- Выпьете со мной чаю, миссис Бити? Обычно в это время мой помощник готовит мне чай, только сейчас его нет, я послал его доставить заказ.
- С удовольствием выпью, Эдвин. Только я не хочу тебе мешать. Давай я сама приготовлю. Где у тебя все?
- Видите ли… Обычно я пью чай прямо здесь, миссис Бити, но лучше пойдемте наверх… Здесь не больно-то чисто.
- Нет, нет, нет! Раз уж у тебя так заведено, давай пить здесь. Я еще никогда не пила чай в гараже. Ага! Это газовая плитка? А где кран?
Взяв чайник, Эгнис наклонилась над краном, который торчал из земли приблизительно на два фута, - струя из него била с такой силой, что насквозь промочила ей туфли. Рядом с плиткой стояли две коричневые эмалированные кружки, сахар в банке из-под варенья и полбутылки молока; чай был в чайнице, которую она сама подарила когда-то Эдвину в Кроссбридже на новоселье.
- Так как же ты живешь, Эдвин?
- Да неплохо! Задергивают меня иногда, но, в общем, ничего.
- Говорят, ты процветаешь.
- Говорить-то все можно. Но вам я скажу, миссис Бити, дела у меня и правда идут хорошо. То есть настолько, что я подумываю даже взять еще помощника.
- Но это же замечательно, Эдвин. По-моему, это просто великолепно. Значит, хорошо идут твои дела.
- Мне нужно разворачивать дело быстро, иначе я здесь прогорю. Тут есть один большой гараж, ну и всякая мелюзга тоже берется за сварку - а находятся они все в центре. У меня же единственный специализированный гараж. Мне повезло, что я сумел сохранить своих прежних клиентов - во всяком случае, кое-кого из них. Спасибо! - Он взял протянутую ему чашку и продолжал говорить с Эгнис о своих делах так, как он никогда ни с кем другим не говорил, радуясь представившейся возможности. - Видите ли, было бы надежнее создавать дело не спеша… но если я буду двигаться не спеша, то так и застряну здесь навсегда безо всяких перспектив. Я работаю, себя не жалея… по шестнадцать часов в день, иногда разве по четырнадцать, без выходных, и я стараюсь доставить заказ по крайней мере за два дня до срока. Я представляю клиенту более скромную смету, чем он получил бы где бы то ни было, и выписываю счет на сумму ниже сметной, а затем посылаю ему карточку - я заказал себе карточки с адресом и так далее - с извещением, что "заказ выполнен". Понимаете? Он этого не ждет и, вполне возможно, знакомым расскажет - мне в награду. То же самое и с ценами. Я беру много меньше, чем, по моим сведениям, другие гаражи, и если могу, то еще урезываю цену. Но только в том случае, если могу скостить достаточно большую сумму, чтобы он заметил. Тогда он опять-таки об этом расскажет. Но долго так продолжаться не может, потому что эта урезка цен в конце концов сработает против тебя: люди на всегда любят дешевку - разве что на мелких починках; к тому же труд мой идет за гроши. Парню, который у меня работает, я плачу меньше некуда - как ученику, и мне с ним повезло, он все на лету хватает. А теперь мне надо такого, который бы только что кончил техническое училище и хотел бы попытать счастья. Ну вот, я б тогда передал ему часть заказов, чтобы он работал у меня на процентах. Это было б для него хорошим началом. Работы в нашем деле хоть отбавляй, главное, побольше ее нахватать вначале - сделать себе имя, пока накладные расходы не так велики, а уж потом одно за другим само потянется. Ближайшие полгода все решат.
- Если бы у нас была машина, мы бы ее прямиком к тебе отправили.
- Я слыхал, как вы за меня агитируете. - Эдвин улыбнулся. - Артур Картер заезжал на прошлой неделе, так он мне рассказывал: "Эгнис всех посылает к тебе - если у кого шина спустила, так и то говорит, нужно к Эдвину, чтобы он ее накачал". Спасибо вам за это. Но ведь вы всегда за меня будете, что бы ни случилось, а, миссис Бити?
Эгнис смутилась, когда он спросил ее так в лоб.
- Ну, это вовсе не значит, что ты можешь делать все, что тебе вздумается. Если ты начнешь бегать по улицам и пугать народ своей горелкой, я тебе не заступница. Нет!
- Но я знаю, что почти во всех других случаях вы будете за меня. Если бы вы знали, как я рад, что вы зашли ко мне, миссис Бити. Я все время вас поджидал, но знал, что после случая с Дженис вам будет не до того. Как она сейчас, правда ничего? - Ему хотелось, чтобы она подтвердила это еще раз.
- Да, Эдвин. Ей, конечно, тяжело, но от этого никуда не денешься. Себя винит во всем. Ну а Ричард говорит, что это просто несчастный случай. Она что-то разрезвилась, прыгнула со стула, да неудачно. Но это ее совсем сразило.
- А как Паула, как Уиф… и миссис Джексон. А Билли Менн?
Она с удовольствием пересказывала ему деревенские новости, заключая из интереса, с каким он слушал ее, что, в сущности, он не изменился, а это в ее представлении было самое важное. Если про кого-то говорили: "Он переменился" или "Она сильно изменилась", за этими словами почти всегда скрывалось известное недоверие, редко-редко когда они сопровождались похвалой или восторженным отзывом; обычно после них ставилась точка, которая отнюдь точкой не была - скорее многоточием, многозначительным и наводящим на мысли, причем далеко не утешительные. Но Эдвин в сущности своей не изменился.
Эгнис хотела убрать его комнаты наверху - у нее с собой были и щетка, и мастика для мебели, и хозяйственное мыло, - но намеки он пропускал мимо ушей, а когда она заявила об этом прямо, он отговорился, сказав, что предпочитает то недолгое время, что она пробудет у него, провести за разговором, к тому же он никому не хотел показывать свою квартиру: вещи как были свалены в кучу в день приезда, так и лежали, кровать почти всегда оставалась незастеленной, посуда немытой - это в Кроссбридже он был так педантичен и щепетилен, здесь же он не мог тратить силы на поддержание порядка.
Ему не хотелось отпускать Эгнис. И хотя пока она сидела у него, он все время думал о том, что ему еще надо сделать сегодня, и мысленно перестраивал порядок работы после ее ухода, все равно ему не хотелось, чтобы она уходила. Он будто стремился получить всю до капельки ту дружескую поддержку, которую она могла дать ему, не только для того, чтобы залечить тоску прошлых месяцев, но чтобы отложить немного про запас против одиночества, маячившего впереди.
Когда ей пришло время уходить, он настоял на том, чтобы довезти ее до автобусной станции. Помощник уже вернулся, и его свободно можно было оставить в гараже одного на несколько минут - да что там минут, часов и даже дней, если только он будет строго исполнять все, чему его учили, и Эдвин с улыбкой выслушал возражения Эгнис. Про себя он знал, что и не то рад был бы сделать для нее.
Они доехали до автобусной станции.
- А твоя мать, - спросила осторожно Эгнис, - у нее все хорошо?
- Да.
- Слава богу. Ну что ж, Эдвин, мне пора - как бы не пропустить этот автобус. А то Уиф без обеда останется. Уйдет в свою сараюшку, и все. Без меня он и за стол не сядет.
- Это уж точно. - Он перегнулся через нее и открыл дверцу. - Вы не… вы скажете Дженис, что я ей привет шлю?
- Скажу.
- Спасибо!
Он смотрел, как она медленно идет к остановке, тяжелые сумки оттягивают руки, походка медлительная, но грациозная; все в ней, думал он, особенное, даже пальто, старенькое-старенькое, и лицо - более обычного усталое - сохраняет изящество черт, словно на долю его обладательницы выпала беззаботная, легкая жизнь. Эх, была бы она его матерью!
Он поехал назад, и в тот момент, как он повернулся к Эгнис спиной, в нем поднялась злоба против собственной матери. Будьте покойны, она пожаловала сюда вслед за ним - явилась однажды в восемь часов вечера с полным грузовиком скарба, - и он был вынужден впустить ее к себе, а затем вынужден был дать ей денег, чтобы она убралась. Он хорошо знал ее комнату в порту, ему приходилось бывать там регулярно и платить ей, как когда-то в Кроссбридже, чтобы она держалась подальше от него. Он задыхался от возмущения, когда думал об этом. Теперь он уже не испытывал чувства долга, которое могло хоть немного подсластить пилюлю. Он просто откупался от нее, чтобы она не устраивала скандалов. Его душила злоба оттого, что она не задумываясь воспользовалась его теперешним положением, сообразила, что напортить ему сейчас проще простого, и заставила нарушить обещание никогда больше не давать ей ни пенни, - оттого, что она одержала верх. Но делать было нечего, оставалось только выжидать. Случилось так, что в первый - и последний - раз она притащилась в гости именно в тот день, когда к нему неожиданно зашла дочь его прежнего хозяина. Мать явилась страшная и грязная, вдребезги пьяная, била себя в грудь, жаловалась на то, что подыхает от скуки в этом городишке, где ее заперли благодаря проискам собственного сына, которому нужна бесплатная прислуга, что он требует, чтобы она его обслуживала, но не на таковскую напал. Недоумевающая гостья в панике бежала.
Дженис не убежала бы, думал он. Дженис посмеялась бы или по крайней мере нашла бы, что ответить. Он думал о Дженис очень часто, считал, что это в порядке вещей, даже не замечал, что мысли его неотступно заняты ею, - думал и думал, вроде как о деле, - но сейчас приход Эгнис взбаламутил ему душу с мучительной силой, и, тормозя машину на пыльной вершине холма, увенчанного его гаражом-развалюхой, он даже застонал, представив, что́ потерял.
Эгнис догадалась, что любовь Эдвина к Дженис ничуть не остыла, и повздыхала об этом в автобусе по дороге в Кроссбридж. Хотя что уж тут грустить, думала она. Ричард - хороший человек, и Дженис выбрала его. Только б это не с отчаяния - уж очень ясно было написано это отчаяние на лице дочери, когда она объявила им о своем решении. Но так или иначе, выбор был сделан.
Добравшись до дому, Эгнис узнала, что Дженис хотела накормить отца обедом, но Уиф, как она и ожидала, отказался. Она порадовалась - всегда бывает приятно узнать, что предположение твое оправдалось… Ричард вернулся из школы и зашел поздороваться; он принес с собой Паулу и, казалось, совсем не торопился домой - однако, поймав себя на том, что нарочно мешкает, тотчас же поднялся и пошел к себе.
Паулу уложили спать после того, как она вдоволь наплескалась и навизжалась в ванночке, умудрилась соскользнуть с материнских колен на пол, пока ее одевали ко сну, вся извертелась на руках у Дженис, когда та наконец понесла ее наверх в кроватку, - она покидала день с той же неохотой, с какой сам дневной свет покидал его в этот летний вечер.
Ричард с женой поужинали молча и приготовились коротать медленные часы, оставшиеся до сна. Приготовились прочно погрузиться в молчание, которое установилось между ними после "несчастного случая" и лишь иногда нарушалось припадками раскаяния, скрашивалось попыткой объясниться, поговорить в дружелюбном тоне. Теперь, когда не существовало больше причины, почему бы Пауле не занимать главного места в ее жизни, Дженис обнаружила, что ее дневной распорядок почти полностью подчинен аппетиту девочки, и это приводило ее в ужас.
Ричард взял книгу и уставился в стену. За окном было еще светло и тепло, тихо и спокойно - они могли бы пойти прогуляться, поудить рыбу, могли бы даже успеть взять лодку на одном из озер, могли поработать в саду, как Уиф и миссис Джексон, но они сидели, делая вид, что читают, и каждый знал, что другой притворяется, сидели, избегая вопросов, которые могли бы оборвать молчание, страшась возможной ссоры.
Больше всего он боялся, как бы Дженис не впала в такой мрак, откуда ее не дозовешься. Оба прекрасно знали, что потеря ребенка не была несчастным случаем, но, в то время как Ричард старался поглубже спрятать мысли об испытанном потрясении, потому что на нем лежала забота о ней, Дженис носилась со своими, словно нарочно себя растравляла.
Итак, он был женат, у него была дочь - не его, но любимая, любимая жена, родители жены, которых он любил; жил он в местечке, которое полюбил. Однако слово "любовь" стало для него пустым звуком. В душе его оставался только страх. Он излечился от постоянного копанья в себе, но непрекращающаяся борьба с Дженис грозила вернуть его в прежнее состояние. Он боялся этого.
- Если хочешь, можно сходить выпить чего-нибудь, - предложил он.
- Нет. Спасибо, нет. Не хочу я туда больше.
- Можно сходить в другой трактир.
- Нет.
- Что-нибудь случилось? - помолчав, спросил он.
- Нет. Почему ты так думаешь?
- Мне показалось, что ты чем-то расстроена.
- Нет.
- Послушай, Дженис! Если у тебя есть, что сказать мне, давай говори. Будет лучше.
- Будет ли?
- Да, будет.
- Почему?
- А, черт возьми! Конечно, может, и не будет. Но по крайней мере я буду знать, в чем дело, вместо того чтобы постоянно теряться в догадках: согласись, это довольно унизительно. Дело не в том, могу я что-то исправить или нет. Но хоть я буду знать, в чем дело.
- В каких догадках?
- Да что с тобой, в конце концов?
- Ничего.
- Прекрасно. Описан полный круг. Только наши круги не полные, а незаполненные. И потом, я не считаю, что лучше всего разговор идет по кругу. Прямые линии куда как предпочтительнее.
- Не впадай, пожалуйста, в свое истерическое остроумие, мне это действует на нервы, - спокойно сказала Дженис. - Терпеть не могу, когда ты такой.
- Виноват!
Дженис опустила на колени книгу и прямо посмотрела на него. Помолчала. Все-таки он заслуживал объяснения.
- Я до того жадна, что это просто ужасно, - сказала она. - Ничто меня не удовлетворяет. Я так эгоистична, что ничего не делаю из страха, как бы мой поступок не повел к другим поступкам, еще более эгоистичным. И я прекрасно сознаю, что я тебе обуза. Мне это неприятно. Но я… честное слово… я не могу подавить чувство, что меня разорвет, если я не отдамся своим желаниям. Я вся состою из желаний, Ричард. А чего хочу, сама не знаю.
- Ой, знаешь. - Ричард немного успокоился, правда, рука его дрожала, пока он доставал сигарету, но это была дрожь облегчения. - Ты прекрасно знаешь, чего хочешь. И всегда хотела. Мне кажется, я имею представление о том, как сильно ты этого хочешь. Это ненасытность! - Он улыбнулся. - Ты, наверное, заразилась ею от меня.
- Что ты теперь собираешься делать? - спросила Дженис.
- Сию минуту?
- Теперь. Теперь, когда у тебя есть работа, ты женат, обосновался здесь. Что ты собираешься делать?
- Пожалуй, попробую остановиться на достигнутом. Ты хотела бы большего?
- А ты разве нет?
- Нет. В данный момент - нет. Я доволен тем, что имею.
- Ой ли?
- Брось, пожалуйста, свой многозначительный тон. Да, доволен.
- А я уверена, что тебе все это скоро надоест, Ричард, - сказала она. - Тебе и так пришлось от столького отказаться, чтобы остаться жить здесь. Думаешь, я не вижу: ты заставляешь себя часами читать, заставляешь себя гулять - никто так в горах не гуляет, люди обычно останавливаются, оглядывают окрестности, ты же будто совершаешь марш-бросок. Ты себя губишь, Ричард.
- Вовсе нет. Я меньше занимаюсь, только и всего.
- Ты ничем не занимаешься. Ты все еще придумываешь себе стиль жизни. И даже не говоришь больше об этом. Вспомни, когда ты последний раз сообщал мне свои мысли о том, "как жить лучше"?
- О господи! Во всяком случае, не так давно.
- Ты идешь на попятный?
- Вовсе нет! Просто я хочу от слов перейти к делу. Ты, по-видимому, считаешь, что этого мало. А я нет.
- Это все потому, что ты смешиваешь два понятия. Деятельность - это еще не достижение цели. Почему бы тебе просто не жить как живется… и плевать на последствия?
- Если впереди нет цели, то деятельность подменяется движением. Что ж, и плевать! В комнате можно произвести не меньше движений, чем на каком-нибудь новом континенте.
- Но ты…
- Послушай! Некто Томсон заходил вчера ко мне в школу. Он инструктор лейбористской партии - еще довольно молодой, лет тридцати с небольшим; так вот он предлагает мне вступить в партию и работать для нее. Сперва я подумал - какого черта, что это может кому-нибудь дать, сам я ненавижу лейбористскую партию, отказавшуюся от всех социалистических принципов, пожалуй, больше, чем консерваторов. Во всяком случае, на кой дьявол мне это нужно. А потом я понял, дело вовсе не в партии. Он взялся за это, потому что считает, что люди вроде него смогут принести больше пользы, чем другие.
- И ты согласился работать для поддержания никчемной организации?
- Не такая уж она никчемная. Трудно, конечно, восторгаться ею. - Он улыбнулся. - Но ты права, я собираюсь кое в чем ему помочь.
- Вот это-то я и имела в виду, когда сказала, что ты себя губишь. Ты без идеи не можешь. Кончишь тем, что преисполнишься сознанием долга, как какой-нибудь церковный староста. Есть в тебе, что ни говори, эдакая благочестивость. Почему ты не принял предложение Дэвида? Я прочла его письмо - оно ведь адресовано нам обоим. Почему ты утаил его от меня?
- Я не хочу больше этим заниматься.
- Но почему? Ведь это всего лишь Каркастер. Не намного дальше, чем твоя школа. И к тому же ты премило выглядел бы на телеэкране.
- Не хочу.
- То есть… ты хотел бы, но, по-твоему, тебе это не пристало, и потому, сверившись со своей дурацкой, ниспосланной свыше шкалой, ты убедил себя, что не хочешь… хотя знаешь в душе, что с удовольствием согласился бы.
- И вовсе не так. Ты очень смело судишь о моих чувствах. Хотел бы я иметь хотя бы половину твоей смелости.
- А я хотела бы, чтобы ты посмелее делал то, что тебе хочется.
- Неужели ты не понимаешь, что, в общем-то, все равно, что делать, пока не определишь точно, к чему у тебя лежит душа? У нас в журнале работал один человек, так он как-то весь вечер напролет рассказывал мне о том, как шагнуло вперед типографское дело с тех пор, как начали употреблять глянцевую бумагу. Большинство людей сами ошалели бы от скуки и я вместе с ними - а тут нет. Он был в восторге от своей работы, а я не был и прекрасно сознавал это. Такие люди есть везде. Они как-то умудряются добраться до самой сердцевины… о господи! Опять меня понесло!
- Продолжай!
- Нет.
- Продолжай!
- Нужно знать, на чем стоишь. Нужно иметь право сказать: "Вот на этом я стою". А лучше всего, чтобы о тебе так говорили, просто быть таким без всяких там заявлений. Но если в тебе этого нет, тогда это единственное, за что стоит бороться.
- Понимаю. - Дженис на секунду задумалась. - Но я не стоик. Я даже и не хочу быть им - а ты, по-видимому, хочешь. Я не хочу страдать ради самого страдания, я хочу делать то, что хочу, и хочу получать от этого удовольствие.
- Хочу! Хочу! Хочу! Три родника рождают реку, интересно, что породят три желания.
- Ричард, я хочу вернуться в Каркастер осенью. Пожалуйста, отпусти меня.
- Значит, вот чего ты хочешь. Все еще.
- Да! Извини меня.
- Не надо извинений.
- Но мне, правда, стыдно. Что я еще могу сказать?
На следующей же неделе она начала готовиться к отъезду. Эгнис была неприятно поражена и ругала дочь, но безрезультатно - в конце концов она смирила свой гнев и согласилась смотреть за Паулой пять дней в неделю, хотя Ричард объявил, что по вечерам будет забирать ее домой.