* * *
По дороге ко мне - должна же я надеть что-то более подходящее для пляжа, чем шпильки и чулки с подвязками, - я то и дело поглядываю на Джека, проверяю, не рассеялся ли мираж. И что он на самом деле идет рядом со мной.
Он тут, на моей кухне. Мне выпал второй шанс! Думаю, это заслуживает заголовка в бульварной прессе. "УНИКАЛЬНЫЙ СЛУЧАЙ: СТАРАЯ ДЕВА СПАСЕНА ОТ ГИБЕЛИ В ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ!"
Пока он пытается выкопать из вечной мерзлоты моего старенького холодильника поддон для льда, я порхающей походкой бегу к себе в спальню и целую своего плюшевого мишку.
- Миша, у меня на кухне мужчина, и он занимается мужским делом! - шепчу я ему. Миша смотрит на меня своим обычным стеклянным взглядом. - Ну, так и будешь молчать? Что мне сегодня надеть? Я срываю с себя одежду и переворачиваю весь шкаф в поисках голубого сарафана. Но, надев его, замечаю пятно от красного вина прямо на левой груди. Как обычно. Возвращаюсь к потертым джинсовым шортам и майке. Слишком банально? До боли напоминает "Ангелы Чарли"? Миша, помоги!
Джек едет налегке. Он берет с собой только то, что на нем надето. И как парням это удается? Как они могут обходиться без косметички и чековой книжки? Не понимаю. И сама не заметила, как на постели набралась целая куча вещей "первой необходимости": расческа, косметика, бикини (не слишком ли смело?), солнцезащитные очки, пляжное полотенце, джинсы (вдруг похолодает), кофта, запасные трусы (мама бы мной гордилась), дезодорант, бейсболка. И это еще не полный комплект.
Роюсь в комоде и напеваю песенку про отпуск Клиффа Ричарда. Так, надо поторапливаться, пока я не запела арию из "Звуков музыки"<Классический голливудский мюзикл (1965), получил пять премий "Оскар", реж. Роберт Уайз. >, - это было бы уж слишком. Щедро брызгаюсь духами, не забыв надушить и самые интимные места.
Уже собравшись задвинуть ящик, замечаю презервативы. Хватаю всю коробку и загадываю желание: пусть Джек опять захочет меня…
Стоп, это же супердлинный размер. Черт!
Я знаю, что Джек неплохо оснащен, но за пределы разумного его достоинство не выходит, так что очень длинные резинки могут оказаться не кстати. Бросаюсь к ящику в углу, где у меня хранится всякая ерунда. Ага! Вот он - большой бумажный пакет, полный суперпрочных презервативов, ароматы и цвета в ассортименте - гуманитарная помощь от злющей тетки из клиники планирования семьи. У них уже наверняка истек срок годности, но проверять каждую пачку у меня нет времени.
- Ты что там делаешь? - кричит Джек из кухни.
- Еще минутку, - чирикаю я в ответ, кидаюсь на колени и пытаюсь отыскать какую-нибудь сумку под кроватью. Вот, нашла, но она огромная, что ж, придется ехать с ней. Скидываю в нее вещи с кровати, туда же сгребаю все презервативы и быстро возвращаюсь в кухню.
- Что у тебя там? - спрашивает Джек, протягивая мне бокал черносмородинового сока со льдом. - Ведерко с совочком?
- А как же! - улыбаюсь я и залпом выпиваю весь стакан. - Все. Пошли.
В то время как я излучаю энергию и нездоровый оптимизм, Джек по-прежнему ведет себя отчужденно. Мы стоим в очереди за билетами на вокзале Виктория, и наши руки отделяет всего четыре дюйма пространства, но у меня не хватает мужества его преодолеть. Я прекрасно понимаю, что восстановить нашу близость в общественном месте, да еще в условиях грохочущего громкоговорителя, невозможно.
Джек всем своим видом выказывает безразличие. Ладно, я тоже так могу. Наверное.
Правда, он такой чертовски привлекательный в этой футболке, и я не знаю, на сколько меня хватит. Но я ведь заключила с собой договор. НЕ ГОВОРИТЬ НИЧЕГО ЛИШНЕГО И НИ О ЧЕМ НЕ ПРОСИТЬ.
Подойдя к окошку кассы, я начинаю рыться в своей бездонной сумке в поисках кошелька, но Джек категорически запрещает мне платить за билет и небрежно отдает кассиру свою пластиковую "визу".
В киоске покупаем: бутылку воды, жевательную резинку, сигареты, Я стою позади Джека с благоговейным трепетом. Он так уверен в себе! - Когда отходит поезд? - спрашивает он. Простой вопрос, но я почему-то начинаю смущаться и суетиться. Щурюсь и вглядываюсь в табло, но все буквы сливаются. Не пойму отчего. Либо у меня испортилось зрение, либо я так старательно подавляю в себе желание обнять Джека, что не могу сосредоточиться ни на чем другом.
Чтобы успеть на поезд, нам пришлось бежать изо всех сил. Он едва успевает запихнуть меня в закрывающиеся двери. Какую-то долю секунды я была в его объятиях. Я положила руку ему на грудь, наши взгляды встретились, и он крепче обнял меня. Я растворилась в его глазах, поезд тронулся, сердце екнуло. Думаю, Джек тоже что-то почувствовал, поскольку в это же мгновение покраснел и нервно засмеялся. Он отодвинулся от меня, и, затаив дыхание, я пошла за ним в вагон. Народу мало, и поэтому есть несколько свободных мест у окна.
- Давай, - говорит Джек и наклоняется за моей сумкой, чтобы закинуть ее на верхнюю полку.
В ту же секунду время замирает и все происходит медленно, как во сне. С ужасом наблюдаю, как он берет ее за одну ручку и вскидывает вверх. Сумка переворачивается, и все ее содержимое вываливается к моим ногам. Все. В том числе и презервативы.
Мы оба молча смотрим на них.
- Хм, Эми, - говорит он, поглаживая свою щеку, - мы же всего на день едем. Не многовато ли?
Мне плохо. Я бросаюсь на пол и, покраснев до корней волос, пытаюсь все сгрести обратно в сумку.
- Я их не покупала, мне дали в клинике планирования. .. - Оправдания дурацкие, этим только еще больше усугубляю положение.
- Очень предусмотрительно с твоей стороны.
Черт! Он имел в виду - слишком предусмотрительно. Я забегаю слишком далеко вперед, будто я нимфоманка какая-нибудь и ни о чем, кроме секса, думать не могу. Мне так стыдно, что я готова броситься с поезда. Нервно запихиваю презервативы обратно в сумку и с ужасом понимаю, что все мои последние слова ничуть меня не оправдывают, а вовсе наоборот - подписывают мне смертный приговор.
Задыхаясь от смеха, Джек падает на сиденье. Я сжимаюсь, закрываю лицо руками, но он так весело хохочет, что я решаюсь подсмотреть сквозь пальцы.
- Ты покраснела как рак!
- Господи, ты, наверное, черт знает что обо мне подумал, - только и могу выдавить я.
Он тянет меня к себе на колени, обнимает и шепчет на ухо:
- Мне не терпится их распечатать. - Потом кладет холодную ладонь на мою горящую щеку и целует меня так сильно, что я забываю о том, как ему, наверное, тяжело меня держать, и думаю только о том, какая я счастливая.
Всю дорогу до Брайтона мы болтаем как старые приятели, словно ничего и не было. Рассказываем друг другу о каникулах и отпусках, о родителях. Лед между нами растаял без следа. Потом идем по городу по направлению к пляжу, все так же оживленно и непринужденно беседуя. Вода сверкает на солнце, повсюду раздетые люди, воздух пахнет летом, печеньем и сладкой ватой, которую продают в ларьках на пирсе.
Что-то есть в этой летней безмятежности, и вот я уже словно вернулась в детство и жалею, что не взяла ведерко с совочком. И мне хочется просто дурачиться. Джек тоже явно не против. Я хватаю его за руку и тяну к пирсу, чувствуя себя пятилетней девчонкой, а он мой сообщник, с которым мы сбежали на качели. На пирсе мы от души повеселились - перемазались фруктовым льдом, вставляли головы в картонные декорации для фотографий и смеялись до упаду. Да, это, может быть, и не круто, и мы ни разу не упомянули вчерашний вечер, но все это не имеет никакого значения. Мне просто хорошо - мы выбрались из душного Лондона, уехали от всех на свете, и я так расслабилась, что забыла о глупых условностях и своем намерении произвести на него впечатление. Он рядом со мной, и этого достаточно.
К тому моменту, когда мы ввалились в зал игровых автоматов, Джек окончательно впал в детство и я потешалась над его ребячествами. Удивительно, как много можно узнать о человеке, застав его за игрой в автогонки. Вся сущность выходит на поверхность, и я понимаю, что Джек:
а) любит соперничество;
б) не умеет проигрывать.
Даю себе слово никогда не играть с ним в "Монополию".
- Сейчас я тебе задам жару, - говорит великий Шумахер-Росситер, опуская монетку в автомат.
- Да что ты? - удивляюсь я, удобнее усаживаясь в кресле. - Это мы еще посмотрим.
И мы стартуем по трассе Монако. Я посматриваю на Джека, вижу, как он старается сладить с управлением и от напряжения кусает губу. Я пытаюсь не распускать сопли от умиления, потому что очень хочу обогнать его. И, по счастливой случайности, выигрываю. Три раза.
Спасибо тебе, Господи. За мной должок.
Джек не может этого пережить. Он всерьез выходит из себя, когда я отказываюсь от четвертого заезда, не дав ему возможности отыграться.
- Главное вовремя остановиться, когда ты в выигрыше, - поддразниваю я его и выбегаю на улицу.
Джек практически роет землю копытом. Я даже жду, что он сейчас закричит: "Ты же девчонка!" Но, несмотря на это, я чувствую, что он приятно удивлен моей проворностью. Оглядываюсь через плечо и самодовольно ухмыляюсь:
- Ладно, Джек, хватит дуться. Все, он за мной погнался, а я убегаю от него, визжа и стараясь не сшибить по дороге детей и бабулек, мимо ярмарки, бегу до самого конца пирса. Он меня догоняет, прижимает к перилам и рычит, но на лице широкая улыбка, и вдруг мы начинаем бешено целоваться, как подростки - зубы в зубы, путаясь в своих оранжевых от мороженого языках. Мимо проходит компания мальчишек, и, глядя на нас, они кричат: "Ф-фуу!" Мы улыбаемся, и Джек отпускает меня. Шорты у него встали домиком, и мы оба хохочем.
Он перегибается через перила и смотрит в воду. Я переворачиваюсь и опираюсь на перила спиной. До нас доносится грохот вагончиков с американских горок на ярмарке. Слышно, как поезд резко съезжает вниз под восторженные крики детей. - Ты красивая и необыкновенная, - вдруг говорит Джек, - у тебя самая удивительная улыбка на свете.
Я щурюсь одним глазом от солнца и смотрю на него. Это первый серьезный комплимент с его стороны, и я потрясена. Он смущается и пытается сгладить момент:
- Вот бы нырнуть сейчас.
Но я не могу ничего ответить, потому что от счастья потеряла дар речи.
Он берет меня за руку. У меня мокрые ладони, и я пытаюсь высвободить свою руку. Он это замечает, но еще крепче сжимает мои пальцы и целует их.
- Ну, пошли на пляж, - подмигивает он.
По-моему, быть взрослой очень трудно. Труднее, чем сдавать экзамены в школе, потому что к взрослой жизни тебя никто не готовит. Никто не предупреждает, что однажды, когда тебе стукнет двадцать с небольшим, все будут относиться к тебе по-другому. Будут считать тебя взрослой и ожидать от тебя соответствующих поступков. Придется самой справляться со всеми обязанностями, платить по счетам, принимать важные решения. Хуже взрослой жизни может быть только одно - взрослая незамужняя жизнь.
Я понимаю, что нельзя так говорить. Понимаю, что должна относиться к этому спокойно. Я читаю достаточно ханжеских дамских журналов и знаю о своих обязанностях: в девяностые годы нашего века незамужняя женщина должна быть самодостаточной и независимой личностью, самостоятельной во всех аспектах жизни, в том числе в ремонте сантехники и холодильников, обязана иметь успешную карьеру, приличное финансовое положение, уметь противостоять любой критике и быть довольной собой - ибо это способствует духовному росту.
Но все это полная чушь. В большинстве случаев я не могу соблюсти и пятой части этих условий. И поэтому в последние полгода я нередко ощущала себя толстой девочкой, с которой никто не хочет дружить. А если мне и случалось встретить "друга", почти каждого хотелось послать куда подальше. Мне должно быть безразлично, но меня это волнует. Даже очень. Потому что в возрасте двух лет любой из нас уже знает, что играть одному скучно и плохо.
Но детям легче - всегда можно убежать домой, к маме, которая тебя обнимет, даст конфетку, и жизнь снова прекрасна. Но однажды ты вдруг становишься взрослой, и бежать уже некуда, и приходится стоически все переносить самостоятельно, и притворяться, будто тебе все равно. А потом у тебя появляется чувство вины, потому что тебе по-прежнему хочется найти кого-нибудь, с кем можно было бы играть. И хочется этого все больше и больше. И чем больше тебе этого хочется, тем менее возможным это кажется. Ты ходишь по супермаркету с корзинкой и заглядываешься на тех, кто ходит с тележкой, - на тех, у кого есть с кем играть. И думаешь: "Почему я одна? Что со мной не так?"
И поэтому у тебя иногда случаются приступы меланхолии, а подруги, такие, как Хел, тебе говорят: "Не волнуйся, он тебе обязательно встретится, когда ты этого совсем не ждешь". Того, кто первым это сказал, надо поставить к стенке и пристрелить, потому что ты всегда ждешь! Всегда и везде.
Но потом это вдруг случается. Вот так, вдруг. У тебя появляется тот, с кем хочется быть вместе. Вот как сейчас: мы идем вместе с Джеком, рядом, и его рука на моем плече. Кажется, что естественнее этого и быть ничего не может. Но как это произошло? Это прекрасно, но и нечестно тоже. Столько месяцев злости и отчаяния, и вот, пожалуйста, все просто. Как дважды два. Но раз он так вдруг, быстро появился, столь же быстро и легко может исчезнуть.
Мне хочется остановить время, эту секунду, потому что я хочу, чтобы все это видели. Чтобы все поняли, что я намного лучше играю пару, чем одиночку. Мне хочется прыгнуть и крикнуть: "Смотрите все! Я не одна! Меня тоже любят!"
Джек останавливается у палатки проката водных мотоциклов.
- Пошли прокатимся, - говорит он и хватает меня за руку.
Прежде чем я успеваю что-то ответить, мы оказываемся внутри. Мне смешно наблюдать за ним. Он даже не подозревает, о чем я сейчас думаю. Он парень, а парню никогда не понять направление моих мыслей. И правильно. Мне завидно, что его жизнь такая простая. Как здорово, наверное, иметь в голове кучу свободного места и думать только о том, что происходит здесь и сейчас. Я могла бы столько всего сделать, если бы перестала волноваться и думать о смысле жизни. Я могла бы позволить себе быть импульсивной, как Джек, и жить сегодняшним днем. Жизнь моя была бы вечным праздником.
Помню свои впечатления, когда кто-то впервые научил меня правильно завязывать шнурки. Это было для меня открытием. Вдруг стало понятно, что это легко. Я перестала путаться в шнурках и падать. И вот теперь, наблюдая за Джеком в палатке проката, я снова ощущаю те же удивление и легкость. Он показал мне, как можно быть счастливой. И мне хочется постучать себя по голове и воскликнуть: "Эй, это же так просто!"
Девушка в пункте проката говорит, что в бикини кататься нельзя - купальник смоет в первую же секунду. И выдает мне мокрый и липкий резиновый комбинезон, в котором мои женственные бедра выглядят далеко не лучшим образом. Зато Джек смотрится отлично - как Джеймс Бонд на задании. И я с ревностью замечаю, как женщина за столиком оглядывает его.
Эй ты, руки прочь!
В воде Джек чувствует себя как рыба. Вижу озорной блеск в его глазах и понимаю, что он жаждет отмщения за проигранное ралли. Он скользит по воде, вспарывая волны, которые делают со мной что хотят.
- Не бойся, расслабься! - кричит он мне, и я на полной скорости устремляюсь вдаль. Навстречу летят мокрые брызги, и я возбужденно вскрикиваю.
Он догоняет меня, показывает, как нужно поворачивать, и через пару секунд я уже Памела-спасательница пляжа Малибу. Йо-хо!
Мне так весело, что я не замечаю, как пролетело время. Причаливаю к пляжу совершенно охрипшая и выдохшаяся; шатаясь, стягиваю с себя комбинезон.
Когда я выхожу из палатки, Джек кладет мне руку на плечи и спрашивает:
- Ну как, понравилось?
- Очень. Но я ужасно проголодалась. - И похлопываю по животу, удивленная, что перестала стесняться собственного тела.
- Тогда я тебя угощу, - обещает он покровительственным тоном.
- Рыбой с картошкой?
- Ты слишком традиционна, - подначивает он меня. - Думаю, можем придумать что-нибудь получше.
Мы бредем по улочке и находим недорогой и симпатичный французский ресторанчик со столиками на булыжной мостовой. Джек заказывает пару пива.
- За нас, - предлагает он тост, и мы чокаемся. Пузырьки поднимаются прямо к носу.
Я так долго хотела узнать, что он думает о прошлой ночи, но теперь, когда появилась возможность спросить об этом, я не спешу. Просто вдруг понимаю, что мне намного интереснее узнать, что он думает обо всем остальном.
- Тебе нравится быть художником? - спрашиваю я, когда приносят закуски.
- Наверное. Это все, что я умею. И потом, таким образом я избегаю необходимости ходить на работу пять дней в неделю, как все остальные.
- Да, тебе везет, - вздыхаю я. - Вот бы и мне уметь что-нибудь делать хорошо.
- А я знаю, что ты хорошо умеешь, - ухмыляется он.
- Помимо этого, - краснею я.
- В смысле, ты хотела бы добиться успеха? Ну да, а кто этого не хочет?
- А кем ты хотела стать в детстве? - спрашивает он, отламывая кусок хлеба и макая его в соус.
- Ну, хотела работать в области моды, кажется. Мужской. Мне всегда больше нравилось играть с Кеном, чем с Барби.
- Нравилось штаны с него снимать? Я смеюсь:
- И это тоже. Правда, у него там ничего особенно интересного нет. Нет, мне просто нравится мужская одежда. Когда я в первый раз тебя увидела, обратила внимание на одежду.
Джек смотрит на меня:
- Тогда почему бы тебе не заняться модой или не попробовать силы в текстильной промышленности?
Я разглядываю веточку спаржи на своей тарелке. - Да я уже давно этого хочу. Но туда трудно пробиться. Слишком много желающих.
- Наверное, и не пыталась как следует. Конечно, талантливых людей много, но разве и ты не можешь стать одной из них? Если бы я все время думал о том, как трудно быть художником, то давно уже бросил бы живопись. Что ты теряешь? Все ведь в твоих руках.
Он смотрит на меня и улыбается. А мне вдруг становится так легко, так хорошо, что я, не задумываясь ни секунды, верю ему. Полностью. Я ни с кем, кроме Хел, никогда не говорила о своих мечтах, и теперь у меня словно гора с плеч свалилась - так я рада, что рассказала ему об этом. Кажется, я снова стала прежней - уверенной в себе и в своих планах. Пожалуй, надо и впрямь попытаться.
Мы сидим, пьем пиво, рассматриваем прохожих и смеемся. Потом идем обратно на пляж. Теперь тут не так людно, и мы находим тихое местечко. Я сильно подшофе, и мне кажется, что в мире больше никого нет, только я и Джек. Он запускает камешки по волнам, а я наблюдаю за его движениями и чувствую себя такой любимой.
Он оборачивается ко мне и спрашивает:
- Чем теперь займемся? Хочешь вернуться?
- Нет. А ты?
Он мотает головой.
Мы немного нервно смотрим друг на друга и смеемся. Он стучит пальцем по губам.
- Я знаю место, где можно переночевать. Если, конечно, хочешь.
Хочу? Только об этом и мечтаю.