Четыре месяца спустя Ингрид получила письмо и наконец-то смогла уснуть спокойно.
Милая моя мамочка,
Вот я и за морем. Я в Америке. Работаю в городе Чикаго. Днем тружусь, а вечерами мы с моей подругой Анной учим английский. Хозяйка меня хвалит за успехи в языке. Посылаю деньги и надеюсь, вам будет полегче. На всякую ерунду я не транжирю. Мамочка, я так по тебе скучаю. Сплю с твоим платочком. Вспоминаю, как ты помахала мне на прощанье.
Поцелуй от меня маленьких,
Катрина.
Спрингфилд, Миссури
Бедняга Лордор. Фотография, ради которой он специально съездил в Спрингфилд, его, мягко сказать, ошарашила. Во время бритья он особо не приглядывался к своему отражению в зеркале. А сейчас вот уставился на фотографию и застонал.
– Ну и уши, боже ты мой!
Зачем он позволил миссис Нотт обстричь его под горшок? Надо было пойти к цирюльнику. Щелкая ножницами, колченогая Нэнси Нотт обходила его вперевалку и постригла неровно. И вообще вид огорчительный. Он-то думал, что выглядит уже этаким американцем, а с фотографии смотрел здоровенный костлявый швед, только что с корабля. Не спасал даже одолженный наряд – ни дать ни взять крестьянин от сохи. Не хватает только соломинки в зубах. Лордор поставил свой снимок рядом с фотографией мисс Олсен. Нет, ни черта не выйдет. Вон какая она изящная и благородная.
Лордор не страдал тщеславием, но ставки были слишком высоки. Может, тушью слегка замазать уши, чтоб не так сильно торчали? Но это будет нечестно, нельзя обманывать такую милую девушку. Наверное, придется послать как есть – с ушами и прочим. Лордор все оттягивал с отправкой письма, хотя женщины каждый день его понукали. Наконец они прислали Генри Нотта, назначив его на роль почтальона.
– Ты уж извини, Лордор, – сказал он. – Нэнси велела забрать письмо, а то, мол, они сами этим займутся.
С крыльца Лордор смотрел вслед соседу, и ему вдруг стало очень грустно. Он знал, что больше никогда не услышит о мисс Олсен. Он не давал надеждам разгуляться, но невольно возмечтал о той, кого мог бы баловать, ради кого работать и к кому вечерами возвращаться домой. Но все это несбыточные грезы. Мисс Олсен глянет на фото и подивится наглости мужлана, набивающегося к ней в мужья.
Мужчина в котелке
Когда пришло письмо от Лордора, Катрина опрометью выскочила из столовой, где накрывала обед, и взбежала к себе в комнату. Поспешно вскрыла конверт и посмотрела фотографию. Рослый светловолосый мужчина застыл в неестественной позе, подсказанной фотографом. Неулыбчивый, ясные голубые глаза смотрят прямо в объектив. Катрина отметила его очень чистые руки. Это понравилось. В ее крестьянской семье у всех были руки с въевшейся грязью.
Дорогая мисс Олсен,
Ваше письмо и фотография взбудоражили нашу маленькую общину. По мне, вы прямо ангел, а те, кто видел ваш снимок, говорят, что вы слишком хороши для простого хозяина молочной фермы. Наверное, так оно и есть. Однако я посылаю вам свое фото и – на случай, если произойдет чудо и моя рожа вас не отпугнет, – прилагаю несколько слов обо мне. Я не мастер себя характеризовать, но вот друзья мои захотели сделать это вместо меня.
Искренне ваш, Лордор Нордстрём.
Катрина прочла три вложенных письма:
Дорогая мисс Олсен,
Я подтверждаю, что на фотографии тот самый Лордор Нордстрём, от кого вам письмо. Вот так он сейчас и выглядит. Мы с мужем давно с ним знакомы. В Швеции знали его родных. Он хороший человек, надежный и верный, и стал бы вам прекрасным мужем. По природе он застенчив, но сердце у него доброе. Приезжайте в Миссури и дайте ему шанс на семейное счастье.
От души написала миссис Свар Линдквист.
Мисс Олсен,
Лордору Нордстрёму нужна жена. У него крепкий дом с верандой, который вам понравится. Человек он набожный и очень ловко складывает цифры. У нас тут хорошо, много воды и плодородного суглинка. Мы держим свиней. Одну подарим вам на свадьбу. Лордор хороший едок, у него все зубы целы.
Миссис Г. Нотт.
Дражайшая мисс Олсен,
Я добавляю строки к сему письму, надеясь, что вы соблаговолите выбрать нашего друга Лордора Нордстрёма себе в мужья. У него прекрасная молочная ферма, что через поле от нас, но он чрезвычайно нуждается в жене и крепких сыновьях-помощниках. Мне очень понравилось ваше фото. Сразу видно, вы женщина добродетельная. И очень похожи на моих стокгольмских кузин. Муж мой прилагает карту нашего штата, чтоб вы поняли, где нас искать.
У нас в доме есть пианино. Вы играете? Если нет, я вас обучу. В нетерпеливом волнении все мы ждем вашего положительного ответа. Мисс Олсен, приезжайте и выходите за Лордора. Обещаю, вас примут сердечно и обходительно. Здесь не то что в Швеции. Мы не позволяем мужчинам править железной рукой. Все мы – свободные американки штата Миссури.
С полной искренностью, миссис Бёрди Свенсен.
Катрина снова посмотрела на фото. С виду человек добрый, но как будто не в своей тарелке. Она не знала, что спрингфилдский фотограф держал особый гардероб для потенциальных женихов, дабы те выглядели достойно и респектабельно. Но самый большой костюм оказался на два размера меньше нужного, а черный котелок уселся лишь на макушку. Лордор и впрямь был не в своей тарелке. Он дышал-то с трудом.
Миссури
Дорогая мисс Олсен,
Я ужасно рад вашему письму. Соседи говорят, мой восторженный вопль слышали за пять миль. Я лелею надежду, что ваш любезный ответ – знак, что я преодолел первый из множества ожидающих меня барьеров. Ну прямо гора с плеч – вы не сочли меня страшилищем, кому другой раз не напишешь.
Да, внешность у меня подгуляла, но вашей-то красоты достанет на двоих. Я увлеченно ознакомился со сведениями, какие вы о себе сообщили, и нахожу их в высшей степени подходящими.
Конечно, я охотно отвечу на ваши вопросы. Я не был женат. Детей не имею, не курю, выпиваю только по праздникам. В карты не играю, но, случалось, делал ставки на метание подковы. По четвертаку, не больше. Образование у меня всего пять классов, и потому я знаю все, что можно знать о коровах, но словарный запас мой бедноват. К счастью для меня, в запасе коров вообще одно слово, и потому они не в обиде.
Я тоже считаю, что чистоплотность сродни благочестию, и люблю чистоту в доме, но, поскольку я мужчина, частенько бываю неряхой.
В основе своей я лютеранин, однако порой захаживаю в методистскую церковь. Что касаемо веры, а также дальнейшего образования, я с безропотной готовностью последую указанным вами путем.
Ваш преданный слуга Лордор Нордстрём.
Любовь Катрины к чистоте импонировала. Лордор сразу подметил, что в Америке чистоплотность не в чести. Однажды, заночевав в гостинице канзасского Додж-Сити, он спросил чистое полотенце, и портье возмутился:
– До вас им пользовались двадцать пять человек, и только вы недовольны!
В последующие дни все встречные приветствовали Лордора вопросом:
– Ну что, мисс Олсен надумала?
Обмен письмами продолжался. Но, видимо, последнее письмо и подтолкнуло Катрину к решению.
Дорогая мисс Олсен,
Хочу сообщить, что в прошлом году мы с моим соседом Ларсом Свенсеном заказали четырех шведских рыжих коров, которые нынче благополучно прибыли с нашей родины. Все говорят, они просто красавицы. Я надеюсь, вы одобрите эту покупку, ибо ферма наполовину ваша. Вам нужно лишь приехать и заявить свои права на хозяйство, которым управляет неказистый фермер.
Лордор Нордстрём.
Тем вечером она сказала Анне Ли, что решилась, однако медлила дать положительный ответ в письме. Ибо кое-что о себе утаила. Анна Ли уговаривала ее сохранить это в тайне. Но, сев за письмо к Лордору, Катрина вновь спросила:
– Анна, ты вправду уверена, что не надо его извещать?
– Даже не вздумай. Я лучше разбираюсь в мужчинах. Все они мечтают об идеальной жене, и если хочешь его заполучить, сперва зааркань… а уж потом извещай.
Когда пришло письмо от Катрины, Лордор сбегал к водокачке, ополоснул лицо и руки и причесался, что делал всегда, получая ее письма. Потом на веранде уселся читать. Господи боже мой, она приезжает! Лордор вскочил и бросился к пожарному набату. Через минуту о новости узнали все в радиусе пяти миль. Услышав зов, Нотты привезли целую повозку домашнего немецкого пива, а мистер Линдквист, как обычно, ухватился за хороший повод сыграть на скрипке.
После застолья Бёрди Свенсен поднялась на новое кладбище – полить и подрезать четыре молоденькие ивы, которые муж Ларс посадил на их семейном участке. Все еще в праздничном настроении, Бёрди переходила от деревца к деревцу, мурлыча шведскую песенку. Она даже не подозревала, что за ней наблюдают.
Чикагская кутерьма
Апрель, 1890
В свой выходной день Катрина и Анна отправились на оживленную Стейт-стрит. Они лавировали меж конок и экипажей, туда-сюда сновавших на бешеной скорости, и Катрина, по обыкновению паниковавшая и трусившая, цепко держалась за жакетку подруги.
В первый же день ее ошеломила городская суета, весь этот шум-гам Чикаго с его широкими проспектами в кайме высоких домов, с его запахом скотобоен. Грохот колес и цоканье копыт по мостовым, не стихавшие ни днем ни ночью, жутко утомляли. А все люди куда-то спешили.
Но Анна Ли здесь себя чувствовала как рыба в воде. Она обожала всю эту будоражащую кутерьму с ее ночной жизнью, пивными садами, безалаберностью, танцзалами, театрами и круглосуточными увеселениями. Подруга уже разок выкурила сигаретку и одевалась по самой последней моде.
Нынче она силком потащила Катрину в магазин дамской одежды, чтоб выбрать ей приличный дорожный наряд.
– Может, не надо? – мямлила Катрина.
– Нет, надо! – рявкнула Анна Ли, перекрывая уличный шум. – Нельзя приехать в Миссури в облике горничной. Коровам-то, может, все равно, а вот мужчине – нет.
Кучер сзади накатившей конки громко затрезвонил в колокол, и от неожиданности Катрина чуть не подпрыгнула. Анна Ли обернулась и послала кучеру воздушный поцелуй. Пассажиры, мужчины в соломенных канотье, высунулись в окна и засвистели, а она, приподняв юбку, показала им краешек лодыжки. Вот такая она, Анна Ли.
После часа примерок в любимой галантерее Анны Катрина была экипирована с ног до головы, вплоть до наимоднейшей шляпки. Оглянуться не успели, как с упакованными обновками они уже поспешали на встречу с одним из многочисленных приятелей Анны Ли, пригласившим девушек покататься на лодке в парке развлечений.
Хоть ровесницы, Катрина и Анна отличались как день и ночь. Катрина – невысокая ладная тихоня. Анна Ли – развеселая пышногрудая хохотушка с копной светлых кудрявых волос и ярким ртом. Само собой, Катрина обожала подругу и знала, что будет по ней ужасно скучать.
Миссури
Май, 1890
Дражайшая мисс Олсен,
Мы будем рады принять вас у себя. Наверху у нас милая спаленка, светлая и просторная, там есть зеркало и комод. Заверяю, никто вас не потревожит. Детям строго-настрого наказано: ни под каким видом к вам не входить. Старшая дочка увидала вашу фотографию и просто не верит, что к нам едет такая красавица.
Мисс Олсен, вы уж простите мою дерзость, но я вот слыхала, что в Чикаго продают селедку в оловянных банках. Ежели это правда и не слишком для вас обременительно, не могли бы вы привезти нам одну баночку? Для покрытия расходов я вкладываю в конверт один доллар, полагая, что этого достанет. Теперь мы с мужем обитаем вдали от моря и очень истосковались по селедке. Если же слухи о баночной сельди – враки, истратьте, пожалуйста, этот доллар на коробочку пудры или журнал мод. Я просто извелась от нетерпения поболтать с дамой. Моя ближайшая соседка миссис Нотт очень славная, но она немка и не слишком разговорчива.
Преданная вам, миссис Бёрди Свенсен.
Приключение
Через три недели мисс Катрина Олсен со всеми своими пожитками и банкой консервированной сельди села в поезд, отходивший на юг Миссури. Одно дело – планировать поездку, и совсем другое – в нее отправиться. После всех треволнений сборов и прощаний Катрина действительно пустилась в дорогу, и вот тогда-то ее вдруг оглушило неприкрытой сутью ею затеянного. Захотелось выпрыгнуть из вагона, помчаться в Чикаго и умолять, чтоб ее взяли обратно на службу. Зачем же она уволилась? Несусветная дурь. Верно, она дала слово и очень хотела его сдержать, но ведь на вокзале ее встретит совершенно чужой человек. О чем она думала? И как ей исполнять супружеские обязанности, о которых говорила Анна Ли?
Но если она сбежит, мистер Нордстрём потребует вернуть деньги за билет? Господи, что она натворила! И почему в письме к мистеру Нордстрёму не сказала всей правды о себе?
Теперь уже слишком поздно. Сквозь вагонное окно Катрина смотрела на мрачные небеса, разразившиеся ливнем. Еще никогда ей не было так одиноко. Катрина достала мамин платок и уткнулась в него лицом. Она скучала по маме. Она скучала по Швеции.
Всю ночь Катрина плакала и ворочалась, а утром подняла оконную штору, и ее приветствовало огромное ярко-желтое солнце. День набирал силу, на пути в Миссури поезд отстукивал мили по сельским угодьям. За окном проплывали неохватные глазом поля подсолнухов и пшеницы, ряды молодой кукурузы.
Казалось, подсолнухи шлют улыбки персонально Катрине, и та, к своему удивлению, слегка приободрилась. Что ни говори, она ведь крестьянских кровей. Необъятные просторы золотистой пшеницы, кивающей под ветром, и синее небо в белых пушинках облаков ей гораздо роднее. Поезд миновал кучку крестьянских подворий, и Катрина задумалась о доме Лордора Нордстрёма. Есть ли в нем кухня? А земля под сад найдется? Можно ли будет завести кур? И если все сложится, миссис Нотт обещала свинью. Поросятки, они такая прелесть.
К вечеру Катрину охватило иное беспокойство. Вдруг она не понравится Лордору Нордстрёму и ее отправят обратно? Я думал, вы красивее, скажет он, и потом, такая замухрышка с хозяйством не справится. Теперь возвращение в Чикаго страшило не менее, чем прежде пугала разлука с ним. Катрина себя успокаивала, вновь и вновь перечитывая два последних письма от Лордора.
Дорогая мисс Олсен,
Я рад, что вы получили билет и деньги на дорогу. Ну вот, все сговорено, а меня терзает беспокойство касаемо ваших ожиданий от меня и здешнего края. Умоляю, не ждите слишком многого, чтоб не разочароваться. Я обычный фермер, и места здесь обычные. Я пребываю в страхе, что после Чикаго я сам и моя жизнь покажутся вам невозможно скучными. Знаете, я вдруг стал вас бояться. Но, пожалуйста, уверьтесь, что, если ваши чаяния не оправдаются, я не стану вас неволить. Я приму любое ваше решение.
Что до меня, я безмерно счастлив тем, что просто увижу вас. За последнее время я прочел кучу книг, чтоб до вашего приезда маленько пообтесаться. Прошу, поторопитесь. Потому как здешние женщины тоже стараются меня обтесать. Опасаюсь, к нашей встрече меня совсем обтешут и я уже ни на что не сгожусь.
Ваш преданный слуга Лордор Нордстрём.
Р. S. Не удивляйтесь, если эти самые женщины затеют благотворительный ужин с кадрилью, дабы вас впечатлить. Меня уже замучили танцами, готовя к знаменательному событию. Поглядим, насколько я преуспел. Пожалуйста, сообщите дату и точное время вашего приезда.
Дорогая мисс Олсен,
16 июня я вас встречу и отвезу в дом Свенсенов. Чтоб вы меня узнали, я буду в шляпе с красным цветком. По настоянию миссис Генри Нотт я вкладываю в конверт обручальное кольцо ее покойной матушки. Нэнси говорит, вам следует непременно его надеть, ибо в поездах полно шабашников, разносчиков и коммивояжеров-прощелыг и даме небезопасно путешествовать одной. Меня это тревожит. Если удастся, постарайтесь быть не столь красивой. По выражению миссис Свенсен, вся наша община "трепещет" в ожидании. Я шалею от мысли, что вы и впрямь едете.
Преданный вам, Лордор Нордстрём.
В письмах мистер Нордстрём выглядел твердо уверенным в своих чувствах, очень добрым и заботливым. От слов его Катрине полегчало. Вот только Лордор умолчал о том, что после отправки денег и билета он тоже среди ночи проснулся в холодном поту и подумал: "Господи, что я наделал!" Он поддался всеобщему восторгу, но теперь вдруг понял, что просит красивую девушку все бросить, приехать в совершенно незнакомые места и там жить с ним до скончания дней. Где у него голова? Мисс Олсен живет в Чикаго – большом городе, где совсем другие люди. А если он, Лордор, ей не понравится? А если Миссури покажется скверным? Она же не корова или лошадь, которую можно выписать. Она живой человек, у нее есть чувства. Ради него отважная девушка всем рискует. Еще никогда ему не было так страшно. А потом его осенило. Он слез с кровати и встал на колени. Молился он не часто, но сейчас просил о том, чтоб не случилось ошибки. Пусть бедная девушка не разочаруется и не уедет восвояси.
Девушка на перроне
Спрингфилд, Миссури
Поезд прибыл на станцию, и Катрина, щурясь от яркого утреннего солнца, оглядела длинный перрон. Вдали маячил рослый светловолосый мужчина в новом черном костюме и шляпе с красным цветком. По традиции, его сопровождали две замужние женщины, стоявшие по бокам от него. "Так невесте легче впервые встретиться с женихом", – объясняли они. По правде, их поддержка требовалась Лордору. Он боялся, что не узнает Катрину, но едва та вышла из вагона, мгновенно понял – это она. Лордор уже досконально изучил ее фотографию и все равно оказался не готов к тому, как она выглядит живьем.
У этой хрупкой девушки, ступившей на перрон, были крохотные, невиданно изящные ступни. Белым, точно фарфоровым, лицом, румянцем и голубыми глазами она походила на шведскую куклу, некогда сидевшую на комоде в матушкиной спальне. До предела взбудораженные дамы кинулись к девушке, оставив Лордора топтаться в пыли. После объятий и слов о счастье лицезреть этакую красавицу они ощупали материю ее модного чикагского наряда. Потом восторженно осмотрели премилые кнопки на кожаных перчатках и очаровательное перышко на шляпке – в общем, так себя вели, словно заполучили новехонькую игрушку, только ради них и прибывшую.
Изучив Катрину с головы до пят, Бёрди Свенсен наконец-то вспомнила о Лордоре и кивнула в его сторону: