– Я не опоздала к началу? – громко спросила она, не обращаясь ни к кому из нас конкретно, а затем узнала меня, очевидно по фотографии на обложке, и добавила: – Вот уж действительно попала в звездное общество, правда?
Я одарил ее своей самой чарующей улыбкой. Она была из тех женщин, которых я бы с удовольствием очаровал. Я уже решил, что даже если больше никто не придет, все равно с радостью почитаю отрывки. Одно присутствие этой женщины стоило всех моих усилий. Я посмотрел на часы. Мы уже задерживались с началом, но Рут Харрис попросила подождать еще несколько минут. И вскоре пришли еще два человека. Грегори Коллинз и Никола.
– Простите за опоздание, – оживленно сказала Никола, словно ее появление само собой разумелось. – Я заблудилась. А потом встретила этого приятного человека и спросила у него дорогу. Оказалось, что он тоже идет сюда и тоже заблудился, но все-таки мы здесь.
Мы с Грегори переглянулись и попытались найти какие-нибудь слова.
– Меня зовут Грегори Коллинз, – вымолвил я наконец, пожимая ему руку.
– А меня Боб, – ответил Грегори не моргнув глазом, – Боб Бернс.
Ничего себе имя.
– Приятно познакомиться, Боб.
– Не Робби Бернс, случаем? – спросила Рут Харрис, коротко хихикнув.
– Нет. Робби Бернс – это шотландский поэт восемнадцатого века, который скончался в тысяча семьсот девяносто шестом году. Так что, очевидно, я – не он, – сказал Грегори, и никто не понял, смеяться или нет.
Оставалось только гадать, какие мотивы привели Грегори и Николу на этот вечер. Грегори, наверное, надеялся погреться в отраженных, если не сказать преломленных, лучах славы. Возможно, хотел увидеть масштабы своей популярности, посмотреть, что у него за поклонники. Не повезло тебе, Грегори. Но вполне возможно, он хотел приглядеть за мной, убедиться, что я не стану искажать его мысли. Если так, то не очень-то он мне доверял.
Игру Николы понять было труднее. Она догадывалась – по меньшей мере, – что в ее присутствии я буду чувствовать себя скованно, и это Николу, безусловно, устраивало, но если то была единственная ее цель, то она проделала слишком уж длинный путь. Мне подумалось, что, возможно, Никола собирается публично меня разоблачить, и если так, хорошо бы знать, сделает она это во время или после выступления. До выступления я не дал ей ни единой возможности. Как только они с Грегори пришли, мы перебрались в заднюю комнату, и я сразу принялся читать.
Я заранее определился, что лучше начать с самых непристойных отрывков. Хотя эти куски и могли кого-то оскорбить, равнодушными они точно никого не оставят. Мой расчет строился на том, что аудитория будет мне незнакома, но с нынешним составом слушателей – кого я мог оскорбить и кто мог остаться равнодушным? А потом я решил прочесть длинный философский отрывок о языке и молчании, явно подражательный, но однозначно свидетельствующий о крайней серьезности автора.
Зачем мне было демонстрировать серьезность Грегори Коллинза? Зачем я хотел выставить его в выгодном свете? Почему, к примеру, не прочел самые слабые, самые неудачные, самые дурно написанные места? Простейший ответ – потому что я не из таких людей. Хотя я затаил обиду на Грегори и немного завидовал ему, зачем выставлять его перед миром полным дерьмом? Беспричинная злоба – это не по мне. Но еще важнее: выступал-то я, а не Грегори, и мне вовсе не улыбалось, чтобы кто-нибудь подумал, будто вот этот человек из плоти и крови является полнейшим дерьмом.
Если учесть все обстоятельства, вечер протекал вполне гладко. Публика явно не испытывала неприязни ко мне, хотя доброжелательной и внимательной ее тоже назвать было трудно. Рут Харрис мельтешила у дальней стены, суетливая и беспокойная, с лица ее не сходила лучезарная улыбка. По ее мнению – пусть только по ее, – она организовала очередной литературный триумф, и я всерьез опасался, что подобная восторженность выльется в попытку соблазнения приглашенной звезды. Грегори Коллинз наслаждался собой не меньше, чем Рут. Он вслушивался в каждое мое слово, иногда беззвучно проговаривая их вместе со мной. Я невольно подумал, что Грегори, наверное, впервые слышит, как его роман читают вслух. Он никогда не казался мне человеком, которому нравится звук собственного голоса, но звучание собственных слов ему явно нравилось.
Никола, конечно же, не получала того удовольствия, что двое других, но, похоже, и ей вечер доставлял определенное наслаждение, пусть даже извращенное. Я, разумеется, не имею в виду самый очевидный вариант: что ей нравилось лицезреть своего приятеля – или бывшего приятеля – на сцене. Я по-прежнему подозревал, что она вынашивает некий план мести и главное ждет меня впереди.
Так что, учитывая столь откровенно шкурные интересы трех своих слушателей, обращался я в основном к единственному представителю публики, который пришел ради самого выступления, – к женщине в роговых очках. Поначалу она закуталась в пальто, подняла воротник, закрыла глаза и увлеченно слушала непристойности, которые я читал. Затем, когда очередь дошла до философских кусков, достала блокнот и принялась делать пометки. Ее поведение выглядело очень странно, но вскоре я сообразил, что она, должно быть, – репортерша местной газетки, а вовсе не честный представитель публики, но если так, то Грегори сумел привлечь внимание прессы. И на том спасибо.
Читал я чуть больше сорока минут. Выступление казалось нескончаемым, но когда оно все же завершилось, я удовлетворенно перевел дух. Конечно, можно было сожалеть о качестве и количестве аудитории, но сам я неплохо потрудился – как от имени Грегори, так и от своего собственного. Настало время вопросов из зала. Я предполагал, что таковых будет немного.
Рут Харрис немедленно взялась за дело:
– Я вот что хотела бы спросить: в какой степени роман является автобиографичным?
– Ну, – ответил я с учтивой улыбкой, – вообще-то я никогда не застревал в глыбе воска.
Ответ ее не развеселил.
– Это понятно, – отрезала она. – Я имею в виду эротические места: бисексуальные оргии, эпизоды в турецкой бане, групповой секс с пожилыми женщинами.
На мой взгляд, сексуальные эпизоды в книге были самыми неубедительными. О личной жизни Грегори Коллинза я не знал ничего, но не верил, что он прошел через все это. Упоминание о сексе с пожилыми женщинами имело вполне очевидный подтекст, и я решил задавить поползновения Рут Харрис в зародыше.
– Знаете, всегда существует некое расстояние между опытом автора и его произведением. Думаю, будет к лучшему, если эта дистанция останется загадкой.
Я покосился на Грегори, он согласно кивнул. Ему понравился мой ответ. Рут Харрис – нет. Она задала еще несколько вопросов, призванных вскрыть истинные масштабы многоликой извращенности автора. Я постарался разочаровать ее по максимуму.
Затем несколько вопросов задал сам Грегори; точнее, то были не вопросы, а скорее хвалебные размышления.
– Хочу заметить, что, на мой взгляд, вы написали чертовски отличную книгу, – сказал Грегори. – Своевременную и современную, но отнюдь не сиюминутную. И я полагаю, что вы совершенно верно противопоставляете чистый и холодный мир духа, мир знания и незнания, миру чувственных излишеств и сексуальных фантасмагорий.
В том же ключе он произнес еще несколько "вопросов", по счастью не требовавших ответов. На какое-то мгновение у меня возникло искушение возразить – просто из озорства сказать, что он совершенно не понял книгу, но я прекрасно отдавал себе отчет, что так можно зайти очень далеко. А потому сдержанно поблагодарил Грегори за теплые слова, словно природная скромность не позволяла мне согласиться с оценкой моего гения. Женщина в роговых очках конспектировала реплики Грегори, что показалось мне излишним. Я надеялся, что она тоже задаст какой-нибудь вопрос и тогда я смогу пустить в ход все свое обаяние. Заодно я мог и позлить Николу. От Николы я ждал неприятной реплики или наглого вопроса, который поставит меня в тупик, но она хранила хладнокровное молчание, и ее неодобрение было очевидным лишь для меня одного. Неужели она пришла сюда не ради мести?
Возможно, Никола все же что-нибудь и сказала бы, если б Рут Харрис не попыталась закруглить встречу словами:
– Вы были замечательными слушателями, и прежде чем мы отпустим мистера Коллинза, мне хотелось бы провести небольшое исследование читательских предпочтений: что привело вас сюда?
Она повернулась к Грегори, и тот сказал:
– Я здесь потому, что считаю Грегори Коллинза самым ярким молодым писателем современной Англии.
– А что скажут дамы? – вопросила Рут.
Первой заговорила Никола. Я напрягся. На лице ее появилась знакомая, чуть заметная гримаса.
– Я здесь потому, что спала с автором.
Означает ли прошедшее время, что больше она со мной спать не будет? Такой исход казался мне вполне вероятным, и я расстроился оттого, сколь мало меня расстроила эта мысль. Однако ответ пришелся по душе Рут Харрис, поскольку в нем содержался намек, что я, Грегори Коллинз, все же являюсь развратником. Рут повернулась к женщине в очках, повторила свой вопрос, и та ответила:
– Я здесь потому, что рассчитываю спать с автором в ближайшем будущем.
Я понятия не имел, что она имеет в виду, но фраза получилась отличной и запросто могла вызвать бурные аплодисменты, если бы тут было кому хлопать. Рут Харрис бросила на меня убийственный взгляд и быстро завершила вечер. На меня она теперь поглядывала с довольно кислым выражением и, слава богу, больше не предлагала поужинать тет-а-тет.
С одной стороны, я считал, что должен поехать домой вместе с Грегори и Николой, представив их и объяснив ей, кто тут настоящий автор. Тогда Никола, может, и отыщет во всей этой истории смешную сторону и поймет, что Грегори – не чудовище, а я не совершил ничего ужасного. Особого желания мириться у меня не возникло, но я был вполне тщеславен и не хотел, чтобы Никола плохо обо мне думала. Недостаток такого плана крылся в том, что тогда пришлось бы оставить женщину в роговых очках, которая выразила намерение спать со мной в ближайшем будущем. Я вряд ли мог объясняться в ее присутствии, а ее присутствия я желал очень сильно.
Но оказалось, что ни Грегори, ни Никола и секунды не собирались задерживаться сверх того, что требовали приличия, и ни один из них не выказал желания возвращаться в моей компании. Точнее, они ушли вместе, и это смутило меня еще больше. Действительно ли Грегори встретился с Николой по пути в магазин? И не отправились ли они сейчас выпить вместе и пофлиртовать? Зная обоих, такой поворот я считал маловероятным, но если они просто отправились вместе на вокзал, то я даже отдаленно не мог вообразить, о чем они станут говорить.
Никола все еще не ведала, кто ее спутник. Скажет ли она ему, что я обманщик? Скажет ли он ей, что осведомлен об этом, что он-то сам все и устроил, что именно за него я себя выдавал? Рассердится ли она на Грегори, как рассердилась на меня? И что тогда? Я понятия не имел, что случится, да и кроме того, мои мысли были заняты совсем другим – женщиной в роговых очках. Отправились ли мы выпить вместе и пофлиртовать? И да и нет. Она представилась Алисией Кроу, и меня поразило, насколько это имя ей не идет; она сказала, что хотела бы поговорить со мной на профессиональные темы. Я решил, что она хочет взять у меня интервью для статьи в местную газету, и потому через несколько минут мы действительно сидели в пабе, умудрившись избавиться от раздосадованной Рут Харрис. Я задал единственный вопрос, который меня интересовал:
– Вы действительно имели в виду то, что сказали?
– Не слишком ли это поверхностно – спать с человеком только потому, что тебе нравится его книга? – спросила она вместо ответа.
– Ну…
– Ведь почти так же поверхностно, как спать с человеком только потому, что у него красивые волосы и приятные скулы, вы не согласны? Почему вообще один человек спит с другим? В силу привычки? Или животного инстинкта? Или чтобы удовлетворить свое тщеславие?
Я счел вопрос риторическим, но она так настойчиво смотрела на меня сквозь свои очки в роговой оправе, что было ясно: нужен ответ. На какую-то секунду я подумал, сколь замечательную пару мы могли бы составить, даже еще более замечательную, чем мы с Николой, но, возможно, именно это она понимала под тщеславием.
– Наверное, люди спят друг с другом, потому что ищут возбуждения, развлечения, теплоты, близости, уюта, любви, – сказал я.
– О да, – согласилась она, – всего этого они ищут, но можно ли все это получить через секс?
– Если повезет.
Она задумчиво кивнула, словно ответ мой прозвучал каким-то откровением.
– Вы не перестаете меня удивлять, – сказала она. – Вот уж не думала, что автора "Воскового человека" интересуют человеческое тепло и близость.
– Доверяй рассказчику, а не рассказу, – заметил я.
Она уже раскусила, что я вполне словоохотлив, и, возможно, это открытие изрядно ее удивило. У "Воскового человека" хватало недостатков, но в болтливости книгу не обвинишь.
– Похоже, мои слова о том, что я надеюсь переспать с автором, угодили в больное место. Я всего лишь хотела привлечь ваше внимание и вовсе не предлагала заняться сексом. На самом деле я хотела поговорить о работе.
Я понятия не имел, о чем она толкует. Неужто считает, будто я способен дать ей работу? Уж не набивается ли она ко мне в секретарши? Или же думает, что я помогу ей выбраться из местной газетенки и обосноваться на Флит-стрит?
– И что? – спросил я. – Вас не устраивает нынешняя работа?
– Я не ищу работу, – ответила она. – Я вам ее предлагаю. Возможно.
Вот тут я обрадовался. Перспектива вырваться из торговли редкими книгами представлялась очень заманчивой, но пришлось напомнить себе, что эта женщина не знает, что я торгую редкими книгами, а работу она предлагает вовсе не мне, а Грегори Коллинзу.
– Какого рода работу?
– Преподавателя литературной композиции.
Отлично – может, она все-таки не журналистка, а преподаватель в колледже.
– Да? И где я должен преподавать?
Она глянула на часы и сказала:
– Допивайте. Еще довольно рано. Я хочу кое с кем вас познакомить.
– Я бы предпочел остаться здесь, выпить с вами, поболтать.
– Для этого еще будет время.
– Да?
– Да. Мы сможем поужинать, после того как вы встретитесь с моим начальником.
Я прикинул в уме: к тому времени, как я встречусь с ее боссом и вернусь в ресторан, будет уже довольно поздно, и я наверняка опоздаю на последний лондонский поезд – в точности как Грегори Коллинз, который не успел на последний поезд, чтобы вернуться к себе на север. И мне придется заночевать здесь, а она почувствует себя обязанной предложить мне ночлег, что открывает весьма широкие возможности. Вот она, богемная жизнь, – точнее, как она представляется человеку, далекому от богемы.
– Давайте поговорим начистоту, – сказал я. – Вы журналистка, преподаватель или что-то в этом роде, верно?
– Я врач, – ответила она. – Психиатр.
– А. – Это меня обескуражило. – И с кем вы хотите меня познакомить?
– Его зовут доктор Эрик Линсейд. Возможно, вы о нем слышали. Он гений.
Естественно, я никогда не слышал о докторе Эрике Линсейде, но Алисия, или доктор Кроу, как, наверное, теперь полагалось ее называть, говорила о нем с таким пиететом, что я попытался убедить себя, будто слышал это имя. С другой стороны, по ее словам, он точно слышал обо мне – то есть о Грегори Коллинзе. Алисия сказала, что доктор Линсейд прочел "Воскового человека" и горит желанием со мной познакомиться. Это казалось невероятным, но мне ли было сомневаться? Я не вполне понимал, что произойдет, если я с ним познакомлюсь. Хочет ли этот человек провести со мной собеседование перед приемом на странноватую должность преподавателя литературной композиции, или меня приглашают ради развлечения – в качестве любопытного объекта для исследований? В любом случае надо было делать ноги, но я не стал. Мы поймали такси, и вот я сижу в одной машине с необычной, очень серьезной и несомненно сексуальной женщиной, да еще при довольно странных обстоятельствах, и чувствую себя совсем не так уж плохо. Моя авантюра вырулила на новый виток, но я считал, что по-прежнему контролирую ситуацию. Как бы все ни закончилось, приключение доставляло мне гораздо больше удовольствия, чем моя обычная жизнь.
И вдруг меня осенило, что как только два психиатра соберутся вместе и примутся задавать вопросы, они тут же раскусят, что я выдаю себя за другого. Разоблачение грозило унижением – ну и что с того? Какое это имеет значение? Я не знаю этих людей, они не знают меня. Я не прочь сблизиться с Алисией Кроу, но вполне вероятно, что после нынешнего вечера я больше не рискну посмотреть ей в глаза. А раз так, то почему бы не насладиться ее обществом, пока есть такая возможность? Именно поэтому я согласился с ней поехать.
– А где именно я должен преподавать? – спросил я.
– В клинике Линсейда.
– Это что-то вроде больницы?
– Лечебница для душевнобольных. Сумасшедший дом. Психбольница. Желтый дом. Психушка. Дурдом. Не удивляйтесь.
Но я полагал, что для удивления у меня есть причины. До этой минуты я не ведал, что психушки нанимают преподавателей литературной композиции, поэтому усомнился вслух, что это приятная и легкая работа.
– Подождите встречи с доктором Линсейдом, – сказала Алисия. – Все разъяснится.
Я в этом сомневался – как и в том, действительно ли я жажду, чтобы разъяснилось. Путаница устраивала меня куда больше. Тем временем такси подъехало к внушительному, даже величественному зданию Викторианской эпохи на самой окраине Брайтона. Выглядело оно солидным и одновременно суровым, но для больницы маловато: здание скорее походило на переоборудованный особняк священника или сельскую школу, лишь отдаленно отвечая моим представлениям о психиатрической лечебнице. Фасад был причудлив: многочисленные фронтоны и эркеры, слуховые окошки и наличники с замысловатой резьбой. Дом был очевидно выстроен в готическом стиле – но не в том, который привычен для фильмов ужасов. На самом деле здание выглядело вполне добродушно, и я не сразу заметил, что ограда вокруг дома гораздо выше обычного, а высокие чугунные ворота снабжены электронным замком. Алисия извлекла ультрасовременную коробочку, махнула ею в сторону ворот, и те автоматически открылись. Эта футуристическая картина произвела на меня немалое впечатление.
Мы прошли за ограду и направились к главному входу. Наверное, по ночам психбольница с ее запертыми воротами и высокими стенами навевает мрачные фантазии и дурные сны, но сейчас я не чувствовал никакой угрозы. В вестибюле за стойкой сидела санитарка, лицо у нее было грубое, словно его вырубили топором. Она безучастно посмотрела на нас. Я обвел вестибюль глазами и поразился суровой белизне интерьера: сплошь белоснежные поверхности, залитые безжалостным сиянием ламп дневного света. Именно такое освещение отгоняет тени и призраков. Алисия провела меня к своему боссу, и в его кабинете я увидел то же самое, – нарочитую больничную белизну и безликость.