Она расслабилась, предложила выпить. Пятидесятилетний повернулся к Селмеру. Он выглядел менее занятым, чем его младший товарищ, но при этом более вымотанным.
- Как там Лафон? - спросил он.
- Умер, - ответил Селмер.
- Скверная была у него работка, - заметил летчик. - Чем выше взлетишь, тем больней падать. А как малыш Альбен?
- Тоже умер, - ответил Селмер.
- Надо же, все отдают концы, - бросил пятидесятилетний, отворачиваясь к своим индикаторам.
- Так куда летим? - спросил сорокалетний.
Самолет шел над облаками, залитыми ослепительным светом. Селмер оглядел пространство вокруг себя. Ему хотелось, чтобы этот полет никогда не кончился.
- Пока прямо, - сказал он. - А дальше я укажу.
- Скажите хоть, где мы должны сесть, - настаивал пилот, - я волнуюсь насчет горючего.
- Вам не придется менять ради меня маршрут, - объяснил Селмер, - вы просто сделаете маленькую промежуточную посадку в самом конце полета. Высадите меня и летите себе дальше. Всего один небольшой разворот над Тихим океаном.
- Так бы сразу и сказали, - пробурчал сорокалетний.
- Ну это куда ни шло, - согласился пятидесятилетний. - А взорвать самолет вы часом не собираетесь?
- Ни в коей мере, - ответил Селмер. - И потом, я понятия не имею, как это делается.
- Да это раз плюнуть, - буркнул старший.
Прошло какое-то время. Самолет по-прежнему летел на большой высоте, солнце заливало кабину, ни одно облачко не заслоняло его ослепительный диск. Селмер сидел позади пилотов, положив книгу на колени и не отрывая глаз от неизменно пустого пространства, от света за окном кабины. Потом он увидел, как солнце медленно погрузилось в гущу облаков и свет померк. Он взглянул на часы, теперь они показывали семь вечера. Стюардесса принесла подносы с обедом. Сорокалетний встал и развернул навигационную карту.
- Показывайте, где это.
- Острова Мидуэй, - сказал Селмер.
- Вот они, - и пилот ткнул пальцем в точку на карте.
- К югу от островов Мидуэй есть маленький продолговатый островок, по форме он напоминает спичку. Все очень просто: он представляет собой взлетно-посадочную полосу, окруженную морем.
- Надо же, - удивился пилот, - а я и не знал.
- Говорят, он действительно существует. Это старая гряда рифов, которую американцы разровняли и забетонировали во время войны. Похоже, эта полоса до сих пор в рабочем состоянии. Если вы легко на нее сядете, то, думаю, так же легко и взлетите.
- Да, - признал пилот, - в принципе, для этого можно использовать одну и ту же полосу. В этом смысле авиация должна быть экономной.
- Надеюсь, я причиню вам не слишком много хлопот с этой посадкой, - заволновался Селмер. - Я, конечно, мог бы прыгнуть с парашютом, но, признаюсь, мне это было бы трудновато.
- Да нет, все в порядке, - возразил пилот.
- Вы очень любезны, - сказал Селмер.
Во все время полета - а длился он двое суток - их отношения ни на минуту не вышли за рамки той же обязательной любезности. Затем наступил момент, когда стюардесса убаюкивающим голоском что-то наплела пассажирам, дабы объяснить непредвиденную посадку, и самолет плавно нырнул в гущу перисто-слоистых облаков.
Заброшенный американский аэродром верно нес свою службу. Самолет с бешеной скоростью пронесся по узкой бетонной полосе и застопорил ход в самом ее конце, в двадцати метрах от моря, посреди круглой площадки, устроенной для разворота воздушных судов. Пилот отпер входной люк, стюард сбросил вниз веревочный трап, и Селмер спустился, предварительно поблагодарив экипаж.
Полоса была сложена из больших бетонных плит, образующих примитивную, как в детской игре, мозаику и запорошенных тонким слоем песка, который морской бриз то и дело закручивал в тоненькие миниатюрные смерчи. Островок был целиком занят этой длинной, пустой горизонтальной лентой, приподнятой на три метра над уровнем моря. Больше на нем не было ничего - ни единой постройки, никакого укрытия, даже разметка на бетоне и та отсутствовала. Одни только застарелые темные разводы масла или смазки, растекшиеся по бетону, на манер филигранных нитей в банковских купюрах, свидетельствовали о давней человеческой деятельности на этой полоске суши.
Стюард втянул трап обратно, люк захлопнулся, взревели моторы. Аппарат начал разворачиваться на своих мощных надутых колесах, с медлительностью, странно противоречащей его размерам, и Селмер испытал привычное ощущение того покорного, тупого смирения, смешанного с досадой от потери времени, которое всегда посещало его при взгляде на самолет, когда тот катил по земле, вытянув вперед свою длинную упрямую морду. Моторы загудели еще громче, и летающий гигант тяжело пополз в обратную сторону, развернувшись на сто восемьдесят градусов, подобно трактору в конце поля, где конец одной борозды плавно переходит в начало другой.
Селмер смотрел вслед уменьшавшемуся самолету; по обе стороны взлетной полосы разбивались волны, среди которых какая-нибудь одна, самая высокая, взметала к небу фонтан белоснежных пенных брызг с запахом йода. Колеса самолета оторвались от бетона у самой кромки океана, потом медленно сложились и втянулись в брюхо фюзеляжа; теперь он стал больше походить на летательный аппарат. Солнце играло на воде слепящими бликами; Селмеру очень хотелось прикрыть глаза, но он заставил себя смотреть на самолет до тех пор, пока тот не превратился в крошечную точку, и только после этого зажмурил обожженные веки, слыша вокруг себя лишь гул океана.
Он снова открыл глаза. Перед ним, сколько хватало обзора, простирался голый остров, а дальше - одно море, ничего, кроме моря, обведенного круговой чертой горизонта. "Это предел одиночества", - подумал он и ощутил себя предельно одиноким и предельно незащищенным, чтобы выжить на этой безлюдной каменной полоске - если предположить, что он должен на ней выжить, что он решится на такое: при нем всего-то и были, что словарь мертвого языка, да и тот на три четверти бесполезный, пистолет усовершенствованной модели и одежда. Он машинально порылся в карманах, хотя знал, что их содержимое не менялось уже много недель, и вдруг заметил, что он здесь не совсем один.
Вытаращив глаза, он смотрел на неподвижный силуэт, очень далекий, на другом конце полосы; силуэт был едва виден, почти растворялся на фоне моря и небосвода. Приспособив взгляд к свету и расстоянию, Селмер различил человека в белом костюме и черных очках, с белокурыми волосами, точнее сказать, с желтыми, а не белокурыми. Человек помахал рукой, нагнулся к воде и исчез. Селмер зашагал по длинной узкой полосе, снова оставшись в одиночестве среди этого пейзажа, который, будучи морским, выглядел как-то театрально.
Он шел долго, пока не добрался до конца: внизу под обрывом его ждал человек с желтыми волосами, сидевший за рулем большой моторки. Очки он снял и теперь посасывал одну из дужек.
- Садитесь, - сказал он.
Селмер спрыгнул в лодку и уселся рядом с ним. Человек с желтыми волосами надел очки и отчалил; нос моторки вздернулся кверху, и она принялась рассекать воду по прямой, с головокружительной скоростью и жутким воем. Селмер поежился на своем сиденье. Черные очки обратились в его сторону.
- Меня зовут Арбогаст, - сообщил желтоволосый.
Через несколько часов они прибыли на место. На следующее утро Арбогаст показал Селмеру остров.
17
- Смотри, как ты пальто испоганил, - сказал Раф.
- Ничего, куплю другое, - ответил Бак.
- Тогда бери темное, как у меня. Так практичнее.
- Я предпочитаю светлые тона.
- Послушайте, - начал Прадон, кашлянув, чтобы прочистить горло.
Бак обернулся, упершись локтем в спинку своего сиденья и взглядом - в Прадона. Он был не слишком высок, скорее сухощав и угловат. Голубое "вольво" мчалось вниз по проспекту Гранд-Арме, в сторону квартала Дефанс; перед этим они заехали на квартиру Рафа, где упрятали помощника. За все это время Бак и Раф обменялись не более чем пятьюдесятью словами, а Марк-Аврелий Пьове и вовсе произнес только шесть.
- Мир перевернулся, - объявил Бак. - Теперь вы будете работать на нас.
- Я не понимаю, - сказал Прадон.
- Вы не сообщили нам о новом деле, - объяснил Раф. - Это непорядочно с вашей стороны.
- Погодите... О каком деле? - воскликнул Прадон.
- Да вот эта история с проектом "Престиж".
- Я не понимаю, - повторил Прадон, - какая история?
"Ну и работка у меня, - подумал он, - всем твердить, что я ничего не понимаю".
- Нехорошо, ей-богу, - настаивал Раф. - Мы всегда честно с вами сотрудничали, а вы взяли да наняли вместо нас того слепого. Скверно это!
Он глядел на Прадона с выражением исповедника, накладывающего епитимью на грешника. Его лицо, строгое и одновременно благостное, украшали очки без оправы, плохо сочетавшиеся с мощным торсом; создавалось впечатление, что при его сборке кто-то ошибся, посадив по рассеянности голову кюре на тело борца.
- Я не понимаю, - упрямо повторил Прадон, решив раз и навсегда держаться своей системы защиты. - И даже если это так, то ничего непорядочного я тут не усматриваю. Насколько мне известно, Хаас не подписывал с вами эксклюзивного договора на услуги.
- Но это вопрос принципа, - возразил Раф.
- А Австралия? - вмешался Бак. - Что там происходит, в Австралии?
- Да откуда я знаю? - с весьма натуральным удивлением ответил Прадон. - Мне кажется, ничего там не происходит. И вообще, при чем тут Австралия? Какая такая Австралия?
Бак отвернулся от него со зловещей усмешкой, фыркнул с видом актера, который играет навязанную ему роль, и стал пристально разглядывать несущееся навстречу шоссе.
- Слушайте, - тоскливо воззвал к нему Прадон, - вам лучше бросить это дело, потому что я не понял ни слова из того, что вы тут говорили. Если бы я что-то знал, то, может, и попытался бы скрыть, но в данном случае, хочу сразу вам сказать, я действительно не в курсе. Хотя вы мне, конечно, не верите, - убито добавил он.
- Да что вы, конечно, верим, вы не волнуйтесь, - ответил Раф. - Я знаю, что вы не в курсе главного, но вам должны быть известны некоторые детали, которых нам не хватает. Мы вас надолго не задержим.
- Вы с ума сошли, - занервничал Прадон, - кто вам рассказал эти бредни?
- Вы перепутали роли, - напомнил ему Раф.
- Вы напрасно теряете время, - ответил Прадон.
Машина пересекла Жанвилье, чьи улицы, как и в Париже, пустовали в силу двух объединившихся причин - воскресенья и холода, затем свернула на Северную автостраду. Вокруг стояла серая хмарь; бледный солнечный диск лишь на какой-то миг промелькнул вдали сквозь туман и исчез, потом через эту пелену пробился одинокий солнечный лучик, он упал на землю подобно вертикальному свету маяка, ухитрившись неведомо как разрезать плотный слой облаков. Марк-Аврелий Пьове увеличил скорость, чтобы поймать это световое пятно, и несколько минут ухитрялся двигаться вместе с ним, как бы принимая солнечный душ; потом он еще раз нажал на акселератор и оставил пятно позади машины.
Прадон безмолвно и мрачно глядел в окно. Солнечный луч пропал, и серое марево снова поглотило все детали окружающего пейзажа. Справа, вдалеке от шоссе, возникло новое пятно света, бегло озарившее завод с ярко-голубой кровлей; этот пронзительный цвет на мгновение оживил тускло-серое окружение, а белые дымки, выходившие из труб, блеснули на солнце, приняв вид пышных белоснежных султанов; потом пятно куда-то ускользнуло, и все опять сделалось тусклым и унылым. "Обманка, - подумал Прадон, - природная обманка".
"Вольво" свернуло с шоссе, ведущего в Руасси, на перепутье местных дорог, пересекло несколько безлюдных деревень и наконец въехало на аллею частного владения, которая уперлась в виллу, одиноко стоявшую в гуще деревьев.
Они расположились в гостиной на первом этаже, здесь были кресла и камин. Марк-Аврелий Пьове разжег огонь. Они сели и коротко переговорили. Поскольку аргументы, как с той, так и с другой стороны, не изменились, им пришлось повторять все уже сказанное в машине, разве только поподробнее, ибо кресла к тому располагали.
- Да нет же, - твердил Прадон, - да нет. Что вы хотите от меня услышать?
В общем, дело явно топталось на месте. В конце концов Раф встал, вынул из спортивной сумки пару боксерских перчаток и принялся молча натягивать их, устремив на Прадона пронизывающий взгляд.
- Ну вот, - со вздохом сказал он, - этим всегда и кончается.
- А по-другому договориться нельзя? - предложил Прадон.
- Боюсь, что нет, - ответил Раф.
Так что пришлось пройти и через этот этап. "Этап" продлился двое суток, показавшихся долгими всем четверым. Раф проводил время в размышлениях перед камином, пока Бак в подвале сурово обрабатывал Прадона, который время от времени выдавал какое-нибудь слово, какую-то деталь. В таких случаях Бак призывал на смену Марка-Аврелия и передавал ему перчатки, а сам записывал то, что удалось выжать из секретаря, хотя это были сущие крохи.
Наконец к вечеру второго дня Прадон объявил, что передумал. Они снова собрались все вместе в гостиной первого этажа; Марк-Аврелий Пьове сварил кофе. Прадон сидел обмякший и весь в синяках. Он начал с того, что понятия не имеет о делах в Австралии; Бак потянулся было за боксерскими перчатками, но Раф его остановил.
- Об Австралии мне известно только одно, - торопливо сказал Прадон, - туда должен был ехать Кейн.
- Кто такой? - спросил Раф, и Прадон рассказал все, что знал о Байроне Кейне, иными словами, не слишком много, да и это немногое было уже известно.
- А Рассел? - спросил Бак, и Прадон объяснил, что Хаас нанял Рассела, чтобы отыскать Кейна и вернуть кое-какие документы.
- То есть проект "Престиж"? - уточнил Раф, и Прадон подтвердил, что да, именно так, но сам он точно не знает, в чем его суть.
- А Гутман?
Прадон заверил их, что никогда не слышал этого имени. Он клялся и божился, что не лжет, во-первых, потому, что это была истинная правда, во-вторых, потому, что боялся, что Раф и Бак ему не поверят, и, в-третьих, потому, что обе эти причины были чреваты новыми бесконечными избиениями. Но Раф успокоил его.
- Ладно, - сказал он, - я вам верю.
- Мы вам верим, - подтвердил Бак.
Они уселись в креслах поудобнее, обменялись улыбками, выпили вместе - в общем, расслабились. Потом поболтали еще немного, но уже на посторонние темы, вслед за чем Раф подал условный знак, и Марк-Аврелий Пьове, стоявший за спиной Прадона, шарахнул его по голове свинцовой трубой, завернутой в скатерку. Прадон рухнул наземь, Раф и Бак встали.
- Поехали, - сказал Раф, - сдается мне, дельце стоящее.
Бак и Марк-Аврелий Пьове слегка прибрали, Раф вышел, чтобы запереть ставни, потом они сели в "вольво" и покинули запертую виллу, вокруг которой немедленно воцарилась прежняя тишина, нарушаемая лишь удалявшимся мелодичным гулом шведского мотора.
Перед выездом на автостраду они остановились в какой-то деревушке возле заведения "Бар-Табак-Бакалея-Пресса". Раф вошел внутрь и сказал, что ему нужно позвонить в Париж. Поскольку кабины тут не было, ему пришлось говорить у стойки, заткнув свободным пальцем свободное ухо, так как у стойки устойчиво обосновалось множество аборигенов, красноносых, хмельных и громогласных. Он набрал номер отеля "Лютеция" и попросил соединить его с Расселом.
- Это Раф, - сообщил он. - Не хочу соваться в ваши дела, но, может, вам интересно будет узнать, где находится секретарь Хааса.
- Ну так и быть, говорите, - бросил Рассел.
- Он в доме у департаментского шоссе 47, в трех километрах от выезда из Гуссанвиля в направлении Ла-Талмуза, по левой стороне.
- Понял, - сказал Рассел. - Это дом Ивонны?
- Да, - ответил Раф. - Это дом Ивонны. Я и не знал, что вы с ней знакомы.
- В каком виде вы его оставили?
- Мы там ничего не трогали, - успокоил его Раф.
- Я говорю о Прадоне.
- О, ничего серьезного, - сказал Раф, - слегка оглушен, но идти сможет.
- Спасибо, - сказал Рассел, - я этим займусь. Но скажите мне, разве вы тоже в этом деле? Я и понятия не имел...
- Да как вам сказать, - ответил Раф, - на первый взгляд дельце-то неинтересное. Но мы решили слегка разведать ситуацию. А вы сами... Вас-то оно устраивает?
- Да ничего, - сказал Рассел, - платят неплохо.
- Ну что ж, я рад за вас, - сказал Раф. - У меня пока все. Может, скоро и свидимся - надеюсь, по одну сторону баррикады, а не так, как два года назад.
- Это уж как карты лягут, - вздохнул Рассел, - но тогда, два года назад, вы держались неплохо.
- Ну, куда нам до вас! - возразил Раф, и они еще несколько минут обменивались самыми сердечными пожеланиями, на какие способны киллеры перед тем, как распрощаться.
Рассел положил трубку, тут же поднял ее снова и набрал номер Хааса.
- Я это предвидел, - сказал Хаас, - выводы делайте сами. Чек вам будет выслан немедленно.
Рассел положил трубку и стал ждать чек. Чек прибыл, и Рассел набрал еще один номер.
- Ивонна, - сказал он, - это Макс. В Гуссанвиле находится человек, которым нужно заняться. Фред там, с тобой?
- Он здесь, - ответила Ивонна. - Сейчас я его спрошу.
Наступила пауза, потом Ивонна снова взяла трубку.
- Ну, он как раз свободен и сейчас же поедет туда, - сказала она.
- Прекрасно, - ответил Рассел. - Завтра я вышлю ему деньги.
18
Прошло несколько недель, а Поль все еще находился в Париже, у себя в гостинице, в постели, совершенно один. Шторы в номере были задернуты и приглушали полуденный свет, и без того скудный.
Погода не изменилась, солнце по-прежнему оставалось мертвой звездой. Его бледные, истощенные лучи из последних сил старались просочиться сквозь плотную пелену, которую даже трудно было считать скоплением облаков, - скорее это выглядело как воздух, сгущенный до последней, необратимой степени тяжести. С каждым днем все труднее верилось, что поверх этого непроницаемого слоя атмосферы существует необъятное пространство небосвода, и желание отгородиться от этой мрачной завесы хотя бы шторами было вполне естественным.
Поль не спал. Его занимали самые различные мысли, которые он пытался выстроить в некую стройную иерархию, по степени важности. Но тщетно: все они казались ему одинаковыми, если не идентичными,
все обладали постоянным весом и объемом, и никакая встряска уже не могла сдвинуть их с места и привести в столкновение. Эти мысли - честно говоря, вполне банальные - вяло плавали в его мозгу, как оглушенные, а может, и дохлые рыбины. Неподвижно лежа в постели, Поль старался реанимировать их, устремив взор на жалкий лучик света, который с трудом протиснулся в щель между неплотно сомкнутыми шторами и теперь бессильно улегся тусклым отблеском на выпуклом боку кожаной сумки, стоявшей под окном.