Мы продвигались вдоль длинного стола для заседаний и внимательно рассматривали каждый ватман. Тропинин часто переспрашивал меня - он был не специалист этого дела, но объяснения мои правильно схватывал… А я опять поймал себя на мысли, что чересчур уж близко к сердцу все это принимаю. И не столько убеждаю Тропинина, сколько самого себя в пользе проектов Любомудрова…
- Так давай остановим завод и переоборудуем оба основных цеха? - загорелся Тропинин. - Разве эти красавцы дома сравнить с нашими сараями?
Я рассмеялся, сразу отрезвев. А Тропинин - рискованный мужик! Интересно, будь он на моем месте, решился бы на такую перестройку?..
Уже другим, спокойным тоном я образно нарисовал ему картину того, что произойдет, если мы плюнем на государственное задание, на наших заказчиков и начнем партизанить…
- Черт возьми, а жаль… - пробормотал он, задумавшись.
- Чего жаль?
- Обидно, что эти дома, - он кивнул на ватманы, - останутся на бумаге… - прошелся по кабинету и вскинул на меня загоревшиеся, живые глаза. - Давай хоть один такой дом соберем в нерабочее время и выставим на территории рядом с нашей спичечной коробкой?! Пусть все смотрят, что мы делаем и что мы можем делать.
- А это идея, - улыбнулся я и не стал объяснять, что для того, чтобы сделать детали даже для одного оригинального жилого дома, нужно варить новые формы, изменять на поточной линии всю конвейерную технологию…
Пока я собирал со столов ватманы в большую серую папку, Тропинин рассказывал мне о том, что на той неделе состоится заводское комсомольское собрание, на котором нужно выбрать секретаря. Горком комсомола рекомендует молодого инженера-плановика Саврасова…
- Послушай, - с улыбкой перебил я. - У нас тут весь Русский музей собрался: Васнецов, Тропинин, Саврасов… Не хватает только Репина!
- Репина нет, - без улыбки ответил Анатолий Филиппович, - а Суриков есть. В арматурном цехе работает… Так вот я не очень-то верю в Саврасова. Не спорю, хороший инженер и от общественной работы не бегает, но, понимаешь, Максим Константинович, нет в нем, как бы это сказать… стержня, что ли. Куда ветер подует, туда и он…
Я несколько раз видел Саврасова - правда, на фамилию его я тогда не обратил внимания, - мне он показался выдержанным, толковым инженером.
- А кого ты предлагаешь? - поинтересовался я.
- Вот тут-то и вся загвоздка, - вздохнул он. - На кого я рассчитывал, наотрез отказывается…
- Не верю, Анатолий Филиппович, чтобы ты не смог уговорить…
- Его жену угораздило в прошлом месяце тройню родить! - выпалил он. - Об этом в нашей газете писали…
- Причина уважительная, - рассмеялся я.
- Саврасов в приемной… - сказал Тропинин. - Я его сейчас позову, и потолкуем с ним по душам… Может, я и ошибаюсь? Он ведь член горкома комсомола, а там, как видишь, его ценят…
У Архипова отмечался день рождения его жены Валерии Григорьевны. Предполагая нечто и этом роде - Архипов не сказал, что у них там за праздник, - я зашел в магазин и купил красивую керамическую вазу, которую и вручил виновнице торжества.
Валерии Григорьевне исполнилось тридцать два года, о чем она и сообщила без тени женского кокетства. Выглядела она гораздо моложе своих лет: я ни за что не дал бы ей больше двадцати пяти. Зеленое платье подчеркивало ее девически стройную фигуру. Короткие, открывающие высокую белую шею темные волосы были заколоты на затылке белым гребешком с блестящими камнями, в карих глубоких глазах мельтешат огоньки. Лицо несколько вытянутое, с острым подбородком, маленький нос чуть-чуть вздернут, что придавало молодой женщине задорный вид.
- Я вас представляла себе совсем другим. - Это были первые слова, которые я от нее услышал.
- Каким же? - поинтересовался я.
- Вы такой молодой, - окинув меня оценивающим взглядом, она улыбнулась, - и современный.
У нее была привычка во время разговора, чуть склонив набок голову, пристально смотреть в глаза и покусывать пухлую нижнюю губу. Невольно казалось, что за обычными, ничего не значащими фразами стоит нечто большее, о чем ты должен догадываться сам.
Гостей было немного: из заводских - я, Любомудров, инженер-плановик Геннадий Васильевич Саврасов с женой - я и не предполагал, что через несколько часов после нашей продолжительной беседы у меня в кабинете снова встречусь с ним на вечеринке, и еще две незнакомые пары. Архиповы познакомили нас, но, как это всегда бывает, я тут же забыл, как их звать. Стол был накрыт в квадратной светлой комнате с хрустальной люстрой на низком потолке. У Архиповых была неплохая двухкомнатная квартира. Мебели очень мало, зато много застекленных книжных секций. В основном, как я заметил, они собирали книги по искусству, кино, театру. Была и художественная литература: собрания сочинений Достоевского, Драйзера, Чехова, Тургенева. У стены желтое малогабаритное пианино "Петроф". Пожимая тонкую белую руку Валерии Григорьевны, я обратил внимание, что у нее длинные музыкальные пальцы. Очевидно, на пианино играет она. Мне трудно было представить за этим маленьким полированным пианино долговязого, с негнущейся спиной Валентина Спиридоновича Архипова.
Когда все уселись за стол, Валерия Григорьевна хватилась, что нет Любомудрова. Изящно выскользнув из-за стола, она вышла из комнаты и немного погодя за руку привела хмурого неулыбчивого Ростислава Николаевича.
- Окопался с Полем Гогеном на кухне, - сообщила хозяйка. - И забыл про все на свете.
В руках у Любомудрова была большая желтая книжка "Письма Поля Гогена". Он с сожалением поставил ее на полку и уселся на единственный свободный стул рядом с женой Саврасова. Признаться, я ему не позавидовал: более неприятной женщины я не встречал. Круглое надменное лицо, совиные глаза с белыми ресницами зорко следят за каждым движением моложавого худощавого мужа. И не только за движениями, но и за взглядами: стоило Геннадию посмотреть на какую-нибудь женщину, как его жена мгновенно перехватывала его взгляд и, не мигая, уничтожающе смотрела бесцветными круглыми глазами на мнимую соперницу. И жирный двойной подбородок ее трясся от негодования. Я от всей души пожалел бедного Саврасова, этого мягкого, вежливого человека с пышной коричневой шевелюрой и добрыми серыми глазами, спрятавшимися за толстыми стеклами очков. Рядом со своей массивной фурией женой он выглядел провинившимся мальчиком-подростком, которого в любую минуту могут поставить в угол. Бывают же на свете такие нелепые пары! Если в одном человеке сосредоточились ум, доброта, человечность, то в другом: глупость, самодовольство и жестокость. И вот живут два таких непохожих существа и считают, что так и надо. Бывает и так: тот, кто с первого взгляда активно нам не понравился, при дальнейшем знакомстве оказывается милейшим человеком. С Альбиной, женой Саврасова, ничего подобного не произошло: чем больше я ее узнавал, тем больше она мне не нравилась. Из всех присутствующих лишь жена Архипова с ней находила общий язык. Больше никто не пытался вступать с надменной Альбиной в беседу. В том числе и собственный муж.
Когда Любомудров - ее сосед по столу - достал сигареты и закурил, Альбина наморщила свой крошечный курносый нос и голосом, напоминающим воронье карканье, сварливо произнесла:
- Я не выношу запаха табака… - и, чтобы несколько смягчить свою резкость, прибавила: - Если бы вы знали, сколько мне стоило трудов отучить мужа от этой дурной привычки.
В это было трудно поверить: казалось, стоит ей прикрикнуть - и муж но только бросит курить, но и дышать перестанет…
Любомудров извинился и, скомкав сигарету, сунул ее в бронзовую пепельницу.
Геннадий Васильевич хотел было встать, пробормотав: "Я на минутку…", но жена властно посадила его на место.
- Сейчас тост будут говорить! - сказала она.
Люди собрались воспитанные и никто и вида не подавал, что замечает маленькую семейную сцену. Гости накладывали дамам на тарелки закуски, наливали в фужеры вино. Любомудров - сама любезность - налил Альбине шампанского, она в ответ нагнула голову, прибавив к двум подбородкам третий.
Архипов встал и, подняв бокал, сказал, что они с женой очень рады видеть всех нас у себя в этот день и первый бокал ему хочется поднять за свою жену…
Все встали, чокнулись с новорожденной и выпили, после чего Валерия, умоляюще сложив руки на груди, попросила:
- Ради бога, больше не надо никаких тостов в мою честь. Мы будем просто веселиться, танцевать, петь…
- Гена, подай мне апельсин, - потребовала Альбина.
Муж потянулся к вазе с фруктами и опрокинул фужер с шампанским. Фужер разбился, а шампанское залило брюки Любомудрову.
- Раззява! - прошипела Альбина.
- К счастью, к счастью! - воскликнула Валерия и, собрав осколки, побежала на кухню за тряпкой. Любомудров невозмутимо достал платок из кармана и вытер брюки. И пока растерянный Геннадий Васильевич хлопал глазами под толстыми стеклами очком, Любомудров, подождав, пока Валерия вытрет стол, налил из бутылки еще шампанского в другой фужер, достал апельсин и все это поставил перед Альбиной. На этот раз даже на ее невыразительном лице прорезалось что-то наподобие улыбки.
- Вы очень любезны, - каркнула она и с презрением посмотрела на несчастного мужа, ковырявшегося вилкой в тарелке с винегретом. Она ничего не сказала, но не нужно быть физиономистом, чтобы во взгляде ее можно было прочитать: "Дома я с тобой поговорю, мой милый!.."
"Черт побери! - думал я, глядя на них. - Лучше всю жизнь прожить холостяком, чем жениться вот на такой ведьме. Ведь она подавляет его, третирует на каждом шагу, а он молча все это терпит… А ведь неглупый мужик… Будет руководить комсомольской организацией завода… Все-таки как много в нашей жизни значит женщина! Умная, тонкая жена поднимает мужчину до такого уровня, до которого он бы сам не поднялся, а глупая, грубая, наоборот, и умного превратит в дурака…"
Где-то в глубине души у меня зашевелился червячок сомнения: правильно ли мы с Тропининым сделали, что поддержали его кандидатуру на пост секретаря?
Любомудров, прихватив Гогена, ушел на кухню курить.
Я тоже вышел из-за стола.
Любомудров сидел на подоконнике. Сегодня он был в темном с искрой костюме, белой рубашке и галстуке, коричневая бородка аккуратно подстрижена. И еще я увидел на безымянном пальце левой руки красивый перстень с печаткой. Раньше этого перстня я не замечал.
- Я познакомился с вашими чертежами, - сказал я.
Он быстро взглянул на меня и снова уставился в окно. На губах мелькнула улыбка, однако он ничего не сказал.
- Все это очень интересно… - продолжал я, сам понимая, что слова мои бледные и звучат скучно, - но…
- Вот именно, все дело в "но", - перебил Любомудров.
- Вы умный человек и понимаете, что никто нам сейчас не разрешит изменять технологию только что налаженного производства, но позднее может быть…
- Может быть! - усмехнулся он и на этот раз пристально и внимательно посмотрел на меня. - Год, два, а может быть, и больше мы будем штамповать коробки, в которых и жить-то людям будет скучно, а потом может быть!.. А может и не быть! Дорога ложка к обеду, товарищ директор…
- А что вы предлагаете? - спросил я, понимая, что возразить мне нечего.
Любомудров отвернулся к окну, выпустил сизую струю дыма, скомкал сигарету и вышвырнул в форточку.
- Взгляните, какой снег, - помолчав, сказал он. - Еще с деревьев листья не облетели, и снег.
За окном падал снег. Густой, крупный. Падал медленно и бесшумно. И не таял. Все вокруг стало празднично белым: крыши зданий, тротуары, скверы перед домами, деревья. В снежной круговерти туманно светились окна домов. Мне захотелось высунуть руку в форточку и поймать на ладонь снежинки. Такое желание одновременно возникло и у Ростислава Николаевича: он встал на подоконник и по плечо выставил руку в форточку, но снежинки не пожелали приходить к нам в гости - все до единой растаяли на его ладони.
- Мне хочется, чтобы люди жили в красивых удобных домах, - сказал Любомудров. - И это сделать в наших силах. Я еще в институте ломал над этим голову. Почему раньше строили на века? Возьмите Ленинград. Да и другие города. А сейчас мы строим на двадцать - тридцать лет вперед, а потом все эти примитивные постройки нужно к черту сносить и строить заново. Я понимаю, людям необходимо жилье и, конечно, многоэтажную коробку можно в несколько раз быстрее построить, чем добротное красивое здание. И потом, коробку в сто раз легче спроектировать, чем оригинальное современное здание, непохожее на другое… Все это я понимаю, но, простите, решительно не принимаю! По-моему, сейчас архитекторам просто делать нечего… Если так пойдет и дальше, эта старинная почетная профессия выродится… Нужен ли талант, чтобы спроектировать, например, такой дом, в котором мы сейчас с вами находимся? Нужно строить прочно, добротно, красиво! Люди, которые получили отдельные квартиры в новых домах, безусловно, считали себя счастливыми. Еще бы, выбраться из коммунальной дыры в отдельную квартиру! Не беда, что потолки два с половиной метра, в кухне не повернуться, а звукоизоляция такая, что слышно, как сосед за стеной в постели ворочается. Главное, отдельная квартира! Прошло несколько лет, и люди возненавидели свои отдельные квартиры. Сейчас они снова рвутся и центр, и некоторые готовы обменять отдельную квартиру снова на осточертевшую коммунальную с трехметровыми потолками и прочными капитальными стенами. Я убежден, что дешевизна типовых многоэтажных зданий - это кажущаяся дешевизна. Наспех построенные дома уже через несколько лет требуют капитального ремонта, а в будущем вообще пойдут на снос, так не лучше ли сразу строить настоящие дома, которые будут стоять века, как храмы и соборы? Пусть что будет медленнее, но зато прочнее, красивее и долговечнее. Когда я попадаю в новые жилые районы, мне становится тоскливо: сплошное однообразие. Сотни домов-близнецов! Тысячи! Хотя, безусловно, в новостройках есть и свои преимущества: простор, воздух, зеленые насаждения.
- Я полностью с вами согласен, - сказал я. - Но проект ваш пока неосуществим. Можно все понимать, соглашаться, но остановить запущенную машину мы не можем, и, по-моему, вы это тоже отлично понимаете.
- Понимаю, - бесцветным голосом подтвердил Ростислав Николаевич. - И от этого вдвойне грустно.
- Я на той неделе еду в Москву с квартальным отчетом и покажу в министерстве ваш проект. Он мне нравится.
Любомудров промолчал, не выразив ни радости, ни сожаления.
- С чего-то начинать надо… - сказал я.
Он снова взглянул на меня темно-серыми глазами и улыбнулся.
- Спасибо, - сказал он. - И хватит о проекте, а то хозяйка обидится…
Стол был отодвинут к окну, и гости танцевали под звуки пианино. Улыбающаяся Валерия сидела за инструментом. Саврасов танцевал со своей женой. Ростом Альбина была выше его почти на полголовы, да и толще в два раза. Танцевали они молча, не глядя друг на друга. Архипов с бокалом шампанского стоял у пианино и смотрел на танцующих.
Валерия играла легко, с удовольствием. Пальцы ее так и летали над клавишами, едва касаясь их.
- Ваша жена превосходно играет, - заметил я.
Архипов чокнулся со мной и, улыбаясь жене, сказал:
- За тебя, Валерия!
Она взглянула на нас и в знак признательности наклонила голову. На губах легкая улыбка. И снова мне показалось, что в ее взгляде какая-то недоговоренность. Мне было приятно, что они такая славная пара. А это было сразу видно, так же, как видно, что Геннадий Саврасов и Альбина совсем не подходят друг другу. На остальных гостей я как-то не обращал особенного внимания и не задумывался об их супружеских взаимоотношениях. В том же, что Архиповы на редкость счастливая пара, у меня тогда никаких сомнении не было…
Потом я танцевал с Валерией.
Она танцевала легко, угадывая малейшее движение партнера. Ее смуглые руки были обнажены до плеч, от пушистых волос пахло жасмином. Немного приподняв голову, она открыто и дружелюбно смотрела мне в глаза. Возле немного расширенных зрачков щедро рассыпаны янтарные крапинки.
- После Ленинграда, наверное, скучаете здесь? - спросила она.
- Я и там скучал, - сказал я.
- Дело не в городе, - согласилась она, - а в нас самих… Валентина после института направили в Ржев. Там Островский написал "Грозу". Старинный патриархальный городок, в нем есть своя прелесть. Хотя я и коренная москвичка, а по-настоящему была счастлива в Ржеве…
- А как вам нравятся Великие Луки?
- Здесь летом очень хорошо: много зелени, Ловать… А какие пригороды! Мы с Валентином почти каждую субботу выезжали в Опухлики. Удивительно живописное место на берегу озера. А какие там сосны… Что я вам рассказываю… - спохватилась она. - Ведь вы родом отсюда.
- Почти двадцать лет я не был тут, - сказал я. - Хотя сейчас мне кажется, что тоже по-настоящему был счастлив только в этом городе.
- Любовь? - осторожно спросила она и тут же отвела глаза, как бы давая мне право не отвечать на этот вопрос.
- Неудачная любовь, - усмехнулся я.
- Когда приходит любовь - это прекрасно, - сказала она. - А удачная она или нет - это уже другое дело… Скажите мне: бывает удачная, благополучная любовь?
- Вот у вас, например…
Она пристально посмотрела мне в глаза, утолки губ дрогнули в легкой мимолетной улыбке.
- Вам, мужчинам, в гостях тот же самый хлеб с сыром кажется гораздо вкуснее, чем дома…
Ее слова меня озадачили: это как понимать? Просто пустая реплика или намек на какие-то внутренние семейные сложности? Я всегда радовался, встречая дружные семейные пары. Когда в такой семье царит мир и любовь, - и у самого на душе становится легче и радостнее. Зато какую тоску нагоняют ненавидящие друг друга супруги! Встретив свежего человека, они с двух сторон набрасываются на него и начинают один другого поливать грязью. Побывав у таких людей раз в гостях, во второй раз ни за что не пойдешь. Особенно бывает не по себе, когда они, не обращая на тебя внимания, без всякого стеснения примутся ругаться. Не знаю, как другие, а я в таких случаях шапку в охапку и за порог… И потом еще долго не избавиться от неприятного ощущения, будто босой ногой в грязь наступил…
- А почему вы не женаты? - спросила Валерия.
- Жениться - это значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить свои обязанности, - усмехнулся я. - Это сказал известный женоненавистник Шопенгауэр.
- В таком случае вам больше подходит изречение Оскара Уайльда: любовь к самому себе - роман, длящийся всю жизнь… - рассмеялась Валерия.
- Я давно знаю, что закоренелые холостяки в глазах женщины всегда выглядят подозрительно… Действительно, какое имеет право мужчина уклоняться от самим богом предназначенной ему женщины? Я был женат, но неудачно. Не всем же везет, как вам с мужем?
Она снова пристально посмотрела в глаза и улыбнулась:
- Уже позавидовали? В таком случае вы еще не потерянный для семейной жизни человек!
- Вы думаете?
Валерия бросила взгляд через мое плечо и сказала:
- Вон еще стоит одно сокровище. Скоро тридцать, а он все в холостяках гуляет…