У меня есть друг-автогонщик, который говорит, что гонки - самое большое в мире удовольствие. Для него, забывает он при этом добавить. Для него. Для всех же остальных - ладно, для меня, это удовольствие больше похоже на ужас. На земле нужно одновременно отслеживать столько целей, что нет ни места, ни времени подумать о чем-то другом. Гонщик должен все время держаться на узкой асфальтовой ленте, и если что-то окажется у него на пути, или даже если дорога не наклонена под нужным углом, - ему не сдобровать. Каждую секунду, выжимая газ, ему нужно серьезно думать об управлении. С другой стороны, небо - для мечтателей. Оно им прекрасно подходит, поскольку здесь столько простора, столько свободы! Взлет и посадка на старом самолете требуют некоторого внимания, но сам полет - штука простейшая. По простоте управления полет можно сравнить разве что с… да ни с чем его сравнить нельзя! Впереди препятствие? Поднимись над ним. Облети его вокруг. Пролети под ним. Полетай кругами и поразмысли о нем. Ничего этого гонщик сделать не может. Он может лишь попытаться остановиться. Вокруг пилота столько простора, что он может откинуться на сиденье и расслабиться. Он может долго смотреть назад, вверх или вниз. Глядеть вперед - это своего рода формальность, которой мы следуем по привычке, усвоенной на земле. С землей пилот может делать что ему вздумается - наклонить ее, завертеть ее, поместить ее над головой или сзади перпендикулярно хвосту. А может просто позволить ей сонно тащиться внизу и, глядя сквозь прищуренные глаза, увидеть ее туманной, ненастоящей.
Таблички, правила, полетные инструкции со всей серьезностью напоминают, что пилот ни в коем случае не должен отвлекаться от требующей неусыпного внимания задачи полета на самолете, что, если он позволит своему вниманию хоть на секунду переключиться на что-либо другое, - неминуема трагедия. Но после того, как сам немножко полетаешь, становится очевидно, что они смотрят на все чересчур серьезно. Пилот-ученик уже на первом же уроке убеждается, что самолет сам по себе летит гораздо лучше, чем если бы он им непрерывно управлял. Чтобы оставаться в воздухе, самолет не требует постоянной концентрации внимания, которая нужна автомобилю, чтобы не сойти с узкой трассы. Если пилот соблюдает основные меры предосторожности - следит за тем, чтобы не влететь в дерево или не врезаться в склон горы, - небо для него - превосходное место, где можно путешествовать, не обдумывая каждый свой шаг.
Сейчас, когда я лечу на высоте в фут над шоссе номер 80, я должен быть несколько более внимательным, чем тогда, когда между колесами и землей пятьсот или тысяча футов. Сейчас я могу почувствовать себя гонщиком, но без неприятностей, которыми грозит его ремесло. Если я не впишусь в поворот, я могу преспокойно следовать дальше, за ограничительный бордюр, пролететь над деревьями и камнями и не ощутить ни малейшего подрагивания своей машины.
Внезапно из-за холма мне навстречу выныривает автомобиль. Ручку резко на себя и вираж в сторону солнца, чтобы отлететь на положенные пятьсот футов. Я невольно улыбаюсь. Каково бы, интересно, было мне, следуя в автомобиле по обыкновенной дороге, въехать на холм и тут нос к носу столкнуться с самолетом, который несется мне прямо в лобовое стекло? Со стороны пилота не слишком вежливо так поступать по отношению к людям, хотя в этом и нет ничего запретного. Нужно сначала заглядывать за гребень холма, чтобы не напугать ненароком какого-нибудь несчастного водителя, который хотел бы побыть наедине со своим размеренно пыхтящим поездом мыслей.
Мы следуем дальше, выглядывая сперва из-за холмов и лишь затем плотно прижимаясь к дороге. Раз или два наши колеса случайно задевают асфальт по обе стороны от осевой линии.
Я смотрю на часы - неплохое начало. Мы летим уже больше четырех часов и ушли далеко вперед от того места, где я рассчитывал быть в это время. Впереди по курсу на карте значится город Рейнджер, штат Техас, а в нем - аэропорт. Я поднимаюсь повыше и отыскиваю взглядом водонапорную башню, место пересечения с еще одним шоссе и недостроенное здание. А вот и аэропорт. Для такого маленького городка он просто огромный - три грунтовые полосы пересекаются под углом друг к другу, а рядом - пара ангаров. Делаем круг, смотрим на ветровой конус, затем, поблагодарив мысленно человека, который решил организовать более чем одну посадочную полосу, разворачиваемся против ветра и устремляемся к земле.
Еще даже не наступило время ланча, а я уже проделал пять сотен миль от Луизианы. Расстояние внушительное, и я этим горжусь, хотя где-то в будущем /прошлом/ я летал на самолетах, которые такое расстояние пролетали меньше чем за час, и даже на таких, которые смогли бы покрыть его за двадцать минут. В таком контрасте, в смещенном спектре времен и самолетов должен быть какой-то смысл. Но сейчас я устал от четырехчасового сидения на твердом, как камень, парашюте, поэтому поиски смысла отходят на второй план, на первый же выходит роскошь распрямиться и сделать несколько шагов по неподвижной земле. Полет идет как по маслу. Все в соответствии с планом, который я себе наметил. И сейчас, в городе Рейнджер, штат Техас, вытирая с ветрового стекла и капота масло, я не думаю ни о планах, ни о будущем.
10
Извините, мистер, но я не буду крутить ваш пропеллер. И заводную рукоятку тоже. Страховка. Страховка не возместит мне убытки, если я получу увечье.
Странно, непонятно, непостижимо - я в бешенстве выпрыгиваю из кабины, где уж было приготовился включать сцепление стартера. Везде по дороге сюда желающих помочь было хоть отбавляй, а тут, когда мне надо побыстрее улетать, приходится вылезать на девяностоградусное солнце в куртке с подкладкой на меху и самому крутить заводную рукоятку. А служащий стоит себе позади и наблюдает. Злость легко превращается в энергию, и когда маховик уже визжит на полных оборотах, у меня просто не остается сил, чтобы обращать внимание на страхи служащего. Включить зажигание, потянуть ручку сцепления стартера, запустить двигатель, подняв позади себя столб пыли, вырулить против ветра, двигателю - полный газ, и отпустить тормоза. Колеса отрываются от земли, и я, бросая взгляд на часы, начинаю отсчитывать очередные четыре часа, секунда за секундой. Мы снова возвращаемся к нашему Другу - шоссе, - и все опять становится так, словно я и не приземлялся, словно сидел позади пропеллера весь день напролет от самого рассвета, и даже еще со вчерашнего вечера, даже с середины вчерашнего дня. Хорошо будет прилететь домой, в Калифорнию.
Боковой ветер теперь превратился в сильный воздушный поток, который настойчиво пытается снести меня вправо. Мне приходится лететь под утлом к шоссе, сражаясь с ветром блестящим кинжалом пропеллера.
Сражаться с ветром кинжалом. Звучит поэтично. Но когда лицом к лицу сталкиваешься с игривыми силами, что путешествуют по небу, - тут любое оружие не будет лишним. Одно из оружий пилота - пропеллер, поскольку, пока он вертится, человек не один воюет с боковым или встречным ветром, с обледенением, они работают и борются вместе - человек и его самолет. И тогда совсем не так одиноко. Правда, пропеллер - тоже друг не без слабостей. Знать его слабости и вовремя их предупреждать, переключаясь на другие средства, - значит поступать мудро. Пропеллер может храбро вертеться на полных оборотах, на пределе скорости, но если самолет попадет в нисходящий воздушный поток, который опускается вниз быстрее, чем самолет может подниматься, то пропеллер не поможет, и пилот вместе со своим оружием понесется к земле. Но простое предвидение этой слабости и знание о том, что из нисходящего потока можно выскочить и отлететь на милю в сторону - туда, где воздух поднимается, - и вот у тебя уже достаточно высоты. Поэтому еще прежде чем вытащить свое оружие, прежде чем в нем возникает необходимость, прежде чем вообще вступить в сражение, человек, сидящий в самолете, может сделать так, чтобы оно не понадобилось вовсе. Заходить в долину слева или справа? С одной из сторон его ждет непрерывный бой, бешеная дуэль с ветром и горой. С другой стороны, на расстоянии, может быть, меньше мили - спокойный ровный полет, причем, чтобы держаться на высоте, требуется даже меньше мощности, чем обычно. Поэтому, по мере того как пилот учится, он начинает мысленно делить стороны не на левые и правые, а на подветренные и наветренные. Поначалу пилот-ученик всячески пытается не обращать на ветер внимания, стремится выбросить его из головы, - у него и так проблем выше крыши, так зачем ему беспокоиться еще о чем-то, чего он даже не видит? Ответ состоит в том, как узнает позже ученик, чтобы научиться видеть ветер. Ветер - это огромный воздушный океан, который волнами проносится над каменистым земным дном. Там, где морские волны покатились бы вниз по склону горы, ветер сделает то же. Там, где океан бился бы об основание скалы и брызги мощной струей улетали бы вверх, - попробуй как-нибудь, когда у тебя будут крылья покрепче, там оказаться и ощутить мощь, которая ухватит самолет за крыло и зашвырнет его в заоблачную высь. Избегай наветренных склонов гор и холмов - и сможешь летать легко, беспрепятственно пользуясь сознательной силой того, кто знает, что ему не нужно даже доставать свое оружие, чтобы выиграть битву или ее избежать.
Когда гор поблизости нет, пилот, умеющий видеть небо, видит высокие столбы теплого голубого воздуха, что поднимается от нагретых участков земли. Задержись на минутку в одном из таких столбов, и самолет станет подниматься сам собой, уносимый восходящим потоком, не признаваемым теми, кто верит лишь в то, что видит наверняка. Потому человек, летящий на самолете, должен верить невидимому.
Можно долгое время обитать в небе и без этой веры, потому что обычно ее отсутствие приводит лишь к чуть большей нагрузке на двигатель, чуть более значительному износу пропеллера. Но если летать достаточно долго и далеко, настанет день, когда разница между видимым и невидимым будет равняться разнице между победой и поражением.
Впереди небо становится коричневым от пыли, поднятой в воздух ветром. Родина этой пыльной завесы - Техас, и потому лежащие на моем пути небольшие городки носят такие меткие названия: Глейдуотер, Клиэруотер, Свитуотер, Минерал Веллз, Биг Спринг. Все в этих землях строится вокруг воды, а там, где воды недостает в земле, ее нехватка с избытком восполняется в мечтах и названиях городков.
Я поднимаю голову и вижу, что облако пыли простирается далеко вверх… до шести тысяч, возможно даже до восьми тысяч футов. Бесполезно пытаться подняться выше него - там ветер будет еще более встречным, так что автомобили станут меня обгонять. Уже сейчас мне лишь едва-едва удается не отставать от самых быстрых машин. Не самое приятное чувство. Вот по трассе несется голубой автобус. Когда ему попадается подъем, он немного отстает от меня, но затем, когда встречается спуск, - догоняет и даже немножко вырывается вперед. Мы движемся рядом уже не одну минуту - так долго, что пассажирам уже надоело глазеть в окно на биплан, летящий поблизости. Женщина читает газету. Интересно, догадывается ли она, что я заглядываю ей через плечо? Конечно, нет. Кому может прийти в голову, что пилот самолета обращает внимание на автомобили, а уж тем более на сидящих в нем людей.
Вокруг меня, насколько хватает глаз, простирается ровная открытая местность. Она могла бы послужить гаванью для десяти тысяч бипланов. Если пыльная дымка впереди так опустится, что не будет ничего видно, я просто развернусь против ветра и приземлюсь на первом попавшемся участке этой земли. Чем сильнее будет ветер, тем меньше места потребуется биплану для посадки. Если скорость ветра достигнет пятидесяти пяти миль в час, то мне удастся приземлиться, не пробежав по земле и метра. Я смогу хоть целый час парить над местом посадки, если пожелаю, а потом сесть так мягко, как садится колибри на ветку жасмина. Пока, однако, ветер на фоне земли выглядит злобно - он хлещет дорогу длинными плетями из песка, своей силой гнет и треплет сухие деревья.
Мы устремляемся вперед, и мне становится любопытно, что будет дальше, что еще появится из этой пыли. Интересно, пыль и ветер - это все, о чем предупреждает меня зловещий воздушный поток, относящий нас вправо? Какая-то часть меня будет разочарована, если это все, если впереди нас не поджидает что-нибудь более хищное, с чем придется вступить в схватку.
Маленькие городки коричневой долины медленно возникают на горизонте и медленно исчезают сзади, ветер становится все более встречным. Конечно, напоминаю я себе, ветер вообще не дует на самолет, а вот ветер, что я ощущаю, - это от движения самолета по воздуху плюс струя от работающего пропеллера. Мы плывем, словно рыба, по глубокой воздушной реке - плывем относительно воздуха и в то же время движемся по течению вместе со всей его массой. Классическим примером, который приводят начинающим, тем, для которых полет в новость, служит ситуация со свечкой в урагане: "Если ты на воздушном шаре попал в ураган, то можешь зажечь свечку и ее пламя не будет даже дрожать. А все потому, друг мой, что ты движешься с той же скоростью, что и ветер, - точно как рыба в реке".
Сомневаюсь, чтобы теорию свечки/урагана кто-то когда-либо проверял, но все в ней выглядит очень логично - к тому же рыба должна знать, что теория верна. Однако это трудно сразу принять и осознать, сидя в продуваемой ветром, полной песка кабине самолета, который ползет над длинной пустынной дорогой. Может быть, если бы у меня была свечка…
Если бы у меня была свечка, мне бы понадобился еще воздушный шар. Успокойся, пилот, и следи лучше за тем, как ты летишь. Если видимость заметно ухудшится, сам знаешь, тебе придется садиться.
На трассе появляется одинокий автомобиль и ловко меня обходит. Мне остается лишь утешить себя тем, что это новая дорогая машина. Он, если бы захотел, наверное, смог бы ехать со скоростью сто миль в час. В маленьких городах люди уступили улицу ветру, и когда подо мной неспешно проплывают их разноликие дома, в памяти встают картины маленьких деревень, протянувшихся вдоль дорог Франции. Пустынно. Ни души. Ставни закрыты, несмотря на то, что сейчас полдень. Мне так и не удалось узнать, где же живут французские крестьяне. И я, и другие пилоты эскадрильи покидали Европу озадаченными - мы никак не могли взять в толк, зачем нужны эти дома и деревни.
Впереди появляется едва различимый в песочной кутерьме ряд заправочных станций, облепивших дорогу с обеих сторон. Это приближается город, и я смотрю в развернутую на коленях карту. Город, город, город, сейчас посмотрим… Это должен быть город… Биг Спринг. Странное название, особенно в данный момент. К северу от города есть аэропорт, стоит подумать - может, приземлиться? Нет, не стану приземляться. Топлива в баке еще на два часа, и если я буду лететь дальше, то, может быть, и вылечу из эпицентра пыльной бури. Поднимаемся повыше, чтобы пройти над городом, хотя я уверен, что на фоне завываний ветра никто не расслышит тарахтения пяти цилиндров. Однако в некоторых вещах поступать по правилам уже стало привычкой. Семь минут мы летим над городом. Да, нельзя сказать, чтобы я летел очень уж быстро. Однако, если я буду упрямо следовать своим курсом, ветер вскоре должен повернуться и стать правым боковым, толкающим меня влево и предвещающим хорошие времена.
Длинная пауза. Парашют подо мной снова превращается в камень, не в силах служить мягкой подушкой, как было задумано теми, кто его создал. Мимо плавно проплывает Мидленд. Затем не менее плавная Одесса, высокие строения которой рвутся в небо из глубин земли. Я воображаю себе, что смотрю с одного из них вниз, и чувствую, как у меня кружится голова. Я, как и многие пилоты, скорее соглашусь лететь в самолете на высоте пятьдесят тысяч футов, чем взглянуть вниз с крыши двадцатиэтажного дома. На улицах Одессы я вижу несколько человек, их плащи и куртки безжалостно треплет ветер. А там, впереди, - не кажется ли тебе, что небо стало чуть светлее? Я искоса смотрю из-под своих очков - может быть, но только может быть, небо на западе стало несколько чище. И тот, что жил во мне надеждой, погибает. Вот и все. Какая-то скромная пыльная буря, даже не очень сильная, и противник сражен наповал. Я делаю круг и приземляюсь в аэропорту Монахэнс, причем для этого мне хватает менее ста футов посадочной полосы. Как спокойно и уверенно себя чувствуешь! Уже после посадки я могу буквально взлететь, не заводя мотор, - такова сила ветра.
Однако, отворачивая от него на земле свой нос, нужно быть очень осторожным. Самолет не предназначен для того, чтобы неспешно ездить по земной тверди, поэтому передвигаться на нем нужно аккуратно, умело используя аэродинамические поверхности управления, иначе сильный ветер, играючи, подхватит его и перевернет. Самолет может терпеливо выносить, стоя на земле, и солнцепек и непогоду. Но двух вещей он вынести не может, одна из них - это сильный ветер. Другая - это, разумеется, град.
Аккуратно, тихонько подруливаем к заправке. Разворачиваемся лицом к ветру. Пусть отдохнет облепленный песком двигатель. Обидно, что больше не придется воевать с драконами по дороге. Погода, которая ждет нас впереди, будет все лучше, а чуть позже даже снова будет попутный ветер. Оказывается, не так уж трудно было тем первым пилотам. Нам осталось пересечь небольшую часть Техаса, часть Нью-Мексико, Аризону - и мы дома. Весь полет - почти никаких происшествий. Если я потороплюсь, то к завтрашнему вечеру буду дома.
С такими мыслями я воткнул заправочный штуцер в горловину бака и стал наблюдать, как в черноту полилось красное топливо.
11
Небо становится почти чистым, когда мы в очередной раз меняем землю, на которой стоят колеса, на небо, на которое опираются крылья. Мы делаем разворот и ложимся на курс вдоль неизменно подсказывающей нам направление трассы. Она лежит внизу, словно расщепленная надвое стрела, указывающая на Эль-Пасо. К вечеру будем в Эль-Пасо или, если повезет, в Деминге, штат Нью-Мексико. Мы снова летим вблизи земли, у нас за спиной остается выкрашенное пылью в темно-коричневый цвет небо, и солнце медленно движется, уже заглядывая нам в глаза. Через высокие невидимые ворота мы влетаем в пустыню. Пустыня появляется весьма неожиданно и взирает на нас с совершенно отсутствующим выражением - ни улыбаясь, ни хмурясь. Пустыня просто лежит себе и ждет.
Впереди на горизонте проступают туманные голубые очертания - горы. Горы, правда, почти воображаемые, они тускло мерцают в отдалении. Их три - одна слева, одна справа и одна, с невероятно крутыми склонами, чуть правее нас по курсу. Во мне просыпается тот, кто жаждет приключений. Может, будет битва? Что там впереди? Что ты там видишь? Может, будет повод помериться силами с великанами? Но я снова его убаюкиваю, убеждая, что впереди нет ни мельниц, ни драконов, и он, что-то бормоча себе под нос, снова засыпает.