Тео только отмахнулся от нее. Седой заорал еще громче.
- Эй! - прикрикнул на него Тео. - Давайте потише, а? Я здесь поговорить с человеком пытаюсь.
Седой убавил громкость.
- Молли, посмотри на меня.
Та скосила на него один синий глаз. Жажда крови в нем растаяла. Молли вернулась к нему.
- Вот и умница, Молли. Это я, Тео. Ну, что случилось, а?
Молли выплюнула ногу, повернулась и посмотрела на Тео. Мэвис помогла клиенту дойти до табурета у стойки.
- Убери ее отсюда, - сказала Мэвис. - Она в черном списке. На этот раз - навсегда.
Тео не спускал с Молли глаз:
- Все в порядке?
Та кивнула. Кровавые слюни стекали у нее с подбородка. Тео сдернул со стойки салфетку и вытер, следя, чтобы пальцы не попали ей в рот.
- Сейчас я помогу тебе встать, мы выйдем на улицу и обо всем поговорим, хорошо?
Молли кивнула опять, Тео взял ее за плечи, поставил на ноги и повел к двери. По пути он оглянулся на покусанного:
- У вас все нормально? Врач нужен?
- Я ничего ей не сделал. Я эту женщину никогда раньше не видел. Я просто зашел выпить.
Тео вопросительно посмотрел на Мэвис.
- Он ее клеил, - ответила Мэвис. - Но это не оправдание. Девушке следует ценить знаки внимания. - Она повернулась и захлопала покусанному накладными ресницами: - Я могла бы тебе показать, как их можно ценить, дорогуша.
Покусанный в панике обвел взглядом салун:
- Нет-нет, все в порядке. Врача не надо. Мне очень хорошо. Меня жена ждет.
- Ну, раз все в порядке… - сказал Тео. - Вы же не хотите ни на кого заявлять или вроде того?
- Нет, это просто недоразумение. Как только вы ее отсюда уведете, я уеду из города.
Со стороны завсегдатаев раздался коллективный вздох разочарования: там уже делали ставки на то, кого именно Мэвис огреет битой.
- Спасибо, - сказал Тео. Он украдкой подмигнул Мэвис и вывел Молли на улицу, обогнув старого негра с гитарным чехлом, входившего в салун.
- Я так полагаю: как языком устанешь молоть, а пойло уж в глотку не лезет, самое время переходить к прямому воздействию, - произнес старик, ослепительно улыбаясь стойке бара. - Кому тут блюзмен понадобился?
Молли Мичон
Тео посадил Молли к себе в "вольво". Головы она не поднимала, и роскошная копна светлых волос с седыми прядями свисала ей на лицо. Она была в зеленом свитере на несколько размеров больше, чем нужно, лосинах и высоких сапожках без каблуков - один красный, другой синий. На вид ей могло быть и тридцать, и пятьдесят - и всякий раз, когда Тео ее задерживал, она сообщала ему разный возраст.
Тео обогнул машину и сел за руль:
- Знаешь, Молли, ведь когда кусаешь кого-нибудь за ногу, сразу оказываешься у грани, за которой начинаешь "представлять опасность для себя и окружающих". Тебе это известно?
Та кивнула и шмыгнула носом. Из массы волос выкатилась слезинка и шлепнулась на свитер.
- Прежде чем завести машину, мне нужно убедиться, что ты успокоилась. Может, посадить тебя на заднее сиденье?
- Это не припадок, - ответила Молли. - Это самооборона. Он хотел кусок меня. - Она подняла голову и повернулась к Тео, но волос с лица не убрала.
- Ты препараты пьешь?
- Медикаменты. Они называют их медикаментами.
- Прости. Так ты принимаешь медикаменты?
Она кивнула.
- Убери волосы с лица, Молли, я почти не слышу, что ты там бормочешь.
- Наручники, умник.
Тео чуть не хлопнул себя по лбу: вот идиот! Нет, в самом деле, хватит уже кумарить на работе. Он бережно отвел волосы от ее лица. И обнаружил на нем озадаченное выражение:
- А что так осторожно-то? Я не кусаюсь.
Тео улыбнулся:
- Ну, на самом деле…
- Ох, иди ты на хрен. Ты меня в окружную повезешь?
- А надо?
- Я же снова выйду через семьдесят два часа, а у меня в холодильнике все молоко прокиснет.
- Тогда я лучше отвезу тебя домой.
Он завел машину и обогнул квартал, нацеливаясь в сторону трейлерной стоянки "Муха на Крючке". Он бы, конечно, проехал задворками, чтобы не смущать Молли, но "Муха на Крючке" располагалась прямо на Кипарисовой - главной улице Хвойной Бухты. Когда они проезжали банк, люди, выходившие из машин, поворачивали головы и провожали их взглядами. Молли из окна корчила им рожи.
- Это не поможет, Молли.
- Ну их на хуй. Поклонникам от меня только одного и надо. По куску и получат. У меня тоже душа имеется.
- Как щедро с твоей стороны.
- Если б ты не был поклонником, я б тебе не дала.
- А я поклонник. Горячий. - В действительности, Тео никогда в жизни не слыхал о Молли, пока в самый первый раз его не вызвали эвакуировать ее из кафе "Г. Ф.", где она уничтожала кофейный автомат, потому что "тот на нее лыбился".
- Никто не понимает. Все от тебя отщипывают по куску, а потом самой ничего не остается. Даже медикаменты отщипывают. Ты вообще соображаешь, о чем я тут говорю?
Тео пристально посмотрел на нее:
- Я живу с таким отупляющим страхом перед будущим, что функционировать могу, только если полного отказа и наркотиков - поровну.
- Господи, Тео, да у тебя в самом деле мозги набекрень.
- Спасибо.
- Нельзя же повсюду об этой бредятине трепаться.
- Обычно я и не треплюсь. Просто сегодня у меня трудный день.
Он свернул во двор стоянки "Муха на Крючке": двадцать видавших виды трейлеров торчали на берегу ручья Санта-Роза, по руслу которого после засушливого лета текла лишь тоненькая струйка воды. Роща кипарисов скрывала трейлерный парк от взглядов проезжающих по главной улице туристов. Торговая палата заставила хозяина парка снять вывеску с въезда. "Муха на Крючке" была маленьким грязным секретом Хвойной Бухты, и жители хранили его хорошо.
Тео остановился перед трейлером Молли - конструкцией 50-х годов с маленькими окнами, закрытыми жалюзи, и потеками ржавчины. Он извлек Молли из машины и снял наручники.
- Я сейчас поеду к Вэл Риордан. Сказать ей, чтобы заказала для тебя в аптеке чего-нибудь?
- Нет, у меня есть медикаменты. Я их не люблю, но они у меня есть. - Молли потерла запястья. - Зачем тебе к Вэл? Крыша едет?
- Вероятно, но на этот раз - по делу. С тобой все будет в порядке?
- Мне еще нужно роль выучить.
- Здорово. - Тео повернулся уходить, но задержался. - Молли, а что ты делала в "Пене" в восемь утра?
- Откуда я знаю?
- Если бы парень из бара был местным, я бы тебя уже в окружную тюрьму вез - ты хоть это понимаешь?
- Это не припадок. Он хотел кусок меня.
- Держись от "Пены" подальше некоторое время. Посиди дома. Выходи только за продуктами, ладно?
- А ты с желтой прессой разговаривать не станешь?
Он протянул ей визитную карточку.
- Когда в следующий раз кто-нибудь захочет кусок тебя, позвони мне. У меня сотовый всегда при себе.
Молли задрала свитер и запихнула карточку под резинку лосин, а затем, не опуская свитера, повернулась и направилась к трейлеру, медленно покачивая бедрами. Тридцатник или полтинник, а под этим свитером фигура у нее оставалась что надо. Тео смотрел ей вслед, забыв на минуту, кто она такая. Не оборачиваясь, она произнесла:
- А если это будешь ты, Тео? Кому мне тогда звонить?
Тео потряс головой, как собака, вытряхивающая из ушей воду, забрался в "вольво" и выехал из парка. Я слишком долго был один, думал он.
Два
Морской Ящер
Система охлаждения ядерной электростанции Дьябло-Каньон была изготовлена из отличной нержавеющей стали. Перед установкой трубы просветили рентгеном, прощупали ультразвуком и проверили давлением, чтобы убедиться, что они никогда не сломаются, а после того, как их приварили на место, сварочные швы тоже просветили рентгеном и испытали. Радиоактивный пар из сердечника оставлял в трубах свое тепло, выщелачивался в отстойник с морской водой, а оттуда уже спускался в Тихий океан. Но Дьябло строили с головокружительной скоростью во время энергетической паники семидесятых. Сварщики работали в две-три смены, подгоняемые алчностью и кокаином, а инспекторы, проверявшие трубы рентгеном, придерживались такого же графика. И один шов пропустили. Пустяковая ошибка, подумаешь. Маленькая трещинка. Еле заметная. Крохотную струйку безвредного излучения малой интенсивности отгоняло приливным течением, и она плыла, постепенно рассеиваясь, над континентальным шельфом, пока даже самые чувствительные инструменты уже не могли ее засечь. Однако полностью незамеченной утечка не осталась.
В глубокой подводной расселине у побережья Калифорнии, рядом с подводным вулканом, где температура вод доходит до семисот градусов по Фаренгейту, а черные гейзеры изрыгают тучи минерального бульона, от долгого сна восстало существо. Глаза размерами с обеденное блюдо помигали, прогоняя многолетнюю дрему. Проснулись инстинкт, ощущения и память - мозг Морского Ящера. Чудовище вспомнило, как пожирало остатки затонувшей русской атомной подводной лодки: мясистых маленьких моряков, размягченных глубинным давлением и выдержанных в остром радиоактивном маринаде. Воспоминание это и разбудило его, словно ребенка, которого снежным утром выманивает из-под одеяла аромат поджаренного бекона. Тварь стегнула огромным хвостом, оторвалась от океанского дна и начала медленно подниматься к течению с деликатесами. К течению, проходившему у берегов Хвойной Бухты.
Мэвис
Мэвис опрокинула стаканчик "Бушмиллз" - сгладить зазубрины раздражения от того, что не удалось никого отоварить бейсбольной битой. Она не очень сердилась на Молли за искусанного клиента. В конечном итоге, тот был туристом, а значит ценился выше тараканов только потому, что имел при себе наличные. Но сам факт того, что в "Пене" что-то случилось, мог немного оживить бизнес. Народ приходил бы послушать байку, а Мэвис любую историю умела домыслить, драматизировать и растянуть по крайней мере на три лишних порции.
Последние два года бизнес катился под уклон. Казалось, людям больше не хочется нести свои беды в бар. Бывали времена, когда в любой день недели на стойке висело три-четыре парня - они вливали в себя пиво и выливали друг на друга горести, а ненависти к себе в них скапливалось столько, что они готовы были сломать себе позвоночник, только бы не видеть собственного отражения в большом зеркале за стойкой. В любой вечер все табуреты занимали бедолаги, которые ныли, ворчали и скулили ночь напролет, переставая ровно на столько, чтобы спотыкаясь добрести до уборной да скормить лишнюю монету музыкальному автомату, воспроизводившему свою обширную коллекцию гимнов жалости к себе. Уныние помогало продавать алкоголь, а в последние годы уныния стало до обидного мало. В нехватке тоски Мэвис винила процветающую экономику, Вэл Риордан и овощные диеты и боролась с коварными лазутчиками тем, что устраивала "счастливые часы", когда по цене одной жирной мясной закуски можно было купить две (ведь смысл "счастливых часов" именно в том и состоит, чтобы очиститься от счастья, разве нет?), однако преуспела только в том, что прибыль упала вдвое. Если Хвойная Бухта больше не в состоянии производить собственную тоску, ее нужно импортировать. И Мэвис начала искать блюзового певца.
Старый негр был в темных очках, кожаной шляпе и сильно ношенном черном костюме, слишком шерстяном для такой погоды. Поверх гавайской рубашки, на которой отплясывали хулу девчонки без лифчиков, спускались красные подтяжки, а на ногах скрипели ботинки с черно-белыми носами. Негр положил гитарный чехол на стойку и влез на табурет.
Мэвис с подозрением оглядела его и прикурила "Тэрритон-100". Еще девочкой ее научили не доверять черным.
- Чем травиться будешь?
Негр снял шляпу, и полированным орехом заблестела бурая лысина.
- Вино вы тут держите?
Мэвис подбоченилась, шестеренки и поршни защелкали:
- Красное пойло или белое пойло?
- А у пойла появился выбор. Раньше имелся только один букет.
- Красного или белого?
- Какого слаще, сладкая моя.
Мэвис шарахнула стаканом по стойке и наполнила его желтоватой жидкостью из запотевшего кувшина.
- Это будет треха.
Негр протянул руку, массивные острые ногти царапнули поверхность, длинные пальцы изогнулись щупальцами - рука напоминала морскую живность, барахтающуюся в отливе, - и промахнулись дюйма на четыре.
Мэвис воткнула стакан негру в руку:
- Ты слепой?
- Нет, просто тут у вас темень стоит.
- Так сними очки, идиёт.
- Нельзя, мэм. Очки входят в сделку.
- В какую сделку? Только попробуй мне тут карандаши продавать. Терпеть не могу побирушек.
- Я - блюзмен, мэм. Слыхал, вам того и надо.
Мэвис посмотрела на гитарный чехол, на негра в черных очках, на длинные ногти на его правой руке и короткие - на левой, на шишковатые серые мозоли на кончиках пальцев и сказала:
- Могла бы догадаться. А опыт есть?
Старик рассмеялся - смех его зародился в глубине тела, по пути наверх сотряс плечи и вырвался из горла, точно паровоз из тоннеля.
- Сладкая моя, у меня опыта поболе, чем у бродячего борделя. Ни разу пыль не садилась на Сомика Джефферсона - с того самого дня, как Господь Бог уронил его на этот здоровый ком пыли. Сомик - это я и есть.
А руку подает как неженка, - подумала Мэвис, - только пальчики протягивает. Она и сама так делала - пока ей не заменили изъеденные артритом суставы. Старый блюзовый певец с артритом ей без надобности.
- Мне человек до Рождества нужен. Сможешь задержаться, или на тебя пыль сядет?
- Я так полагаю, что немного притормозить не грешно. На Восток возвращаться - так ноги от холода протянешь. - Он обвел взглядом бар, сквозь черные очки пытаясь разобрать что-то в грязи и дыму, а потом повернулся к ней. - Да, я, наверное, смогу себе гастроль немного отодвинуть, если… - Здесь он ухмыльнулся, и Мэвис заметила золотой зуб с выгравированной на нем музыкальной нотой. - …Если деньги будут правильные.
- Получишь комнату, харч и процент с бара. Притащишь клиентуру - заработаешь.
Негр задумался, поскреб щеку - седая щетина заскрипела, точно зубная щетка по рашпилю, - и ответил:
- Нет, сладкая моя, притащите их вы. А стоит им услыхать, как Сомик лабает, они прибегут за добавкой. Так вы какой процент имели в виду?
Мэвис огладила поросль у себя на подбородке, распрямив волосы до полных трех дюймов.
- Сначала мне самой надо услыхать, как ты лабаешь.
Сомик кивнул:
- Это можно.
Он откинул защелки чехла и извлек блеснувший сталью "Нэшнл". Из кармана вытащил спиленное бутылочное горлышко, и оно с вывертом село ему на левый мизинец. Сомик взял аккорд - проверить настройку - и сдвинул боттлнек с квинты на нону. Горлышко затанцевало там высоким протяжным воем.
Мэвис вдруг почудился запах какой-то плесени - или мха, наверное, но влажность в баре изменилась совершенно точно. Она принюхалась и оглянулась. Пятнадцать лет ей не удавалось различить ни единого запаха.
Сомик ухмыльнулся:
- Дельта.
И пустился в двенадцатитактовый блюз: линию баса вел большим пальцем, высокие ноты визжали из-под зажима, он раскачивался на табурете, а неоновая вывеска пива "Курз" над стойкой играла разными красками, отражаясь в его лысине и очках.
Дневные завсегдатаи оторвались от стаканов, на секунду перестали врать, а Ловкач МакКолл даже облажался с прямым на восемь шаров за бильярдным столом в углу, чего раньше почти никогда не делал.
И тут Сомик запел - сначала высоко и томительно, потом ниже и с наждаком в голосе:
Одна старая хрычовка на Побережье держит бар.
Говорю вам - эта старая хрычовка держит свой дешевый бар.
А окажись в ее кровати -
Она снимет и с тебя навар.
И замолчал.
- Ты принят, - сказала Мэвис. Из ящика со льдом она вытянула кувшин белого пойла и плеснула в стакан Сомику. - За счет заведения.
Тут дверь распахнулась, грязь, дым и осадок блюза прорезал солнечный свет, и внутрь вступил Вэнс Макнелли, санитар Пожарной бригады Хвойной Бухты. Он громыхнул рацией о стойку и объявил всем, ни к кому в особенности не обращаясь:
- Знаете чего? Пилигримша повесилась.
По завсегдатаям прокатилась волна тихого бурчания. Сомик определил гитару обратно в чехол и поднес ко рту стакан:
- Ну еще бы - в этом городишке печальный денек начинается рано. Еще бы.
- Еще бы, - эхом отозвалась Мэвис и хмыкнула, точно гиена из нержавеющей стали.
Вэлери Риордан
Смертность от депрессии - пятнадцать процентов. Пятнадцать процентов всех пациентов с сильной депрессией лишает себя жизни. Статистика. Жесткие цифры в очень хлипкой науке. Пятнадцать процентов. Покойников.
Вэл Риордан повторяла про себя эти цифры с того момента, как ей позвонил Теофилус Кроу, но легче после того, что сделала Бесс Линдер, ей не становилось. Вэл никогда не теряла своих пациентов. А у Бесс Линдер и депрессии-то никакой не было, правда? Бесс не попадала в эти пятнадцать процентов.
Вэл прошла в кабинет в задней части своего дома и вытащила историю болезни Бесс Линдер, затем вернулась в гостиную и села ждать констебля Кроу. По крайней мере, он парень местный, не шерифы из округа. И она всегда может упирать на конфиденциальность. Сказать по правде, у нее не было ни малейшего понятия, чего ради Бесс Линдер вдруг решила повеситься. Встречались они всего один раз, да и то поговорили лишь полчаса. Вэл поставила диагноз, выписала рецепт и получила чек за полный час. Бесс дважды звонила, они несколько минут беседовали, и Вэл отправляла ей счет, округлив время до следующей четверти часа.
Время - деньги. Вэл Риордан нравились симпатичные вещи.
Вестминстерским перезвоном залился колокольчик. Вэл вышла из гостиной в отделанное мрамором фойе. В кромках стеклянных панелей двери преломлялась высокая худая фигура - Теофилус Кроу. Вэл никогда раньше с ним не встречалась, но слышала о нем. У нее лечились три его бывшие подружки. Она открыла дверь.
Констебль был в джинсах, теннисных туфлях и серой рубашке с погончиками, которая, должно быть, некогда служила частью форменного мундира. Он был чисто выбрит, длинные песочные волосы аккуратно собраны сзади в конский хвост. Симпатичный парень, чем-то напоминает Икебода Крейна. Вэл догадалась, что он уже успел накуриться. Все подружки Тео рассказывали о его привычках.
- Доктор Риордан, - протянул он руку. - Тео Кроу.
Они поздоровались.
- Все зовут меня просто Вэл, - сказала она. - Приятно познакомиться. Входите. - И она показала в сторону гостиной.
- И мне приятно, - ответил Тео, словно спохватившись. - Жаль, что при таких обстоятельствах. - Он остановился на краю мрамора, словно боясь ступить на белый ковер.
Вэл обогнула его и уселась на тахту.