- И все, естественно, уважают твоего отца. Такой милый старичок. Иногда он тоже забавляет меня, - улыбнувшись, видно вспомнив о чемто, добавила Керин.
Опять это слово!
- Керин! - вскричал Сим. - О чем ты говоришь?
- Да, они оба мне нравятся. Мне хорошо в вашей семье. Но, видишь ли, я не люблю никого, кроме тебя.
Сим изо всех сил пытался понять, что она хотела этим сказать, но никак не находил правильного ответа. И смог лишь промямлить: "Я думал, мы все счастливы, живя под одной крышей", - но голосу его недоставало уверенности.
- Все! - фыркнула Керин. - Хам и Айша не разговаривают друг с другом. Иафет и Мерибол счастливы лишь потому, что ведут себя так, словно вокруг никого нет. То есть считают, что они уже ушли.
- Ты же не хочешь, чтобы мы вели себя, как Иафет и Мерибол?
- А ты бы этого не хотел? - мягко спросила Керин.
В изумлении Сим повернулся к жене, заглянул в глубину ее синих глаз и утонул в них. Протянул к Керин руки, сжал в объятьях так, что у нее перехватило дыхание, поцеловал.
- Хорошо, я обещаю. А теперь мне надо доделывать крышу.
Керин, напевая, пошла к дому с пустым кувшином в руке.
* * *
- Согласно гласу Божьему, - объявил Ной в тот же вечер, - Ковчег подплывет к вершине Арарата. Произойдет это не раньше семнадцатого дня седьмого месяца. Затем вода начнет постепенно убывать.
- А что мы будем делать? - спросил Иафет.
- Мы будем постепенно вылезать, дорогой, - хихикнула Мерибол.
- И окажемся на вершине Арарата, - добавил Хам. - Мама, ты сможешь спуститься с горы, высотой семнадцать тысяч футов?
- Даже не знаю, дорогой. В последнее время мне както не приходилось лазать по скалам. Но думаю, у меня получится лучше, чем у коров.
Ной дернул себя за бороду.
- Возможно, я не все понял насчет Арарата, - с неохотой признал он.
- Будем надеяться, дорогой, - улыбнулась мужу Ханна.
* * *
Хам вошел в комнату Айши. Та обернулась и холодно спросила: "Что тебе нужно?"
- Я не задержу тебя. И не сердись, во всяком случае до того, как я начну.
- Начнешь что?
- Говорить то, что хочу сказать.
- О, значит мы опять разговариваем друг с другом? - спросила Айша. Как приятно. Впервые за столько месяцев.
- Возможно, больше нам говорить не придется. Или я выбрал неудачный момент? Ты, я вижу, собираешь вещи, - Хам прошел к туалетному столику, сел перед ним, взял деревянный гребень. - Я сам вырезал его для тебя. Ты помнишь? Получилось неплохо.
Айша вырвала гребень из его руки.
- Пожалуйста, не мути воду. И не пора ли тебе начать собираться? Вечером мы должны войти в Ковчег.
- Выто войдете. А я - нет.
Она резко повернулась к Хаму.
- Что ты хочешь этим сказать? - Айша положила гребень на туалетный столик.
Хам встал.
- Присядь и расчеши волосы. Если не захочешь меня выслушать, все равно не потеряешь время даром, - он протянул гребень Айше, та села. - Раньше мне нравилось наблюдать, как ты расчесываешь волосы, смотреть на твое серьезное, отрешенное лицо, следить за плавными движениями рук. Но теперь все изменилось. Ты одна, я один и… О чем ты спрашивала меня? О, насчет того, собрал ли я вещи. Спешить с этим нет нужды. Видишь ли, я не собираюсь в Ковчег.
- Ты что, не веришь в Потоп? Конечно, не веришь.
- Иногда верю, иногда - нет. Но я не верю в то, что имею право на спасение. Я не могу не спросить себя: "Почему Хам?" Я понимаю, почему Яхве выбрал отца и мать, Сима и Керин. Они хорошие люди. Я не уверен насчет Иафета и Мерибол. Они счастливы, и мен кажется, что трудно найти лучшее время для смерти. С другой стороны, они - милые дети и никому не причинили вреда. Все ясно мне и с Айшей. Разве можно уничтожать истинную красоту? Но когда я думаю о Хаме, меня гложут сомнения. И мне кажется, что нелепо выделять четырех мужчин и четырех женщин из всего человечества, доказывать, что они лучше всех остальных. На Земле есть плохие люди, смею сказать, я один из них, но только не дети, только не младенцы. Я не могу поверить в такого Бога.
- Значит, ты хочешь рискнуть?
- Да… Айша, я хочу, чтобы ты пошла со мной.
- Сейчас?
- Да.
- Почему?
Хам говорил медленно, словно рассуждал вслух.
- Я никогда не решился бы попросить тебя. Но когда ты воскликнула: "Да утонуть бы нам всем и покончить с этим!" - я понял, что ты так же несчастна, как и я, и значит, у нас есть шанс начать все сначала. Мы используем этот шанс, если уйдем вместе. Другими словами, - продолжил он более уверенно, - я не хочу целый год жить с тобой в этом чертовом Ковчеге и наблюдать за Иафетом и Мерибол, зная, что люблю тебя в сто раз больше, чем он - свою жену, но не имея мужества первым шагнуть тебе навстречу.
Рука Айши с деревянным гребнем застыла в воздухе. В наступившей тишине она вновь начала расчесывать волосы, затем попросила: "Встань так, чтобы я могла тебя видеть".
Хам подошел к ней, встал сзади и чуть сбоку. Они смотрели на свои отражения в зеркале.
- Так ты стоял и раньше, когда тебе нравилось наблюдать, как я расчесываю волосы?
- Да.
- Мне кажется, ты никогда не говорил мне об этом.
- Я думал, ты знала.
- И напрасно. Не надо гадать, что я знаю, а чего - нет.
- Теперь ты знаешь.
- Да. И всетаки я считаю, что мы вместе должны войти в Ковчег. На всякий случай. Ты не возражаешь?
- Теперь нет.
- Возможно, - Айша улыбнулась, - Иафет и Мерибол смогут подсказать нам, как стать счастливыми.
- Мы обойдемся без них. У меня очень хорошая память.
- У меня тоже. О, у меня тоже.
- Айша!
- Когда все закончится, я обещаю тебе, что мы уйдем вдвоем, далекодалеко, и у нас будет настоящая семья.
- Спасибо тебе, любимая моя.
- Мужество возвращается к тебя?
- Да, - кивнул хам.
Она повернулась к мужу.
- Докажи мне.
* * *
Под безоблачным небом они вошли в Ковчег, накормили животных и собрались в жилой комнате.
- Давайте обратимся к Господу нашему и попросим его благословить наше начинание, - сказал Ной. - Давайте помолимся, чтобы мудрость Его сияла для нас вечным маяком, а наша вера в Него стала крепким щитом, о который разобьются все опасности, подстерегающие нас на пути.
Молодые и старые, умудренные и легкомысленные, верующие и неверующие, они упали на колени, ощущая беспомощность перед грядущим, не ведая, что ждет их впереди. Ной молился, и их сердца, казалось, бились в такт его словам, но постепенно все нарастающий монотонный звук заглушил его голос… И они поняли, что слышат, как по крыше Ковчега барабанят первые капли дождя.
In Vino Veritas
Я оказался в чудовищной ситуации, как вы сейчас убедитесь сами. Я не знаю, что делать…
- Один из принципов, который, по моему разумению, наиболее способствовал моему продвижению по службе, помимо, разумеется, удачного выбора пресс-секретаря, - говорил суперинтендант, - состоит в том, что первое впечатление не всегда обманчиво. Случается, что преступление совершается именно так, как оно совершено, и при этом в полном соответствии с задуманным, - он наполнил бокал и передал мне бутылку.
- Что-то я не улавливаю ход твоих мыслей, - ответил я, надеясь услышать поучительную историю.
Я пишу детективы. Если вы не слышали обо мне, то лишь потому, что не читаете их. Я - автор "Убийства на черной лестнице" и "Тайна сломанной розы". Это всего лишь две из моих удач. Думаю, благодаря моим детективам суперинтендант Фредерик Мортимер поначалу заинтересовался моей персоной, а уж для меня он стал кладезем информации. Мужчина он крупный, с лицом римского императора, у меня же кость тонкая, рост небольшой. Со временем мы подружились, у нас вошло в привычку раз в месяц обедать вместе, поочередно в его и моей квартирах. Он любил говорить о преступлениях, которые ему довелось расследовать, и во мне он находил самого внимательного слушателя. Должен признать, что сюжет романа "Кровь на пуховом одеяле" основан на действительном случае, с которым ему довелось столкнуться в Кроуч-Энд. Он также обожал указывать мне на ошибки, свойственным многим писателям: мы и впрямь плаваем, описывая технические подробности, вроде отпечатков пальцев или процедур, принятых в Скотленд-ярде. Скажем, я всегда полагал, что с куска масла можно получить хорошие отпечатки. Выяснилось, что это не так. Масляные мальцы оставляют превосходные отпечатки на других предметах, но на самом масле не остается ничего, особенно в жаркую погоду. Ошибка более чем глупая, потому что по жизни леди ни в коем разе не схватилась бы за кусок масла голыми руками, а вот мой детектив увидел леди Сайбил с куском масла в руках. Между прочим, зовут моего детектива Шерман Флэгг, и теперь он широко известен. Впрочем, к этой истории сие не имеет ни малейшего отношения.
- Что-то я не улавливаю ход твоих мыслей, - ответил я.
- Я хочу сказать, простейший путь совершения убийства зачастую дает наилучшие результаты. И речь не о том, что убийца - простак. Наоборот. Ему хватает ума понять, что простое решение слишком просто, чтобы броситься в глаза.
Простотой тут, однако, и не пахло, вот я и попросил: "Приведи, пожалуйста, пример".
- Ну, возьмем, скажем, дело о бутылке "Токая", присланной маркизу Гедингхэму на его день рождения. Я никогда тебе о нем не рассказывал?
- Нет, - я наполнил свой бокал и вернул ему бутылку.
Он последовал моему примеру, задумался.
- Надо вспомнить… Случилось-то все давным-давно, - он закрыл глаза, углубившись в прошлое, а я поставил на стол новую бутылку "шате латур" урожая семьдесят восьмого года, каких в этой стране осталось совсем ничего.
- Да, - Мортимер открыл глаза. - Вспомнил.
Я наклонился вперед, приготовившись внимать. И вот что он мне рассказал.
* * *
Впервые мы услышали об этом в Ярде (цитирую Мортимера) по телефону. Нам доложили, что дворецкий маркиза Гедингхэма внезапно умер в доме его светлости на Брук-стрит, вроде бы отравившись. Мы тут же взяли это дело в работу. Руководство расследованием возложили на инспектора Тотмана. Я тогда дослужился лишь до детектив-сержанта и обычно помогал Тотману. Тот скорее напоминал армейского офицера, чем сыщика: сухощавый, подтянутый, с щеточкой рыжеватых усов, педантичный, но начисто лишенный воображения. А главное, его ни на секунду не покидала мысль, а что будет иметь от этого инспектор Тотман? Откровенно говоря, я его не любил. Но старался держаться с ним дружески: ссорится с начальством - себе дороже. В своем тщеславии он, похоже, думал, что я питаю к нему безмерное уважение, но я знал, что он использует меня в своих интересах, и не без оснований подозревал, что очередное звание не присваивается мне из-за его нежелания терять умного помощника.
Мы нашли дворецкого в кладовой, распростертого на полу. Открытая бутылка "токая", разбитый бокал с капельками вина в нем, результаты экспресс-экспертизы, свидетельствующие об отравлении, позволили нам восстановить картину случившегося. Вино принесли часом раньше, с визиткой сэра Уильяма Келсо. Отпечатанное на визитке послание гласило: "Да благословит тебя Господь, Томми, а это можно выпить за твое здоровье". По случаю дня рождения его светлость давал обед. Компания собиралась небольшая, шесть человек. Сэр Уильям Келсо с давних пор дружил с маркизом Гедингхэмом, и, к тому же приходился ему родственником: маркиз женился на его сестре. Кстати, он тоже сидел бы за праздничным столом. Холостяк лет пятидесяти, души не чаявший в своем племяннике и племянницах.
Около шести часов дворецкий принес бутылку и визитную карточку его светлости, и маркиз Гедингхэм, как он рассказывал нам, взял визитку, прочитал написанное на ней поздравление и сказал: "Старина Билл, мы выпьем это вино сегодня, Перкинс." На что дворецкий ответил: "Как вам будет угодно, мой господин". И ушел с бутылкой, оставив визитку на столе. Затем произошло следующее. Перкинс открыл бутылку, чтобы перелить ее содержимое в графин, но не мог устоять перед искушением снять пробу. Подозреваю, что он регулярно пробовал вина его светлости, но никогда прежде не имел дела с таким отменным "токаем". Вот он и налил себе полный бокал, выпил и мгновенно умер.
- Святой Боже! - прервал я суперинтенданта. - Как тут не усмотреть руку провидения… Я хочу сказать, он спас маркиза Гедингхэма и его гостей.
- Именно так, - кивнул мой собеседник.
Содержимое бутылки отправили в лабораторию (продолжил он) и анализ обнаружил в вине синильную кислоту. Ее покупка особых сложностей не вызывала, так что идентификация яда нам ничем не помогла. Разумеется, мы проделали все необходимое, я и молодой Робертс, милейший юноша, который работал с нами по этому делу. Обошли все окрестные магазины химических реактивов, показали бутылку всем виноторговцам. Тотман тем временем допросил маркиза Гедингхэма, сэра Уильяма и остальных гостей. И вот что мы могли сказать к концу недели:
1. Убийца намеревался убить маркиза Гедингхэма или, возможно, кого-то из его гостей, или, возможно, всех сидящих за праздничным столом. Мы узнали, что по обычаю его светлость всегда первым пробовал вино. Маленький глоток не содержал смертельной дозы синильной кислоты, в роскошном букете "токая" ее привкус растворился без остатка, и тогда бы все гости выпили бы отраву за здоровье маркиза. С другой стороны, его светлость мог сразу выпить и поболе глоточка. Тогда умер бы только он. Метод дедукции подсказывал мне, что преступником движила исключительно месть, а не стремление получить какую-то выгоду. Если преступник хотел за что-то отомстить маркизу, для него не имело значения, кого он отравит, самого маркиза, кого-то из его ближайших родственников или всех вместе. А вот выгоду он мог получить, лишь в случае смерти конкретного человека. С моими выводами согласился и Тотман, после того, как я ему все разжевал.
2. Убийца смог раздобыть визитную карточку сэра Уильяма Келсо, и знал, что Джона Ричарда Мервина Плантаганета Карлоу, десятого маркиза Гедингхэма друзья зовут Томми. Тотман предположил, что убийца - один из ближайших друзей или родственников Гедингхэма-Келсо. Я оспорил этот вывод, указав, что: а) визитки раздают скорее незнакомцам, чем близким друзьям; при официальных визитах их часто оставляют на подносе в холле, откуда их может украсть любой; б) информация о том, что маркиза друзья называют Томми могла проскочить в светской хронике, а потому стать достоянием широкого круга лиц; и, самое убедительное, в) убийца не знал, что сэр Уильям Келсо в тот вечер будет сидеть за праздничным столом. По очевидным причинам о подарке были бы сказано какие-то слова, то ли по его прибытию, то ли в момент, когда его поставили бы на стол. Сэр Уильям наверняка заявил бы, что ничего не посыла маркизу, а потому из подозрительной бутылки никто бы не выпил ни капли. Перкинс, разумеется, приложился к бутылке до прибытия сэра Уильяма. И сэр Уильям, и маркиз Гедингхэм заверили нас, что в день рождения каждого они всегда обедают вместе, и убеждены, что об этом известно всем их близким друзьям и родственникам. Я уговорил Тотмана поспрашивать их об этом, и потом он признал мою правоту.
3. Не удалось доказать, что вино в бутылке полностью соответствует этикетке. Эксперты, естественно, отказывались его попробовать. Могли лишь сказать, что по запаху оно напоминает "токай". Сие, усложнило нам работу. Признаюсь честно, мы не смогли протянуть ниточку к преступнику ни от винного магазина, ни от магазина химических реактивов, где он приобрел яд.
Однако, мы составили психологический портрет убийцы. По какой-то причине, реальной или воображаемой, он затаил зло на маркиза Гедингхэма, и решился на страшную месть, чтобы там ни говорила ему совесть. Он знал, что сэр Уильям Келсо - друг его светлости, зовет маркиза Томми и может прислать ему на день рожденья бутылку хорошего вина. Он не знал, что сэр Уильям в тот день будет обедать с маркизом, точнее, он не знал этого до шести часов вечера. Следовательно, этот человек не входил в число проживающих в доме маркиза, как слуг, так и членов его семьи. И, наконец, у него была возможность заполучить визитную карточку сэра Уильяма.
Так уж получилось, что нашелся человек, полностью соответствующий нарисованному нами образу убийцы. Фамилия у него… сейчас вспомню… Мерривейл, Медли… это и не важно, ага, Мертон. Точно, Мертон. Шесть месяцев он прослужил у его светлости камердинером, но его заподозрили в воровстве и уволили без рекомендательного письма. Именно такой человек и мог пойти на убийство. Поиски Мертона продолжались полмесяца. Когда же мы его нашли, выяснилось, что у него стопроцентное алиби (суперинтендант поднял руку, мне подумалось, что таким вот жестом в молодости он останавливал транспортный поток). Да, я знаю, что ты хочешь сказать. Авторы детективов всегда так говорят - чем лучше алиби, тем выше вероятность того, что оно липовое. Действительно, такое случается, но не в нашем конкретном случае. Ибо Мертон уже два месяца сидел в тюрьме, пусть и под другой фамилией. И в чем его обвиняли, за что должны были судить? Да, конечно, ты уже догадался, ума тебе не занимать. Посадили его по подозрению в убийстве, а умерла жертва от отравления.
- Святой Боже, - воскликнул я и воспользовался паузой, чтобы наполнить бокал моего приятеля.
- Именно так, - он отпил вина. Мне подумалось, что он заливает вином горькое разочарование, испытанное много лет тому назад.
Можешь представить себе (продолжил он), какое мы испытали потрясение. Посуди сам, убийство совершено определенным способом, мы вычислили преступника, не зная наверняка, способен ли он на такое преступление. И вот, доказав на сто процентов, что способен, одновременно доказали, что преступления, которое расследовали мы, он не совершал. То есть мы получили доказательства собственной компетенции, но ни на шаг не продвинулись в нашем расследовании.
Вот я и сказал Тотману: "Давайте возьмем пару выходных, все продумаем, а потом обменяемся идеями и начнем заново".
Тотман пощипал усики, а затем самодовольно рассмеялся.
- Только не надейся, что я признаю допущенную ошибку, поскольку я только что доказал свою правоту, - Тотман всегда говорил "я", хотя идеи черпал исключительно у меня. - Мертон - убийца! Он заготовил бутылку, а потом попросил кого-то принести ее маркизу. Вот и все. Он ждал дня рождения его светлости, но сам попал к этому времени в тюрьму, а потому его жена или кто-то еще…
- Принес бутылку с аккуратненькой биркой: "Яд, не вручать до Рождества", - вырвалось у меня, так я на него разозлился.
- Дурость свою оставь при себе, так же, как и наглость, - прорычал он. - Пользы тебе от этого не будет.
Я смиренно извинился, заверил его, что лучшего начальника мне не найти. Он меня простил… и мы снова стали друзьями. Он даже похлопал меня по плечу.