– А как же. Все до одного. Кроме Уайти! Отказался! Я, говорит, человек идеи. Вдруг у меня возникнет идея подорвать Капитолий? Что же мне, становиться клятвопреступником?.. Так его теперь к клюшкам и близко не подпускают.
– Я не пойму, он в самом деле хочет Капитолий взорвать?
– Да вроде нет. Он как говорит: сейчас не хочу, а потом – кто меня знает. Целую речь толкнул. Я, говорит, морская пехота, спаситель отечества – при своем особом убеждении. Указчиков над собой не потерплю.
Доку стало смешно:
– Выходит, если есть убеждения, то даже клюшки нельзя носить?
– Выходит, нельзя. Ему говорят – ты угроза общественной безопасности. А он им: какая я к черту угроза, у меня память насквозь дырявая – обидчика не упомню. А вообще, надоел ему этот чертов гольф-клуб, разговоры там больно скучные – все про деньги, да про женщин…
– Можешь его утешить: герои всегда страдают от своих сородичей.
– Кстати, о женщинах. Куда делась та богатая краля в мехах? Она ведь раньше частенько к тебе наведывалась…
– Да понимаешь, что-то ей последнее время нездоровится.
– Жалко. А что у нее за болезнь?
– Трудно сказать. Не берусь ставить диагноз.
– Вообще-то, с ее деньгами, – пробормотал Мак, – этого следовало ожидать…
– Постой, при чем тут деньги?
– Как при чем? – Мак подивился доковой непонятливости. – Допустим, муж у женщины получает двадцать пять долларов в неделю. Так она здоровехонька. И ребятишки на ней, и домашняя работа – все ей нипочем, разве что подустанет иногда… Но стоит мужу получить прибавку к жалованью, долларов хотя бы в двадцать пять, тут же и пойдут у нее простуды, аспирины, витамины…
– Да это прямо-таки новая медицинская теория!
– Какая же она новая? Разуй глаза!.. Слушай дальше. Повысят мужу жалованье до ста долларов в неделю. И что же? Женушка тут же выпишет журнал "Тайм" и вычитает себе какую-нибудь диковинную болезнь, там ведь про это на каждой странице. Есть, между прочим, женщины с такими болезнями, что знаменитые доктора только руками разводят! Сейчас самая модная болезнь – алергея. По-нашему, по-простому, раньше ее сенной лихорадкой звали. Кстати, гениальная голова эту самую алергею придумала – я бы сразу патент выдал! Как захочешь от работы отвильнуть, сразу говоришь: у меня на эту работу алергея. У некоторых женщин алергея на грязную посуду – чтоб не мыть… В общем, так скажу: стоит мужчине прилично зарабатывать, тут же дома лазарет…
– Мак, ты циник.
– Почему? Я правду говорю. Покажи мне хоть одну женщину, у которой муж хорошо зарабатывает, и чтоб она была здоровая…
Док хмыкнул.
– Значит, вот какой диагноз ты моей подруге поставил.
– Не знаю, не знаю, – сказал Мак. – У нее особый случай. Тут ведь не просто деньги. Тут большие деньги! А раз так, то и болезнь надо не как у всех, а какую-нибудь непонятную. Такую, что одной английской солью не отделаешься. Пойдет она, милая, по докторам. Обступят они ее, в затылках почешут, руками разведут – мол, первый такой случай в нашей практике…
– Ну, спасибо, Мак, потешил, – Док смеялся от души. – Давно не слышал я твоих речей…
– Скажи уж, не слушал. Ладно. А вот как ты думаешь: доктора, они люди честные?
– Что за странный вопрос?
– А то, что я не хуже их мог бы богачек лечить!
– Это как же?
– А вот так. Во-первых, я нанимаю себе ассистента, глухонемого. Работа у него важная: сиди, помалкивай с умным видом. Во-вторых, покупаю бутылку горькой соли, развожу и разливаю в маленькие флакончики с притертой пробкой. Получается шикарное лекарство под названием… допустим, "Лунная пыль". За каждую чайную ложку я бы брал по тридцать долларов, – принимать внутрь у меня в кабинете. А еще я бы придумал специальный аппарат-кресло с разными блестящими трубочками и с разноцветными лампами. Сажаешь туда женщину, пристегиваешь ремни, включаешь – и начинает ее в этом кресле вихлять!.. Полчаса – двенадцать долларов. А вихляет ее так, как она сама бы могла – если б, скажем, дома белье стирала. Вот бы я всех богачек и вылечил. И сам бы, глядишь, разбогател… Они, конечно, через неделю снова какую-нибудь хворь найдут, но и я к тому времени что-нибудь новенькое выдумаю. Скажем, пилюли – смесь снотворного с возбуждающим, чтоб ни туда и ни сюда!..
– Слава богу, что у тебя нет врачебного диплома, – сказал Док.
– Это почему?
– Действительно, почему? – удивился вдруг сам Док, не находя аргументов. – Постой, а как насчет профилактики заболеваний?
– Как сделать, чтоб они не болели?
– Вот-вот.
– Да очень просто. Не приноси домой ни гроша.
Док помолчал, посмотрел на морских звезд – между лучами проступала семенная жидкость.
– Слушай, Мак. Тебе, наверное, от меня что-нибудь надо, раз пришел?..
– Вроде нет. Может, и было надо, да я уж забыл. Я главное рад, что у тебя все прошло.
– Что прошло?
– Ну, эта… восьминожья болезнь.
– Рад, говоришь! – рассердился Док. – Так знай же – все равно будет по-моему! Книжку – умру, а напишу! Мне бы только в Ла-Джоллу добраться, к весенним приливам!
– Хорошо, хорошо, – испуганно проговорил Мак. – Пусть будет по-твоему.
Вернувшись в Королевскую ночлежку, Мак сказал ребятам:
– Эх, показалось мне поначалу, что дело на поправку пошло. А потом… – Мак махнул рукой. – В общем, нельзя ему писать эту чертову книжку…
17. Окрутила!
Поступь у Сюзи была легкая. Сюзи взошла на крыльцо Западной биологической и постучала, – а змеи даже не застрочили трещотками.
– Войдите! – крикнул Док, не отрываясь от микроскопа.
Сюзи стояла в дверях, на ладони тарелка с диковинным, красивым тортом, в другой руке – бумажный пакет с банками пива.
– Добрый вечер, – сказала она церемонно.
Док поднял глаза.
– А-а, здравствуйте. Боже, это еще что?!
– Торт. Джо Элегант испек.
– Зачем?
– Наверное, Фауна велела.
– Что ж, я надеюсь, тебе он будет по вкусу.
Сюзи рассмеялась:
– По-моему, этот торт не для еденья, а для гляденья… Вот еще Фауна пива прислала.
– Это уже лучше, – сказал Док. – Так чего Фауне от меня надо?
– Ничего.
– Странно.
– Куда поставить торт? – спросила Сюзи.
Тут Док посмотрел на Сюзи, а Сюзи на Дока, и обоим в голову пришла одна и та же мысль – а торт-то похож на свадебный! – и они принялись хохотать. У Сюзи аж слезы выступили на глазах. "Ой, мамочка, не могу", повторяла она, всплескивая руками и зажмуриваясь. Док закидывал голову, хохотал раскатисто, шлепал себя по коленкам. И так им было хорошо смеяться, что они нарочно еще долго не унимались.
– Ой, мамочки, – сказала Сюзи, – глаза хоть вытереть. – Она поставила торт на клетку с гремучими змеями – комната наполнилась истошным треском. Сюзи в испуге отскочила в сторону.
– Что это?!
– Гремучие змеи.
– Для чего ты их держишь?
– Беру яд на продажу.
– Ни за что б не стала жить в одной комнате с этими грязными тварями.
– И вовсе они не грязные. Они даже меняют кожу, в отличие от людей.
– Все равно, ненавижу змей, – Сюзи передернулась.
– Ты так говоришь оттого, что их не знаешь.
– И слава богу, что не знаю. Грязные, мерзкие!
Док откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу.
– Интересно у тебя получается, – промолвил он. – Змеи – одни из самых чистоплотных животных, а ты их называешь грязными. Почему?
– Сказать почему?
– Сделай милость.
– Потому что ты плохо говоришь о Фауне.
– Постой, – сказал Док. – При чем здесь… Да и не говорил я о ней плохо!
– Говорил. Ты сказал, раз Фауна шлет гостинцы, значит, хочет чего-то. А она просто так, из добрых чувств!
– Ага, понимаю. – Док медленно кивнул. – И ты в отместку называешь змей грязными?
– Угадал. Никому не позволю честить Фауну.
– Да я же просто пошутил.
– Мне так не показалось.
– Слушай, – сказал Док, – мы с Фауной лучшие друзья. Так что давай выпьем пива на мировую.
– Хорошо, – сказала Сюзи, – только прежде повинись.
– Ладно. Передай Джо Элеганту, что торт потрясный
– Еще бы, смотри, сверху – зефир с шоколадной глазурью.
– А Фауне передай, что если б не ее пиво, я бы погиб от жажды.
– Ну хорошо, коли так. – С лица Сюзи сошло напряженное выражение. – Где открывалка?
– Сзади тебя, в раковине.
Сюзи открыла две банки пива, приблизилась к рабочему столу Дока.
– Что это ты такое делаешь?
– Препараты. Видишь стеклянные чашки? В них я кладу сперматозоиды и яйцеклетки морских звезд. Через полчаса умертвляю зародышей в одной чашке, еще через полчаса – в другой, и так далее. А потом делаю срез; и помещаю вот на такие длинные предметные стеклышки. На каждом стеклышке представлен весь цикл развития зародыша.
Сюзи склонилась над чашками.
– Ничего не видать.
– Конечно. Они слишком крошечные. Могу показать под микроскопом.
Сюзи выпрямилась.
– И зачем ты все это делаешь?
– Для студентов. Им нужно изучать, как развиваются морские звезды.
– А для чего это изучать?
– Видишь ли, люди развиваются фактически так же.
– Ну и изучали бы людей.
Док рассмеялся:
– Тут небольшая загвоздочка – трудновато каждые полчаса убивать человеческого зародыша у матери в утробе… На, взгляни. – Он подвинул стеклянное блюдце пoд микроскоп.
Сюзи приникла к окулярам.
– Ух ты! Неужели я когда-то такая была?
– Да, что-то в этом роде.
– Знаешь, – улыбнулась Сюзи, – я и сейчас иногда себя такой чувствую… Ну и чудная у тебя работа – личинки, червяки…
– Бывает, между прочим, и почуднее, – не удержался Док.
– На меня намекаешь? – Лицо у Сюзи сделалось черствое. – Работа моя не по нраву?
– По нраву, не по нраву, какая разница. Грустно, правда, что этим заменяют любовь. Неполноценная замена. Неприкаянное существование…
Сюзи подбоченилась.
– Жалеешь? Себя лучше пожалей! Как ты сам-то живешь? Со змеями да с личинками? Дом весь запаршивел. Пол сто лет не мыт. У тебя и костюма-то, поди, приличного нету. И жрешь, небось, одну сухомятку… Работу выискал – личинок разводить. Это, по-твоему, хорошая жизнь?
– Замолчи, – сказал Док, заражаясь злостью Сюзи, – как хочу, так и живу! Я человек свободный – поняла? Что хочу, то и делаю.
– Ну и что у тебя есть, с твоей свободой? Жуки, змеи, да дом загаженный? Не иначе как тебя баба какая-нибудь бросила, – вот ты и маешься, не знаешь, куда себя деть. Ну скажи, есть у тебя жена? Нет! А девушка? Тоже нет!
– На кой мне жена! – Док сам удивился, что кричит. – У меня женщин и так хоть отбавляй!
– Женщины – это одно, а женщина – совсем другое, – сказала Сюзи. – Можно все знать о женщинах вообще и ничего – о той, единственной.
– Ну и не надо. Я и так счастлив.
– Счастлив? – хмыкнула Сюзи. – Рохля! Раз тебя никакая баба к рукам не прибрала, значит, ты никому не нужен. Да и кто захочет жить с тобой в этом хлеву, с червяками да со змеями?
– Сказала бы уж, кто захочет со мной в постель, если у меня платить нечем, – резанул Док.
– Нет, вы только посмотрите, какой умник, – процедила Сюзи. – Умник-разумник. Все-то у него в жизни ладится… Ты вроде бы сочиняешь какую-то великую книжку?
– Откуда ты знаешь?
– Про это все знают. И все у тебя за спиной потешаются. Хочешь знать, почему? Потому что все видят, ты сам себя дурачишь, никакой книжки тебе не написать. Сидишь, играешь в бирюльки…
Пустив эти слова, словно стрелы, Сюзи увидела, как они вонзаются Доку в душу, – и сердце ее наполнилось болью и стыдом.
– Господи, зачем я только это сказала? Ну зачем?
– Что ж, может, и верно, – спокойно проговори Док. – Может, ты ухватила самую суть. Скажи, надо мной и вправду потешаются? Скажи… Как тебя…
– Сюзи.
– Скажи, Сюзи, потешаются?..
– А ты не обращай внимания, они просто дураки, – сказала Сюзи. – И я дура, наболтала всяких глупостей. Ты, пожалуйста, не обижайся.
– Ничего. Правда – это всегда хорошо. Даже когда колется. Человек должен знать о себе всю правду. – И, словно отвечая самому себе на какой-то вопрос: – Да пожалуй, она права. У меня действительно ничего нет за душой. Вот я и выдумал – чтоб заполнить пустоту, – будто пишу книгу. И сам в эту небывальщину поверил. Я ничтожный дурак, а возомнил себя великим мудрецом…
– Ну все, теперь Фауна меня убьет, – простонала Сюзи, – отбивную из меня сделает… Док, ты не верь, пожалуйста… мало ли что шлюха наболтает…
– Какая разница? Правда в любых устах хороша.
– Никогда еще себя такой тварью не чувствовала, – сказала Сюзи. – Почему ты на меня не злишься?
– А за что мне злиться? Может, ты доброе дело сделала – положила конец этой ерунде. Раздавила глупость в зародыше.
– Ну, пожалуйста, рассердись на меня, – взмолилась Сюзи. – Ну хочешь, ударь!
Док усмехнулся.
– Если б от этого прок был…
– Что ж, тогда ничего другого не остается, – печально проговорила Сюзи, и тут же с издевкой: – А, значит, гордый! Кем ты себя мнишь? Хлюпик несчастный!
Послышались проворные шаги, дверь отворилась. Это была Бекки:
– Сюзи! Ты опаздываешь. Уже мужики из Салинаса приехали. Пошли живо! Не забудь надеть свое томатовое платье.
– Между прочим, цвет называется "помдамур", – тихо сказала Сюзи. – Пока, Док, – и вышла вместе с Бекки.
Док посмотрел ей вслед.
– Пожалуй, это единственный правдивый человек, который мне в жизни попался… – сказал он громко сам себе. Потом нечаянно взглянул на стол и зарычал: – Черт подери! Из-за нее время прошляпил! Вот зараза. Придется все снова переделывать. – И он выплеснул содержимое чашек в помойное ведро.
18. В час досуга
Одним из важных и ценных обычаев, заведенных Фауной в "Медвежьем стяге", был обычай собираться в Комнате досуга перед сном, для отдыха и раздумий. Здесь также разбирали жалобы, улаживали ссоры; все до последней заботы представлялось на общий суд: вместе решали, такова ли печаль, чтоб горевать, такова ли радость, чтобы веселиться. Сообща, с профессиональным тактом выносили друг другу похвалу или порицание, давали мудрые советы. Фауна руководила беседой, взращивая в воспитанницах душевную доброту, которая, как известно, – матерь покойного сна. Нередко в Комнату досуга подавались легкие закуски; воспитанницы пели хором различные песни, в зависимости от настроения – "Дом родной", "Бравый Черный Джо", "Страдная пора", а то и что-нибудь из "Прекрасной мельничихи"… Полувахта в Комнате досуга врачевала расстроенные нервы и усталые мышцы.
Вечер памяти покойных членов Клуба Гремучей змеи оказался нелегким для воспитанниц Фауны (не хватало двух девушек: Элен и Уистерия отбывали двухмесячное тюремное наказание за драку, которую между собой учинили и о которой до сих пор с восторгом вспоминает Консервный Ряд). Удалился последний "змей", – парадный вход заперли… Девочки устало прибрели в Комнату досуга, плюхнулись в кресла, скинули туфли.
– Слышь, подружки, – сказала Бекки. – Один "змей" сказал, что у нас приют благородных девиц и что мы местная достопримечательность.
– Да уж, еще парочка таких, как Сюзи, и у нас точно будет приют, – ядовито заметила Агнесса. – У меня дядя служил в приюте. Работка – не приведи господи. Кстати, где Сюзи?
– Вот она я, – сказала Сюзи, появляясь в дверях. – Пластинки колотые из музыкального автомата вытаскивала… Что-то я устала, прямо с ног долой. Пора на боковую!
– Ты что, с ума сошла? – удивилась Мейбл. – Ведь нам еще Фауна не сказала баиньки. Она тебе такую боковую задаст!..
– Ну и ночка, – вздохнула Бекки. – По-моему, правильно Фауна скостила цену. Шума от них много, аж голова болит, а зачем сюда ходят, они забыли.
– Пока у них свое горючее не вышло, они в рамках держались, – проворчала Мейбл. – А вот когда Могучая Ида им своего нового пойла прислала… Из чего она его только делает, из шила, что ли?
– Помните того коротышку? – спросила Сюзи. – Я думала, его убью, если он еще раз примется рассказывать, как его сынишка червяка лопаткой…
– А, значит, он и тебе рассказывал? "Представляете, мой сопляк, четыре года, разрезал червяка лопаткой и говорит – я лазъезал чилвика…" Нашел, чем удивить. Я понимаю, слона бы разрезал, – тогда б я, может, и послушала…
– А лысый-то, лысый, – вспомнила Мейбл, – у которого жене операцию сделали. Вот это была операция! Наизнанку ее вывернули, прямо какие-то китайские пытки. А что же у ней нашли? Я так и не поняла – он как зарыдает…
– У ней нашли… как это… фиго-аденому, злокачественную, – припомнила Бекки. – Я его нарочно два раза заставила повторить.
– Слушайте, а кто этот Сиг из Мунд, про которого они горланили? – спросила Агнесса.
– Бог его знает, – сказала Бекки. – Сиг, рыба такая есть.
– Есть, я даже как-то раз пробовала, – подтвердила Мейбл. – А ты, Сюзи, брось эту манеру пререкаться с клиентами…
– Тоже мне, клиенты, – фыркнула Сюзи. – Устроили вечер памяти покойников! Да они сами как покойники. Или как резиновые лягушки…
Тут из спальни-кабинета вышла Фауна в персиковом халате (успела переодеться), встала на пороге, втирая в руки крем.
– Вот что, дорогие мои воспитанницы, – начала она серьезно, – вы можете потешаться над членами клуба сколько угодно, но будь вы на месте администрации, то бишь на моем, вы бы только приветствовали таких солидных, почтенных граждан. Если хотите знать, сегодня у нас в гостях было много важных шишек! Я сделала им скидку и, как видите, не прогадала: никакой поломанной мебели. Не то что ваши любезные матросы – после них ремонта на восемьдесят пять долларов! Ну, дал один матросик Бекки пять долларов чаевых, так зато он два окна высадил да удрал вместе с вешалкой из оленьих рогов…
– Господи, как спать-то хочется, – Сюзи зевнула.
– Запомни, Сюзи, – произнесла Фауна сурово, у меня закон: с долгом да со словом недобрым спать не ложись… – Она почесала нос карандашом. – Побольше бы было членов в этом клубе…
– Покойных, – прибавила Сюзи.
– Вот оно, недоброе слово, – укоризненно сказала Фауна. – Берите пример с птиц небесных: они щебечут беззаботно, ни на кого не держат зла. Так давайте и мы будем добрее… Давайте расслабимся. Кто хочет пива?
– Если я скажу, что хочу, мне придется тащить пива на всех, – проворчала Бекки. – У меня и так ноги отваливаются. Вы видали, как я кадриль танцевала?
– Как же, видала, – сухо сказала Фауна. – Только ты не танцевала, а виляла и трясла… Сколько я тебя ни учила изящной пристойности, из тебя куртизанка так и прет.
– А что такое куртизанка? – спросила Бекки.
– Девка, по-нашему, – ответила Мейбл.
– Ага, значит, девка?.. – обиделась Бекки.
– Фауна, ты прикажи, пожалуйста, Сюзи, чтоб она быстрей возвращалась, если куда послана. Ушла, понимаешь ли, к Доку, а мы тут за нее работай…
– Странный он какой-то, ваш Док, – сказала Сюзи. – Он, часом, не того?