- Папа! - орал Вовка и потрясал над головой золотыми Сережиными погонами. - Тебе погоны больше не нужны, можно, я их себе возьму?
- Бери. - Сергей махнул рукой.
- Не трогай папины погоны, - строго сказала Маша. - Не дорос ты еще до капитана. Я тебе другие дам.
Она сняла со своей шинели узкие погоны младшего лейтенанта медицинской службы и бельевыми прищепками прикрепила их к бретелькам Вовкиной майки.
- Ой... - презрительно протянул Вовка. - Медицинские... Нужны они мне!
- Вот я тебя сейчас выдеру за эти слова! - взорвался Сергей.
- Что ты, что ты, Сереженька! - испугалась Маша и прижала Вовку к себе. - Он же маленький еще... Ну откуда же ему знать-то все?
В эту секунду, отчаянно сигналя, во двор влетела полуторка. Лихо развернулась и затормозила рядом с крыльцом. Из-за руля вылезла Нюська - соседка Маши и Сергея.
Нюське - тридцатник. Она человек одинокий, веселый и очень привлекательный для всего мужского населения. А еще Нюська человек самостоятельный - заправский шоферюга в местном автопарке.
- Эй, соседи! Принимай койку двухспальную! Будя на чемоданах дрыхнуть! - Нюська откинула боковой борт грузовика.
Там стояла широкая кровать с никелированными дугами спинок, уймой блестящих шишечек и добротной пружинной сеткой.
- Давай, Серега, лезь в кузов, подавай ее нам, а мы тут с Машкой примем...
- Нюсенька, золотце мое! Да нам же с тобой век не рассчитаться! - воскликнула Маша.
- А вы ничего за нее и не должны. Разве что спать на ей покрепче, когда ко мне хахаля приходить будут. И все дела!
Сергей впрыгнул в кузов, осмотрел кровать, сказал Нюське:
- А чего ее целиком таскать? Такие кровати вроде бы разборные.
- Точно! - согласилась Нюська. - Это когда она из магазина, то разборная. А когда со свалки, да сетку пять дней в солярке от ржавчины вымачивали, потом сварщики в автопарке с ею занимались, опосля маляр ее марафетил, а в гальваноцехе вот эту хреновину никелировали, так она стала вовсе не разборная. Подавай! Берись с того краю, Мария! Так, хорошо, хорошо... Полегоньку. Держи, Серега. Маш, перехвати за спинку... Вовка! Вовка, сукин ты кот! Ты куда же это в кабину в одних трусиках на грязное сиденье полез?! Боже мой! Да подстелите вы ребенку чего-нибудь под задницу, если вы ему на штаны не заработали!.. Отпускай, отпускай, Сереженька! Держим, держим... Ты теперь к нам спрыгивай. Ты нам тут требуешься.
... Кровать стояла на земле. Маша увела Вовку в дом надевать на него штаны, и было слышно, как они спорили там.
Сергей с Нюськой уселись на пружинную сетку покурить. Нюська качнулась на сетке, сказала Сергею:
- На такой коечке еще пару Вовиков можно найти. Это, конечно, если хорошо поискать.
- У тебя, наверное, койка не хуже. Чего же ты сама не поищешь?
- Мне одной не вытянуть. А вас - двое. Вам хорошо.
- Вышла бы замуж.
- Так ведь как же, Сереженька, замуж выходить, когда я даже "похоронки" на своего не имела? Пропал без вести в начале сорок второго и с концами…
По улице бежала стая ничейных собак. Маленькая рыжая сучка заглянула во двор, и вся стая остановилась.
- Кыш отсюда! - крикнула на них Нюська, и собак словно ветром сдуло. - Мечутся, мечутся, бедняги... А вдруг вернется?
- Кто? - не понял Сергей.
- Ну мой-то...
- А-а-а... Да нет, Нюся, теперь уж вряд ли.
Нюська затоптала окурок, сплюнула, встала с кроватной сетки.
- Но я все ж его погожу. Эй, Мария! Ты где? Иди койку тащить!
Маша выскочила на крыльцо вместе с Вовкой, одетым в штанишки. Она сорвала с веревки плюшевый ковер с оленями и накинула его на Нюськины плечи.
- А это тебе от нас. Верно, Сережа?
- Конечно, - впервые улыбнулся Сергей.
- Ой-ой-ой! Какая тетя Нюся красивая!!! Как принцесса! Вот это да! - в восторге закричал Вовка.
Нюську подарок вроде бы и не обрадовал:
- Ошалели? Да такой ковер у нас на "балочке" тысячи стоит. Пока Серега без работы, его там загнать - три месяца продержаться можно.
- Ничего. Мы и без "балочки" обойдемся, - сказала Маша.
- Да что, я себе работы не найду, что ли? - закричал Сергей.
Сергей и еще четверо нанятых мужиков таскали мясные туши из кузова продуктового грузовика в подвальное помещение гастронома.
Руки и лица в мясной сукровице, на головах капюшоном мешки накинуты, пот заливает глаза. Тушу на плечи - и вниз по каменным ступенькам узкой лестницы в подвал, на весы... Кладовщик взвесит, в тетрадочку запишет. На двутавровой балке - крюки. Хоть и невысоко, но вешать нужно вдвоем, втроем. Тяжелые, огромные туши...
И снова наверх, к грузовику. А мяса еще полкузова.
Потом измочаленные, с запавшими глазами, мылись в подсобке у железной раковины, ждали расчета.
Вошел кладовщик, молча отслюнил каждому по красненькой тридцатке, негромко сказал старшому:
- Там, где всегда, оставил вам. Только тару потом верните.
И вышел не попрощавшись.
Неподалеку, на пустыре гуляла собачья свадьба. Старшой покопался под чахлым кустиком, достал оттуда солдатский вещмешок. Расстелил на земле газетки, развязал мешок и вытащил оттуда килограммов пятнадцать сырой говяжьей печенки. Аккуратно разделил на пять частей и свою долю опять запихал в вещмешок.
Бездомные псы тут же застыли, подняли морды, стали нервно принюхиваться.
Все разобрали свои доли в заранее приготовленные матерчатые торбы. Только одна доля - Сергея - продолжала лежать на газетке.
Старшой показал Сергею - забирай, мол, но тот с места не двинулся. Стоял и тупо смотрел себе под ноги на печенку.
- Тебе жить, - равнодушно пожал плечами старшой, и все четверо пошли в разные стороны. Загипнотизированные запахом, замерли голодные бездомные городские собаки...
Лежала сырая говяжья печенка на земле, на подстеленной газетке. Стоял над ней бывший капитан, бывший летчик-истребитель, прошедший к своим двадцати семи годам огонь, воду и медные трубы. И черт знает, что творилось у него сейчас в голове...
И вдруг в отчаянии и ярости - с размаху ногой по этой проклятой печенке!.. Полетели вверх кровавые ошметки, шлепнулись метрах в пятнадцати, и тотчас бездомная собачья свора сцепилась над ними в смертельной драке...
Вечером сидели дома, ужинали. Вовка капризничал, не хотел пить молоко. Сергей мрачно ковырял вилкой картофель.
- Меня еще на полставки в поликлинику взяли процедурной сестрой. Так что живем, ребята!.. Вовик, не вороти нос. Допей молоко, пожалуйста! Сережа, подлей масла постного в картошечку, а я еще лучку подрежу, хочешь? - щебетала Маша, тщательно скрывая усталость.
Сергей вынул красную тридцатку, положил на стол.
- Вот это да! Вот это да!!! - поразился Вовка.
Маша зашла сзади, обняла Сергея, стала целовать его в макушку:
- Ах ты ж наш добытчик! Ты ж наш кормилец!
Без стука открылась дверь, заглянула Нюська в крепдешиновом платье, голова - в туго накрученных бигудях.
- Эй, соседи! Вовка задрыхнет, поднимайтесь ко мне. У меня новый хахаль объявился. Из милиции. Божится, что неженатый.
- Спасибо, Нюся. Сережа устал, да и я неважно себя чувствую...
- Да бросьте вы! Поднимайтесь! Печеночки нажарю... Я сегодня такую печенку у одного ханыги купила - пальчики оближете!
- Вот печенку я люблю, - твердо сказал Вовка.
- Марш в постель! Чтобы через минуту я тебя не видел, - тихо приказал ему Сергей.
- В следующий раз, Нюсенька. - Маша тревожно посмотрела на Сергея.
- В любое время дня и ночи, - предложила Нюська. - Помешать нам не бойтесь - все равно ему с первого раза ничего не обломится.
Нюся закрыла за собой дверь, и было слышно, как она затопала к себе на второй этаж.
Ночью лежали в темноте, прижавшись друг к другу. Не спали.
За занавеской сопел разметавшийся во сне Вовка.
Наверху патефон играл "Рио-Риту", смеялась Нюська, бубнил неразборчиво мужской голос.
- Каждую ночь один и тот же сон... - глухо говорил Сергей, глядя в потолок. - Выруливаю на старт, по газам и на взлет! Машина бежит, бежит по полосе и не отрывается... Ну никак не взлететь! Я уж обороты - до предела, ручку на себя - до отказа, уже полоса кончается, а я все взлететь не могу!.. И просыпаюсь. - Сергей шмыгнул носом, усмехнулся: - Полоса кончается, а я все...
Маша зажала ему рот рукой, еще сильнее прижалась, прошептала:
- Господи... Счастье-то какое, что ты у меня есть на свете.
Старик-возчик в драном медицинском халате с черными печатями привез на телеге Маше дрова.
- Вот от профкома дровишки выделили сотрудничкам, - сказал он Маше. - Главврач велели самый первый рейс к тебе сделать.
- Спасибо, Семен Петрович. Чаю хотите?
- Не, Маша, что чаю... Мне сегодня еще две ходки сделать нужно - к нервопатологу и Зинке-кастелянше. Вы тута разгружайте скоренько, а я за папиросками сбегаю. Я б вам помог, но прострел замучил, проклятый!..
И старик пошел со двора еле-еле, нога за ногу.
Скатилась со своей верхотуры Нюська в сарафане и тапочках на босу ногу. Стала помогать Сергею и Маше разгружать телегу.
Маша подавала дрова с телеги, Нюська с Сергеем таскали в поленницу за сарай. Нюська раскокетничалась с Сергеем, спасу нет! То, словно ненароком, прижмется, то бедром заденет, то жарко дохнет ему в лицо. И все со смешком - мелким, волнующим, голос с хрипотцой. Сама себя распалила, да и что греха таить, и Сергея из равновесия вывела...
Маша все делала вид, будто ничего не замечает, а потом попросила Сергея как ни в чем не бывало:
- Сереженька, дружочек мой, поищи Вовика. Он, наверно, опять через дорогу к Салтыковым усвистел. Не поленись, родненький, сбегай. А я тут с дровишками сама разберусь.
- Ага! Сейчас приволоку... Момент! - Сергей выбежал со двора.
Вовка же в это время преспокойненько сидел на чердаке дома, играл с толстым ленивым котом.
Маша взяла с телеги кнут, зашла за поленницу, окликнула Нюську:
- Нюсь! Иди сюда, чего скажу интересное!
Разгоряченная Нюська прибежала за поленницу:
- Чего? Чего такое, Маш?
Маша оглянулась - не видит ли кто, и со всего размаху вытянула Нюську кнутом - один раз, другой, третий... Нюська от неожиданности и боли завизжала, заметалась и свалилась на дровишки.
Маша встала над ней с кнутом в руке, приложила палец к губам:
- Не визжи, как свинья на веревке. Люди услышат, самой потом совестно будет. У тебя, Нюсенька, мужиков может быть сколько угодно, а у меня всего один - мне его оберегать нужно. Так что ты уж не взыщи. И не вздумай больше перед его носом хвостом крутить. Поняла? - негромко и беззлобно приговаривала Маша.
Нюська тихонько подвывала, закрывала голову руками. Маша заботливо одернула на ней сарафан, прикрыла голые Нюськины ноги.
- Поняла, я тебя спрашиваю?
- Поняла... - проикала Нюська.
- Ну вот и хорошо. - Маша свернула извозчичий кнут. - Потом зайдешь ко мне, я тебя одной хорошей мазью смажу, и все заживет. Главное, Нюсенька, чтобы это у тебя в башке осталось, а задницу я тебе подлечу. Еще и лучше потом будет.
Словно щенок, высунувшийся из собачьей конуры, на все это испуганно и потрясенно смотрел Вовка из слухового чердачного окна...
* * *
Вечером Маша укладывала сына спать. Поправила подушки, только хотела задвинуть занавеску, как Вовка взял ее за руку, притянул к себе и тихо прошептал:
- Ма... А ты за что так тетю Нюсю?
Маша поняла, что Вовка все видел. Не знала, как ответить.
- Это чтобы она к папе не подлизывалась, да? - спросил Вовка.
Маша утвердительно кивнула, виновато посмотрела на Вовку.
- Я никогда ни к кому подлизываться не буду, - сказал Вовка.
- Правильно, - поцеловала его Маша. - Никогда, ни к кому!
- Ты только папе про тетю Нюсю не говори, - попросил Вовка.
- И ты. Ладно?
- Ладно. Знаешь, ма, а мне все равно тетю Нюсю жалко.
- Конечно, - прошептала Маша. - А мне, думаешь, не жалко ее?
На нефтебазе Сергей работал с молодым здоровенным парнем. Голые по пояс, в брезентовых рукавицах, сочащихся нефтью, измазанные так, что на лицах были видны только белки глаз и зубы, они вкатывали двухсотлитровые бочки с соляркой на высокую эстакаду.
От нечеловеческого напряжения дрожат руки, подгибаются ноги, подошвы сапог скользят в керосиново-масляных лужах.
А на эстакаде двое других перекантовывают бочки в грузовики, кричат Сергею и его напарнику:
- Давай, мужики, веселей! Не задерживай!..
Вкатили наверх бочку, и несколько секунд, пока идут за следующей, - маленький отдых. Молодой парняга даже поет дурашливо:
Я демобилизованный, пришел домой с победою,
Теперь организованно в неделю раз обедаю...
- А как правильно петь - помнишь?
- Конечно!
Я демобилизованный, пришел домой с победою,
Теперь организованно работаю как следует...
- Вот и не калечь песню. Тогда и обедать каждый день будешь.
- Эхма, Серега! Если бы за песни платили, я бы рот не закрывал! - рассмеялся парень. - Давай, взяли!..
И поползла вверх новая двухсотлитровая бочка...
И снова ночь. Спит за своей занавеской Вовка.
Сергей в одних трусах полусидит, полулежит на кровати. Маша внимательно осматривает и ощупывает его раненую ногу. Неровный белый шрам пересекает левое колено, уходит в деформированную икроножную мышцу.
- Сколько лет не чувствовал, а сегодня...
- Что же ты хочешь? Такие нагрузки... - говорит Маша.
- Можно подумать, что у меня там... - Сергей раздраженно ткнул пальцем в потолок, в небо, - были нагрузки меньше!
- Те были для тебя привычные. Ложись, размассирую...
Слышно было, как за стеной скрипнула деревянная лестница, ведущая в Нюськино царство, послышались осторожные шаги по ступеням: тяжелые - мужские, легкие - Нюськины. И приглушенные голоса с лестницы:
- Ну рано же еще, Нюсь...
- Самое время. Иди, иди.
- Ну, Нюсь...
- Вот женишься - тогда хоть ложкой хлебай.
- А я тебе что толкую - давай распишемся!
- Мне в тебе никакой надобности. Я правил дорожного движения не нарушаю.
- Вот дура.
- Не дурей тебя. Убери руки!
- Ну, Нюсь...
- Я кому сказала?
Сергей рассмеялся. Маша сердито замотала головой, поднесла палец к губам. Сергей обнял ее, притянул к себе, стал целовать, расстегивать на ней домашний халатик...
В пяти метрах над головой четкий квадрат синего неба.
Оттуда в темноту трюма спускается крюк со свободно болтающимися четырьмя стальными стропами. На концах стропов тоже крюки, только поменьше. Их нужно зацепить за железные проушины контейнера, спрыгнуть с него и крикнуть в синий небесный квадрат: "Хорош!" Тогда уже с палубы невидимый бригадир заорет крановщику:
- Вира помалу!
Большой крюк поползет вверх, провисшие стропы осторожно натянутся, полуторатонный контейнер легонько качнется и поплывет вверх, на секунду перекрывая синее небо над головами трюмной разгрузочной команды.
Этим Сергей и занимается. Он только что прыгнул с контейнера на мокрый железный пол трюма, крикнул "Хорош!" и стал помогать остальным троим "подваживать" короткими ломиками очередной контейнер на место уплывшего в небо...
На разгрузочном причале сидит Вовка и грызет вареный початок кукурузы. Одновременно Вовка следит за работой причальной бригады. Каждый выгруженный контейнер Вовка отмечает куском мела на асфальте. Контейнер - черточка, контейнер - черточка...
Причальная бригада отцепляет стропы, разворачивает стрелу крана, опускает крюк со стропами в трюм огромной сухогрузной баржи.
Вовка посчитал черточки на асфальте, закричал, обращаясь ко всей причальной бригаде:
- От двадцати отнять одиннадцать, это сколько?
- Девять, Вовка! Девять! - донеслось ему в ответ.
- Ой, еще как много... - огорчился Вовка.
Сергей зацепил крюки стропов за проушины и только собирался спрыгнуть с контейнера, как увидел, что в углу трюма два его напарника взломали контейнер и выгребают оттуда пачки женских кофточек.
- Вы что, сволочи?! - закричал он.
Третий - лет сорока пяти, весь в замысловатых наколках, ухмыльнулся, поиграл коротким стальным ломиком в мускулистой лапе:
- Тихо, вояка. Ты не на фронте. Только пикни. - Ногой он откинул в сторону валявшийся на полу ломик Сергея и почти добродушно добавил: - Закон - тайга, медведь - хозяин. Понял, сявка неученая?
И тогда вдруг в ушах Сергея прозвучал короткий кусочек мотива старого довоенного танго "Черные глаза"...
- Врешь, гад, - негромко сказал Сергей. - Врешь!..
Он спрыгнул вниз, мгновенно метнулся в сторону, и в ту же секунду короткий стальной лом просвистел у него над головой и воткнулся в стоящий застропленный контейнер...
Бригадир, стоявший наверху у кромки трюма, так и не дождался команды снизу и закричал в трюм:
- Чего там возитесь, черти полосатые? За простой крана вы платить будете!
Он наклонился, заглянул в трюмную сумеречность, и первое, что ему бросилось в глаза, это разбросанные пачки с яркими женскими кофточками. Потом он увидел, что один из трюмной команды сидит у контейнера, обливаясь и захлебываясь кровью, а трое сплелись в жесточайшей драке не на жизнь, а на смерть...
- Хлопцы!!! Бичи Серегу убивают!.. - истошно закричал бригадир и первым спрыгнул вниз на контейнер, стоявший в трюме.
Вся причальная бригада помчалась по трапу на баржу. Вскочил испуганный Вовка. В одной руке недоеденный кукурузный початок, а в другой - стертый мелок...
Вечером Сергей и Вовка сидели в чайной. У Сергея была перевязана голова, глаз заплыл, верхняя губа вспухла до чудовищных размеров. Рука забинтована, только концы пальцев торчат.
Рядом с буфетной стойкой на небольшом возвышении сидит слепой аккордеонист. Он в гражданских брюках и стареньком военном кителе с двумя медалями и желтой нашивочкой - знаком "тяжелое ранение". На коленях аккуратно расстелена суконочка, чтобы не протирать инструментом брюки.
Давно прошли кошмарные те годы.
В туманном утре гасли фонари...
Мой гитарист играл рукой усталой,
И пела я с заката до зари:
"Эх, смелей да веселей
Лейся песнь раздольная,
Не хочу я быть ничьей,
Родилась я вольная!.." -
пел слепой аккордеонист.
- Папа, почему дядя поет "родилась я вольная"? Он же мужчина, - сказал Вовка.
- Все мы мужчины... До поры до времени. Ешь, сынок.
- Ой! - обрадовался Вовка. - Мама!
Сергей поднял глаза на входную дверь. В проеме стояла Маша.
- Мама! Иди к нам! Мы здесь! - крикнул Вовка на всю чайную.
Маша увидела их, помахала рукой и стала пробираться между столиков. Подошла, тревожно оглядела Сергея и сказала чуть веселее, чем нужно:
- Вот вы где, бродяги мои дорогие! - и села за стол.
- Ой, мама! Что у нас в порту было!.. - начал Вовка. - Что было!