Через пару часов я даже устал играть, а она все не унималась, пока не научилась забивать шары в лузу. И я предложил ей поужинать. Время подбиралось к пяти вечера. Я знал, что в этом ресторане готовят потрясающий стейк по-ирландски, и заказал две порции мяса с овощами. Ни мне, ни, по-моему, ей не была странна такая ситуация. Все было так, будто мы знакомы очень давно. Она совершенно не кокетничала, вела себя ровно, по-дружески. А когда принесли стейк, активно взялась за нож и вилку. Мне было приятно смотреть, как она ест - с аппетитом, с блаженным выражением на лице. Мы пили вино. Я вдруг подумал, что мы так и не познакомились, не назвали своих имен, и это обстоятельство казалось мне забавным. В конце концов, какая разница? Прекрасный вечер, мягкий свет зеленых ламп, чудесная безымянная девушка напротив… Я частенько бывал в подобных ситуациях. Я узнал, что она заканчивает полиграфический институт, любит рисовать, умеет делать батик. Она говорила много и охотно. И все больше нравилась мне. Вопрос о ее визави я решил отложить на потом, сейчас это было бы не к месту и не ко времени.
Потом я проводил ее домой. А у подъезда случилось самое странное. Она сама потянулась ко мне и поцеловала в щеку.
- Спасибо. Мне было очень хорошо. Когда у меня под ногами зазвенели твои ключи, я подумала - только ты, пожалуйста, поверь, я ведь, учти, никогда не вру, - что это звон небесный! - Она немного помолчала, а потом решительно произнесла совершенно неожиданное: - Если бы ты на мне женился, я бы почувствовала себя самым счастливым человеком на свете.
Странно, но эти простые слова навели меня на мысль: а почему бы и нет? Чего я жду от жизни? Для чего работаю, сочиняю всю эту телемуть? Кому я нужен и кто нужен мне? И, в конце концов, если этому всему когда-нибудь суждено закончиться, весело ли мне будет смотреть на одинокие стены своего дома в этот торжественный момент? И еще: ни одна из женщин не говорила со мной так, все ждали инициативы от меня, капризничали, кокетничали, требовали, иногда - угрожали. Тоска…
- Ты не думай, я не такая уж идиотка, - продолжала она. - Я просто ЗНАЮ, что так должно быть. А откуда я это знаю - не знаю… - Она улыбнулась. - Со мной такое бывает. Вот, к примеру, я знаю, что у тебя с собой - две зажигалки и… - Она задумалась, внимательно глядя мне в глаза. - И носовой платок - вчерашний, с крошками табака…
Я, как заговоренный, порылся в карманах. Одна фирменная зажигалка была в джинсах, это я знал точно. Из внутреннего же кармана пиджака извлек еще одну - старую-престарую, с отломанным пластмассовым ушком. О платке нечего было и говорить. Все было так, как она сказала.
- Вот видишь! - обрадовалась она.
- Деваться некуда, - засмеялся я. - Как честному человеку - придется жениться!
- А ты - честный человек?
- Откровенно говоря, не знаю…
Она была странной. Я даже испугался за ее будущее: неужели она так пряма и проста со всеми подряд? Она совершенно не поддерживала мой игривый тон, не воспринимала и не выказывала никаких нюансов флирта или легкомыслия. Я такое встречал впервые. Очевидно, не зря она была с Лизой…
- Значит, честный. - Она поковыряла носком кроссовки асфальт, как это делают дети. - Ну все, спасибо, я пошла!
Но не мог же я отпустить ее просто так! Ветер безумства, который давно не тревожил меня, вдруг ударил в голову:
- Нет уж! Стоп! У тебя еще есть время?
- Конечно!!!
- Тогда - поехали!
Я снова схватил ее за руку, мы выскочили на шоссе и поймали машину. Она ни о чем меня не спрашивала.
Что было потом, помню, как сон. Мы поехали к одному старому художнику, моему давнему приятелю, у которого на крыше пили шампанское, водку и ситро "Буратино". Затем все вместе отправились в еще одну мастерскую и попали (что, впрочем, не удивительно - гуляли тут всегда и подолгу) на грандиозную постсовковую пьянку. Моя потрясающая (другого слова я не мог подобрать!) "Царевна-лягушка" произвела фурор среди старых акул пера и кисти. Мы пели, пили, а под утро стреляли в сереющее небо из духового ружья, пока возмущенные соседи не вызвали милицию. Пришлось потрясти своим удостоверением и быстренько раствориться в молочно-розовом рассвете.
- Ты не устала? - спросил я ее по дороге домой.
- Конечно нет! - Она была свежа, как и днем, когда я впервые увидел ее.
- И все это безобразие тебе понравилось?
- Конечно да!
Я пожал ей руку:
- Тогда я действительно женюсь на тебе!
Мы вышли у ее дома.
- Когда? - серьезно спросила она.
- Завтра подадим заявление! - выпалил я.
- Тогда до завтра?
- До завтра!
Она уже была на пороге подъезда, когда до меня дошло, что я не знаю имени своей "невесты".
- Как тебя зовут? - крикнул ей вслед.
Она обернулась.
- Лика.
- Анжелика? - не понял я.
- Ни в коем случае! Просто - Лика. И никак больше!
Елизавета Тенецкая
1
…В последнее время ей все чаще приходила на ум песня Высоцкого: "Нет, ребята, все не так! Все не так, ребята…" Почему не так, когда вот они - счастье, признание, исполнение желаний, дом, семья? Она дождалась. Вот едет в черном "оппеле" в трехкомнатную квартиру в центре города… А когда входит в какой-нибудь зал, всегда слышит шепот за спиной - восторженный или завистливый, не имеет значения. Но ее все чаще преследует этот запах - плесени. Он исходит от флакончиков с дорогими духами, от авторских работ, висящих в квартире на стене, от подарков, присылаемых отовсюду… От себя самой. Она уже не знает, нужна ли кому-то на самом деле или все дружеские связи основаны на взаимовыгодных условиях. Она не знает, действительно ли не утратила своих способностей или же признание ее таланта - дань высокому посту ее мужа. Когда-то она решилась бросить все это, тайком уехала в Литву, скрытой камерой отсняла уникальные кадры атаки телецентра, взяла кучу интервью. Но делала это не ради славы. Там, в Таллинне, у костров, горящих на улице, она снова была по-настоящему счастлива. Потому что здесь, дома, было: "Нет, ребята, все не так…" Она боялась себе признаться, что обманулась, что ожидания оказались напрасными. И все это - завязано на ее муже, которого она считала героем. Еще страшнее было думать о том, что он вовсе не герой, что попался под горячую руку властей почти случайно. Она вспоминала, как думала о нем все эти годы ожидания, и ей становилось горько. Если он вернется, думала она, и будет лежать один, всеми забытый, брошенный, покрытый коростой посреди ледяной пустыни, - она подойдет и ляжет рядом, отдавая ему все свое тепло. Она готова была замерзнуть рядом - молча и преданно, как собака. Но этого не понадобилось. Он вернулся. Удивленно и достаточно равнодушно окинул взглядом дочку, свозил Лизу к своим родственникам, быстро, по-деловому "оформил отношения" и окунулся в политику. И, как подозревала Лиза, только потому, что иного пути у него не было - все произошло в нужный год и в нужном месте. Года три он приходил домой под утро, чаще всего от него пахло алкоголем. Вначале - дешевым, потом дорогим. Он все профессиональнее говорил о национальной идее, его речи и интервью печатались в газетах, Лиза начала замечать, что это доставляет ему удовольствие. И если на протяжении двух-трех недель о нем не было в прессе или на телевидении никакой информации, он тускнел, как копейка на дне ручья, и организовывал все новые акции протеста или поддержки. Лизу удивляло и то, что он отнюдь не ходил в оппозиционерах, а, как писали газеты, "отличался толерантностью", которую она про себя называла приспособленчеством. В юности она заслушивалась его пламенными "кухонными" речами, была уверена, что он - истинный пассионарий, а теперь ее раздражали его репетиции перед зеркалом, походы к имиджмейкеру, охранники. Ужаснее всего было и то, что она сама пользовалась всеми благами, неожиданно свалившимися на голову. Теперь, когда муж ездил за границу и мог спонсировать ее проекты, ей это стало неинтересно. И она постоянно, неосознанно делала то, что нельзя. Например, сидела на площади вместе со студентами, в то время как муж приезжал их увещевать прекратить голодовку, участвовала "не в тех" акциях и не давала интервью. Все, что вызывало эйфорию вначале, пугало ее. И она все чаще задумывалась о том, что именно теперь, когда провозглашена независимость, замолчат самые честные, самые талантливые голоса, потому что начнется повальная спекуляция святынями. Жизнь в прямом смысле распалась на две половины - черную и белую. И черная пришлась на самый лучший отрезок жизни. И максимализм этого лучшего возрастного периода, нахлебавшись чернухи, теперь оставлял на белом серенький след недоверия ко всему происходящему. Несмотря на все катаклизмы девяностых, СИСТЕМА продолжала существовать. Лиза представляла ее в виде песочных часов: перевернешь - и снова сыпется, только в обратную сторону. Все новые понятия, введенные в обиход за последнее десятилетие, тоже оказались всего лишь ухищрениями СИСТЕМЫ. Она подкормила тех, кого следовало подкормить, и подтолкнула тех, кто едва держался на ногах. А к концу века все это становилось циничнее и проще. Лиза решила плыть по воле волн. Теперь она хотела одного - обеспечить хорошее будущее своей дочке. Но Лика росла странным ребенком, словно законсервированным в себе. Ее сосредоточенность иногда пугала. В семь лет она нарисовала и повесила в своей комнате лозунг: "Люди - вы свободны!", а после того, как на одном из домашних приемов отец завел соратников в детскую и с гордостью показал эти каракули, Лика сорвала его со стены и выбросила в мусор. Она могла часами рисовать, и Лиза отдала ее в художественную школу, затем - в Институт искусств. Но ничто не вызывало у девочки особенного энтузиазма. Слава Богу, что она не подсела на наркотики и не вошла в круг "золотой молодежи". Но что ее ожидает в будущем, Лиза не представляла.
2
Новость огорошила: Лика объявила, что выходит замуж. Лиза знала, что кандидатов в женихи у дочки не было, и вдруг такая неожиданность! Причем выяснилось, что она даже не знает фамилии будущего мужа - только имя и место работы. Лизе пришлось срочно засесть за телефон. Вздохнула она с облегчением только тогда, когда из нескольких надежных источников была получена информация, что некий Денис Владимирович N. - человек обеспеченный, достойный, перспективный, к тому же - коллега, закончил тот же институт, что и она сама, а теперь успешно занимается рекламным бизнесом на популярном телеканале. Значит, не охотник ни за деньгами, ни за именем отца невесты.
- Ты хоть знаешь, что так не делается? - спросила Лиза.
- Когда ты его увидишь, ты все поймешь! - шепотом сказала Лика. - Ты не можешь не понять… Я знала, что ОН будет именно таким!
- Когда же мы его увидим?
- Не знаю. Сама об этом думаю. Но мне кажется, что он не захочет сразу же идти на смотрины. Он серьезный и взрослый. Я бы вообще просто ушла к нему и все!
- Так мы тебе надоели?
- Нет, но я не хочу никаких свадеб. Мне это не важно. Я даже не думала, что так может быть: раз - и все круто меняется! Мне не важно, где и как мы будем жить. Я готова уехать с ним куда угодно - в любую глушь.
- Я уверена, что в глушь он тебя не повезет, - улыбнулась Лиза. - Но показать его папе ты все же должна.
- Он ему не понравится…
- Почему ты так думаешь?
- Он совсем другой. Он - "барабанщик"…
- То есть? Он что - еще и играет в ансамбле?
- Нет, "барабанщик" - это значит, что ему все по барабану… Он так сам сказал.
- Сомневаюсь. Мне говорили, что он достаточно деловой человек…
- Ненавижу это слово! Понимаешь, можно работать и даже чего-то достичь и при этом оставаться "барабанщиком"…
- Нет, не понимаю. Значит, и ты ему - "по барабану"?
- Пока, может быть, и да, - спокойно сказала Лика. - Но это только пока. Я знаю, он будет меня любить. Долго-долго. Вот увидишь…
- Дай Бог!.. Посмотрим…
Знакомство произошло в тот же вечер. Утром было подано заявление в загс, а после работы Лика позвонила, что ведет новоиспеченного жениха домой.
3
Муж, как всегда, задерживался. Лиза перезванивала ему на мобильный телефон и слышала одно и то же: "Еще десять минут, и я выезжаю!" Принимать гостя пришлось одной. Он вошел вслед за Ликой, и Лиза окинула его строгим придирчивым взглядом. Ее волновало несколько важных вопросов: не наркоман ли, не "голубой" ли (что на телевидении встречалось часто) и не бабник ли? С первого же взгляда она поняла - ничего подобного, такой вполне мог понравиться дочери. Он был высоким, широким в плечах, но не крупным, скорее - поджарым, каким-то подобранным внутрь, и лицо было таким же "поджарым" - с неглубокими складками, тянущимися вдоль скул, что придавало ему вид моряка, недавно сошедшего на берег. Светлые, будто бы выгоревшие волосы были собраны на затылке в тугой "хвостик", модная "трехдневная" щетина на подбородке была темной. Джинсы, свитер… Все просто. Лизу кольнуло неприятное, даже несколько брезгливое ощущение того, что этот чужой человек будет прикасаться к Лике.
- Это Денис, - сказала дочь, помогая гостю повесить куртку.
Лиза улыбнулась официальной улыбкой и протянула руку, на ее пальце в полумраке прихожей, как вспышка фотоаппарата, сверкнуло кольцо. Он слегка пожал протянутую ладонь. Его движения были неуверенными. Бесспорно, он был из тех, кто, так же как и она, оказался в СИСТЕМЕ по случайности, но начал успешно функционировать. Ну и ладно!
В гостиной у Лизы был приготовлен стол. Правда, по настоянию Лики, он был сервирован достаточно скромно: бутылка французского коньяка из отцовских запасов, мартини и блюдо с виноградом. Разговор не клеился. Раньше Лизу это мучило бы, но только не теперь. Она не хотела походить на мамашу-квочку, допытывающую будущего зятя о его доходах, прошлой жизни и наличии квартиры. Лиза приглушила свет, оставив гореть только несколько бра по углам комнаты, - при таком уютном полумраке она чувствовала себя увереннее, - и пока гость под Ликиным руководством разливал напитки, закурила, придвинув к себе большую хрустальную пепельницу, и откинулась на высокую кожаную спинку кресла.
- Ну вот, - засмеялась Лика. - Теперь берегись! Когда к нам приходят гости и мама вот так садится - это значит, что "рентген заработал"… Мама у меня - колдунья.
- Ну что ты такое говоришь! Ну, давайте выпьем за знакомство… - Лиза взяла протянутый Денисом бокал…
Они посидели совсем недолго. Потом Лика пошла проводить гостя до лифта.