто-то облизывает во сне пересохшие губы, кто-то стрижет ногти на ногах.
Я оглянулась - убедиться, что поблизости нет открытой двери. Не было. Только дождь снаружи и теперь этот неумолимый каскад звуков, обрушившийся на меня. Из-за закрытых дверей, из квартир в двадцати-тридцати футах. Звуки, которых я не должна была слышать. С такого расстояния это было невозможно.
В одной из спален за закрытыми дверями два маленьких мальчика, два брата, которых уложили спать, тихо перешептывались, накрывшись с головой одеялом. Еще где-то в этом здании женщина негромко подпевала включенному радио и мыла посуду. Это была песня "Дикси Капе" "Часовня любви". Я слышала шум аэрированной воды, льющейся из крана в раковину, звук намыленной губки по стеклу, ее тихий меланхоличный голос.
- Классно я тебя трахаю? Классно?
- Сильнее, еще сильнее.
До меня доносились звуки их хриплого дыхания, чмокания поцелуев, шелест ладоней по голым телам. Я все это слышала. Но где были эти люди? И как это возможно?
Я поднялась на ноги. Я не хотела больше слышать. Но какофония звуков не прекращалась. Снаружи шуршали машины и раздавались гудки, в подвале всхлипывала труба отопления, в оконном проеме ворковали голуби, шипело масло на чьей-то сковороде, где-то ссорились, молилась старуха: "О Боже, ты знаешь, как мне страшно, но не хочешь мне помочь пройти через это". Все звуки дождливого дня в Манхэттене окружили меня плотной стеной, и я ничего не могла с этим поделать. Я заткнула уши пальцами и потрясла головой, как вымокшая собака. На секунду звуки мира стихли. Наступила тишина. Великолепная, пустая тишина вернулась.
Но потом послышалось это и звучало оно громче, чем что-либо. Мое сердце. Гулкое, оглушительное биение моего сердца заполонило все пространство вокруг меня. Я могла только стоять и слушать в ужасе. Хуже всего было отсутствие четкого ритма. Бум-бум-бум, потом ничего в течение нескольких секунд. Вот оно снова начало биться, остановилось, застучало, и все это без всякой системы, нечетко и нерегулярно. Оно билось, когда и как хотело. А потом останавливалось. У него без конца менялось настроение. И оно делало что хотело. Но это было мое сердце, которое должно было работать без малейших перебоев.
Я знала, что слышу биение именно моего сердца, потому что всю жизнь страдала аритмией. Несколько лет тому назад все стало так серьезно, что мне пришлось провести целый день в больнице, где меня тщательно обследовали и сняли двадцатичетырехчасовую кардиограмму. Самый громкий звук, какой я когда-либо слышала, то и дело прекращался и возобновлялся, без всякой системы, без какого бы то ни было ритма. Может быть, он раздастся снова. А может, и нет.
- Миранда! Что это с тобой?
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сфокусировать внимание на ее голосе и лице. Франсес стояла на лестнице несколькими ступенями выше меня. На ней был красный халат и такого же цвета домашние тапочки, отчего ее бледная как снег кожа светилась в полумраке подъезда.
- Что случилось, дорогая?
Ее голос вывел меня из ступора. Я попыталась ответить, но язык мне не повиновался. Она медленно спустилась ко мне. Подойдя вплотную, она ухватила меня под локоть.
- Я сидела у окна и видела, как ты появилась. Ждала звонка в дверь и уже стала беспокоиться.
Она помогла мне преодолеть оставшиеся ступени. Без ее помощи я вряд ли бы с этим справилась.
- Это я во всем виновата.
- Не выдумывайте, Франсес. Если только все это не ваших рук дело. - Я старалась говорить шутя, но в голосе моем невольно проскальзывали нотки жалости к себе.
- Ты не понимаешь. Все гораздо сложнее, чем тебе кажется. - Она расхаживала взад-вперед по гостиной.
Я как раз закончила свою историю. С того момента, когда я увидела на улице призрак Джеймса Стилмана, до той минуты, как услыхала на лестнице все эти немыслимые звуки. Стоило мне начать, и все вырвалось на свободу, словно дикое животное, долго томившееся в клетке. Рассказав обо всех странных происшествиях последнего времени, я почувствовала себя лучше.
Франсес выслушала меня молча и заговорила только после продолжительной паузы:
- Я знала, что ты беременна, в тот день, когда мы ездили в Крейнс-Вью. Не знаю, помнишь ли ты, как я остановилась на веранде моего дома и сказала, что хочу побыть одна, а вы оба вошли внутрь.
- Помню. Хью обратил на это внимание.
- Я не хотела, чтобы вы видели мое лицо. По нему можно было обо всем догадаться. Вот тогда я уже знала.
- Но как, Франсес? Вы разве медиум? Она покачала головой.
- Нет, но когда я в молодости жила в Румынии, то встретилась с этими людьми… Шумда нас познакомил, и они кое-чему меня научили. Тогда-то я и допустила величайшую свою ошибку: они хотели, чтобы я узнала гораздо больше, а мне это было неинтересно. Ужас. Ужас как глупо. Шумда был румын. Вырос в деревне, а для тамошних деревенских жителей практическая магия - это вовсе не из ряда вон. Да такие вещи вообще-то и не должны быть чем-то из ряда вон. Они для нас такие, потому что мы слишком уж умные, слишком уж скептики и считаем себя выше всех этих примитивных фокусов-покусов. Но иной мир есть, Миранда. Большинство из нас отказывается это признать, потому что боится. Это угрожает нашей уверенности в себе. Но оно все равно никуда не исчезает. Дай-ка я тебе прочту кое-что. - Она подошла к столу и выбрала одну из многочисленных тетрадей, которые лежали у нее повсюду. Она называла их дневниками и исписывала их своими мыслями и понравившимися ей цитатами из книг, которые она прочла. Полистав тетрадь, она кивнула: - Вот, послушай: "Возможно, столкнувшись с пришедшим не отсюда, я буду делать всякие глупости; быть может, этот невидимый мир полон бесов и его следует ликвидировать. Я не могу знать того, чего не вижу; я боюсь того, чего не знаю; я ненавижу то, чего боюсь; я хочу уничтожить то, что ненавижу".
- Но я-то во все это верю. И всегда верила. Просто никогда до сих пор не сталкивалась с этим. Неужели вы и в самом деле уже тогда знали, что я беременна? Каким образом?
- По твоему запаху. И по цвету кончиков твоих пальцев.
- Чем пахнет от беременных женщин?
- Надеждой.
Я улыбнулась. На душе у меня просветлело.
- Разве можно почуять надежду? Она кивнула.
- Если знаешь как.
- А что с кончиками пальцев?
- Посмотри на них.