- Все было замечательно! Почему ты остановилась?
- Потому что снова сфальшивила в этом чертовом пассаже!
- Подумаешь! Великое дело! - сказал Хью.
- Для меня великое.
Я подошла к двери и постучала костяшками пальцев о косяк.
- Эй!
Осторожно просунув голову внутрь, я увидела Хью в компании мужчины и женщины. Все трое сидели на стульях с прямыми спинками, перед каждым был установлен пюпитр с нотами. Скрипка Хью лежала у него на коленях, у женщины была какая-то из разновидностей флейты, а у мужчины - электрическая бас-гитара.
- Привет, Миранда! Заходите.
- Я вам помешала?
- Нет, что вы, мы просто развлекаемся. Миранда Романак, а это Кортни Хилл и Ронан Маринер. Мы вместе работаем.
- Вы замечательно играете.
- В обеденный перерыв. Давайтс-ка садитесь. Еще разок сыграем сначала, а потом поговорим. Это "Папоротниковые горки". Знаете такую вещицу?
- К сожалению, нет.
- Вам понравится. Ну, начали.
И они заиграли. А я заплакала. Я этого даже не чувствовала, пока Кортни не посмотрела на меня расширенными от изумления глазами. Тогда только я ощутила слезы на щеках и жестом дала понять, что это из-за музыки. В основном, так оно и было. Вряд ли сейчас сыскалось бы более действенное лекарство для моих свежих ран. Ирландская народная музыка - самая, на мой слух, шизофреничная на свете. Возможно ли, чтобы печаль и радость изливались одновременно в одной и той же ноте? Простая, незатейливая мелодия убеждает тебя: да, мир полон скорби, но вот способ ее пережить. Пока звучит эта музыка, ты защищен от всякого зла. Играли они безупречно. Те несколько минут, пока я, плача, слушала их, я чувствовала себя как никогда спокойной и умиротворенной.
Доиграв мелодию, они взглянули друг на друга, словно дети, возвратившиеся из опасного путешествия без единой царапины.
- Это было восхитительно.
- Неплохо, а? Ну, а теперь займемся делами. Посмотрим, что вы нам принесли. - Хью взглянул на меня в упор и наверняка заметил слезы на моем лице, но промолчал. Мне это понравилось.
Я развязала шнурки, сняла с картины обертку и подняла ее, чтобы все трое могли ее видеть одновременно. Они посмотрели на полотно, потом друг на друга.
- Это то, что я думаю? Лолли Эдкок? - Да.
Хью взял у меня картину. Они склонились над ней, негромко переговариваясь и указывая друг другу на какие-то детали.
- Хью не говорил, что вы принесете работу Эдкок.
- Я сказал бы, если бы поехал в Дублин, как собирался, - сказал Хью.
Ронан потер губы.
- Знаешь, что мне нутро подсказывает? Держись от этого подальше к чертям собачьим, Хью. Даже если она подлинная, после истории со Стилманом каждый, кто подтверждает подлинность работ Эдкок, оказывается под прицелом.
Хью поднес картину к лицу и шмыгнул носом.
- Подделкой не пахнет.
- Это не смешно, Хью. Ты прекрасно знаешь, что он прав.
- Знаю, Кортни, но это ведь наша работа, или как? Мы что видим, то и говорим. Если ошибаемся, то ошибаемся. Кто знает, может, при проверке мы и выявим, что она поддельная.
- И все-таки прав Ронан. То, что мы сможем на ней заработать, не окупит наших хлопот. - Взглянув на картину, она покачала головой.
- Справедливо. И все же, будь добра, начни эту экспертизу для меня. - Говорил он спокойно. Двое других быстро поднялись и зашагали к двери.
Мы сидели и прислушивались к звуку удалявшихся шагов. Где-то вдалеке хлопнула дверь.
- Почему вы плакали?
- Мне показалось, вы хотели спросить, откуда у меня эта картина.
- Об этом потом. Так почему вы плакали?
- Не все ли равно?
- Нет, не все. Судя по вашему лицу, когда вы вошли, вы были где-то в другом месте. В плохом месте.
- Что вы хотите этим сказать?
- Вы этого совсем не ожидали. - Он приподнял свою скрипку. - И выражение вашего лица совершенно для этого не годилось, вам пришлось спешно его изменить. За эту секунду я успел разглядеть тот ужас, который вы принесли с собой оттуда, снаружи. И слезы это подтвердили.
- Вы настоящий детектив, Хью.
- Только потому, что вы мне небезразличны.
Что я могла на это ответить? Несколько неловких мгновений прошло в молчании.
- Один тип меня ударил.
- Вам нужна помощь?
- Нет, пожалуй.
- Почему он это сделал?
- Он меня считает сукой.
Хью вынул из нагрудного кармана два желтых леденца и протянул один мне. Я развернула бумажку, он сорвал свою и сунул леденец в рот, потом взял в руки скрипку и стал что-то тихо наигрывать.
- И никакая я не сука. Он улыбнулся.
- Кто этот тип?
- Человек, с которым я встречалась.
Он кивком предложил мне рассказывать дальше и заиграл песню "Битлз" "Ни для кого".
Я говорила сперва медленно, потом все быстрее и быстрее. Описала наше знакомство, наши встречи, рассказала, о чем мы разговаривали и что я о нем думала вплоть до того, как он отвесил мне пощечину.
- Музейный лизун.
- Это что такое?
- Есть один тип в Англии - ходит по музеям и лижет картины, которые ему нравятся. Смотреть ему мало. Хочется более интимного общения с любимыми полотнами, поэтому, когда поблизости нет музейной охраны, он их лижет. Собирает коллекцию открыток всех картин, какие ему удалось полизать.
- Чокнутый.
- Конечно. Но я могу его понять. С вашим приятелем почти та же история: он не мог вас заполучить и от этого рассвирепел. И сделал единственное, что было в его силах, чтобы завладеть вами: напугал вас. Это всегда срабатывает. Сегодня и пока вы будете его бояться, он и в самом деле будет вами владеть.
- Черт бы подрал! Черт бы подрал эту мужскую силу. Если им что-то не по нраву, они всегда могут ударить. Вам никогда не понять этого чувства. Комок страха в самой глубине души.
- Не все мужчины бьют женщин, Миранда.
- Но все они это могут, поймите!
В комнату вбежал маленький белый бультерьер и с порога кинулся к Хью.
- Изи! Миранда, это Изи. Стоит нам начать играть, как она бежит и прячется. Не знаю другой собаки, которая так активно ненавидела бы музыку.
- Я этой породы всегда боялась.
- Бультерьеров? Да Изи просто сливочное суфле. У нее только вид разбойничий.
Она больше напоминала свинью с выгоревшей щетиной, но физиономия ее сияла дружелюбием, а хвост с невероятной скоростью мотался из стороны в сторону. Трудно было удержаться, и я протянула руку, чтобы ее погладить. Она тут же переместилась поближе ко мне и камнем привалилась к моим ногам.
- А почему вы зовете ее Изи?
- Это дочка так решила. Почему - не знаю. Когда я привез ее из питомника, Бриджит, едва на нее взглянув, сказала, что ее зовут Изи. Вот так, коротко и просто.
- Сколько у вас детей?
- Дочь и сын. Бриджит и Ойшин. Ой-шин.
- Ойшин? Это ирландское имя?
- Да. Оба родились в Дублине.
- Кстати, почему вы не в Дублине?
- Потому что вы должны были прийти. Когда вы сказали, что согласны встретиться с моим помощником, я подумал: "О-хо-хо, когда же в таком случае я ее снова увижу?" И понял, что должен остаться.
И снова я не знала, что ответить.
- Хью, вы меня смущаете.
- Все говорят, что я слишком прямолинеен. Я не поехал в Дублин, потому что хотел с вами увидеться. Все очень просто.
Из холла донесся голос Кортни - она звала его. Он встал, положил скрипку на стул и направился к двери.
- Я сам собирался вам звонить, но вы меня опередили. Мне надоело ждать. С той первой встречи все мои дни, похоже, наполнены только вами.
Он оставил нас вдвоем с Изи, которая по-прежнему сидела, прижавшись к моей ноге. Не сразу, но меня начала бить дрожь, а когда начала - мало мне не показалось. Меня так отчаянно трясло, что собака очнулась от дремоты и подняла на меня взгляд. Я закрыла глаза. Сердце неистово колотилось в своей костяной клетке. Я не могла дождаться, когда он вернется.
И вот я, старуха с дешевой авторучкой в дрожащей руке, сижу и пишу о сексе. Что может быть забавнее этого? Зачастую мне не вспомнить даже, что я ела вчера. Как же я собираюсь вспомнить и правдиво описать этот мимолетный акт пятьдесят лет спустя?
Я встану и пойду на кухню. По пути буду думать, что мне с этим делать. Там осталось шоколадное печенье. Хочу съесть пару штук и выпить стакан холодной воды. Еда для нас, стариков, - секс.
Это мой дом, и в последних его комнатах - все, что осталось от моей жизни. Фотографии родителей. Мы с Хью. Зоуи на крыльце этого дома. Единственный предмет мебели, который я храню все эти годы, - кресло Хью. Обивку на нем дважды перетягивали, и все же теперь оно снова выглядит истрепанным, но я ни за что с ним не расстанусь. На столе рядом с креслом фотография Франсес Хэтч в ее нью-йоркской квартире. На снимке она окружена всеми своими сокровищами - картинами и коврами, такое щедрое изобилие цвета - неотъемлемая часть ее бытия. Разница в том, что Франсес хотела обо всем помнить. А я нет. Надо, чтобы обстановка, в которой я проведу остаток дней, была простой. Надо избегать роковых воспоминаний или зловредных ассоциаций со всем тем, что спит беспокойным сном в глубине моего сердца и что лучше бы не пробуждать.
Кое-что непременно должно быть здесь. Прежде всего стопка сухих палочек в камине. Важен каждый из этих кусочков дерева. На каждом начертаны дата и событие. Я их не считала, но думаю, что теперь их десятка два. Коллекция Хью была намного богаче, но ведь и собирать ее он начал гораздо раньше, чем я свою.
Это он меня научил: если в твоей жизни происходит что-то по-настоящему важное, отыщи палочку вблизи того места, где это случилось, и нацарапай на ней, что именно произошло и когда. Храни эти палочки в одном месте, береги их. Их не должно скапливаться слишком уж много, каждые несколько лет их следует перебирать, оставляя только те события, которые важны по-настоящему, и отсеивая те, которые утратили свое значение. Кому как не тебе самой об этом судить. Остальные выкини.
Когда станешь совсем старой и немощной или просто поймешь, что тебе не так уж много осталось, сложи их вместе и сожги. Свадьба палочек.
Через час после того, как я появилась в его офисе, мы с Хью Оукли шли по Центральному парку. Он рассказал мне о свадьбе палочек и посоветовал немедленно начать собирать собственную коллекцию. Я ужасно нервничала из-за того, что неминуемо должно было случиться, и подчинилась, не рассуждая, машинально. Первым моим трофеем оказалась ветка медного бука. Я тогда плохо разбиралась в породах деревьев. Листья, саженцы, растут себе и растут. Я была городской девушкой, торопившейся в гостиницу, чтобы заняться сексом с мужчиной, который, как мне было известно, состоял в счастливом браке и имел двоих детей.
- В чем дело? - Он остановился и развернул меня к себе лицом. Мы держались за руки. Мгновение назад мы спешили к гостинице. Я подумала, что он, наверное, бывал там прежде. Сколько других женщин он вот так же тащил за собой, сгорая от желания поскорее уложить их в постель?
- У тебя несчастный вид.
- Я не несчастна, Хью, я нервничаю! Сегодня утром меня ударили по физиономии, а теперь я здесь, с тобой. - Я вперила немигающий взгляд в наши сцепленные ладони и не отводила его, пока не закончила говорить. - Я никогда не занимаюсь такими вещами. Тут все вместе, целый букет. Опасно, хорошо, плохо… Все вместе. Я была уверена, что ты в Ирландии. Что картину оценит твой помощник, и я вернусь домой. Но уж никак не это. Для меня это нечто совсем новенькое.
Он огляделся по сторонам и, увидев садовую скамейку, потянул меня к ней.
- Сядь и послушай меня. То, что ты делаешь, хорошо. Твое сердце и та часть твоей натуры, которая жаждет открытий и приключений, говорят тебе: иди! Наши сдержки и противовесы не позволяют нам рисковать. Не слушай их, Миранда! Сделай это. В любом случае ты потом вспомнишь об этом и скажешь себе: пусть это было безумием, но ты рада, что решилась.
Глаза у меня были закрыты.
- Можно тебя кое о чем спросить? Только отвечай честно.
- Конечно.
Я выпрямилась.
- Ты этого стоишь?
Я слышала, как он вобрал в легкие воздух, чтобы ответить, но долго не произносил ни звука.
- Думаю, да. Надеюсь.
- Ты часто ходишь с женщинами в гостиницы?
- Нет. Иногда.
- Значит, я - не что-то особенное.
- Не собираюсь извиняться за человека, с которым ты до сегодняшнего дня и знакома-то почти не была.
- Это все слова, Хью. Для меня это очень серьезный шаг.
- Я сделаю все, что ты хочешь, Миранда. Мы можем остаться здесь и разговаривать сколько угодно. Можем пойти в кино или отправиться куда-нибудь, чтоб заняться любовью. Мне все равно. Только бы быть с тобой.
Мимо пронеслась парочка на роликах, за ними - стайка подростков в лихо заломленных шапочках и с огромным магнитофоном.
Мы проводили процессию взглядами, потом я сказала:
- Знаешь, чего бы мне хотелось? Прежде всего остального?
- Чего?
- Сходить в "Гэп" и купить пару хаки.
Это был тест, простой и безошибочный. Мне важно было, как он отреагирует.
Лицо его просветлело, он улыбнулся. Видно было, что от чистого сердца.
- Раз так, то пошли!
- Ты же хотел в гостиницу.
Он помедлил, потом заговорил медленно и тщательно выбирая слова:
- Ты не понимаешь, да? Мне ведь не двадцать лет, Миранда. И я не ношусь со своим членом, как ведьма с помелом. Я хочу быть тобой. Если в постели - чудесно. Если нет, все равно где, лишь бы вместе.
- Тогда почему мы шли в гостиницу?
- Потому что я хочу прикасаться к тебе. Мне казалось, что ты тоже этого хочешь. Но я ошибался. Ну и ладно. Пошли купим тебе брюки.
- Правда? - испуганно прошептала я. Он провел ладонью по моей щеке.
- Правда.
Мы вышли из парка столь же поспешно, как и вошли в него. Я отдала бы месяц жизни, чтобы узнать, что он на самом деле думал обо всем этом. Он снова взял меня за руку, мы то и дело сжимали ладони друг друга, словно говоря: я здесь, я с тобой. Я знала, что чем бы ни кончился этот день, я долго буду перебирать в памяти каждую его минуту.
Мне не нужны были новые брюки. Я о них заговорила только потому, что незадолго до этого заметила рекламу "Гэпа" на автобусе.
- Ну вот мы и пришли.
Я так напряженно думала о происходящем, что не заметила, как мы подошли к двери магазина.
- Выбирай себе хаки, а я куплю шапочку. На память о сегодняшнем дне. У тебя останется твоя первая папочка, а у меня - бейсболка.
- Ты злишься на меня, Хью? Скажи правду.
- Я в восторге. - С этими словами он распахнул дверь и жестом предложил мне войти.
- В каком смысле?
- Позже скажу.
Мы вошли в магазин. Он оставил меня и выбрал себе зеленую спортивную фуфайку.
Мне ничего не оставалось, как искать эти дурацкие брюки. Ко мне подошла продавщица и вежливо поинтересовалась, чем она может быть полезна. Я сердито пробормотала:
- Хаки! Я ищу хаки, ясно?
Продавщица попятилась. На лице ее читалось: так-так!
Мне было все равно. Я торчала в "Гэпе", выбирала себе хаки, тогда как могла напропалую заниматься сексом с обаятельным мужчиной. Почему я вдруг оказалась такой трусихой? Прежде ведь я без раздумий так поступала. Как-то однажды возле ресторана "Чайна Мун" в Сан-Франциско. И с манекенщиком в Гамбурге на кровати со сломанной пружиной. Я ложилась в постель с другими мужчинами, и все было чудесно. Воспоминания об этом приносили мне удовольствие, и никакого чувства вины я не испытывала.
Я огляделась по сторонам и увидела Хью, примерявшего бейсболки перед зеркалом. Симпатичный мужчина за сорок в темном костюме, натягивающий мальчишеские шапочки на свою крупную голову. Почему не с ним?
Потому что его я могла бы полюбить.
Я это почувствовала в его офисе, когда он сказал: "Потому что вы мне небезразличны".
Честно и просто, как лист белой бумаги, на которой крупными буквами напечатаны эти слова. Мне нравилась его прямота, и тем самым она меня тревожила. Все, что он говорил, было либо честно, либо увлекательно, а обычно и то и другое. Он так много знал, и даже если предмет его рассуждений прежде был для меня неинтересен, стоило ему заговорить, и мне становилось любопытно. Халхасские слова, которые он выучил, когда изучал историю Чингисхана в Монголии, сравнительные достоинства Джеймса Эйджи и Грэма Грина как кинокритиков, водопроводная система, которую изобрел Томас Джефферсон для своего поместья в Монтичелло…
Лицо его было чрезвычайно оживленным, горело, глаза блестели. У него был квадратный подбородок и желтоватые зубы курильщика. По углам рта шли две глубокие морщины. Когда он улыбался, они почти исчезали. Ресницы у него были густые и длинные. Самой мне еще не хотелось его целовать, но я не сказала бы "нет", попытайся он поцеловать меня. Я ответила согласием, когда он пригласил меня на ленч. Мне было плевать, что его коллеги глазели нам вслед, когда мы вместе выходили из офиса. И когда, стоя посреди улицы, Хью сказал, что хочет меня, я согласилась без колебаний.
В магазине я подошла к нему сзади и заговорила с его отражением в зеркале. На голове у него была зеленая бейсболка, слегка сдвинутая набок.
- Хочешь, пойдем со мной, посмотришь, как они на мне сидят? - Я показала ему брюки. Я не знала, какого они размера. Схватила первую попавшуюся пару с полки.
- Конечно. Ты знаешь, что у Бейба Рута была слишком маленькая голова для его размера? Семь и три восьмых. - Выражение его лица не изменилось. Я спросила у проходившей мимо продавщицы, где примерочная. Она жестом указала, в какую сторону идти, и я взяла Хью за руку и потянула за собой.
У примерочных стояла еще одна продавщица. Она нисколько не удивилась, когда мы вошли в кабинку вдвоем. Внутри было очень тесно. Я задернула занавеску, бросила брюки на пол и повернулась к нему. Стоя на расстоянии фута от него, я впервые вдохнула его запах. Мы никогда еще не находились так близко друг от друга. Одеколон, пахнувший апельсином и корицей, табак, еще что-то кисловато-терпкое, очень приятное.
Поднявшись на цыпочки, я сорвала у него с головы кепку и поцеловала его. Губы его оказались мягче, чем я думала. Он не ответил на поцелуй, потому что теперь только я могла решать, и мы оба понимали, что так и должно быть. Я обхватила руками его талию, но не придвинулась к нему.
Он протянул руку и погладил меня по затылку. Мы долго молча смотрели друг на друга.
- Будем ли мы еще и друзьями? - Я провела пальцем по морщинке в уголке его рта. Она была такой глубокой.
- Я только так все себе и представляю. - Он ухватил мой палец и поцеловал.
- Мне хочется лизнуть тебе спину.
Больше ничего не произошло. Мы провели в примерочной еще пару жарких минут и вышли оттуда, улыбаясь, словно выиграли в лотерею. Хью решил купить бейсболку на память. Он не снимал ее все то время, что мы бродили по городу, погружаясь в жизнь друг друга.