Я увидел ее сразу. Напрасно боялся, что не узнаю! Она лежала на полосатом полотенце и читала книгу. Ее волосы - действительно очень темные и очень густые - были подобраны в "конский хвост". Она была в открытом купальнике… Ничего общего со вчерашним ночным образом. Но я знал, что это она. Я сел на противоположном конце бассейна и принялся ее разглядывать. Напрасно! Я снова ощутил странную замыленность глаза - не мог собрать образ воедино. Он рассыпался, как детские кубики. Была ли хороша ее фигура? Я смотрел на ее розовые, сияющие на солнце пятки, и они казались мне яблоками в раю. Наверное, она была такой, как многие. Но ведь в том и состоит секрет человеческих отношений, что в какой-то момент "один из многих" попадает в пересечение небесных лучей и становится первым. Я видел ее именно в таком ракурсе - словно самолет, ведомый прожекторами. Все остальное пространство стало для меня черно и неинтересно. Мне больше не было смысла разглядывать ее. И я подошел. Примостился рядом на траву и сразу же услышал тот аромат, только утром он был гораздо слабее. Она оторвалась от чтения и быстро взглянула на меня. Я не был уверен, что она меня узнала, но понял, что обычная форма знакомства здесь не пройдет. Можно было спросить, какую книгу она читает или верит ли в любовь с первого взгляда… Нет, не то. Прочитать ей пару строф из Бодлера? Глупо и пошло. Заговорить о погоде? Еще чего!
- Не напрягайся, - вдруг сказала она. - Меня зовут Лиза. Ведь ты это хотел узнать?
Ее голос снова раздел меня до нитки! Она перевернулась на бок и подперла подбородок рукой. Солнце освещало ее плечо, покрытое нежным пушком.
- Куда ты исчезла? - спросил я.
- Я вообще люблю исчезать. - Она снова уставилась в книгу, но я уже не мог жить без ее голоса.
- Может, сходим на гору? - предложил я. - Или съездим в город, в кафе?
- Мне это не нужно. Кафе мне хватает дома. А на горе сейчас жарко.
Я сидел возле нее до самого обеда. Меня сто раз звали ребята, собиравшиеся то в лес, то на волейбольную площадку, кое-кто из "стариков" издали здоровался и с нею. Изредка мы перекидывались ничего не значащими фразами. В общем, ничего особенного, но вела она себя по-королевски. Когда ей надоело читать, она сказала:
- Ну, все, хватит. Иди к своим. Что ты здесь киснешь?
- Увидимся вечером? - с надеждой спросил я.
- А куда ж мы денемся…
Она меня не поняла, это ясно. Если бы я снимал фильм, с удовольствием вырезал бы пару-тройку дней из этой киноленты, чтобы сразу перейти к главному. Я уже знал, что буду добиваться ее внимания, что мы еще раз обязательно пойдем на гору, что я попытаюсь ее обнять. А вот что будет делать она? Этого в моем сценарии не было.
3
- Знаешь, кого ты опекал все утро? - спросил Макс, когда мы сошлись в комнате перед обедом.
Я поежился. Мне не хотелось вести разговоры о ней. То есть - вообще.
- Это же Елизавета Тенецкая.
Фамилия была мне знакомой, но я не мог вспомнить, где ее слышал.
- Ну как же! - оживился Макс, - Помнишь прошлогодний студенческий кинофестиваль "Ночь кино"? Она там заняла первое место за короткометражку "Безумие"!
Ах, вот, значит, как? Конечно я, начиная с девятого класса, бегал на эту всенощную, прорывался без удостоверения всеми правдами и неправдами, а уж после подготовительных курсов заимел полное право проходить без проволочек. Тогда с этим было строго: на входе всех проверяли на наличие спиртных напитков и комсомольских билетов. Первое - строго запрещалось, второе - служило "золотым ключиком" и свидетельствовало о благонадежности "богемствующей" молодежи. Фестиваль длился с семи вечера до семи утра с короткими перерывами для совещаний жюри и скудных "перекусов" засохшими бутербродами, которые продавались здесь же. Фильм меня действительно потряс. Он был снят очень просто, без малейшего пафоса и элементов необходимого патриотизма. И это было странно, непривычно. Его обсуждение затянулось часа на два, пока взмыленные члены жюри не объявили его победителем, а представители райкомов, обкомов и прочих наблюдающих за всей этой "вакханалией" творчества не покинули поля боя, пригрозив разобраться позже.
Вряд ли я бы смог пересказать сюжет вразумительно. Это была небольшая киноновелла об одиночестве, день женщины, бесцельно бродящей по большому городу. И конец: машина "скорой помощи", люди в синих халатах, врывающиеся в кафе, заломленные руки, отчаянные глаза героини. Оказывается, она сбежала из психиатрической лечебницы… Вот, собственно, и все. Как такой фильм вообще мог попасть в те годы на фестиваль, непонятно. Потом я долго думал об этом фильме, но никогда не идентифицировал его с именем автора, не пытался узнать, кто она. И вот сейчас был потрясен и взбудоражен. Значит, это она?! Мне стало страшно. Нет, меня не пугало то, что она старше или талантливей, - все это только возбуждало, но я почувствовал, что она, ее образ, надвигается на меня, как девятый вал, и лучшее, что я мог бы сделать, - больше ни разу не подходить к ней. Но я был слишком молод для такого решения.
Хотя у меня был опыт общения с женщинами. Отец работал главным инженером на самом крупном заводе города, деньги у меня водились. Чтобы "познать жизнь", мы с приятелями частенько просиживали в ресторанах, ездили на ипподром, пускаясь порой во все тяжкие. Естественно, приключения не обходились без женщин. Но сильных увлечений у меня до сих пор не было. Наверное, я многим подпортил впечатление о первой любви, потому что предпочитал не встречаться с девушкой дольше месяца, а иногда - что было чаще всего - и одной недели. Мне хотелось всего, много, разного и сразу. Вид устоявшихся влюбленных парочек нагонял на меня тоску. Я ни разу не раскаялся. Правда, один случай заставил меня немного остепениться. Тогда мы - я и двое моих друзей - сидели в ресторане "Ручеек" и подыскивали достойные объекты для продолжения вечера на квартире у Мишки. Это был парень из богатой "партийной" семьи, жил в четырехкомнатной квартире в центре города и часто оставался один - родители разъезжали по "загнивающему Западу". Приятели уже выбрали себе по девчонке и ждали начала танцев. Я же, как всегда, выискивал "нечто". Меня не интересовали слишком красивые девушки. Тогда еще не было понятия "модельная внешность", но волоокие длинноволосые и большегрудые блондинки никогда не привлекали моего внимания, хотя с ними было проще. Объекты моего внимания, как правило, по ресторанам не ходили, хоть тогда это и стоило по нынешним меркам - копейки.
- Ну что? - нетерпеливо спрашивали меня приятели.
Я отмахивался и озирался по сторонам. Когда уже совсем потерял надежду и обратил свой взор на слегка перезревшую девицу за соседним столиком, в зал вошли трое барышень и уселись за самым дальним столиком.
- Есть! - доложил я друзьям тоном рыбака, у которого "клюнуло".
На одной из девушек было черное платье. И это поразило мое воображение: летом, когда все ходят в светлом, она вырядилась столь мрачно и этим очень выделилась из окружающей обстановки. Кроме того, у нее были волосы медного цвета - пушистые и с "искринкой". Словом, очень красивые волосы.
Я подозвал официанта и велел отнести барышням бутылку шампанского. Я любил погусарствовать, а особенно - понаблюдать за реакцией: наши женщины еще не были приучены не то что к "бесплатному сыру", но и к вещам более элементарным. Вот и эти тут же склонили головы и принялись возбужденно перешептываться, стреляя взглядами по всему залу. Вначале даже хотели вернуть бутылку официанту. Он что-то долго им говорил, а потом (вот сволочь!) кивнул в сторону нашего стола. Все трое, как по команде, повернули головы, оглядели нас и резко отвернулись, делая вид, что им на нас наплевать. По их мимике я пытался представить, о чем они могут говорить. Во-первых, решают, кому прислан подарок (судя по тому, как вспыхнуло лицо рыжеволосой, обе подружки убеждали в этом именно ее). Во-вторых, мучаются вопросом: что делать дальше? В-третьих, обсуждают нас и теряются в догадках, кто из троих сделал столь королевский жест. Начались танцы, и я прекратил их сомнения: подошел и пригласил рыжеволосую на танец. А потом мы все сидели за одним столом до глубокой ночи. И мы щедро оплачивали девичьи капризы - шоколадку, салат из искусственных крабов и бутылку "Медвежьей крови". То, что вечер будет продолжен на квартире, ни у кого не вызывало сомнения. Девушку в черном звали Сашей. Но это имя ей катастрофически не подходило, а уж еще глупее звучало "Шурочка". Платье на ней при ближайшем рассмотрении оказалось дешевеньким, туфли - детскими. Она заканчивала школу, ее подруги были старше и обе работали на швейном комбинате. Несмотря на то что эти фабричные девочки казались бойчее и сговорчивее, "моя" от них не отстала и, как только мы все оказались в Мишкиной квартире, она совершенно естественным образом оказалась со мной в постели. Когда позже я спросил ее почему, Саша удивленно вскинула брови: "Ну ты же угощал нас!" Ха, как порядочная девушка она считала своим долгом расплатиться. Я потом долго не мог забыть ее. И не только потому, что меня поразило ее платье и волосы (все другое в ней скрывалось от меня, словно в тумане) - она была из какого-то иного, испугавшего меня мира. Тогда я не мог представить, что он существует! Мы встречались несколько раз. Но как-то вяло: меня влекли новые впечатления, она же вообще была какой-то равнодушной, слишком аморфной по отношению ко многим вещам, которые меня приводили в восторг, - последний фильм Захарова, новый сборник Евтушенко, бардовские фестивали. Окончательный разрыв произошел, когда, глядя, как рабочие поднимают на торец дома патриотический плакат с фотографиями тогдашних руководителей страны, она сказала:
- Вот - свиньи! Все им мало!
Я, сынок главного инженера прославленного завода имени Ленина, опешил - как она может так говорить?
- Конечно… бывают перегибы, но в общем… - промямлил я, - как можно быть не патриотом той страны, в которой живешь?
Она удивленно и даже, как мне показалось, слегка презрительно взглянула на меня:
- Все патриоты сейчас - сидят.
- Как это - "сидят"? - не понял я. - Сидят - бандиты.
- Ага, бандиты! - съязвила она. - Бродский, Стус, Солженицын… Все - бандиты.
- Ну, положим, Бродский сел за тунеядство, - не сдавался я. Об остальных я ничего не мог сказать.
- Ага, - еще ехиднее повторила она. - Поэт должен вкалывать!
- А разве нет?
И тут она прикусила язычок, хотя щеки ее пылали. Потом, анализируя разговор, я понял, что девочка наслушалась лишнего от родителей. И испугался. Теоретически я знал, что существуют люди, недовольные строем. Но чтобы вот так столкнуться со всем этим, да еще и в лице какой-то девчонки! Моя жизнь казалась мне прекрасной, и я не хотел, чтобы в нее входила смута, фронда, неразбериха. Все хорошее, талантливое и передовое, как мне казалось, и должно преодолевать преграды и трудности. Иначе и быть не могло! А она твердила: "Свобода не может быть дозированной!" И я не понимал, о чем она говорит. Да и понимала ли это она сама своим полудетским умишком? Скорее всего, просто повторяла слова взрослых… Предателей родины и штрейкбрехеров!
Наши встречи сошли на нет. А потом я часто вспоминал ее. А потом понял, О ЧЕМ она говорила, и почувствовал себя полным ничтожеством… Как ни странно, вспомнил я эту девушку именно после просмотра фильма "Безумие", который и сняла Елизавета Тенецкая…
И сейчас снова почему-то вспомнил ее. Скорее всего, потому, что меня охватило то же странное ощущение (но на этот раз более сильное): я НЕ ВИДЕЛ мою новую знакомую. Мне было все равно, какая она - фигура, цвет глаз, возраст, ноги, руки, волосы, - важно, что она была. Мой приятель по комнате уверял, что она - "супер". Но даже если бы это в глазах других было и не так, мне было бы все равно. Она существовала, как облако, в котором я и побрел, спотыкаясь, падая, ничего не видя ни перед, ни под собой…
4
Потом мы часто виделись то в столовой, то в кинозале, то у бассейна. Она приветливо кивала мне головой и проходила мимо. Словом, дней пять из моего сценария можно спокойно выбросить. Я искал случая. И вот увидел ее имя в списке инструктора, набиравшего группу для похода в горы. Я сбегал за деньгами - двухдневный маршрут стоил что-то около пятнадцати целковых - и подошел к нему.
- Вы опоздали, - категорично сказал мне дядька в мятых спортивных штанах. - Группа уже набрана.
- Ну, какая вам разница, что вы, не можете взять еще одного человека?!
- По инструкции положено двенадцать! - отрезал тот. - Пойдете в следующий раз. Долго думали!
- Что за дурацкая инструкция? - возмутился я, - Вам что, не хочется заработать?
- Ха! Это тебе не частная лавочка, я здесь на государственной службе. Двенадцать - цифра, утвержденная там… - Он ткнул пальцем в небо.
- Богом, что ли? - попытался пошутить я.
- Не юродствуйте, молодой человек. Зачем мне отвечать за большее количество туристов? Вот если бы группа не набралась - тогда пожалуйста! А мне лишняя морока ни к чему, я за вас одного премиальных не получу!
Тогда я смотался в коттедж и к своим пятнадцати принес еще двадцатку и протянул ему:
- Так сойдет?
Мужичок оживился, деловито достал список и со значительным видом вписал в него мою фамилию.
- Сбор завтра в шесть часов утра у столовой! Смотрите, не опаздывайте! - строго сказал он.
…Утро было прохладным, с привкусом подступающей осени, который особенно остро чувствуется в ранние часы. Я побрился, надел новую футболку и чистый свитер, потер щеки одеколоном "Шанс" и сунул в рюкзак бутылку красного вина, купленную накануне. На что я надеялся? Не знаю. Может, вечером, когда мы разобьем палатки, мне удастся увести ее в лес?…
Еще я запихал в карманы брюк все деньги, которые у меня были, несколько коробок со спичками, перочинный нож, блокнот и даже маленькую "огоньковскую" брошюрку со стихами Сельвинского.
Я пришел раньше всех, и мне предстояло полчаса мучиться вопросом: придет ли она? Ведь ее действия были непредсказуемы. Нас было уже двенадцать, и инструктор нервно поглядывал на часы, когда в конце аллеи появилась она.
- Наша звезда в своем репертуаре! - съязвил кто-то.
В группе, кроме меня и нее, было две семейные пары с детьми подросткового возраста, общей численностью в семь человек, две дамы бальзаковского возраста, шумевшие по утрам в столовой, и молодящийся режиссер с дочкой. Скука смертная! Но я понял, что у меня нет конкурентов, а у нее - выбора. Поэтому, как только она приблизилась, запросто взял у нее из рук небольшой холщовый мешок с тисненым изображением ковбоя, гарцующего на лошади, - тогда такие как раз входили в моду и назывались "побирушка".
- Вот что, товарищи, - обратился к нам инструктор. - Поведу вас кратчайшим путем: чтобы не обходить весь пансионат, пройдем через аллею - там в заборе есть дыра. Это, конечно, непорядок, но зачем тратить время?
Мы с Лизой переглянулись. Она улыбнулась.
Мы шли уже знакомой мне дорогой через луг к подножию горы.
- Не знаю, зачем мне все это нужно… - словно продолжая разговор, сказала она. - Не люблю коллективных мероприятий. Но здесь так скучно…
- Ты же сама отказалась развлечься. Я тебя приглашал, - ответил я, напрочь забыв, переходили ли мы на "ты".
Она посмотрела на меня странным взглядом.
- …и мы бы говорили о кино?
И вдруг я понял, как с ней нужно разговаривать. Я понял, но не мог вымолвить ни слова, как иностранец, который только начинает постигать новый язык.
- Мы могли бы просто молчать… - сказал я.
Когда группа стала подниматься в горы, разговорчики в нашем нестройном ряду поутихли, женщины пыхтели, мужчины, как истинные кавалеры, забрали у них поклажу. Мы все поскидывали свитера. Солнце начинало прогревать влажный лес, из него медленно уходила ночь. Мы прошли то место, где Лиза меня покинула, и я снова ощутил тревогу. Я понимал, что она может развернуться и уйти в любую минуту. Но потом было уже поздно - мы забрались слишком далеко и вышли на местность, которая имела совершенно непереводимое название "полонина" - горное пастбище. По краям зеленого, с оранжевыми подпалинами, луга еще стояли дикие черешни с не склеванными птицами мелкими красными ягодами. Мы отстали. Я наклонил ветку, и мы одновременно поймали губами несколько ягод… (Я уже любил ее. Я боялся взглянуть на нее лишний раз - у меня начиналась резь в глазах и более того - моментально взмокала сорочка.)
- А ну их к черту, - вдруг сказала Лиза, глядя на удаляющуюся группу. - Идем, как пионеры, а вокруг такая красота…
Лучшего трудно было и представить.
- Давай спрячемся, пока они отойдут подальше! - предложил я.
Она задумалась:
- Наверное, испоганим им весь праздник. Ведь будут искать.
- Тогда можно потеряться невзначай, не специально…
- Ага. А наутро в местной газете появится заметка "Случай в горах". Кстати, ты ведь уже студент, тебя могут исключить. Это мне терять нечего. Фильмы мне уже смывали…
- Как это? - удивился я.
- Очень просто: берут пленку и окунают в химический раствор. Чтобы даже духу не было.
- И "Безумие" смыли?
- Конечно, - недобро улыбнулась она. - Разве могло быть иначе… Это как принудительный аборт на восьмом месяце.
Она вытащила из пачки сигарету, медленно выпустила струйку дыма и посмотрела на меня слегка прищуренными глазами:
- А ты красивый. Тебе когда-нибудь говорили об этом?
Прежде чем что-то ответить, я преодолел не менее десятка эмоций, а главное, навалившуюся в один миг глухоту (сердце стучало прямо в ушах!).
- Не помню… - как можно равнодушнее ответил я.
- Ладно, пойдем! - скомандовала она. - А то и правда потеряемся.
Но мы все-таки потерялись! Пройдя пастбище, не могли сообразить, в какую сторону подалась группа. Сердце мое ликовало. Для виду мне пришлось побегать и покричать, но никто не ответил.
- Теперь это выглядит натурально? - спросил я.
- Более чем. Может, вернуться?
- Ну уж нет! Думаю, к вечеру мы их найдем по костру.
Потом мы шли, то поднимаясь в гору, то спускаясь в долину, останавливались, молчали, любуясь природой, валялись в высокой траве и пили воду из горного ручья. Вечер свалился незаметно, как камень. Мы как раз подходили к очередному пригорку, покрытому густой растительностью. Пришлось снова покричать в поисках туристического лагеря (несмотря на подступающую ночь, найти его мне не хотелось!).
- Что ж, - сказала Лиза, - придется развести огонь и переждать тут до утра. Может быть, они найдут нас на обратном пути.
- Тебе страшно? - заволновался я.
- Мне? - Она рассмеялась. - Все страшное, кажется, со мной уже было. А теперь начинается только… прекрасное. Разве здесь не здорово?!
Лес в наплывающих сумерках, казалось, захлестывал нас синей густой волной, мы уже стояли в ней по горло. А потом его влажные запахи и таинственные звуки, которых утром и днем не было слышно, окутали нас с головой.
Я собрал сухие ветки и порадовался, что захватил несколько коробок со спичками. Роясь в рюкзаке, обнаружил и бутылку вина, о которой совершенно забыл.
- Мы спасены! - сказал я, как только костер разгорелся, а мне удалось протолкнуть пробку внутрь бутылки.
Мы нагребли целую гору сухой травы и уселись на нее перед костром.
- Только я не взял стаканов… - сказал я.
- Значит, придется узнать твои мысли, - улыбнулась она. - Знаешь, ведь если люди пьют из одной емкости - могут угадать мысли друг друга.