- Просто существует определенная категория людей, понятия которых о престиже и о своей роли в обществе отличаются от представлений об этом большинства обывателей.
- Выходит так, князь, что меня вы считаете обывателем, а некоего г-на Ленина… Кстати, это настоящее имя?
- Его настоящее имя - Владимир Ильич Ульянов, - все также бесстрастно ответил Черный Князь, не обращая внимания на упрек, прозвучавший в словах принца крови.
- Вы определенно сочувствуете социал-демократам, князь, - печально сказал Михаил.
- Я скорее интересуюсь их идеологией, - уточнил Путятин. - А что до сочувствия, то у г-на Ульянова столь блестящий гороскоп, что мне просто боязно вставать ему поперек дороги.
- Впервые слышу, что вы чего-то боитесь, князь.
- Я ничего не боюсь, кроме гороскопа г-на Ульянова.
- А что в этом гороскопе особенного?
- Распространяться на сей счет не позволяет мне мой собственный гороскоп, - ответил Путятин, и трудно было понять,
- говорит он всерьез или просто уклоняется от ответа.
- А что ваш гороскоп?..
- Он советует мне быть скромным, ваше высочество.
- Ну, а все-таки?
- А все-таки, давайте выпьем, мой принц! - и Сергей Николаевич Путятин наполнил рюмки.
19-20 декабря 1905 года
Дело было незадолго до Рождества, а точнее в понедельник, 19 декабря 1905 года, ровно в девять часов тридцать минут утра, в одном из просторных кабинетов Зимнего дворца.
В это время полковник Бздилевич всегда приходил на службу. Он, вообще, императорствовал как какой-то канцелярский работник. Ежедневно приходил, как на службу, в половине десятого, заканчивал - в два часа пополудни. В течение этого времени он иногда вызывал министров или председательствовал на собраниях, но чаще всего просто давал аудиенции лицам, записавшимся к нему на прием. Этому распорядку полковник изменял крайне редко, а зимой - практически никогда.
Заметим попутно, что зима, наконец, наступила. В тот год она пришла в Петербург гораздо позже обычного, лишь в начале второй декады декабря, и сразу, как по волшебству, земля и крыши домов укрылись белым, пока еще чистым покрывалом, Нева встала, каналы и небольшие речки также замерзли, синие от инея деревья стояли голые и некрасивые, и, вероятно, город имел бы совсем унылый вид, если бы не рождественские декорации и не предпраздничная веселость добрых горожан.
Однако всенародное радостное оживление по поводу приближения двух самых любимых празников - Рождества и Нового года - никак не задело вечно угрюмого полковника Бздилевича. Последнему русскому императору постоянно сопутствовали какие-то мелкие неприятности, да и сам он любил создавать себе препятствия, чтобы затем их преодолевать.
В то утро, явившись на "службу", император просмотрел список записавшихся на прием, удовлетворенно хмыкнул, увидев там нужное имя, и приказал немедленно просить генерала Барсукевича.
Генерал вошел с самодовольным, даже слегка напыщенным видом, что однако не мешало ему усердно и униженно кланяться по мере приближения к императорскому столу. Противоречие это объяснялось тем, что с одной стороны Адольф Арнольдович успешно выполнил возложенное на него императором поручение, но с другой
- стал в результате этого обладателем некой страшной тайны, само владение которой грозило разрушить его холуйское благополучие.
- Входите, входите, генерал, - нетерпеливо произнес полковник Бздилевич. - Портвейна? - император жестом указал на инкрустированный столик, на котором стояли две бутылки "Рубина" и несколько стаканов.
Генерал послушно откупорил бутылку, наполнил стаканы, и вдруг, словно повинуясь некой колдовской силе, рубиновое вино, бывшее таким темным и безликим в запыленной зеленой бутылке, ожило, заиграло и заискрилось, смешавшись с дорогим богемским хрусталем. "Рубин" оживает в хорошем хрустале, как старый рубиновый камень - в новой дорогой оправе", - подумал полковник Бздилевич. Он наблюдал это таинство почти ежедневно, и почти ежедневно, наблюдая его, становился поэтом. Вот и сейчас полковник зажмурил глаза и с наслаждением выпил стакан этой излюбленной им красненькой и вонюченькой жидкости.
Не без сожаления вернувшись к прозаической действительности, типичным голосом человека, только что принявшего стакан, император произнес:
- Ну-с, что новенького, генерал? Узнали что-либо про нового полковника Бздилевича?
- Ничего конкретного установить не удалось, и я по-прежнему придерживаюсь того мнения, что личность эта мифическая, и ваше величество напрасно беспокоится по сему ничтожному поводу.
Настоящий полковник Бздилевич с сомнением покачал головой и задал новый вопрос:
- Ну а как у вас с генеалогией, Адольф Арнольдович? Да вы присаживайтесь! Что это вы сегодня такой робкий?
Барсукевич и впрямь был в этот день явно не в своей тарелке, видимо от того, что знал то, что было для него весьма опасно знать, а также от того, что он прекрасно понимал как опасно демонстрировать эти свои знания самому императору. Неуверенно потоптавшись на месте и выпив при этом полстакана вина, он сел, наконец, напротив Бздилевича и положил перед собой черную кожаную папку.
- Что в этой папке? - нетерпеливо спросил царь.
- Здесь то, что вы просили, ваше величество, - ответил начальник охранного отделения и извлек из папки сложенный вдвое лист бумаги довольно большого формата.
Николай взял бумагу из рук генерала и развернул ее.
- Что это такое? - спросил он.
- Генеалогическое древо рода Ульяновых.
- И родоначальник его?
- Федор Кошка, ваше величество.
- Федор Кошка! - воскликнул полковник Бздилевич. - И эти Ульяновы являются потомками Петра III и графини Воронцовой?
- Да, ваше величество.
- Кто-нибудь посвящен в эту тайну?
- Ни одна живая душа, ваша величество! Я собственноручно копался в архивах, сопоставлял факты, выискивал необходимые доказательства; мне пришлось даже ненадолго отлучиться из Санкт-Петербурга, но я все сделал самостоятельно.
- Хорошо, - сказал Бздилевич и углубился в изучение генеалогии. - Как явствует из составленного вами документа, - сказал он после непродолжительного молчания, - истинным главой дома Романовых на сегодняшний день является некий Владимир Ильич Ульянов.
- Именно так, ваше величество.
- Знает ли он об этом? - задумчиво спросил Николай, и непонятно было, адресуется этот вопрос генералу, или император просто размышляет вслух.
- Уверен, что он ничего не знает, ваше величество, - высказал свое мнение Барсукевич.
- Откуда может быть такая уверенность, Адольф Арнольдович? Люди ведь обычно интересуются своими предками.
- Обычно - да, но в данном случае мы имеем дело с не совсем обычным человеком. Я давно его знаю.
- Вот как?
- Дело в том, ваше величество, что этот Владимир Ульянов довольно-таки известная личность, и у нас в отделении на его имя имеется весьма объемистое досье.
- Кто же он?
- Адвокат по образованию и крайне опасный социалист.
- Ne nos inducas in tentationem, et libera nos ab advocatis, - тихо произнес полковник Бздилевич.
Не знавший латыни Барсукевич счел за благо промолчать.
- А известно ли вам, генерал, где сейчас находится этот г-н Ульянов, и чем он занимается?
- Повторяю, ваше величество, этот человек - крайне опасный социалист. Десять лет назад он проходил у нас по делу о "Союзе борьбы за освобождение рабочего класса". Кстати, он возглавлял тогда эту организацию. Был арестован, провел в тюрьме четырнадцать месяцев, затем отправился в ссылку. После истечения срока ссылки Владимир Ульянов несколько лет прожил за границей, но сейчас он вновь в Петербурге. Время от времени в большевистских газетах появляются крайне вредные и опасные статьи, подписанные именем Николай Ленин. У меня есть подозрение, ваше величество, что Владимир Ульянов и Николай Ленин - это одно и тоже лицо.
- А нет ли у вас подозрения, - спросил император, - что этот Ульянов и новоявленный полковник Бздилевич - одно и тоже лицо?
- Убежден, что это не так, ваше величество. Владимир Ульянов - непримиримый противник монархии. Его совершенно не интересует ни свое, ни чье-либо аристократическое происхождение. Это крайне опасный враг, но он безусловно не самозванец.
Император несколько успокоился.
- Для нас, генерал, главное, чтобы этот Ульянов ничего не знал и не заявлял о своих правах.
- Думаю, что на этот счет ваше величество может не беспокоиться, но Ульянов опасен по другим причинам.
- Это уже совсем другая проблема, Адольф Арнольдович. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что революция на дворе, и я окружен массой врагов, но то, что одного из них зовут Владимир Ульянов, в сущности, ничего не меняет.
В известной логике императору нельзя было отказать. Он заметно оживился, выпил еще один стакан портвейна, и, уже совсем успокоившись, осведомился разве что из чистого любопытства:
- Раз у вас имеется досье на этого человека, то у вас, вероятно, найдется и его фотография, генерал? Любопытно было бы взглянуть на отпрыска столь благородных кровей.
- Я захватил с собой фотографию, ваше величество, - сказал Барсукевич и извлек карточку из той же черной кожаной папки.
- Любопытно! - воскликнул полковник Бздилевич и взял фотокарточку из рук генерала.
Внезапно выражение его лица изменилось, и ужасное богохульство сорвалось с его губ.
- Ебаны в рот! - заорал полковник. - Опять этот педераст на мою голову!
- Разве вы знаете этого человека, государь? - удивился Барсукевич.
Император позвонил и приказал камердинеру принести новую бутылку портвейна, да желательно покрепче.
- Вы правы, генерал! - с искаженным от злобы лицом произнес Бздилевич. - Это очень опасный человек… От него следует избавиться.
- Забрать и уничтожить этого человека в сегодняшней политической ситуации не совсем безопасно, - сказал начальник охранного отделения. - Взять его конечно можно, но расстрелять…
Генерал с сомнением покачал головой.
- Есть ведь и другие, менее легальные, зато более надежные способы, - сказал Николай. - Действуйте, генерал!
Барсукевич поклонился.
- И внимательно следите за появлением того полковника Бздилевича, - добавил император. - Вся жандармерия должна быть предупреждена.
Барсукевич еще раз поклонился.
- Давайте еще по стаканчику, генерал, - сказал Бздилевич, - и за работу!
* * *
Пока узурпатор строил свои злобные планы, истинный наследник престола, даже не подозревавший о своих правах и вообще чихавший на всяческую геральдику, собирался с друзьями на зимнюю охоту.
Последний поезд в сторону Ладоги отправлялся с Финляндского вокзала ровно в полночь. Охотники спланировали переночевать в трактире неподалеку от станции Бернгардовка и перед рассветом выйти на поиски лося, так как именно в такой час встреча с исполином северных лесов представлялась наиболее вероятной. По возвращении с охоты друзьям (всем, кроме Шаляпина) предстояло принять участие в заседании ЦК РСДРП, поэтому добыть свеженького мясца представлялось крайне заманчивым.
Итак, вечером, 19 декабря подготовка к охоте шла полным ходом: Пятница начищал обрезы и тесаки, Федор методично набивал свой видавший виды рюкзак разнообразной снедью, Леха старательно намывал старые объемистые фляги, а Ульянов с Бени отправились к Каскаду, дабы было чем эти фляги наполнить.
- Я никогда тебя не спрашивал, Бени, - обратился к приятелю Ульянов, едва они вышли на Невский, - а случалось ли тебе в жизни охотиться?
- Никогда, - признался итальянец.
- Так я и думал. Тебе, конечно, невдомек, что главное на охоте - это фляга!
- Фляга? - удивился Бени.
- Да, да, именно фляга! Я часто охотился в Сибири, когда был в ссылке, так что можешь мне поверить. Чего только не случается на охоте! Порой добрый глоток из фляги пуще ружья пригождается.
- А что может случиться? - встревожился Бени.
- Да все, что угодно! Один мой знакомый барон как-то встретил в лесу волка. Страшный такой волчище, а барон, как назло, не вооружен и беспомощен. Что делать? К счастью, мой барон решителен, находчив и смел. Он засунул кулак волку в пасть, захватил его внутренности, крепко рванул и вывернул зверя, как рукавицу, наизнанку!
- Кажется, я читал про этого барона, - неуверенно произнес Бени.
- Да, конечно, - улыбнулся Ульянов. - Разумеется, я шучу.
Беседуя подобным образом, друзья бодро шагали по вечернему Невскому, а к Льву Абрамовичу тем временем заглянул Гришка Распутин, которого полковник Бздилевич отправил за портвейном.
Случайно ли, или то были происки князя Путятина, но не успел Распутин упаковать бутылки в суму, как в магазин вломились два брата-атлета - негр и еврей. Скорчив зверскую рожу, еврей железной ручищей схватил Гришку за шиворот, оторвал от пола и заорал:
- Этот!?
Подпортив воздух, Распутин висел, болтая ногами и жалобно скуля. Негр подошел к нему вплотную, улыбнулся насмешливо (Гришке показалось - дьявольски) и на довольно приличном русском языке осведомился:
- Последний раз вас спрашиваем: будете работать?
- Буду, - быстро сказал Распутин, чтоб хоть что-то сказать.
Тотчас могучая рука еврея опустила беднягу на пол.
Лев Абрамович стоял за прилавком и молча наблюдал за этой сценой, благоразумно ни во что не вмешиваясь. В ту самую минуту, когда Гришка обрел свободу и начал, пятясь, продвигаться к выходу, в магазин вошли Ульянов и Бени.
- Лева! - воскликнул наследник престола. - Ты, я вижу, опять на мели и пытаешься отобрать бухло у этого бедняги… Это пижонство, Лев Давидович, чистой воды пижонство!
- Ульянов заговорил шутливо-наставительным тоном. - Культурный молодой человек из хорошей еврейской семьи стремится отнять последний стакан пива у своего ближнего!..
- Рад тебя видеть, Володя, - сердечно сказал Лев Бронштейн, как только Распутин вышел из магазина. - Мы тут разыгрывали небольшой спектакль с целью оказать маленькую любезность одному моему старинному знакомому.
- Вот как!?
- Да. Жаль только, что ты неосторожно произнес вслух мое имя.
- Неужели ты стал таким серьезным революционером, Лева, что даже упомянуть твое имя в присутствии какого-то вонючего оборванца небезопасно!?
- Этот вонючий оборванец не так прост, как ты думаешь,
- задумчиво произнес Лева. - Особа, приближенная к императору! Ладно, черт с ним!.. Кстати, это мой друг Иван Абрамыч Ганнибал! - сказал он уже совсем другим тоном. - Прошу любить и жаловать.
- Вот как!? - улыбнулся Ульянов. - Бени, познакомься, это арап Петра Великого!
- Вы хотите сказать..? - начал Бени, но не закончил.
- Лева, конечно, шутит, - сказал негр. - Меня зовут Абрагам.
- Очень приятно, - сказал Ульянов и пожал арапу руку.
- Давай, Абраша, выпьем за знакомство… Лев Абрамович, упакуйте нам, пожалуйста, пять бутылок водки и две "Ерофеича", а одну бутылочку водочки откройте сейчас.
* * *
Вернувшись в Зимний дворец, Распутин занес узурпатору сумку с портвейном и, сославшись на нездоровье, уединился в отведенной ему комнате. Было от чего почувствовать себя нездоровым!
Гришкина комната была, вообще говоря, очень большая, но для Зимнего дворца - маленькая. По просьбе самого Гришки, не привычного к роскоши, обставили его комнату простой и грубоватой мебелишкой. Впрочем, стол был массивный и устойчивый, четыре дубовых стула - под стать столу, а огромная кровать с клопами и тараканами вполне могла бы служить предметом гордости какого-нибудь уездного дворянчика.
Какое-то время Гришка посидел за столом, нервно постукивая по нему жилистым кулачком, затем походил взад-вперед по комнате и, наконец, не выдержав, сбегал к полковнику Бздилевичу и попросил у него пару бутылок портвейна. Полковник, хоть и был скупердяй изрядный, одну бутылочку выделил. Вернувшись к себе, Распутин выпил два больших стакана темно-багрового вина и, обхватив руками свою лохматую башку, принялся думать.
Положение было не из легких. Князь Путятин отнюдь не выглядел шутником, а мавр и, особенно, жид произвели на Гришку такое же ужасное впечатление, какое в эпоху великих географических открытий производили на голых и безобидных индейцев горячие испанские жеребцы и бледнолицые головорезы в тяжелых стальных доспехах. Индейцы при виде этих страшилищ, несмотря на свое численное превосходство, обычно теряли разум от страха и позорно покидали поле боя, оставляя завоевателям свои земли и богатства. Так и простой сибирский мужик Григорий Распутин, недавно столь успешно начавший свою карьеру при императорском дворе, теперь от страха готов был вступить в заговор против своего благодетеля.
Задача не представлялась Гришке особенно сложной. Торча с проститутками в питерских кабаках, он постоянно слышал разглагольствования окосевших террористов-антимонархистов и даже бывало выпивал с некоторыми из них "на брудершафт". Выманить императора под каким-либо предлогом в город и подставить его там казалось Распутину делом вполне исполнимым. Проблема состояла не в этом. Страх! Животный страх мучил несчастного возжигателя царских лампад. Страх со всех сторон - вот что было самым страшным в его теперешнем положении. Гришке и не хотелось участвовать в этом заговоре, он панически боялся его возможных последствий, но Путятина и его ужасных сподручных (особенно еврея!) он боялся еще больше.
Распутин выпил еще один стакан, но в тот вечер алкоголь не помогал ему привести в порядок расстроенные нервы. Он решил попытаться заснуть, так как по опыту знал, что утром люди обычно смотрят на жизнь гораздо оптимистичнее. Гришка допил портвейн, задул свечи и лег в постель. В темноте комната его стала как будто просторнее, она словно бы расширилась, и в каждом углу ее как будто бы сидело по еврею. Бедный Гришка уже жалел, что загасил свечи, но вставать боялся. Ему казалось, что стоит ему подняться, как ужасный еврей каким-то непостижимым способом возникнет у него за спиной. Несчастный понимал всю абсурдность своих страхов, но побороть их все равно не мог. Спокойнее всего ему было лежать на спине. В этом положении он промучился около часа прежде чем, наконец, задремал.
Однако стоило бедняге заснуть, как тяжелые шторы бесшумно раздвинулись, окно медленно растворилось, и в комнату влез еврей. Одним прыжком он пересек комнату и очутился возле кровати. В следующее мгновенье железная рука схватила несчастного Гришку за волосы, вытащила из постели, и громовый голос вопросил:
- Этот!?
Где-то далеко часы мерно отбивали полночь…