Но коленям Хоуарда стало невтерпеж. Он с трудом выпрямился.
- Их я нарисую завтра.
Только теперь он заметил, что изображение дамы, ведущей на прогулку свинью, украсило собою титульный лист "Детства Иисуса".
На другой день после завтрака Шейла ждала его в прихожей.
- Мама позволила угостить вас помадкой.
И она протянула ему бумажный кулек с клейким комом на дне.
- Весьма благодарен, - серьезно сказал Хоуард. Пошарил в кульке и, отщипнув кусочек, отправил в рот. - Спасибо, Шейла.
Девочка повернулась и побежала через бар в просторную кухню гостиницы. Слышно было, как она защебетала по-французски с мадам Люкар, предлагая ей помадку.
Старик обернулся и увидел на лестнице миссис Кэвено. Он украдкой в кармане вытер пальцы носовым платком.
- Ваши дети прекрасно говорят по-французски, - заметил он.
- Да, правда? Они ходят в здешнюю школу, а учат здесь, конечно, по-французски.
- Вероятно, они усваивали язык так же незаметно и просто, как дышали, - сказал Хоуард.
- Да, их совсем не пришлось учить.
После этого он узнал детей Кэвено немного лучше и проводил с ними некоторое время всякий раз, как встречал их одних; а они добросовестно говорили ему "Доброе утро, мистер Хоуард", будто отвечали заученный урок, - разумеется, их научила мать. Хоуард охотно познакомился бы с ними поближе, но по стариковской застенчивости не решался. Смотрит, бывало, как они играют в саду под соснами в загадочные игры, правила которых он не прочь бы узнать, и это задевает в памяти струны, что молчали уже шестьдесят лет.
Но ему все-таки удалось подняться в их глазах.
Солнце грело все жарче, лужайка подсохла, и теперь Хоуард после завтрака выходил в сад посидеть полчасика в шезлонге. Так он сидел однажды и украдкой наблюдал за детьми; они играли под деревьями. Они, видимо, затеяли игру, которая называлась attention, для нее требовался свисток, а свистка у них не было.
- Я могу свистеть просто ртом, - сказал мальчик, и ему в самом деле удалось свистнуть.
Сестренка вытянула пухлые губы, но только и сумела чмокнуть ими. Старик неожиданно вмешался:
- Хотите, я вам сделаю свисток? - предложил он.
Дети молча, с сомнением уставились на него.
- Ну, как, сделать вам свисток? - повторил Хоуард.
- Когда? - спросил Рональд.
- Сейчас. Из сучка вон того дерева. - Он кивнул на куст орешника. Оба смотрели удивленно, недоверчиво. Хоуард поднялся с шезлонга и срезал сучок толщиной в мизинец. - Вот так.
Он снова сел и перочинным ножом, которым обычно чистил трубку, начал мастерить свисток. Этот фокус он проделывал в жизни не раз, сперва для Джона, потом для Инид, когда они были детьми, а не так давно - для юного Мартина Костелло. И вот маленькие Кэвено стоят подле него и следят за работой медлительных стариковских пальцев; на лицах - смесь недоверия и любопытства. Хоуард снял с орехового сучка кору, ловко надрезал маленьким лезвием и надвинул на прежнее место. Поднес игрушку к губам, раздался пронзительный свист.
Оба пришли в восторг, и Хоуард отдал свисток девочке.
- Ты умеешь свистеть просто губами, а она не умеет, - сказал он Рональду.
- А завтра вы мне тоже сделаете?
- Хорошо, завтра я и тебе сделаю такой же.
Дети убежали, и свист раздавался по всему дому и по всей деревне, пока не треснула кора, зажатая в горячей руке. Но свисток был еще достоин того, чтобы его уложили спать вместе с плюшевым мишкой и куклой по имени Мелани.
- Спасибо вам за свисток, - сказала вечером после кофе миссис Кэвено. - Это так мило с вашей стороны. Дети просто в восторге.
- Все дети любят свистульки, особенно когда сами видят, как их делают, - просто сказал старик.
Это была одна из незыблемых истин, которые он усвоил за свою долгую жизнь, вот он ее и высказал.
- Они говорили, что вы очень быстро это сделали, - сказала миссис Кэвено. - Наверно, вы очень часто мастерили такие игрушки.
- Да, - сказал Хоуард, - я сделал немало свистулек на своем веку.
Он задумался, вспоминая все дудочки, которые мастерил столько лет назад для Джона и Инид в мирном саду в Эксетере. Инид выросла, вышла замуж и уехала за океан. Джон вырос и стал военным летчиком. Джон.
Он заставил свои мысли вернуться к настоящему.
- Я рад, что позабавил ваших детей, - сказал он. - Я обещал Рональду сделать завтра свисток и для него.
Назавтра было десятое мая. Пока старик в шезлонге под деревьями мастерил свисток для Рональда, германские войска, смяв сопротивление голландской армии, хлынули в Голландию. Голландская авиация бросила все свои силы - сорок боевых самолетов - против германского воздушного флота. Тысяча предателей развила бешеную деятельность; весь день с неба сыпались парашютисты. В Сидотоне единственный радиоприемник как раз был выключен - и Хоуард мирно строгал ветку орешника.
Его покой не слишком нарушился и после того, как радио включили. Из Сидотона война казалась очень далекой; от немцев деревню отделяла Швейцария, и на войну смотрели безучастно. В Бельгию опять вторглись враги, так было и в прошлую войну; sale Boche! На этот раз вторглись и в Голландию; тем больше союзников будет у Франции. А может быть, до Франции на этот раз и не дойдут, ведь сперва надо завоевать и переварить Голландию.
Хоуард со всем этим соглашался. Он ясно помнил ход прошлой войны. Он и сам тогда был короткое время в армии, добровольцем в территориальных частях, но недолго - его быстро демобилизовали из-за ревматизма. Главный удар тогда пришелся на Бельгию, вечно она - арена боев, это не ново. А в Сидотоне ничего не изменилось. Время от времени Хоуард рассеянно, без особого интереса слушал радио. Скоро начнется сезон рыбной ловли; снег в низинах растаял, и горные ручьи с каждым днем становятся спокойнее.
Отступление из Брюсселя тоже не очень задело его; так было и в прошлый раз. Он слегка встревожился, когда немцы достигли Абвиля, но стратег он был неважный и не понял, что это значит. Впервые по-настоящему потрясло его 29-е мая, когда бельгийский король Леопольд сложил оружие. Такого в прошлую войну не было, и Хоуард расстроился.
Но в тот день ничто не могло расстроить его надолго. На другое утро он в первый раз собирался удить рыбу - и весь вечер заботливо разбирал свои снасти, смачивал лески и сортировал наживку. Назавтра он отшагал шесть миль и поймал трех голубых форелей. В гостиницу вернулся около шести, усталый и счастливый, поужинал и сразу же лег в постель. Так он упустил первое сообщение по радио об эвакуации Дюнкерка.
Наутро его благодушию настал конец. Почти весь день он просидел в кабачке у радиоприемника, встревоженный и подавленный. Героическое отступление с побережья взволновало его, как ничто за последние месяцы; впервые потянуло домой, в Англию. Да, конечно, ему все равно не найдется там работы, но теперь он хотел вернуться. Хотел снова быть в гуще событий, видеть британские мундиры на улицах, делить общее напряжение и тревогу. Сидотон раздражал его истинно крестьянским равнодушием к войне.
Четвертого июня последние английские войска оставили Дюнкерк, Париж подвергся первому и единственному воздушному налету, и Хоуард принял решение. Вечером он сказал об этом миссис Кэвено:
- Не нравится мне создавшаяся обстановка. Совсем не нравится. Думаю поехать домой. В такие времена человеку место на родине.
Она посмотрела с изумлением.
- Неужели вы боитесь, что сюда явятся немцы, мистер Хоуард? Им не пройти так далеко.
И успокоительно улыбнулась.
- Нет, - сказал он. - С нынешних позиций они далеко не продвинутся. Но все равно, думаю, мне следует вернуться домой. - Он помолчал и прибавил с надеждой: - Может быть, я пригожусь в противовоздушной обороне.
Миссис Кэвено не выпускала из рук вязанье.
- Мне будет недоставать бесед с вами по вечерам, - сказала она. - И дети будут без вас скучать.
- Мне очень приятно было познакомиться с вашими детьми, - сказал Хоуард. - Мне тоже будет скучновато без них.
- Шейла в восторге от сегодняшней прогулки с вами. Она поставила цветы в воду.
Было не в обычае старика действовать наспех, но в тот же вечер он предупредил мадам Люкар, что уедет через неделю, одиннадцатого июня. Он сказал ей это в кабачке, и там разгорелся оживленный спор - вправе ли он так поступите? В споре участвовали чуть ли не все местные жители, длился он добрый час, немало было выпито перно, и под конец общественное мнение сложилось в пользу. Хоуарда. Нелегко мадам Люкар потерять своего лучшего постояльца, сказал местный жандарм, и всем сидотонцам жаль расстаться со своим английским camarade, но, конечно, в такие времена старому солдату положено быть у себя на родине. Мсье совершенно прав. Но, может быть, он вернется?
Хоуард сказал, что надеется вернуться очень скоро - через считанные недели, как только минует опасное положение на фронте.
Назавтра он начал готовиться к путешествию. Готовился не спеша, ведь впереди еще целая неделя. И выдался еще один удачный денек с удочкой у ручья, и он поймал еще двух голубых форелей. После отступления из Дюнкерка в военных действиях на несколько дней наступило затишье, и Хоуард пройдя день в нерешительности, но потом немцы двинулись в наступление на Сомме, и он опять стал готовиться к отъезду.
Девятого июня явился Кэвено, неожиданно приехал из Женевы на своей маленькой машине. Он казался еще более озабоченным и рассеянным, чем обычно, и скрылся вместе с женой в их комнатах. Детей отослали в сад.
Через час Кэвено постучался к Хоуарду. Старик перед тем читал в кресле и задремал, уронив книгу на колени. Когда в дверь снова постучали, он надел очки и сказал:
- Войдите!
Он с удивлением посмотрел на посетителя и встал.
- Очень рад, - сказал он учтиво. - Как это вы приехали посреди недели? Получили отпуск?
Похоже, Кэвено был несколько смущен.
- Я взял отпуск на день, - сказал он не сразу. - Разрешите войти?
- Конечно, конечно. - Старик засуетился и снял со второго кресла (их всего-то было два) груду книг. Потом предложил гостю сигарету. - Не угодно ли присесть?
Тот неуверенно сел.
- Что вы думаете о войне? - спросил он.
- По-моему, это очень серьезно, - сказал Хоуард. - Мне совсем не нравятся сводки.
- Мне тоже. Я слышал, вы собираетесь домой?
- Да, возвращаюсь в Англию. Я чувствую, что в такое время мое место там.
Наступило короткое молчание. Потом Кэвено сказал:
- У нас в Женеве полагают, что Швейцария будет оккупирована.
Хоуард посмотрел на него с любопытством.
- Вы так думаете? И скоро?
- Думаю, что скоро. Очень скоро.
Помолчали. Потом Хоуард спросил:
- Что же вы тогда будете делать?
Рыжий человечек из Женевы поднялся и отошел к окну. Постоял минуту, глядя на луга и на сосны. Потом повернулся к Хоуарду.
- Придется мне остаться в Женеве, - сказал он. - Я должен делать свое дело.
- По-вашему, это… разумно?
- Нет, - признался Кэвено. - Но я так решил.
Он прошелся по комнате и снова сел.
- Я уже говорил с Фелисити, - сказал он. - Я должен остаться там. Даже при германской оккупации у нас будет много работы. Будет не очень-то приятно. Будет нелегко. Но дело того стоит.
- Разве немцы позволят Лиге продолжать работу?
- Нам твердо обещано, что позволят.
- А что думает об этом ваша жена? - спросил Хоуард.
- Думает, что я правильно решил. Она хочет вернуться со мной в Женеву.
- Вот как!
Кэвено повернулся к нему.
- Правду сказать, потому я к вам и пришел, - сказал он. - Должно быть, нам придется трудно, пока война не кончится. Если союзники победят, то победят только применив блокаду. В странах, занятых немцами, будет довольно голодно.
- Да, наверно. - Хоуард смотрел на Кэвено с удивлением. Не думал он, что в этом рыжем человечке столько спокойного мужества.
- Но вот дети… - виновато сказал тот. - Мы подумали… Фелисити пришла мысль… Вы не могли бы взять их с собой в Англию? - И продолжал торопливо, прежде чем Хоуард успел вставить хоть слово: - Надо только отвезти их к моей сестре в Оксфорд. Нет, лучше я дам телеграмму, и сестра встретит вас в Саутгемптоне с автомобилем и отвезет их к себе в Оксфорд. Боюсь, мы просим невозможного. Если вам это слишком трудно… Мы, конечно, поймем.
Хоуард растерянно посмотрел на него.
- Дорогой мой, я бы рад помочь вам. Но, признаться, в мои годы я плохой путешественник. На пути сюда в Париже я два дня был совсем болен. Мне ведь почти семьдесят. Было бы вернее, если бы вы поручили детей кому-нибудь покрепче.
- Может быть, - сказал Кэвено. - Но ведь никого другого нет. Тогда придется Фелисити самой отвезти детей в Англию.
Помолчали. Потом Хоуард сказал:
- Понимаю. Она не хочет ехать?
Кэвено покачал головой.
- Мы с ней не хотим расставаться, - сказал он почти жалобно. - Ведь это, может быть, на годы.
Хоуард широко раскрыл глаза.
- Поверьте, я сделаю все, что в моих силах, - сказал он. - А насколько разумно отправлять детей со мною, это уж вам решать. Если я умру в дороге, это, пожалуй, доставит много беспокойства и вашей сестре в Оксфорде и детям.
- Я вполне готов пойти на такой риск, - с улыбкой сказал Кэвено. - Он невелик по сравнению со всем, чем мы сейчас рискуем.
Старик медленно улыбнулся.
- Ну что ж, я прожил семьдесят лет и пока еще не умер. Пожалуй, протяну еще несколько недель.
- Так вы их возьмете?
- Конечно, возьму, раз вы хотите.
Кэвено пошел сказать об этом жене, оставив старика в смятении. Он-то думал останавливаться на ночь в Дижоне и в Париже, как сделал на пути сюда; теперь, наверно, разумнее поехать прямиком до Кале. В сущности, для этого ничего не нужно менять, ведь он еще не заказал номера в гостиницах и не взял билет. Изменились только его планы; что ж, надо освоиться с новой мыслью.
А справится ли он с двумя детьми, может быть, разумнее нанять в Сидотоне какую-нибудь деревенскую девушку, пускай доедет с ними до Кале в качестве няни? Еще неизвестно, найдется ли такая девушка. Может быть, мадам Люкар знает какую-нибудь…
Только позже он сообразил, что Кале уже заняли немцы и лучше всего переправиться через Канал из Сен-Мало в Саутгемптон.
Потом он спустился в гостиную и застал там Фелисити Кэвено. Она сжала его руку.
- Вы очень, очень добры, вы так нас выручаете, - сказала она.
Хоуарду показалось, что она недавно плакала.
- Пустяки, - сказал он. - Мне веселей будет ехать с такими спутниками.
Она улыбнулась:
- Я только что им сказала. Они просто в восторге. Ужасно рады, что поедут домой с вами.
Впервые он слышал, что она называет Англию домом.
Он поделился с нею своими соображениями насчет няни, и они пошли поговорить с мадам Люкар. Но оказалось, в Сидотоне не сыскать девушки, которая согласилась бы отправиться в такую даль, как Сен-Мало или хотя бы Париж.
- Ничего, - сказал Хоуард. - В конце концов, через двадцать четыре часа мы будем дома. Я уверен, что мы отлично поладим.
Миссис Кэвено посмотрела на него.
- Хотите, я поеду с вами до Парижа? Провожу вас, а потом вернусь в Женеву.
- Пустяки, - сказал он, - пустяки. Оставайтесь с мужем. Только расскажите мне, как их одевать и что они говорят… м-м… когда им нужно выйти. И можете за них не беспокоиться.
Вечером он пошел с нею взглянуть, как дети укладываются спать.
- Ну, как, поедешь со мной в Англию к тетушке? - сказал он Рональду.
Мальчик посмотрел на него сияющими глазами:
- Да, пожалуйста! Мы поедем поездом?
- Да, мы долго будем ехать поездом, - сказал Хоуард.
- А нас паровоз повезет или электричка?
- Э… м-м… паровоз, я думаю. Да, конечно, паровоз.
- А сколько у него колес?
Но на это старик уже не умел ответить.
- И обедать будем в поезде? - пропищала Шейла.
- Да, - сказал Хоуард, - вы пообедаете в поезде. И выпьете чаю и, надеюсь, позавтракаете.
- О-о! - недоверчиво протянула девочка. - Завтракать в поезде?
Рональд посмотрел удивленно:
- А где мы будем спать?
- В поезде, Ронни, - вмешался отец. - В отдельной кроватке.
- Правда, будем спать в поезде? - Ронни повернулся к старику. - Мистер Хоуард, можно мне спать поближе к паровозу?
- И мне. Я тоже хочу поближе к паровозу, - сказала Шейла.
Мать оставалась с ними, пока они не уснули. Потом спустилась в гостиную к мужчинам.
- Я попросила мадам Люкар приготовить для вас корзинку с едой, - сказала она. - Вам будет проще накормить их в спальном вагоне, чем водить в вагон-ресторан.
- Очень признателен, - сказал Хоуард. - Это гораздо удобнее.
Миссис Кэвено улыбнулась:
- Я-то знаю, каково ездить с детьми.
В тот вечер он поужинал с ними и рано лег спать. Усталость была приятная, и он отлично выспался; проснулся, по обыкновению, рано, полежал в постели, перебирая мысленно, о чем еще надо позаботиться. Наконец он поднялся; чувствовал он себя на редкость хорошо. Причина была проста - впервые за много месяцев для него нашлось дело, - но об этом он не догадывался.
День прошел в хлопотах. У детей было совсем мало вещей на дорогу, только одежда в небольшом портпледе. С помощью матери старик изучил все сложности их одевания, и как укладывать их спать, и чем кормить.
В какую-то минуту миссис Кэвено остановилась и посмотрела на него.
- По совести, - сказала она, - вы бы предпочли, чтобы я проводила вас до Парижа, правда?
- Совсем нет, - ответил Хоуард. - Уверяю вас, детям будет вполне хорошо со мной.
Короткое молчание.
- Не сомневаюсь, - медленно сказала она. - Не сомневаюсь, конечно же, с вами им будет хорошо.
Больше она о Париже не заговаривала.
Кэвено уехал в Женеву, но к ужину вернулся. Отвел Хоуарда в сторону и вручил ему деньги на дорогу.
- Не могу выразить, как мы вам благодарны, - пробормотал он. - Совсем другое дело, когда знаешь, что малыши будут в Англии.
- Не тревожьтесь о них, - сказал старик. - Вы их отдаете в надежные руки. Мне ведь приходилось заботиться о собственных детях.
Он не ужинал с ними в тот вечер, рассудил, что лучше оставить их одних с детьми. На дорогу все уже приготовлено: чемоданы уложены, удочки упрятаны в длинный дорожный футляр. Делать больше нечего.
Он пошел к себе. Ярко светила луна, и он постоял у окна, смотрел за поля и леса, вдаль, на горы. Было так безмятежно, так тихо.