работа над ошибками
…а что, может поехать в Прибалтику?
А если я там умру, что я буду делать?
Раневская
"Вода не хочет залить огонь, огонь не хочет сжечь палку, палка не хочет побить собаку, собака не хочет укусить поросенка, поросенок ленивый и не хочет идти, а нас может ночь застигнуть в пути!" – "Если ты дашь мне блюдечко молока, – сказала кошка, – я поймаю крысу" – "Звучит так пошло, с жирком…" – "Надо просто жить с поправкой на счастье" – "Эту поправку никак не могут принять, недостаточное количество голосов!" – "А поросенок ленивый и не хочет идти…" – "Но если ты сделаешь мне бутерброд с человеком, я словлю кайф…" – "Рифмы Матушки Гусыни я попрошу положить себе в гроб вместо подушки. Когда умру" – "А ты когда умрешь?" – "Планки высокие, умирать некогда. Но пока, увы, это только планки! А ведь надо как – легко и просто: ввысь…" – "Да кому оно надо?!" – "Испуг повышает тонус и сжимает анус" – "Бред! А поросенок ленивый и не хочет…" – "Время лечит, но исход всегда летальный" – "Чужих родителей нельзя трогать руками" – "НЕСОЧЕТАНИЯ" – "Это в одно слово пишется или не – только предлог?" – "Не всегда только предлог" – "Что ты предлагаешь?" – "Я предлагаю экскурсию по городу-курорту" – "По городу-курорту?" – "А в мозгах – занято: ту-ту-ту" – "Твой голимый ортодоксальный радикализм по поводу знаешь какому, выглядит давно донкихотством" – "…человек просто не может понять, что существует смена времен года. Таяние снега. Дожди. Цунами. Радуга, черт дери. Смерть. Рождение. Это природно. А он не хочет смиряться, бунтует. А то, что ему мозги даны – разум, в смысле – так он, может, и деревьям дан, которые стоя, на хрен, вымирают – только, мы о том не знаем. А то, что деревья не умеют играть на рояле или писать тексты (запускать спутники, et cetera, возможны варианты, продолжение следует) – не важно. Душа-то у всех… наверное. Так что человек такое же дерево, как и все остальные" – "Такая же скотина. Господи, как я хочу в отпуск. Двухнедельный клочок свободы" – "Отпуск – это когда тебя всё отпускает" – "Нет у человеков чувства такта и метра. Приходится давать всё время тутти" – "У твоей души красивый костюм. У тебя красивое тело. Твоя душа оделась в красивую, дорогую одежду. Не всем так везет" – "Хм! Но я не хочу иметь дело со всем костюмом. Я могу отвечать только за пуговицы" – "У тебя просто метражный стресс" – "У меня просто истерика. Отвези меня в город-курорт" – "Москва – город-курорт" – "Ты смеешься" – "Отчего же!" – "Дорогие москвичи и гости столицы! …Слышишь?" – "Здесь всё продается. А сколько стоит небо, не знаешь?" – "Кажется, нет таких расценок" – "А сколько стоит узнать про расценки на небо?" – "Думаю, это дорого тебе обойдется. Как минимум, полжизни" – "А как максимум?" – "А как максимум – исчезновение этой самой секунды" – "Не понимаю, хотя…" – "Аз, буки, веди…" – "Семейная жизнь – это с трудом сдерживаемое раздражение и успокоенная страсть" – "…веди, глаголь, добро" – "Опять в мозгах занято" – "Дактилология – своеобразная форма речи, воспроизводящая слова пальцами рук – то есть, буквам алфавита соответствуют особые положения пальцев. Эти знаки используются в устной речи для общения слышащих с глухими, глухих с глухими, а так же как средство обучения глухих" – "…ижица…" – "В мозгах опять занято" – "…ять, фита…" – "Ижица – последняя буква?" – "Я – последняя буква. Современный русский язык…" – "Время, конечно, лечит, но исход всегда летальный" – "Летательный. Реформа языка…" – "Знаешь, а Чайковский боялся мышей" – "Ну и что" – "А еще он всю жизнь мучался. Счастлив был, только когда музыку писал" – "Ну и что. Любой творческий человек…" – "И вино любил хорошее, и коньяк. А женщин вот не любил" – "Так он действительно, что ли?…" – "Какая разница! Человек, когда не писал музыку, страшно мучался. И часто думал, что исписался, или повторяет сам себя" – "Ну и что. Нот-то семь" – "А то, что только это – настоящее. Когда мучаешься от того, что не пишешь…" – "Ну и что" – "А в Питере холера была, и вот гадают теперь – то ли от холеры, то ли самоубийство, и действительно ли кто-то из царской семьи… порочащие связи…" – "Ну и что" – "Мир свихнул колени" – "Это не ты, это Шекспир, голубчик" – "Ну и что. Всё блин тлен блин" – "А если поскрести по сусекам мозга?" – "Тело забивает душу" – "А дома опять повешание шкафчиков" – "Повешенье. Атипичный алкоголизм, как и немотивированный оптимизм, бла-бла-бла…" – "А поросенок ленивый и не хочет идти…" – "…но если ты сделаешь мне бутерброд с человеком…" – "Говорят, однажды Моцарт сбежал от Констанцы на курорт. Прокуролесил, а она его вызволяла потом из полицейского участка" – "Недостоверно" – "А что достоверно? Что? Что?" – "Только то, что кайф в переводе с какого-то восточного – это отдых после трапезы с курением кальяна. Еще достоверно то, что смерть – эхо жизни" – "Это просто банальность" – "Век суеты…" – "Не умничай" – "…андрогинная невинность Адама…" – "Не умничай" – "…художнику повинуются любые формы жизни…" – "…и приколется обломившийся, и обломится приколовшийся…" – "Любовь старше философии. В соединении с другим существом человек находит свою собственную бесконечность" – "Соловьёвщина" – "Жан Кокто хотел, чтобы на его могильном камне было написано: Я начинаю" – "А э т и даже не знают, кто такой Жан Кокто. Им по барабану" – "И без сипа себя чувствуют. Смотри, какой красавчик!" – "Да-а уж… Кстати, что такое без сипа?" – "Сленг мо-ло-деж-ный" – "А сколько тебе?" – "Интимный вопрос. Но не так много, как тебе бы хотелось" – "Откуда ты знаешь, чего бы мне хотелось" – "Творчество как автономный комплекс…" – "Не умничай" – "Кукую роль дальше. Досуществовываю эту неделю" – "А я чувство общего неблагополучия жизнью смягчаю употреблением травы с товарищем…" – "Сколько за коробок?" – "Пятьсот" – "Всем мужчинам в той или иной степени свойственна мизогиния" – "Что еще такое?" – "Презрение к дамам. Издержки патриархата" – "В детстве у меня жили маленькие волнистые попугайчики. Теперь я хочу завести ворона" – "А кобеляночку?" – "Не…" – "А я вот жаборонка хочу" – "Что за зверь?" – "О! Жаборонок!!" – "Поговорим о погоде?" – "Какие прекрасные погоды! Какие восхитительные погоды стоят! Просто чудо!" – "Я не помню, что такое чудо" – "Чудо – это когда ты никому ничего не должен" – "Совсем никому?" – "Поговорим о погоде" – "Говорили уже" – "А поросенок ленивый, и не хочет идти…" – "…А нас может ночь застигнуть в пути…" – "Но если ты сделаешь мне бутерброд с человеком…" – "Мне снятся странные сны… Это, скорее даже не сны, а видения. Когда кончаешь, кажется, будто куда-то улетаешь" – "Хм! Все, когда кончают, куда-то улетают" – "Нет, ты не понимаешь. Я, когда кончаю, путешествую. Правда-правда! Недавно казалось, будто я несусь по небу в огромной черной карете – с ветерком… И небо такое черное, знаешь… А потом – в другой уже раз – как будто я в огромном обувном магазине в Париже…" – "М-м-м…" – "…да-да, в Париже, хотя сейчас модно ругать Париж – город-музей, туристы вместо французов… а мне понравилось" – "Во сне?" – "…наяву только Москва…"
Мы на пароходике, по Москва-реке катаемся, ведь Москва – город-курорт! Можно и покататься. Посмотреть дос-топ-ри-ме-ча-тель-нос-ти. Их в Москве много – за день не объедешь. Мы перемещаемся, не переставляя ног: прекрасная иллюзия движения! Едим вредную пищу. Пьем ядовитую колу. Дышим отравой. Улыбаемся. Говорим: "Мы ненавидим работу с девяти до шести, с десяти до семи, с одиннадцати до как придется!" Мы задыхаемся: "Они же дебилы, дауны!". Мы возмущаемся: "Как можно носить (читать, смотреть, петь, слушать, покупать) эту безвкусицу?" Мы смотрим по сторонам и, тут же забываясь, бросаем окурок в грязную воду.
Нам хорошо. У нас законные выходные. В выходные не нужно выходить "с десяти до шести". Не нужно говорить чужим: "Доброе утро!", "Спасибо!", "Всё в порядке", "До свидания!", "Было приятно!", "До завтра!". Не нужно смотреть слишком долго на чужую жизнь. (Не)умело делая вид, будто мы такие же, как они, и лишь немного отличаемся цветом и разрезом глаз. Иначе нас рассекретят. Расстреляют. Нам безразличны их маленькие радости, нам не понять их печалей.
…Я иду по городу. Тик-так. Ок. Я смотрю на часы, на собак и иногда на людей. Иногда вижу Кремль и представляю Веничку. Иногда вижу Курский, и снова представляю Веничку. Но иногда вижу и Кремль и Курский одновременно, в одном пространстве: тогда становится по-настоящему не по себе. "Тыдра, – говорю. – Дыши глубже!". Г-жа Тыдра достает сигарету, глубоко затягивается, и читает предупреждение Минздрава.
* * *
Сто двадцать третье ноября
Сижу в брестском привокзальном буфете: ужас-ужас. Время суток – темное. И вижу – тьфу! не бывает так! – как будто Галину Ефимовну, ту самую. У нее на носу – прыщ, которым она – Галина Ефимовна – вместо глаз на мир смотрит.
Вот ужас-то! И от этого – весело.
* * *
[Интермеццо. "Г-жа Проза"]
За окном – время года нетрадиционной ориентации. За окном явный "плюс-минус". Полина традиционно сидит за компьютером и слышит, как утекают лучшие ее годики: тик-так, тик-так. Ок. Слышите? Нет? Это старинные ходики Матушки Гусыни – а она слыла еще той сказочницей: так-тик, так-тик! Ок. При случае можно заткнуть уши. Если в доме есть вата. Если есть дом. Если есть вы сами.
Выходов обычно два, думает Полина. Второй – с противоположной стороны. "Я не знаю как быть, у меня два решения", – сомневается Псапфа, и тут же теряется среди других томиков. В которых тоже не знают, к а к.
Полина слишком много думает и слишком мало пишет. Полина слишком умна для того, чтобы быть хотя бы чуть-чуть счастливой. Полина с лишком.
– С чем-чем, позвольте? – переспрашивает Третьего Лишнего Спонтанная Дама, неожиданно отворяющая дверь в комнату Полины: слышно, как в водосточную трубу утекает все лучшее.
– С лишком-с, – отвечает Полина, вяло улыбаясь. Тик-так. Тик-так. Ок.
Полина знает (помнит), что нужно улыбаться. Чаще. Что надо улыбаться, смотрясь в зеркало – перед выходом "в люди". Так-тик. Так-тик. Ок. О, мои университеты! – Да всё это просто Рифмы Матушки Гусыни!
– Рифмы Матушки Гусыни? – Спонтанная Дама пожимает плечами и спрашивает позволения присесть. Полина кивает.
Они долго смотрят друг в друга. Изучают. Сомневаются – сказать, или не стоит. Всегда страшно узнать точную дату, следующую за длинным тире: "1964 – ….". Поэтому Полина молчит. Поэтому молчит Спонтанная Дама. О! Спонтанная Дама может молчать целую вечность. На вид она едва ли старше Письменности, но сохранилась отменно. Полина менее сдержанна – она не может молчать целую вечность. И на вид гораздо моложе Письменности. Полина прерывает молчание – ей ведь непонятно, Полине! Она пребывает в полном неведении, так скажем, "на предмет обретения какого-либо смысла". Полина так и говорит:
– Я, знаете ли, пребываю в полном неведении на предмет обретения какого-либо смысла. Я, видите ли, подустала… Не подскажете ли маршрут до ближайшей Определенности?
– До ближайшей Определенности? – Спонтанная Дама усмехается и поправляет горностаевую мантию. – Знаете, голубушка, вы не точно формулируете. Я бы и рада подсказать, но этого слова нет в словаре. Попробуйте повторить запрос, переформулировав его предварительно.
Полина поправляет соскочившую бретельку бюстгальтера, и нервно теребит мышку.
– Не может быть! Ну, хорошо… Попробую… Знаете, есть у Дебюсси "Остров радости". Может быть, вы знаете цены на билет в то тепленькое местечко? Мне нужен остров. Мой остров Радости.
– Ха! – Спонтанная Дама смеется. – Девочка моя, голубушка! Ух, насмешила! Ах-ха-ха! Ох-хо-хо! Ай-яй-яй! – Спонтанная Дама грозит Полине указательным пальцем и продолжает смеяться. – Ах-ха-ха! Ох-хо-хо! Ой, насмешила! Давненько я так не веселилась – в последний раз, пожалуй, когда с Сан Сергеичем едала! Тот весельчак тоже был, умора! Тоже радости хотел, а видишь, как всё…
Полина сдержанно улыбается:
– Видите ли, госпожа Проза, я не догоняю. Я – как бы это так попонятнее выразиться – уже не испытываю потребности в сюжетах. Мне иногда кажется, все слова – обман. Впрочем, нет: мне это кажется не иногда… Я не знаю, смогу ли написать нечто такое, что смогло бы удивить прежде всего меня саму. Но… может быть, моих сюжетов просто не может быть больше, потому что – БОЛЬШЕ – не надо? Может быть, весь этот язык – всего лишь выдумка, а буквы, которые "не вырубить топором", – мираж? Но почему я мучаюсь, зная и об этом? Почему "напрасные слова" не дают дышать спокойно?
– Милочка, голубушка! Да тебя пороть надо! Кожица-то, поди, нежная-пренежная! Вот уж я тебя честь по чести ухайдакаю! – с этими словами Спонтанная Дама снимает с себя горностаевую мантию, кидает ее на пол, и, увеличиваясь, двумя пальчиками берет ее за шиворот и бросает на пол, после чего начинает пороть, приговаривая:
– Остров Радости захотела, сука! Остров Радости ей подавай! Шлюха вордовская! Сюжетов, гадина, у нее не осталось! Не видит смысла она, видите ли! Да на тебе пахать надо!..
Полина не кричит, но лишь тихонько скулит. Из глаз катятся слезы, однако она видит себя со стороны: видит, как ее, Полину, стегает плеткой огромная Девка в кожаных штанах. Потом Полина I подходит к Девке, секущей лежащую на полу Полину, и говорит:
– Довольно, милая.
– Когда она приступит к написанию "Острова радости"? – интересуется Спонтанная Дама.
– Очень скоро. Но сначала она должна прийти в себя – смотри-ка, ты ведь чуть не убила… Впредь будь осторожней.
– Слушаюсь, Ваше Величество, – Спонтанная Дама кланяется Полине I, и убирается восвояси.
…За окном – время года нетрадиционной ориентации. За окном явный "плюс-минус". Полина традиционно сидит за компьютером и слышит, как утекают лучшие ее годики: тик-так, тик-так, ок. Слышите? Нет? Это старинные ходики Матушки Гусыни – а она слыла еще той сказочницей: так-тик, так-тик, ок! При случае можно заткнуть ватой уши. Если в доме есть вата. Если есть дом. Если, наконец, есть вы сами.
Выходов обычно два, думает Полина. Второй – с противоположной стороны. "Я не знаю, как быть, у меня два решения", – сомневается снова Псапфа, и тут же теряется среди других томиков. В которых тоже не знают, как дальше.
* * *
Сто двадцать четвертое ноября
Слова и сюжеты заношены. Сны страшны. На чувствах – печать "б.-у.". Как же легко испачкаться!
Живу из-за Мальчишки. Не дотрагиваюсь до энергий, захватывающих мой текст за жабры числа.
P.S. В тексте – скинуть героине лет шесть.
* * *
Только число
Тридцать – это только число: всё остальное – внутри.
…Маленькая серебряная ложечка неприлично бьется о стенки граненого стакана. Почему, собственно, неприлично? Для кого? Ложечка молчит, стакан, впрочем, тоже; лишь Тени Моих Мертвых, кружась, восклицают: "Нужно было уже вчера!" Было – не было, какая разница? Забываю до смерти: "Фу" – иероглиф счастья, только не вспомнить вот теперь всех его линий, а потому лучше так: "Фу" – закорючка счастья, "China forever", свинячий хвост тела, которому уготовано возлежать на большом блюде в центре стола. Изо рта трупика завлекательно выглядывает веточка укропа – так у гостей начинается слюноотделение. Я собираю в прозрачный мешок для мусора осколки разговора некоей гинекологини "деликатного возраста" и молоденькой выдрочки с приличным уже пузом, пахнувшей, чур меня, "Лесным ландышем": "Одна моя беременная…" – начинает гинекологиня, выдрочка кивает, а я плыву себе дальше. Забавно, если совсем скоро к моим – Homo sapiens sapiens! – знаниям, умениям и навыкам – присоединится еще одно достижение, достойное включения в CV как древней дамки, так и любого neanderthalensis в принципе – добывание огня с помощью кресала, кремня и трута (трут я предусмотрительно изготовлю из гриба-трутовика).
Слепки внутренних полостей черепа древних говорят о том, что у так называемых "прогрессивных неандертальцев" произошло увеличение областей коры больших полушарий, намертво связанных с членораздельной речью и мелкой моторикой. Моя речь тоже членораздельна, а мелкая моторика до того хороша, что ею можно похвастаться перед любыми представителями типа Homo erectus, и даже перед некоторыми неандертальцами, которые до сути современного antropos не догоняют совсем немного; лишь название подвида – neanderthalensis – указывает на некоторые его отличия от "Человека Разумного Разумного". Борьба за существование, естественный отбор, Труд создал человека… Но Тени Моих Мертвых снова отвлекают меня от самого первого века, до которого изредка еще хочется докопаться, чтобы понять, какого вообще чёрта: "Ваша зажигалка, мадам!" – "…и еще виски с содовой" – "Конечно, мадам, сию минуту, мадам!"
И вот, сию минуту мне кажется, будто я просвечиваюсь, будто вижу саму себя изнутри: о-го-го, да оказывается, во мне – рыбы! Чем не концептуальная идея? Много-много разноцветных рыб с пестрыми хвостами, похожими по окраске на павлиньи! Они задевают мои нервные окончания плавниками, живя-поживая рыбьей своей жизнью, и иногда прислушиваются к шороху – шуррр-шурр! – моего сердца. Между тем я уверена только в том, что лишь однажды человек способен стать донором собственного сердца, и больше – ни в чем. Если, конечно, не считать их: Рыб, тех самых Pisces, в зодиакальном созвездии которых находится знак весеннего равноденствия: день, когда я, сама того не желая (и оттого тоскливо поарывая), явилась – не запылилась. Служить внутривидовому разнообразию?..