Они говорили о музыке. Сумирэ обожала классику и еще в детстве любила копаться в пластинках, которые собирал отец. Музыкальные вкусы Мюу и Сумирэ во многом совпадали. Обе любили фортепианную музыку и считали, что значительнее 32-й сонаты Бетховена для этого инструмента ничего не написано. А запись этой сонаты в исполнении Вильгельма Бакхауза, выпущенная компанией "Декка", его трактовка - безусловно, образец для подражания, великолепная игра, которой нет равных. И при этом в трактовке Бакхауза столько счастья, столько радости жизни!
А произведения Шопена, записанные еще в эпоху моно, особенно скерцо в исполнении Владимира Горовица - без сомнения, они просто "thrilling". Прелюдии Дебюсси у Фридриха Гульды прекрасны и полны юмора. А Григ - как он хорош у Гизекинга, какую вещь ни возьми. Прокофьев, когда его играет Святослав Рихтер - здесь есть рассудительная сдержанность и потрясающая глубина моментальных слепков настроения, почему и стоит слушать их очень внимательно. А Ванда Ландовска и сонаты Моцарта для фортепиано в ее исполнении - в них так много теплоты и бережного отношения к произведению: непонятно, почему критики не оценили эту работу пианистки по достоинству.
- А чем ты сейчас занимаешься в жизни? - спросила Мюу, когда закончилась музыкальная часть их разговора.
Сумирэ объяснила:
- Я бросила институт, иногда подрабатываю понемногу в разных местах, а вообще-то пишу роман.
- Какой роман? - поинтересовалась Мюу.
- В двух словах сложно объяснить.
- Ладно, - сказала Мюу. - А какие книги тебе нравятся?
- Все перечислить просто невозможно. Вот в последнее время главным образом читаю Джека Керуака, - ответила Сумирэ. После чего как раз и завязался тот самый разговор о "спутнике".
Если не считать несколько легких вещей, прочитанных от нечего делать, Мюу почти совсем не брала в руки романов.
- Никак не могу избавиться от мысли, что все в этих книгах ненастоящее, вымышленное, поэтому персонажи не вызывают у меня никаких чувств, - объяснила она. - Всегда так было. - Поэтому ее чтение ограничивалось книгами, в которых реальность описывалась как реальность. То есть почти все, что читала Мюу, было нужно ей для работы.
- А чем вы занимаетесь? - спросила Сумирэ.
- Моя работа в основном связана с другими странами, - ответила Мюу. - Почти тринадцать лет назад мне по наследству досталась торговая компания, которой руководил отец. Сама-то я готовилась стать пианисткой, но отец умер от рака, у мамы было слабое здоровье, да и по-японски она не говорила достаточно свободно, брат еще учился в школе, а я была старшим ребенком в семье. Вот и пришлось поневоле стать ответственным лицом компании, заняться ее делами. К тому же у нас было несколько родственников, чья жизнь напрямую зависела от фирмы, поэтому я не могла просто взять и свернуть бизнес. - Словно поставив точку в рассказе, Мюу коротко вздохнула. - Раньше компания отца по большей части импортировала из Кореи сушеные продукты и лекарственные травы, но сегодня мы работаем с более широким ассортиментом. Вплоть до деталей компьютеров. Формально и сегодня главой компании числюсь я, но все дела ведут мой муж и младший брат, так что мне вовсе не нужно сидеть там с утра до ночи. И сейчас я больше занимаюсь собственным бизнесом, вне компании.
- Каким?
- В основном - импорт вин. Ну, иногда еще разные музыкальные проекты. Все время курсирую между Европой и Японией. Ведь в моем бизнесе все движется и пульсирует, только если сам вкладываешь много усилий. Наверное, поэтому я умудряюсь одна работать вполне на равных с лучшими торговыми компаниями на рынке. Нужно столько времени и сил, чтобы наладить свою сеть, поддерживать бизнес на должном уровне. Впрочем, как иначе… - После этих слов Мюу, будто вспомнив о чем-то, подняла глаза на Сумирэ. - Кстати, ты говоришь по-английски?
- Ну, разговорная речь - не мой конек, говорю я так себе, но все же могу. А вот читать люблю.
- А как у тебя с компьютером?
- Не очень. Я привыкла к "вапро", но если подучиться, наверно, справлюсь и с компьютером.
- Водить умеешь?
Сумирэ покачала головой. Однажды, еще на первом курсе, она попыталась поставить отцовский "вольво-универсал" в гараж и въехала задней дверцей в столб. После чего практически не касалась руля.
- Ну, хорошо. А какая разница между "знаком" и "символом"? Ты могла бы это объяснить, составив текст примерно в двести печатных знаков?
Сумирэ взяла с коленей салфетку, промокнула губы и положила ее обратно. К чему она все-таки клонит? Непонятно.
- Знак и символ?
- О, в моем вопросе нет никакого особого смысла. Это просто так, для примера.
Сумирэ снова покачала головой:
- Не имею ни малейшего понятия.
Мюу улыбнулась.
- Если можно, я хотела бы лучше узнать, что ты умеешь. Скажем, что у тебя лучше всего получается? Ну, кроме того, что ты читаешь много книг и слушаешь много музыки.
Сумирэ аккуратно положила нож с вилкой на тарелку и, хмуро уставившись в некое пространство над столом, начала вслух рассуждать о себе.
- Что мне хорошо удается? Легче перечислить, чего я не умею. Готовить не умею, уборка - тоже не мое. В вещах всегда бардак, и вообще я их моментально теряю. Музыку люблю, но петь мне противопоказано - тотальное отсутствие слуха и голоса. Руки растут не из того места: забить ровно гвоздь - выше моих сил. Еще у меня топографический кретинизм, и я вечно путаю "право" и "лево". Когда злюсь, обычно что-нибудь уничтожаю: бью тарелки, ломаю карандаши, будильники. Потом, конечно, жалею, но когда на меня находит, то находит по полной, и тут ничего не поделаешь. Сбережений - никаких. Незнакомых людей я стесняюсь, почему - сама не знаю, и друзей у меня почти нет. - Сумирэ ненадолго умолкла, после чего продолжила: - Однако я могу очень быстро, вслепую набрать текст на "вапро". Ничем особо серьезным, кроме свинки, никогда не болела, хоть я и не очень спортивная. Потом странно: я почему-то в ладах со временем и пунктуальна - во всяком случае, на встречи почти никогда не опаздываю. Мне все равно, что есть: к пище я равнодушна. Телевизор не смотрю. Бывает, хвастаюсь по мелочам и почти никогда не оправдываюсь. Примерно раз в месяц у меня ноют и деревенеют плечи, тогда я маюсь со сном, но вообще-то сплю хорошо. Месячные у меня проходят легко. В зубах нет ни одной дырки. И еще я вполне прилично говорю по-испански.
Мюу подняла взгляд.
- Ты говоришь по-испански?
Старшеклассницей Сумирэ провела месяц в Мехико, у своего дяди, который работал там в торговой компании. Решив, что это хорошая возможность выучить испанский, она после месяца усиленных занятий неплохо его освоила. В институте Сумирэ тоже занималась испанским.
Мюу держала бокал за ножку и тихонько поворачивала его пальцами - будто закручивала винт в каком-то механизме.
- Что если тебе немного поработать у меня? Как ты на эго посмотришь?
- Поработать? - Не совсем понимая, какое выражение лица лучше соответствует такой ситуации, Сумирэ на всякий случай решила остаться привычно хмурой. - М-м… Вообще-то, за всю жизнь я ни разу по-настоящему не работала и даже толком не знаю, как отвечать по телефону. Раньше десяти утра в общественный транспорт я не сажусь. Мне кажется, что изъясняюсь я вполне понятно для окружающих, но вот выразить мысль вежливо и учтиво - тут уж увольте, не умею.
- Все это меня абсолютно не смущает, - просто сказала Мюу. - Кстати, как у тебя завтра со временем? Ты днем свободна?
Сумирэ машинально кивнула. Что тут особо раздумывать: уйма свободного времени - ее основной капитал.
- Хорошо, тогда, может, пообедаем вместе? Я закажу столик где-нибудь неподалеку, в спокойном месте, - сказала Мюу.
Официант принес новую бутылку красного вина и наполнил чистый бокал. Мюу внимательно рассмотрела вино на свет, вдохнула его аромат и, смакуя, медленно сделала первый глоток. Все эти манипуляции были проделаны с изяществом, доведенным до автоматизма, и очень походили на экспрессивную каденцию в исполнении глубокого, вдумчивого пианиста, который годами оттачивал свое мастерство.
- Встретимся - вот и поговорим. Сегодня - нет работе, я хочу отдыхать. Хм… кстати, это "бордо" совсем не плохое, правда, не пойму, откуда оно.
Сумирэ стерла с лица хмурость и решилась спросить напрямую.
- Но мы ведь с вами только что познакомились, и вы обо мне практически ничего не знаете…
- Да. Наверное, так и есть, - согласилась Мюу.
- Так почему вы решили, что я могу быть для вас полезной?
Мюу покручивала в бокале вино.
- Я уже давно определяю человека по лицу, - ответила она. - Проще говоря, мне понравилось твое лицо. Как оно меняется. Очень понравилось.
Сумирэ вдруг перестало хватать кислорода. Она почувствовала: соски под одеждой отвердели. Почти машинально Сумирэ схватила стакан и одним глотком выпила оставшуюся воду. Тут же из-за ее спины появился официант с лицом хищной птицы и снова наполнил его. Льдинки, падая, позвякивали, но до смятенного сознания Сумирэ звуки доносились, как из бочки, словно глухие стоны грабителя, заточенного в пещере.
"Я люблю этого человека. Точно. (Лед, как и должно быть, - холодный, розы, как и прежде, - красные.) И любовь меня куда-то уносит. Но вытащить себя из этого мощного потока невозможно. Ни единого шанса. Кто знает, вдруг несет меня в совершенно особый, неизведанный мир. А может, это - опасное место. И там уже притаилось нечто (некто?…), и оно глубоко, смертельно ранит меня. Наверное, я потеряю все, что имею. Но пути назад уже нет. Остается лишь одно - довериться потоку. Пусть даже такой человек - "Я", сгорит в нем дотла, навсегда исчезнет, пусть".
Ее предчувствие - сейчас-то я это понимаю - сбылось на сто двадцать процентов.
2
Сумирэ позвонила мне ровно через две недели после этой свадьбы, в воскресенье, еще до рассвета. Разумеется, я дрых, как старая наковальня. Всю неделю у меня был сплошной вынужденный недосып, поскольку я готовил всякие нужные (то есть на самом деле абсолютно бессмысленные) бумажки для одного собрания, которое на меня повесили. Поэтому я собирался в выходные, наконец, отоспаться. И тут раздался этот звонок. Еще затемно.
- Спал? - словно изучая ситуацию, осведомилась Сумирэ.
- Угу, - тихо простонал я и машинально бросил взгляд на будильник у изголовья. Я точно знал, что у будильника огромные стрелки, густо покрытые люминесцентной краской, но почему-то никак не мог разобрать цифр. Изображение, которое воспринимала сетчатка, не состыковывалось с той частью мозга, что должна была его принять и обработать. Как у старушки, которая никак не может вдеть нитку в иголку. С трудом до меня дошло, что вокруг еще кромешная тьма и примерно то время суток, которое Скотт Фицджеральд окрестил некогда часом "потемок человеческой души".
- Скоро уже рассвет.
- Угу, - обессиленно буркнул я.
- Рядом с моим домом живет один человек, он держит кур и петухов - наверное, с тех времен, когда Окинаву еще не вернули. Скоро они начнут кукарекать - где-то через полчаса, а может, и раньше. Если честно, это мое самое любимое время. Когда ночь еще темная-темная, небо на востоке начинает потихоньку светлеть, и тут петухи - будто это их личная месть кому-то - как начнут кукарекать что есть мочи. У тебя поблизости есть петухи?
На этом конце провода я слегка покачал головой.
- Я звоню из телефонной будки около парка.
- Угу, - отреагировал я. Это где-то в двухстах метрах от ее дома. У Сумирэ не было телефона, и обычно она ходила звонить к этой будке. Самая обычная телефонная будка - обычнее не бывает.
- Слушай, это ужасно, что я тебе звоню в такое время. Мне, правда, неловко. Даже петухи еще молчат. Одна только несчастная госпожа Луна - вот на тебе! - еще болтается в восточном уголке неба. Напоминает изношенную почку. Все это верно, конечно, но ведь чтобы тебе позвонить, пришлось тащиться сюда ночью, в кромешной тьме. Зажать в ручонке телефонную карточку - и вперед! Да, кстати, мне эту карточку подарили на свадьбе кузины. На ней еще фотография: молодые держатся за руки. Ты вообще-то представляешь себе, каково переться сюда среди ночи? Удовольствие ниже среднего. Я даже носки перепутала: у меня тут один носок с Микки-Маусом, а другой - просто шерстяной. В моей комнате такой кавардак, где что лежит - ума не приложу. Только между нами, мои трусы - это нечто. Жуть, какие страшные. Даже специалист по кражам нижнего белья бы на такие не позарился. Если меня в таком виде прикончит какой-нибудь маньяк, моя душа вряд ли когда-нибудь успокоится - ворочаться мне в гробу до скончания века. Конечно, я не требую от тебя сочувствия, но все-таки, неужели ты не можешь воспроизвести своим ртом что-нибудь более членораздельное? Кроме вот этих бесчувственных междометий - "м-м" и "угу"? Ну, хотя бы союзы? Да, что-нибудь типа: "все же" или "тем не менее"…
- Однако, - сказал я. Я дико устал, и, по правде сказать, у меня не было сил даже на то, чтобы видеть сон.
- Од-на-ко! - повторила Сумирэ. - Что ж, ничего. Хоть какой-то прогресс. Маленький шажок вперед, но все же…
- Ладно, у тебя ко мне какое-то дело?
- Вот-вот. Я хочу, чтобы ты объяснил мне одну вещь. Потому и звоню, - сказала Сумирэ. Слегка откашлялась и продолжила: - Скажи, в чем разница между "знаком" и "символом"?
У меня возникло странное ощущение: будто внутри моей головы медленно-медленно движется некая процессия.
- Ты не могла бы повторить вопрос?
Она повторила:
- В чем разница между "знаком" и "символом"?
Я сел в кровати и переложил трубку из левой руки в правую.
- Так, значит, ты хотела узнать разницу между "знаком" и "символом", поэтому позвонила мне. В воскресенье утром, до рассвета. Хм-м…
- В четыре пятнадцать, - уточнила она. - А что делать, если это меня беспокоит? Какая вообще может быть разница между "знаком" и "символом"? Один человек задал мне такой вопрос несколько дней назад. Я сначала начисто об этом забыла, но тут собиралась лечь спать и, когда раздевалась, вдруг снова вспомнила и сон вовсе пропал. Ты не мог бы все-таки объяснить это - разницу между "знаком" и "символом"?
- Ну, например… - произнес я и уставился в потолок. Даже когда мое сознание в нормальном состоянии, объяснять что-либо Сумирэ с точки зрения логики - тяжелая работа. - Император - символ Японии. Это понятно, да?
- Более-менее, - сказала она.
- "Более-менее" не пойдет. Так на самом деле записано в Конституции Японии, - сказал я насколько мог спокойно. - Можешь возражать или сомневаться, но, если ты не примешь это как некий факт, мы не сможем двигаться дальше.
- Ладно, согласна. Ты доволен?
- Спасибо. Итак, повторяю снова. Император - символ Японии. Однако это не означает, что император и Япония эквивалентны друг другу. Понимаешь?
- Не понимаю.
- Смотри, это как дорожный знак - стрелка, обозначающая одностороннее движение. Император - символ Японии, однако Япония - не символ императора. Понимаешь, нет?
- Думаю, что да.
- Но если, например, написать так: "Император - знак, обозначающий Японию", эти понятия станут равнозначны. То есть, если мы произносим "Япония", это означает то же, что и "император", а если произносим "император" - это означает как раз "Японию". Более того, получается, что оба эти понятия взаимозаменяемы. "Поскольку а = б, то и б = а" - то же самое. Вот в двух словах, что такое "знак".
- То есть ты хочешь сказать, что император и Япония взаимозаменяемы? И что - такое возможно?
- Да ну нет же, не так! - Я в отчаянии замотал головой по эту сторону трубки. - Просто я стараюсь как можно проще объяснить разницу между "символом" и "знаком". На самом деле я вовсе не собирался менять местами императора и Японию. Это всего лишь такой способ объяснения.
- Хм… - произнесла Сумирэ. - Кажется, до меня дошло. Как образ. В сущности, разница такая же, как между односторонним и двусторонним движением, да?
- Наверно, у специалистов есть более точное определение. А если хочешь найти такой образ, чтобы стало понятно сразу, думаю, твое сравнение вполне сойдет.
- Я всегда удивляюсь, как классно ты умеешь все объяснять.
- Вообще-то, работа у меня такая, - сказал я. Мои слова, непонятно отчего, прозвучали как-то плоско и невыразительно. - Тебе самой бы разок поработать учителем начальной школы - точно бы пригодилось. Каких только вопросов ни задают. "Почему Земля не квадратная?", "Почему у кальмара десять щупальцев, а не восемь?" Сейчас я могу, так или иначе, ответить практически на любой вопрос.
- Должно быть, ты хороший учитель.
- Кто знает, - сказал я. Кто знает…
- Кстати, почему у кальмара десять щупальцев, а не восемь?
- А не пора ли мне снова поспать? Правда - я устал. Держу сейчас трубку - будто каменную стену подпираю. В одиночку. А стена еще чуть-чуть - и рухнет.
- Да… - сказала Сумирэ и на мгновение примолкла. (Так, прямо перед тем, как промчится поезд на Петербург, пожилой сторож на переезде с глухим переливчатым стуком опускает шлагбаум.) - Звучит как-то по-дурацки, но, если честно, я влюбилась.
- Хм… - Я вернул телефонную трубку из правой руки в левую. В трубке слышалось дыхание Сумирэ. Что я должен сказать на это - ни малейшего представления. И как уже часто случалось со мной в подобных ситуациях, я взял и ляпнул: - Но не в меня же?
- Не в тебя, - ответила она. Я услышал щелчок дешевой зажигалки: Сумирэ прикурила. - Ты как сегодня, свободен? Я хотела бы встретиться и поговорить.
- О том, что ты в кого-то влюбилась - не в меня, правильно я понял?
- Да, - подтвердила Сумирэ. - О том, что я ужасно влюбилась.
Я прижал трубку плечом и вытянулся на кровати.
- Вечером я свободен.
- Тогда в пять у тебя, - сказала Сумирэ. И затем, словно подумав, добавила: - Спасибо тебе большое.
- За что?
- За то, что ты ни свет ни заря так по-доброму отвечал на мои вопросы.
Я пробубнил в ответ что-то невразумительное, повесил трубку и выключил свет. За окном еще было совершенно темно. Перед тем как заснуть снова, я задумался, говорила ли мне Сумирэ "спасибо" когда-нибудь раньше - хотя бы раз. Уж один раз, наверное, говорила, но когда - я вспомнить не мог.