Старуха помолчала, сведя брови над переносицей, пожевала тонкими бесцветными губами, потерла подбородок крючковатыми пальцами и снова обвела цепким взглядом путников.
– А что хозяева за это будут иметь? – придя к какому-то заключению, как бы нехотя поинтересовалась она, тщательно избегая глядеть на Зимаря.
– Заплатить у нас нечем, – со вздохом признался Иван, – но мы по хозяйству отработаем, что они попросят.
Старик молодецки крякнул и демонстративно приподнял мешок с картошкой до уровня коленок.
Подвиг его остался так же демонстративно незамеченным.
– Ну ежели отработать обещаете… – с видом, громко восклицающим "ох, смотрите, люди добрые, нашла, кому поверить, дура", проговорила старушка и оглядела с головы до ног притихших в ожидании решения путников, не забыв пропустить старика.
– Мы ведь всё умеем, у нас работа в руках горит! – орлом глянул на сомневающуюся пенсионерку дед, сделал шаг вперед, покачнулся… и выронил мешок.
Заплата оторвалась и освобожденная картошка, радостно и звонко подпрыгивая, разбежалась по улице, куда глазки глядели. Путники, как ястребы за цыплятами, кинулись за ней.
– Ну если и впрямь всё умеете… – не смогла скрыть усмешку, переходящую в улыбку, старуха и, метнув настороженный взгляд на деда Зимаря – не заметил ли, не воспринял ли неправильно – поспешно прикрыла лицо рукой.
Дед всё заметил и воспринял совершенно верно, и с новой, удвоенной силой бросился преследовать беглые корнеплоды.
– …я вас к себе возьму, пожалуй, – вынесла решение старушка, понаблюдав с неприкрытым удовольствием за операцией "Перехват" в действии.
Дед Зимарь остановился, осторожно принял вертикальное положение и украдкой бросил нежный благодарный взгляд на предмет своей внезапной страсти. Ответом была суровая – даже слишком – мина.
– Вот спасибо! – обрадовался и царевич, выпрямляясь и прижимая к груди одной действующей рукой с десяток кривобоких картошин.
– А где вы живете-то? – заоглядывался Агафон, который выбрал для себя роль держателя мешка и по земле, в отличие от других, не ползал. – Далеко ли отсюда?
– Да я тут рядом живу… – неопределенно махнула рукой направо старуха.
– Как раз что нам и надо было! – победно ухмыльнулся, хлюпнул носом и чихнул дед Зимарь.
– Это хорошо, – согласился маг.
– …километров семь-десять от деревни напрямки, не больше, – скромно закончила бабуля и стрельнула глазами – прямо в сердце несопротивляющегося старика.
– Лучше не придумаешь… – так и сомлел он.
– А что, поближе у вас никто бедных путников не примет? – посуровел и насупился Агафон.
– Теперь уже нет, – со странным удовлетворением произнесла старуха, и Иван ей отчего-то сразу и безоговорочно поверил.
Он понял, что если они сейчас откажутся, то до следующей деревни – не исключено, что лукоморской – им печки не видать.
– Ну так чё? Передумали, ли чё ли? – обнажила в очаровательной улыбке немногочисленные оставшиеся зубы бабка.
– За вами, барышня – хоть на край света, – умильно скосил на нее слезящиеся очи дед Зимарь.
Иван подумал, что поторопился с выбором квартирной хозяйки, когда та уселась в корыто поверх мешка с отловленной и возвращенной в неволю картошкой, свистнула, гикнула, взмахнула пестом, всё это время скрывавшимся в долбленой посудине, и поднялась в небо, крикнув им, чтобы шли за ней, не отставали и не теряли из виду – искать не станет.
Сомнение стало подтверждаться, когда они, пройдя с лошадьми по кочкам и бурелому километров пять, всё-таки упустили не испытывающее таких затруднений корыто.
Когда же они решили было устроить привал там, где застряли, и уже насобирали веток для костра, и из кустов вдруг появился черный пень с красными резиновыми губами и махнул корнем, приглашая следовать за ним, сомнение перешло в уверенность.
Через час, усталые и измученные, предводительствуемые самодовольным пнем, который – Иванушка мог бы поклясться – специально выбирал дорогу покорявей, они вышли на широкую поляну и предстали перед сплошным высоким забором, опоясывавшим обширную усадьбу старухи.
Над забором, недобро гудя и мерцая, висело мутное облако.
– Что это?.. – подошел поближе любопытный лукоморец, но тут же отпрянул. – Пчелы!.. Да какие огромные!..
– Да это и не пчелы, поди… – болезненно скривился чародей и на всякий случай отступил на шаг и спрятался за умрунов.
– Ты, самое главное, руками не маши, – наставительно прокряхтел дед Зимарь со своих носилок.
– Ну, что? – кисло нашел его взглядом Агафон. – "Лучше не придумаешь"? Да? В такую даль перли, все ноги переломали, и вот тебе прием – пчел спустила! Везет – так сразу и во всём.
Ворота, почти незаметные на общем фоне серого от времени и дождей забора, заскрипели, приоткрылись, и из образовавшейся щели показалась знакомая старуха.
– Явились, не запылились, – беззубо ухмыльнулась она и лукаво стрельнула глазами в оживившегося и потребовавшего немедленно поставить его на ноги старика. – Ну, проходите, гости, глодать кости… ха-ха-ха… Извиняйте, что бросила вас на полпути – домой поспешила. Трех мужиков-то здоровых кормить ведь надо, не хухры-мухры.
Иванушка растерянно оглянулся на умрунов: хоть и попали они, похоже, на подворье к местной бабе-яге, а всё же откуда она знает, что его самозваная охрана на ее разносолы не претендует?..
Отвечая на невысказанный вопрос лукоморца, она растянула губы в хитрой улыбке.
– Убыр Макмыр еще и не такое знает, вьюноша.
– П-понял, – ошеломленно кивнул Иван и смирился.
Убыр сделала еще один шаг вперед, и тяжелые ворота распахнулись перед ней и путниками сами по себе. Взмах сухонькой ручки – и гудящее облако на мгновение зависло в воздухе и ринулось на них. Но не успели гости испугаться как следует, как здоровенные лохматые шершни, сделав над ними круг почета, вернулись назад и снова зависли над двором гудящей шапкой.
– Не боись, гостеньки – не укусят. Теперь, – ухмыльнулась Макмыр. – Они вас сейчас знают и не тронут. Пока я не скажу. Хе-хе. Шуткую я. Ну, чего встали, как столбики? Заходите, гостями будете, пока не надоест.
Специалист по волшебным наукам хотел поинтересоваться, кому надоест, но побоялся услышать ответ и на всякий случай не стал.
Путники первым делом почистили и выбили Масдая и задрапировали его вокруг давно не беленой, но очень горячей печи, после чего наспех умылись и пошли к столу, ведомые головокружительными запахами как самонаводящиеся и чрезвычайно голодные ракеты – отведать от убырских щедрот.
Щедрость ее простиралась на ведерный чугунок с густым наваристым супом, в котором затонул – но не до конца – килограммовый ломоть мяса на мозговой кости, каравай черного хлеба, шаньги – "картовные" и "налèвные", как называла их сама Макмыр, и пресные лепешки с бортиками, наполненные болтушкой из яиц, сметаны, лука и грибов – перепечи.
– Очень вкусно, – работая челюстями и ложкой как заведенный, умудрился произнести и не подавиться Агафон.
– Спасибо, бабушка убыр, – поддержал его Иван и осторожно вложил неуклюжей левой рукой грубо струганную деревянную ложку в рот.
– Наша-то девица на все руки мастерица, – одобрительно закивал взъерошенной головой и дед, аккуратно стряхнул с бороды крошки в ладошку и кинул их в миску.
– Ну уж… – скромно потупилась от похвалы Макмыр, как невеста на смотринах. – Как таким гостям не постараться угодить…
– Постаралась ты, матушка, сразу видно, – стрельнул живыми глазами старик в сторону "девицы", и та зарделась.
– Вот славная женка кому-то достанется, – вздохнул, сокрушаясь, он.
Убыр окончательно смутилась, закашлялась, поправила идеально намотанный платок так, что его перекосило, и поспешила перевести разговор в другое русло:
– А чёй-то это у тебя, мил друг Иван, с правой рукой-то? Ты ить меньше ешь, больше мучаешься. На улюху ты не похож, кажись…
– Поскользнулся, упал… – улыбнулся набитым ртом Иванушка, вспомнив их недавний разговор с волшебником.
– Эт ты приятелю своему расскажи, – обнажила в усмешке все семь зубов убыр и кивнула в сторону чародея. – Мне ведь вашу помощь тоже без оплаты оставлять не след, – ткнула она ложкой за окно. – А со мной по врачебной части из октябричей никто не сравнится, так что пользуйтесь, пока я добрая.
За окном, как раз напротив вкушающей октябрьской кухни компании, Панкрат и Егор сколачивали из подручного материала лестницу.
Все произошло как в одной лукоморской народной сказке: входящие постояльцы наступили на нижнюю ступеньку крыльца, и она провалилась, изъеденная изнутри в труху жучками. Пошли в дровяник искать доску на замену – не нашли, зато сквозь дыру в крыше увидели небо и тучки. Полезли латать – развалилась под ногами лестница. Стали сколачивать лестницу – треснуло топорище (молотка в хозяйстве убыр отыскать не удалось даже с ее помощью). Стали искать подходящее полено, чтобы вытесать новое – обвалилась поленница, сложенная по-вамаяссьски вдоль забора. Поленица обвалилась – стал виден подгнивший столб и дыра в ограде. Разобрали остатки поленницы, осмотрели всё, и нашли еще пять таких же кривых столбов, готовых подать в отставку в любой момент…
Умруны, бесстрастно обозрев весь затяжной разор в хронической форме, переглянулись, кивнули и, без лишних слов, разобрали инструменты, распределили обязанности и сосредоточено принялись за работу.
Дед Зимарь порывался было присоединиться, но Иван при поддержке Агафона и – что самое главное – хозяйки, ставшей вмиг ровно в пятнадцать раз заботливей и внимательней – оторвали его от пилы и усадили за стол.
Дозволив гостям дожевать последнюю шаньгу, тщетно пытавшуюся укрыться от печальной в судьбы за краем блюда, и оценить всю прелесть и крепость домашней кумышки, убыр тоном, не терпящим пререканий, заставила Иванушку поведать обстоятельства утреннего сражения на затерянной тропе.
– …и ты сделал ЧЁ?!.. – восхищенно-недоверчиво прищурила она глаза и склонила набок голову, словно рассматривая своего гостя в первый раз.
– Перерубил дерево, которое держало его арку, – послушно повторил Иван. – Больше я ничего не мог придумать… Я понимаю, это был не слишком героический поступок…
– Это был единственно возможный поступок, если ты хотел остаться в живых, – фыркнула убыр. – Если бы он был чуток поумнее, он сразу бы забрался по арке на твое дерево и сбросил на тебя сеть, как на твоего солдатика, и одним царским сыном на Белом Свете стало бы меньше. Хоть у него и мозгов с гулькин клюв, а до этого он всё одно рано ли поздно ли додумался бы, будь спокоен.
– Бросьте, мадам. Пауки не умеют думать, – специалист по волшебным наукам разлепил склеивающиеся от сытости и усталости глаза, вальяжно изрек сей научный фак, и снова прикрыл более чем слегка осоловевшие очи. – Это суеверия отсталых народностей… Персонификация очеловечивания, так сказать… Идеализация анимализма… Метафора мышления… то есть, эпифора… Или метаморфоза?..
– Во-первых, – строго ожгла его взглядом Макмыр, и чародей почувствовал укол словно шилом и подскочил на скамье – глаза широко раскрыты, язык прикушен, – в моем доме срамно не выражаться. Два раза говорить не стану, запомни с одного. А во-вторых, если не веришь – погуляй еще по нашим лесам хоть день. А когда вернешься – если вернешься – вот тогда и расскажешь мне, кто из вас умеет думать, а кто – так. Так что, царский сын, ты еще легко отделался. Я баньку протоплю, и мы твою руку поправим. Помнем, пошепчем, компрессик сделаем на ночь, отварчик попьешь – утром как новый будешь.
Дед Зимарь при этих словах натужно закашлялся, закатив глаза, захлюпал, затрубил носом, словно стадо слонов, и задышал полной грудью со свистом и хрипом, как дырявая гармошка.
– Ладно, уж. И тебя, старик, заодно полечу, – правильно поняла намек и холодно взглянула на него убыр, но дед довольно прикрыл хитрые глаза: за февральским холодом он угадал мартовскую оттепель, апрельское таяние и майское цветение.
– Спасибо… До смертушки не забуду доброту твою да заботу, барышня… – просипел он и зашелся в кашле.
– Раньше времени не благодарят, – сухо ответила Макмыр, не глядя на пациента, и стала подниматься из-за стола. – Сейчас посуду уберу да за баньку примусь.
– А куда ее убирать надо, бабушка убыр? Мы вам поможем, – вызвался лукоморец.
– Да-да, – закашлялся старик, – эт мы мигом, моргнуть не успеешь, барышня, как твоя посудина по кухне летать будет да блестеть!
– А на двор ее убирать надоть, там стол есть, – кивнула в сторону расположения вышеупомянутого стола убыр. – А рядом с ним чан с водой, лыка пук и туес с золой. Да только ты, герой с одной рукой, сидел бы уж. И ты, чихотошный, не суетись. У вас, вон, и здоровых с двумя руками хватает, которые помочь хочут.
Последняя фраза подразумевала явно не Иванушку и не деда Зимаря.
Само подозрение в том, что он когда-либо хотел помочь кому-либо мыть холодной водой в октябре на улице посуду при помощи золы и пучка лыка было настолько смехотворным, что Агафон чуть не прыснул, сочтя его если не за издевку, то за шутку. Но сдавать назад было поздно, и он рассеянно повел плечами, будто мыть посуду именно таким образом ему приходилось на протяжении всей его жизни по пять раз в день, и ни о чем более увлекательном и приятном он и помыслить не мог:
– Это я-то? Посуду? Да легче легкого!
Он вылез боком из-за стола, подошел к открытому окну и окликнул одного из умрунов, деловито обтесывающего новый столб:
– Эй, ты, как тебя!..
– Терентий, – бесстрастно взглянул на него гвардеец.
– Да, Терентий. Я говорю, я сейчас посуду буду подавать, а ты принимай, и где-то тут стол с чаном есть – так на него ставь.
– Я принимаю приказы только от Ивана, – умрун равнодушно отвернулся и снова склонился над своей работой.
– Э-эй!.. – оскорбленно воскликнул маг. – Да как ты смеешь!.. Ты, солдафон!.. Иван, скажи ему!
– Терентий? – присоединился царевич к волшебнику.
– Да, Иван, – с готовностью выпрямился он и стал пожирать глазами командира как на царском параде.
– Помоги, пожалуйста, Агафону с посудой, хорошо?
– Будет исполнено, Иван, – умрун воткнул в бревно топор, вытер о штаны руки и встал у окна. – Пусть подает.
Специалист по волшебным наукам хотел было взять со стола первую партию уже составленных друг на друга дедом Зимарем тарелок, но перехватил насмешливо-снисходительный взгляд убыр и взвился.
Ах, так!.. Ах, так!.. Ах, вот как!.. Иван, значит, у нас герой, хоть и однорукий, старик – больной, а Агафон – просто убогий, которого можно и шилом на расстоянии?! Ну, я ей покажу, что умеет почти выпускник ВыШиМыШи! Шепталка! Деревенщина! Невежда! Смотри на настоящего мага и учись!..
Ни слова больше не говоря, чародей принял стойку номер два, с презрением отвергнув мысль заглянуть хоть одним глазком в шпаргалку, словно горевшую огнем в потайном месте в рукаве, и гордо, отрывисто, будто отшвыривая от себя, выкрикнул слова заклинания и повел руками, собирая своей волшебной силой все миски, кружки, ложки, ножи, бутыли, чугунки и блюда со стола и отправляя их в окно, прямо в руки терпеливо поджидавшему Терентию.
В кои-то веки, заклинание удалось блестяще.
И даже слишком.
Блестяще – потому что вся утварь снялась со столешницы, как стая вспугнутых уток, и дружно ринулась в окно.
Слишком – потому что, сбив умруна с ног, со скоростью курьерского поезда промчалась к забору, проломила в нем передним чугунком дыру и понеслась дальше, в лес, не иначе, как с серьезным намерением сделать в нем сегодня новую просеку имени себя. Вслед за нею, жалобно треща и скрипя, в окно пытался и не мог пролезть стол.
За его спиной, обнимая на верящего своему счастью деда Зимаря, согнулась пополам и задыхалась от хохота Макмыр.
Иванушка отвернулся к стене и внимательнейшим образом принялся изучать какую-то трещину в бревне. Плечи его неровно дрожали. От сдерживаемых рыданий, не иначе.
– Стой!.. – выкрикнула бабка резким, срывающимся от смеха голосом и чиркнула перед собой непослушной дрожащей рукой. – Стойте все!..
С первыми звуками ее голоса стол мгновенно опомнился, поспешно встал на пол всеми четырьмя ногами, устыдился своего легкомысленного поведения и покаянно застыл, словно удивляясь, какая нелегкая в него вселилась. Издалека, почти из леса, донесся звон падающего железа и стекла.
– Ох, насмешил!.. Ох, уморил!.. Ох, распотешил!.. – кряхтя, охая и утирая слезы, убыр оттолкнулась от деда, словно лодка от причала, и подошла к магу, отчаянно в этот момент жалевшему, что он сам не поддался действию своего заклинания, не вылетел в окно и не врезался головой в самое толстое дерево вокруг этой поляны…
– Ну, помог, ну, пособил, мил человек волшебник, нечего сказать!..
…или хотя бы не провалился сквозь пол, желательно к центру Земли…
– Ох, так в моем воздрасте хохотать – и концы отдать недолго!.. Ну, чудо-чаровник!..
…просто отдать концы на месте – тоже неплохой вариант, по крайней мере, гораздо лучше этого, когда приходится стоять перед радующейся непонятно чему старой перечницей и выслушивать то, что и сам давно подозревал… чтобы не сказать, думал… а если еще точнее, знал… причем, совершенно точно…
– Ну, чудодейник… Ну, лиходей… И где вас только такому учат… Ступай теперь, принеси хоть то, чё осталось – мыть-то всё равно надо… И осколки все собрать не забудь: лес загаживать – последнее дело.
– Он не виноват, – выступил на его защиту лукоморец, среагировав на "лиходея" и на всякий случай испугавшись за друга. – Он старался, он хотел, как лучше… Только у него иногда… время от времени… почти всегда… так получается… Но он не со зла, бабушка убыр, вы не подумайте!..
– Да уж, со зла такое и не сотворить, – хмыкнула старуха, вспомнив что-то, коротко хохотнула, мотнула снова головой, будто отгоняя назойливую мысленную картину и, помимо воли не переставая ухмыляться, окинула смешливым взглядом мага. – Силушка-то у тебя прет, как квашня из-под крышки, вьюноша, да только …
– С-сила есть – ума не надо, вы это хотели сказать?.. – выдавил убитый результатами демонстрации оной специалист по волшебным наукам.
– Понимаешь, – одобрительно усмехнулась убыр. – Сила – это еще не всё. Даже с такой, как у тебя, без умения ей управлять далеко не уйдешь, хоть все заклинания в мире наизусть выучи. Магия – это тебе не книжки листать, чаровник. Это суть твоя. В крови и в костях. И бросить ты ее не бросишь, и не надейся – точно прочитав тайные мысли студента, покачала головой старуха. – От нее уйти только ногами вперед можно.
– Д-да я знаю… Костями… чувствую…
Агафон взглянул на Макмыр как побитая собака, ссутулился, и сделал шаг к двери.
– Извините, бабушка… дурака… Пошел я собирать… что еще можно…
– Я тебе помогу! – присоединился к нему царевич.
– Да ладно, не стоит…