Глава 27
- Я обязуюсь предаваться распутству и не жалеть средств на наслаждения, - сказал Дэвид, - особенно на кратковременные. Я обязуюсь никогда не упускать случая побаловать себя и посвятить свою жизнь поискам новых значений слова "потворство". Я обязуюсь никогда не раскаиваться, кроме тех случаев, когда раскаяние может настроить меня на дальнейшие подвиги. Я верю, что человек свободен и что лучшая форма его свободы - это ублажение собственного "я". Поэтому я велю себе собрать по всем дорогам, большим и малым, все части своего ego , сирые, убогие и презренные, и пригласить их на великий брачный пир, где женихом буду я, а невестой - моя мечта, и мы выпьем за Здоровье, Процветание и Успех! - Он взглянул на Ричарда, ожидая, что тот встанет, затем поднял свой стакан и жестом гангстера из кинобоевика одним глотком осушил его.
Все четверо тесно сидели у пылающего камина, уютно устроившись коротать ночь с бутылками виски и пирожками, начиненными миндалем и изюмом, которые с гордостью выставила Дженис, к ужасу Худышки (ее настоящее имя было Фиона; войдя в комнату, она первым долгом высмотрела самое большое кресло и устроилась в нем, то выглядывая, то прячась за высокую ручку, как шкодливая марионетка), и, судя по всему, Дэвид был твердо намерен встретить Новый год словоизвержением.
Если он и обнаруживал признаки упадочнического настроения, пока плечом прокладывал себе путь к новой работе, то сейчас оно бесследно рассеялось - на месте он закрепился. "Даю себе два года…", но перемены, которые он осуществил, уже принесли Северо-западной телевизионной компании популярность, какой она раньше не знала, а самая замечательная новость - ее он сообщил шепотом по секрету еще в начале вечера: есть много шансов за то, что одна из его программ будет передаваться по центральному телевидению, впервые в истории этого района. Так что он был вполне доволен собой.
- Да, вот еще! Шутки в сторону. Я обязуюсь пройтись такой могучей метлой по чистеньким задницам всех членов Административного совета графства, что до конца года они предложат мне беспрецедентную - запомни это слово, Годвин, оно тебе пригодится в твоих политических делах, - беспрецедентную - это ведь тоже "классовое" слово, верно? Заметь, я говорю " беспрецедентную", олухи, которые считают почему-то, что образованного человека из тебя можно сделать, только если ты будешь спать в дортуарах для одних мальчиков и тебе будут забивать голову кратким курсом латинской грамматики, произносят " беспрецедэнтную" - наверное, это от зубрежки неправильных глаголов, хотя интересно знать, какой глагол не станет неправильным, дай ему только волю… да, так где это я? Ага, в администраторских задницах… да нет, пропади они пропадом! Господи, я б и сам в них пропал - есть там один, епископ, наверное, он решил, что на небе не найдешь мягкой скамейки, в общем, он занят тем, что подбивается жирком (как говорят у нас на севере), так что любо-дорого смотреть, у него уже и сейчас хватает на двоих, хотя, может, он к этому и стремится - хитрюга, старый греховодник! Да! Так я обязуюсь получить предложение… и милостиво, скромно, неохотно, как полагается по хорошему тону, соглашусь принять… беспрецедентную… и на старт… На старт! Внимание! Пошел! Все! Конец новогодних обязательств. Давай, Фиона, твоя очередь.
Фиона погрузилась в раздумье. Длинные ноги сплетались и расплетались, указывая на то, что умственная деятельность дается ей нелегко. Узкая рука с розовыми ноготками обхватила изящный подбородок, и по-детски большие карие глаза, выглядывавшие из-под дорогостоящего беспорядка ее ультрамодной прически, неотразимо затуманились.
- Мне б на обложку попасть, - сказала она.
- Тут об обязательствах идет речь, Фиона! А ты вылезаешь с каким-то дрянненьким скромным желаньицем. Возьми обязательство, как я. Ну, что-нибудь там насчет своих моральных качеств.
- Я обязуюсь… - Она помолчала для пущего эффекта; все это напоминало ей игру в "сыщика", которую она терпеть не могла. - Я обязуюсь лучше относиться к людям.
- Ох, Фиона! Ты смотри поосторожней, а то еще Ричард в тебя влюбится. И это все?
- Все.
- О, наивность юности! Иисусе сладчайший! Еще виски?
Ричард пододвинул ему свой стакан и стал смотреть, как поблескивающая коричневая струйка стекает по стеклянным стенкам. Затем он взглянул на Дженис и подмигнул ей. Она улыбнулась в ответ.
- Вас что, в постель потянуло? - воскликнул Дэвид. - Господи, а я-то думал, что после свадьбы вы угомонитесь. Надо бы вам с большим уважением относиться к нам - молодым и неженатым. А то смотреть противно! Уж если я когда-нибудь женюсь, это будет означать, что я покончил с миром вожделений. "Пока нас не разлучит смерть", сказал бы я, подразумевая: "Пока нас не соединит смерть, моя цыпка". Ну, выпили! До дна! - Это относилось к Фионе, которая моргнула, глядя, как виски снова льется в ее стакан.
- Знаете, - начал Дэвид, хотя, собственно, он и не останавливался. - Ричарду, - он обратился к Дженис, - надо было принять работу, которую я ему предлагаю. Не вести обычную программу - для этого нужен человек с лицом, внушающим доверие, и, можете себе представить, один такой у нас есть, - Ричард мне был бы нужен на роль главного комментатора и ведущего для серии модных передач, которые я задумал. Когда он принарядится, он как раз то, что надо. Положительный, с "открытым лицом" и не выраженной классовой принадлежностью. Он нагловат, наш Ричард, то есть нагловат в телевизионном смысле, так сказать, это наглость, приведенная к общему знаменателю. Имейте, однако, в виду, что его пришлось бы подержать сперва несколько дней в темной комнате, чтобы он утратил свой цветущий вид. Загар разрешается - желательно в январе, тогда все поймут, что вы из тех, кто любит побегать на лыжах, но предпочитает никому не тыкать это в нос, - но нельзя же появляться на экране, пыша деревенским здоровьем. Нет, право, мне ведь до сих пор нужен человек. Соглашайся!
- Нет! Не будь таким настырным, Дэвид.
- Ну вот, полюбуйтесь. - Дэвид повернулся к Дженис, красноречиво разводя руками. - Я предоставляю этому юноше шанс, который выпадает раз в жизни, - стать героем голубого экрана в районах столь отдаленных, как Дамфрис и Барроу, где его останавливали бы на улицах домохозяйки с корзинками и ребятишки с липкими ручонками и приставали бы с просьбой поставить автограф на мешочке из-под конфет, и принимали бы бесплатные билеты на свою любимую телевизионную передачу, где его лапали бы хорошенькие девчонки в синих робах - все для пользы дела, и приглашали бы на обеды с цветом камберлендского общества - для поддержания контакта, и от всего этого, даже не почесавшись, он трижды отказался.
- Не про меня… - Ричард пьяно замотал головой. - Лучше я буду учить детей.
- А сам ведь терпеть не может, - беспечно сказала Дженис.
- А-га! Мне показалось твое молчание несколько подозрительным. Значит, опять добровольно наложил на себя епитимью?
- Мне, правда, кое-что в этом нравится - Дженис не права.
- Преподавание не для тебя, - заявил Дэвид. - Лично я не имею ничего против этого - если не считать детей, зарплаты и самой работы, но ведь есть сотни людей, которые хотят быть учителями.
- Я один из них. Я бы выпил еще немного виски, если у тебя хватит сил на минутку расстаться с бутылкой.
Фиона вскоре уснула, и, вместо того, чтобы разбудить ее и отправить в постель, Давид повернул ее кресло так, чтобы на нее попадало больше тепла, а им троим не мозолила бы глаза ее красота, даже во сне поданная со вкусом. Дэвид настроился пить всю эту ночь напролет. Он не скрывал своего намерения, напротив, давал понять о нем с каким-то злорадством.
- Пойду заварю еще кофе, - сказала Дженис.
Ее веселое возбуждение совсем прошло. Хотя в Каркастере, когда они бывали вдвоем, общество Дэвида всегда доставляло ей удовольствие, сейчас ее раздражал его язвительный тон и упорство, с каким он приставал к Ричарду, который, на ее взгляд, был слишком кроток в своих возражениях. Она прислушалась - Дэвид и не думал униматься.
- …Нет, так оно и есть. Во всех американских колледжах введены, как они у них называются, "классы сценического воспроизведения". Я читал об одном таком классе, где было предложено "воспроизвести" то, что происходит в брачную ночь. Все как есть. И один студент сказал: "Некоторые девчонки действительно себя показали". Безумие какое-то! Но приходится шагать в ногу.
Ей захотелось назад, в свою квартирку в Каркастере. При воспоминании о ней ее обуял на мгновение панический страх. А вдруг кто-нибудь залез туда в ее отсутствие (она не хотела никому сдавать ее на время каникул, предпочитая переплачивать, лишь бы кто-то посторонний не пользовался ее приютом). Ей захотелось поскорее вернуться: убедиться, что все в порядке. На следующее же утро. Сию же минуту.
- …Раньше все писали Христа, а теперь никто не пишет, - говорил Дэвид, - только и всего. Помнишь, как мы снимали короткометражку о Сотби и как раз угодили в тот день, перед самым концом сезона, когда они продавали целыми акрами полотна девятнадцатого века - "все ручной работы", как выразился, помнишь, тот тип, - целые полки мертвых спасителей: сходящих на землю, возносящихся на небо, всюду, куда ни повернись. Теперь такого больше нигде нет. "Вперед, христовы трупики"… Кончено!
Слова, из которых состоял этот возбужденный разговор, никак не вязались с тем, что представляло смысл для нее. Говорить люди умеют. О чем это она? Да, говорить люди умеют, но речи их скорее сбивают с толку, чем что-то объясняют. Мысли ее путались, она понимала, что они говорят, но каким-то образом изреченные слова сводили на нет все, о чем бы ни говорилось. Люди гораздо реальнее своих слов, но им этого мало; с нее же вполне достаточно тишины. Она не торопилась с кофе, опасаясь, что тишина, которой она окружила себя, будет грубо нарушена, а она так устала.
- …Нет, на сегодняшний день носителем строгой морали является рабочий класс, - это опять-таки говорил Дэвид, - средние слои общества так терпимы - за исключением, конечно, прослойки из оголтелых баб, которые задались целью привить всем гормоны богоданных генов призрака старой Англии, так что сейчас уже нет клочка земля, который не разворошили бы в поисках ископаемых останков. Что я хочу сказать; если какой-нибудь паренек из рабочей среды еще немного обеспокоится, обрюхатив девку, то уж…
- Бога ради, - прервал его Ричард, - на такой терминологии далеко не уедешь. Не прикидывайся, что мы с тобой можем сказать что-нибудь умное насчет классов, да еще под утро.
- Нет, ты от этого так не отмахивайся, - сказал Дэвид.
- Да он ни от чего и не отмахивается, - сказала Дженис, решив, что пора ей вернуться, иначе продолжительность ее отсутствия обязательно вызовет комментарии, чего она меньше всего хотела. - Он рассказывал вам про свою Комнату отдыха для пенсионеров?
- Нет. Но я об этом слышал. "Достойный подражания пример для всего графства" - написала по этому поводу "Мэрипорт ивнинг стар".
Дженис, войдя в комнату - но желая выйти оттуда как можно скорее, - поставила на стол поднос и в меру небрежным тоном заявила, что хочет пойти наверх почитать. И ушла. В спальне, сидя на постели и обхватив колени, закутанные белой простыней, она закурила и, уставившись в золотистые шторы, стала считать дни, остающиеся до возвращения в колледж.
- …Все это я знаю, - сонно выпихивая слова, говорил Ричард, с трудом подавляя желание последовать за Дженис. - Но это выше моего понимания. Все та же жвачка. Как можно что-то делать для людей, если не имеешь ни малейшего представления о конечной цели твоих усилий? Я как-то участвовал в демонстрации - один-единственный раз, и, конечно, на полпути отстал и дальше Слау не пошел, вполне удовлетворенный своим крестовым походом, но, господи, во имя чего все это делалось? Это было настолько убого, что я видел только два выхода: или немедленно смыться, или тут же рехнуться. А может, наоборот, образумиться. Не знаю. Но мне хотелось сказать каждому: ПОСЛУШАЙТЕ, ВЫ В ОПАСНОСТИ ТОЧКА СЛУЧАЙНОСТЬ ИЛИ ЗЛОЙ УМЫСЕЛ НЕ ВСЕ ЛИ РАВНО ТОЧКА ПОЛНОЕ ИСТРЕБЛЕНИЕ ТОЧКА. Телеграмма на весь мир. А ведь во главе шли честь и совесть лейбористской партии, которая, став у власти, немедленно проголосовала за дальнейшее производство атомного оружия. Ну, конечно, они сказали, мы, мол, это делаем потому, что иначе нам у власти не удержаться. Но какое, черт его дери, это имеет значение? Все равно, скажем, как если бы они дали обет целомудрия, а потом для пользы здоровья переспали бы со всеми проститутками в округе. Вот! Если люди не могут стряхнуть свою апатию, когда речь идет об их же собственном истреблении, - что же остается? Что? Можно помогать налаживать работу Клуба пенсионеров, и очень возможно, что гнаться за большим - это только тешить свое тщеславие - но чего ради? Я не паникую по поводу Бомбы - а может, следовало бы? Разве не следовало бы всем паниковать по этому поводу? А поскольку все пока что спят спокойно, откуда же им взять ресурсы или что там еще, чтобы беспокоиться о чем бы то ни было?
- Ты слишком долго играл в самостоятельность, - ответил Дэвид, наслаждаясь смятением Ричарда.
Кофе, так и не выпитый, остыл; уголь в камине, превратившийся в покрытую спекшейся корочкой груду, вдруг обвалился и рассыпался, стукнувшись о решетку и разбудив Фиону, которая обворожительно похлопала глазами и, наверное, снова угнездилась бы поуютнее в кресле - спать дальше, если бы Дэвид не отволок ее наверх. Вернувшись, он сообщил, что "предпочитает заниматься этим делом по утрам - зимой во всяком случае". Замечание наводило на мысль об излишествах в прошлом, и Ричард с легкой неприязнью подумал, что, вместо того чтобы уйти к себе в спальню, придется заняться психотерапией, в которой, по-видимому, нуждался его приятель, потому что Дэвид нарочитым жестом распустил галстук, одним пинком ноги, обутой в модный ботинок, отшвырнул прочь последние следы деловитости и собранности, обязательных для молодых людей на руководящих постах, и стал распространяться о том, до чего ему опротивело все, с чем он вынужден сталкиваться, но при этом так распоясался, что перешагнул все границы и стал противен сам. В общем, на него напала пьяная болтливость.
Мысли Ричарда вились, отставая от слов, которыми они энергично перебрасывались с Дэвидом, мысли были значительными и убедительными, и рядом с ними слова казались ничтожными пешками, но тут же мысли раздувались, как воздушный шар, от ностальгии и неопределенности, тогда как слова, и только они, сохраняли вес и устойчивость.
В какой-то момент они надумали пойти пройтись, открыли дверь, решили, что на улице слишком холодно, и вернулись к подернутому пеплом камину и быстро убывающему виски. На смену жажде общества - которая, собственно, и толкнула Ричарда провести ночь таким образом - пришло отвращение, и ему стало грустно от собственной слабости, которая заставила его ухватиться за то, от чего он старался отучить себя.
- Нет, - сказал Дэвид напористо, - человек не может жить вне того, что происходит вокруг. Ты пытаешься отвести часовую стрелку назад. А ведь она близится к звонку. Никому это еще не удавалось. Никто и не должен стремиться к этому. И хотя бы ты занимался здесь чем-нибудь экстравагантным, так ведь нет - ничего нового ты не придумал. Пытаешься вести себя как человек не первой молодости, только и всего. Наверняка тебе в голову запала какая-то мыслишка насчет "зрелости". Так знай, со зрелостью кончено. Навсегда! Все это в прошлом. Нужно идти вперед сколько есть сил, иначе тебе крышка. Нет никакого смысла сидеть, не отрывая зада, над избранными произведениями авторов эпохи Возрождения и рассуждать о Красоте и Гармоничной жизни или о чем там они еще рассуждали; стоит взять жизненный барьер - что большинство людей типа "А ну подвинься, Яиду", вроде нас с тобой, делает, - и можно не бояться, что не заработаешь себе на жизнь, не увидишь каких-то там чудес света, - в общем, по жизни топать можно без больших трудов… так вот, когда барьер взят, ты начинаешь понимать, что дух или энергия этого похмельного века нацелены на Новое, и мысль, которую я предлагаю твоему вниманию, такова: если ты не признаешь этого, не ведешь себя соответственно и не выискиваешь повсюду Нового того и Нового сего, это означает, что, каким бы расчудесным мир тебе ни казался, ты упускаешь в жизни самое для себя главное, и, кроме того, могу заранее тебе предсказать, что жизнь быстро утратит для тебя всякий смак, потому что именно в непрестанной Новизне заключается теперь самое интересное, а пропустить самое интересное в своей эпохе, знаешь ли, стыдно!
- Все, что ты наговорил, сводится к тому, что надо кидаться очертя голову за каждой новой модой, чуть только ею повеет в воздухе, - сказал Ричард. - Так ведь это всегда так было. Ничего тут нет нового. А что делают эти твои Апостолы Новизны? С гордостью выпячивают свои уродства, но ведь это перестает действовать скорее, чем броская фраза, потому что, как сказано у Уинда, "Последняя Труба вострубит только раз. Каждый день трубить она не может". Итак, они демонстрируют уродства - забывая, что и для уродства необходимы известные нормы, чтобы оно было жизнеспособно, не говоря уж об эффективности. Вопят, призывая к насилию, а чего добиваются? Главным образом истерии; насилие - это драка, ругань, безумие и кровь, они забывают, что насилие лежит в самой природе человеческой и что вызвать его к жизни - раз плюнуть. Правдивое описание того, что творится на какой-нибудь городской улице, могло бы вызвать гораздо больше желания применить насилие, чем рассказы о всяких ужасах. Ладно, может, ты и прав. Может, мы должны признать или поверить, что лучше всего взять какой-то фрагмент нашего собственного опыта и поставить на него асе до копейки. Может, так и надо. Может, мы все - или каждый в отдельности - должны жить отрицанием прошлого и протестом против всего, что предлагается нам а настоящем. Так вот, может, именно это я и делаю.
- С той лишь разницей, что твой вариант очень уж скучен.
- Откуда это тебе известно, черт бы тебя подрал?
- Не рычи! Просто так со стороны кажется.
- Ты хочешь сказать, что в нем нет материала для телепередачи? А что имеешь от своей жизни ты, Дэвид? Говори от имени Апостолов Новизны. Ну, говори! - Опьянение Ричарда перешло в воинственную стадию.
- О господи! Я просто живу в свое удовольствие. И если это у меня не получается, огорчаюсь. Только и всего. Распускать слюни по какому-нибудь другому поводу я считаю идиотством и пустой тратой слов. Каждый здравомыслящий человек, видя к тому возможности, хочет жить в свое удовольствие и при известной энергии добивается своего. Я прекрасно понимаю, что это не совпадает с твоими отжившими снобистскими понятиями насчет "цели жизни" - но для большинства из нас цель эта достаточно хороша. Ты просто забыл, как сам когда-то веселился. Живя тут, ты превратился в резонера. Точно. Это старомодное слово прекрасно тебя определяет; современного слова тут просто не подберешь.