Пить вредно. Алкоголь - наркотик. Виски - яд, береги ребят. Да знаю я все это, кто же не знает. Просто так уж вышло, что спиртные напитки не запрещены законом, легкодоступны, считаются чем-то вполне нормальным, что существует почтенная традиция употреблять их гордо и с удовольствием, а затем страдать от неизбежных последствий, даже бахвалиться этими последствиями, и что эта традиция особенно сильна здесь, в Шотландии, и особенно на западе Шотландии, и особенно в Глазго и примыкающих к нему районах…
Я пью больше, чем следовало бы, но всегда с удовольствием, и я ни разу еще не просыпался с желанием выпить; воды, апельсинового соку, чего-нибудь шипучего вроде лимонада - это да, регулярно, сотни и сотни раз, но никогда, чтобы чего-нибудь покрепче. И буде такое со мной случится, я надеюсь вовремя опомниться, схватить себя за руку, задавить опасную тенденцию в зародыше. Я знаю, что все алкоголики начинают с опохмелки.
Но я-то не такой, я все понимаю.
Господи, это только подумать, сколько людей погубила пьянка, и каких прекрасных людей…
Лично я видел только одного человека, погубленного пьянкой, - своего отца, но уж он-то никак не был прекрасным человеком.
- Так что, с "Уай-эс-ти" у тебя покончено, или что? - спросил я у Томми. Последние несколько месяцев он обеспечивал какую-то мебельную фабрику дешевой рабочей силой.
- Да, раньше времени. Они меня поперли.
- И за что бы это?
- Да понимаешь, я нюхал клей. Бригадир зацапал меня в сортире с мешком на голове.
- Ну ты и дерево, - изрек я, сокрушенно качая головой; мне не хотелось, чтобы мои слова звучали дидактически, по-взрослому.
- Дерево, - согласился Томми. - Даже клей и тот был не тот.
- Это как?
- На водной основе, ну или еще что, не знаю. Я ж целый час его нюхал, сидел на толчке и нюхал. Сперва вроде и потащился, ну вроде, знаешь, как звон в ушах. Ну, думаю, сейчас люки запарит, а вот те хрен. Сижу и шизею, с чего бы так, - банка вроде здоровая, да и воняла эта дрянь дико, шары на лоб.
- На водной основе… - Я снова покачал головой, чувствуя себя безнадежно взрослым. Разве таким я был в его возрасте?
- А не попробуешь, так и не узнаешь, - объяснил мне Томми. - Кто ж его может знать заранее?
"Не попробуешь, так и не узнаешь…" Такой подход к делу меня искренне восхищал. Семнадцать мальчишеских лет… Лично я в этом возрасте был параноидально осторожен. Зачем проверять что-то на себе, когда есть такие удобные подопытные кролики, как студенты-соквартирники? Более того, я отыскивал людей, годами сидящих на наркотиках, и вел за ними тайное психологическое наблюдение, я даже читал специальные медицинские журналы, чтобы узнать, к каким побочным последствиям ведет употребление наиболее распространенных наркотиков. Томми действовал прямо противоположным образом: не знаешь, так попробуй.
Я более-менее выжил, а вот что будет с Томми? Я буквально слышал его голос: "Стрихнин? Ага, дай-ка мне граммулечку…" Усраться можно. Младенцы и души невинные.
Этот сопливый говножуй даже героин пробовал, сам рассказывал. Помню, я тогда крайне его удивил - взял за грудки, притиснул к стенке и сказал, что, если он еще раз хоть притронется к этой дряни, я сдам его фараонам. Я бы в жизни такого не сделал, однако Томми проникся. "Лады, длинный, лады, только не поднимай хипеж. Да мне и так клей больше в кайф, только отходняк с него обломный, балда трещит". (На что я ответил: "Ох, господи…")
Азохен вей! Эти нынешние дети!
А может, я просто завидую? Героин остался единственным, пожалуй, наркотиком, которого я не пробовал, я его попросту боюсь, ведь с моей-то легко привыкающей натурой раз попробуешь - и не слезешь. Психанутый Дейви начал было, а потом бросил, хотя и с большим трудом, и Кристину он тогда на время потерял, но у меня бы так не вышло, не смог бы я остановиться. Так что же, может, я действительно завидовал Томми, который сумел проникнуть в запретную для меня область? Не знаю.
И что я, спрашивается, должен был ему сказать? Не пробуй все эти штуки, которые испробовал я? Брось коноплю, кури травку? Отпадная, доложу вам, логика.
За торговлю одним из самых безобидных наркотиков, какие известны человечеству, ты поимеешь двадцатку строгого, за торговлю тем, что ежегодно сводит в могилу сотни тысяч людей, можно поиметь рыцарское звание.
Так что нет, я не знаю, что можно сказать ребятам вроде Томми. До знакомства с ним я даже не знал, для какой такой радости нюхают клей, а теперь знаю. Ради глюков, галлюцинаций. Дешевый, очень вредный, с коротким временем действия заменитель кислоты, после которого кошмарно болит голова.
Это как, тоже прогресс?
Пес поднял голову от насухо опустошенной пепельницы и негромко зарычал.
- Еще хочет, - перевел Томми, засовывая руку в карман черных брюк.
- Мне ничего, - сказал я, когда он взял пепельницу и двинулся к стойке. Пес посмотрел ему вслед и снова опустил голову на лапы.
- А он-то когда будет ставить? - крикнул я удаляющемуся Томми.
- Следующий круг за ним, - ответил тот, вроде бы - вполне серьезно. Я выпучил глаза. - Не, без балды, дядька отслюнил десятку специально псу на пиво, пока я за ним присматриваю.
- Зуб даю, он смоется раньше своей очереди.
Томми принес доверху налитую пепельницу и осторожно поставил ее на пол. Пес понюхал пиво и молча уставился на мальчишку.
- Хмм. - Томми задумчиво поскреб у себя в затылке. - Не хочет чего-то.
- Возможно, он хотел, чтобы пепельницу помыли?
- А что… эта зверюга иногда привередничает. - Он встал на колени и с непонятным мне бесстрашием поскреб собаке горло и подбородок. Мощные челюсти сильно смахивали на медвежий капкан, обтянутый зачем-то мехом. - Ты у нас зверюга привередливая, верно, Зяма?
Дверь распахнулась, и в бар вошел несколько зеленоватый Макканн.
- Господи, Томми, - сказал он, не прерывая целеустремленного продвижения к стойке, - я видел тебя в обществе разных скотин, но эта бьет все рекорды. - А затем подмигнул мне: - Ну, длинный, как головка?.. Доброе утро, Белла, мне как обычно.
- Привет, мистер Макканн, - вскочил на ноги Томми. К людям старше меня он относился с не совсем понятным почтением.
- Моя-то прекрасно, - обрадовал я Макканна, - а вот как твоя?
- Вот заглотну я все это, и ей сразу похорошеет, - сказал Макканн, ставя на столик пинту крепкого и рюмку виски, и сел напротив меня. Попутно он отпихнул собачью лапу и высокомерно проигнорировал воспоследовавший рык.
- Клин клином вышибаешь? - съехидничал я.
- Просто поддерживаю себя в пропорции, Джеймс, в ровной пропорции. Как говаривал по утрам один мой знакомый, больше пить не буду. И меньше не буду.
Он начал медленно, словно с опаской, отхлебывать из кружки. Крошка Томми счел наконец возможным сесть. Судя по доносившимся из-под столика звукам, собака тоже взялась за свое пиво.
Макканн ополовинил обе тары и заглянул под столик.
- Это что, Томми, твоя собака?
- Дядькина, - отрапортовал Томми. - Зам, так его звать.
- Это какой же у него тогда босс? - съюморил Макканн.
- А вот вы-то с ним, чего вы там творили той ночью? - нагло полюбопытствовал Томми.
- А тебе что, длинный, - подмигнул мне Макканн, - память отшибло?
- Плясали на шоссе, - сказал я. - А еще я знаю, что мы зашли куда-то за жратвой навынос.
- И всего-то? - расхохотался Макканн; по той или иной причине мои слова его очень позабавили. - Плясали на шоссе. Хе-хе-хе! - Он прикончил виски, потряс головой и повторил: - Хе-хе-хе!
- Под Санта-Клауса косит, - объяснил я Томми.
- Ты хоть помнишь, как мы отсюда уходили? - спросил Макканн.
- Да так, смутно.
- Ты назначил Белле свидание. - Он широко ухмыльнулся, продемонстрировав нам чересполосицу желтых настоящих и ослепительно белых вставных зубов.
- О, - смутился я. - Ничего, она поймет. - И оглянулся на стойку, но Беллы там не было.
- Потом мы пошли в "Ашоку", помнишь? Но ни за какими не навынос. Ты помнишь, как дрался на шпагах с управляющим?
- Чего?
- Не помнишь, да? Все перезабыл? - Макканнова улыбка стала еще шире, теперь она охватывала самые задние коренные.
Мрак и тоска. В "Ашоке", в моем любимом индийском ресторане… Шпаги?
- Ну, Макканн, если ты брешешь…
- Не боись, это понарошке на шпагах, а так на шампурах. Ты это для смеху, ржал все время.
- Уж мне-то, конечно, было смешно, а вот как ему?
- Да ему тоже.
- Слава тебе господи.
- Так ты помнишь эти пляски на… - Макканн подмигнул Крошке Томми, - на "шоссе"?
- Смутно.
- А ты помнишь, какой это был участок шоссе?
- Не очень. Только не говори, что прямо напротив полицейского участка.
- Нет. - Макканн снова подмигнул заранее ухмылявшемуся Томми и неторопливо отхлебнул из кружки. Я ждал.
- А стриптиз-то ты помнишь? - вопросил он театральным шепотом.
- Господи Иисусе…
- Так ты что, совсем не помнишь?
- Нет, - сказал я и безнадежно вздохнул. Так вот куда подевалась моя одежда.
- А тебе знаком… - Макканн упер руки в столик, подался вперед и наконец завершил фразу: - Обрубленный виадук?
Томми секунду поосмысливал услышанное, а затем громко фыркнул в стакан. Меня охватил неподдельный ужас, я смотрел на Макканна и буквально чувствовал, как глаза мои вываливаются из орбит.
- Боженька, - прошептал я, - милосердный…
- Да, - кивнул Макканн и весело побарабанил по столику пальцами.
- Боженька милосердный и сорок святых великозасранцев. - Я уронил лицо в ладони, посидел так немного и снова взглянул на Мак-канна. - Да как же нам это сошло?.. Да нет… нет… нет!
Я снова уронил лицо в ладони. Макканн заржал. Томми заржал. Я не знаю точно, но думаю, что и Белла заржала. Я не совсем уверен, что из-под стола не донеслось собачье ржанье.
Шоссе М-8 проложили прямо через Глазго; оно идет с северо-востока, поворачивает почти прямо на запад, огибает городской центр с севера, проходит между центром и Вест-Эндом, пересекает Клайд по Кингстонскому мосту и завершает нижнюю часть S-образного путешествия через город поворотом на запад, к Пейсли и Гриноку. Для строительства этой штуки очень много порушили, однако город каким-то образом выжил и получил в награду за страдания едва ли не самый быстрый в Европе маршрут от центральных районов к аэропорту.
Но были, конечно, и ошибки, кое-где появились не связанные с основной трассой объезды, ответвления, утыкающиеся в земляные насыпи, эстакадные развилки, повисающие одним концом в воздухе. Одна из этих дорожно-транспортных причуд возникла чуть к северу от виадука Соксихолл-стрит - бетонная эстакада, пересекающая шоссе и ровно никуда не ведущая, ее дальний, обрубленный конец сиротливо висит прямо над бегущим внизу потоком машин. Судя по широким бетонным ступеням на другом, норт-стритском конце, в какой-то момент проектировщики решили приспособить это чудо света под пешеходный переход, но было то давно и неправда, теперь эти ступеньки наглухо перекрыты, а со стороны Ньютон-стрит никакого строительства не наблюдается.
Гладкая, без единой зацепки, поверхность опор и высокие стальные ворота на входе должны бы вроде защитить бестолковый обрубок от излишнего внимания детей и придурков, однако встречаются придурки, способные преодолеть любые препятствия. Я перелез через ворота, пробежался по заросшему травой бетону и начал выплясывать у самого края этой дороги в никуда, в нескольких десятках футов от мчащихся внизу машин. А затем перешел к стриптизу. По свидетельству Макканна, я воспылал желанием распределить свои шмотки по всей стране, даже миру, а для того прицельно метал их в проезжающие по шоссе контейнеровозы. Оставалось только надеяться, что я поступил таким же образом и со своими кроссовками, а не оставил их наверху: в городе не так-то много людей, у кого одна нога одиннадцатого размера, а другая двенадцатого. Во всяком случае, теперь я понял, почему утром у меня были такие грязные ноги.
Затем подъехала патрульная машина, и Макканн крикнул мне, чтобы я смывался. Я перекинулся через край, повис на пальцах, свалился в кусты, ничего себе не поломал и с диким гоготом умчался в неизвестном направлении.
Ну, псих я, псих, кто же спорит. Я очень стараюсь действовать разумно и все-таки раз за разом удивляю себя какими-то дикими, крайне рискованными выходками.
И ведь все эта пьянка проклятая.
- А кто такой этот самый Тамблер, который к тебе приезжает? - спросил Макканн, когда мы трое, не считая собаки, сидели уже под сводами собора Св. Джута, снимая пробу с венгерского бренди и запивая его "Будвайзером". Точнее говоря, пьянствовали они, я же по-прежнему вел себя паинькой, пил исключительно апельсиновый сок и газированную артезианскую воду. Все тихо-мирно, и тут вдруг Макканн ошарашивает меня фамилией Тамбер (простим ему небольшую неточность).
Получается, что вчера по пьяни я что-то такое ему сболтнул. А ведь боялся я, всегда боялся, что однажды напьюсь и выдам кому-нибудь вроде Макканна всю свою игру, и тогда все вокруг узнают, что я не забулдыга-сторож, а кошмарно, отвратительно богатый… композитор? басист?.. одним словом - рок-звезда. Макканн перестанет со мной дружить - какая же дружба с человеком в миллион раз богаче тебя? Крошка Томми запрезирает меня за другое - за то, что когда-то, в семидесятых, я был главной движущей силой одной из тогдашних показушных, нарциссических и продажных рок-групп… и ни один из них не простит мне моего вранья. Мне и самому не хотелось бы врать, но ведь иначе же было никак… ладно, поздно об этом думать.
Так что же я ему сказал? И что теперь-то врать, чтобы не запутаться окончательно?
В подобных случаях лучше всего не слишком отклоняться от истины.
- Он из записывающей компании, которая выпускала пластинки этого парня. - Далее следовало уточнить обстановку. - А что, чего я там про него говорил?
По проходу неторопливо проследовал Зам; в его пасти было нечто сильно напоминавшее мою кроссовку.
- Ты собирался припарковать этот бульдозер прямо поверх евоного "порше".
Ох, господи. Да еще, наверное, не "этот", а "мой" бульдозер.
- Что, прямо так и сказал? - Я неуверенно хохотнул и с наслаждением высосал полбутылки "Будвайзера". Томми громко рыгнул. Из северного трансепта доносилось трудолюбивое чавканье. - Ну-у, - протянул я, - он, в общем-то, хочет посмотреть, как тут что, ну и… ну, я надеюсь, что он не увидит ничего такого, что, ну, ему не понравится.
- Типа, - заметил Томми, - полтыщи пивных бутылок в ковше бульдозера?
- Ну… да нет, мне же было сказано, чтобы пил сколько влезет, но с другой… не знаю. Пожалуй, мне просто не нравится, что кто-то там будет меня проверять… - Я пожал плечами и задумчиво приложился к бутылке. Пока что мое вранье выглядело вполне убедительно. На мой собственный взгляд. - Да чего там заранее трепыхаться, он же когда еще приезжает… двадцать первого, так он вроде сказал.
- Он что сюда, типа на Рождество? - лениво полюбопытствовал Томми.
- Не, вроде на один день.
- Так он что тогда, без машины будет? - спросил Макканн.
- Ну да, - кивнул я. - Прилетит, наверное.
- Так ты начинай уже перегонять бульдозер в аэропорт, - посоветовал Макканн. - Долгая история.
- Да хрен с ним, с бульдозером. У него и номера нет, и вообще руль слева. Так что я просто приберусь здесь малость и угощу его чаем.
- Без телеги всю эту посуду не выволочь, придется тебе брать напрокат.
- Да, пожалуй.
Я допил бутылку и тревожно посмотрел налево. Жующие звуки, доносившиеся все это время из северного трансепта, стихли, а затем сменились вроде как блюющими, в собачьем исполнении. Томми тоже взглянул в ту сторону, но без особого интереса. Вопреки моим предсказаниям, в "Грифоне" собака честно заказывала на всех, как только подходила ее очередь, и продолжалось это не менее часа. Белла даже позволила Крошке Томми отвести Зама в туалет - пресловутый дядюшка научил пса аккуратно мочиться в водосток. Перед уходом мы там немного перекусили - мы, кроме Зама, который презрительно отвернулся от бобов с паштетом.
- Он сел на высоковолоконную диету, - объяснил Томми.
- Бобы - они и есть самые высоковолоконные.
- Ну, значит, там избыток сахара в соусе или еще что.
- Ишь ты, какой набалованный сукин сын, - сказал я псу и честно разделил его порцию между нами троими.
Когда у Зама кончились деньги, мы решили перебазироваться в мою церквуху. Пес шел по прямой, не шатаясь, только справлял малую нужду у каждого фонарного столба, а на Бат-стрит попытался сцепиться со здоровенным догом. Поводка у Томми не было, поэтому нам пришлось отделить яростно лающего дога (и его насмерть перепуганную хозяйку) от напружинившегося, негромко рычащего Зама чем-то вроде живой стенки. В этот момент я впервые понял, что чувствует футболист, стоящий на пути штрафного удара, мои руки инстинктивно метнулись вниз и прикрыли самое дорогое.
Когда Макканн и Томми взялись за коммунистические напитки, я высказал предположение, что пес, наверное, тоже был бы не против.
- Не знаю, - покачал головой Томми. - Он как-то не очень привычный к этому континентальному пойлу. А у тебя что, совсем нет нормального стаута?
- Не-а.
- Ну ладно, попробуем тогда, как ему понравится "Будвайзер".
Еще как понравился. Зам пил его быстрее, чем Макканн, а уж тот-то никак не копуша. Правда, псу было легче - он не перемежал пиво глотками бренди. Мы оставили его на кухне в компании большой миски, куда я вылил три бутылки "буда". А вот теперь меня сильно интересовал вопрос - съел он мою кроссовку или нет.
- Так что, нам тогда лучше не заваливать к тебе двадцать первого, так, что ли? - спросил Макканн.
- Да, лучше вообще-то не надо, - кивнул я. - Хотя ничего такого особенного я не ожидаю. Как-нибудь разберусь.
- Уж ты постарайся.
Макканн допил очередной стакан бренди, с шумом выдохнул и закурил. Я вновь наполнил опустевшие стаканы и пошел отлить. На обратном пути я зацепился глазом за хай-фай-аппаратуру, нагроможденную около кафедры. Утром я не убрал с вертушки диск Тома Уэйтса; сейчас на нем лежало нечто, оказавшееся при ближайшем ознакомлении белесой лепешкой птичьего помета. Перед моим мысленным взором возникла двустволка двенадцатого калибра.
Когда я вернулся, Томми сидел на конце скамейки и чесал у Зама за ушами. Пес заметно покачивался и не сводил глаз с Макканновой сигареты. А вдруг он еще и курит? Только, наверное, не любит с фильтром.
- А нет ли тут чего псу пожрать? - спросил Томми. - Голодный он, наверное. Так что, найдется там чего-нибудь?
- Конечно, найдется. Он как, любит голубей? По стенкам умеет лазать?
- Чего? - вытаращился Томми. Пес встал, потянулся и потрусил в южный трансепт, в общем направлении кухни. - Если так, то ладно. Вряд ли он настолько проголодался.
Я смотрел вслед псу и печально размышлял, где же он будет мочиться. Моя церквуха постепенно превращалась в зоопарк, а ведь я никогда не любил никакой живности.