- А я пью, - петушиным голосом сказал парень в брезентовой куртке. - Какой шоферюга не пьет? - И три раза подряд подмигнул. Всем по очереди.
Корней встал и подошел к буфету. Я с опаской посмотрел на женщину в белой косынке и, убедившись, что она меня не узнала, вздохнул свободно. Официантка принесла на алюминиевом подносе восемь порций котлет с картофельным пюре, вилки и четыре стакана.
- Люблю, братва, повеселиться, особенно пожрать, - изрек Корней и поставил на стол две бутылки водки. Это проделал он мастерски, как фокусник в цирке.
Парень в брезентовой куртке обрадованно замигал. Петруха без лишних слов разлил водку по стаканам.
- Дай бог, - сказал он и с привычной лихостью швырнул в пасть полный стакан. За ним - Корней.
Парень в брезентовой куртке поднял - стакан и стал смотреть в него. Стакан дрожал в руке, водка противно колыхалась.
- Какой шоферюга не пьет? А? - сказал парень и снова всем подмигнул.
- Глуши, паря, чего там, - подбодрил Корней.
Паря облизал мокрые губы и выпил. Помахал рукой возле разинутого рта, закусил котлетой. И вдруг перестал мигать. Как отрезал. Глаза его округлялись, стали удивленными. На лоб спустилась жидкая, лоснящаяся кисточка темных волос.
- Не задерживайся на перекрестке, - сказал Корней и пододвинул мне стакан.
- Не хочу, - сказал я.
- От водки отказываются лишь дураки, - подал голос Петр Титыч. - Знаешь, что умные люди говорят на этот счет? Если водка мешает работе - брось работу… - И заржал. Голосисто, на всю столовую.
- Не просите - не буду.
- А я… я выпью, - выручил меня парень. - Какой шоферюга… - Схватил мой стакан и единым духом опорожнил. Глаза его еще больше округлились, кисточка опустилась на самый нос. Больше парень не пил. Голова его стала валиться с боку на бок. Он поддерживал ее руками и что-то бормотал. Разобрать было трудно. Парень вздохнул, прикрыл глаза и сунулся подбородком в картофельное пюре.
- Нажрался, - усмехнулся Петруха. - Эй ты, сморчок, очнись! - Он потряс парня за плечо. Парень спал. Петруха и Корней переглянулись. Быстро съели котлеты, недопитую водку Корней слил в бутылку и сунул в карман. Мы встали и, поддерживая полуживого парня, пошли к выходу. На улице темно. Дядя Корней обшарил карманы парня. Нашел ключ на медной цепочке. Втолкнул парня в кабину своей машины и куда-то уехал. Мы с Петрухой остались у полуторки.
- Куда он его повез? - спросил я.
- Холодно, - сказал Петруха и застегнул пальто на все пуговицы.
- Это его машина? - кивнул я на полуторку.
Петр Титыч посмотрел на небо и сказал:
- Завтра мороз вдарит.
- Пока, - сказал я, собираясь уходить.
- Погоди, - остановил меня Петр Титыч.
- Чего мерзнуть-то?
- Ты, Максим, не ершись, - сказал Петруха. - Стой тут и помалкивай в тряпочку.
Я повернулся и зашагал по тропке. Петр Титыч догнал меня, схватил за плечо, заглянул в глаза.
- Не дури, малец, - просипел он, оглядываясь на двух мужчин, вышедших из столовой. - Душу выну.
Петр Титыч был здоровый мужик, головы на две выше меня, И старше в два раза. Ничего, что у него на одной руке нет пальцев. Хватит культей - не обрадуешься. Где пальцы потерял? На фронте? Похоже, не фронтовик. Потом от Мишки я узнал, что пальцы Петр Титыч потерял не на фронте. На войне он не был и пороху не нюхал. Но носил военный китель и галифе - пыль в глаза людям пускал. Наверное, не раз, потрясая культей, на базаре орал: "Гады, сволочи! Я за вас кровь мешками проливал!" Пришел Корней. Один, без пария в брезентовой куртке. Куда он его дел? Мы постояли у столовой минут десять. Приятели закурили. Курили молча. Я стоял чуть поодаль. На душе становилось все тревожнее. Что задумали эти типы? Корней затоптал окурок, оглянулся и полез в кабину чужой полуторки. Когда мотор заработал, кивнул нам: садитесь.
- Я в кузов, - сказал я.
- Влезем, - Петр Титыч подтолкнул меня к машине. - Садись в середку.
Полуторка развернулась и покатила вниз, к мосту. При въезде на площадь машину сильно тряхнуло. Корней включил фары и остановился. Мы наехали на водопроводную трубу, - она лежала на обочине. Шофер попятил машину, и мы покатили дальше. В городе зажглись огни. У дверей промтоварного магазина толпился народ: что-нибудь выдавали по лимитным талонам. Мне было тесно между двумя здоровенными мужиками. От обоих несло водкой. Хорошо бы повстречать инспектора: он бы живо заставил их дуть в стеклянную трубочку. Как я и ожидал, машина остановилась возле дома с голубым забором. У резиденции Петра Титыча.
- По-быстрому, - сказал Корней.
Мы с Петрухой вылезли. Он негромко постучал в окно. Открыли сразу. Корней заглушил мотор и вышел на дорогу.
- Чего рот разинул? - окликнул меня Петруха. - Помогай!
Он стоял на пороге, с длинным ящиком в руках. Я подхватил ящик с другого конца, и мы перевалили его через борт. Ящик был тяжелый. В нем брякал металл. Когда ящик грохнулся в кузов, к нам подскочил Корней:
- Обалдели?
Открыл задний борт и снова вышел на дорогу. Мы с Петрухой погрузили еще четыре ящика. Точно такие мы возили со станции на склад. В одних ящиках были гвозди, в других - столярный инструмент: долота, рубанки, фуганки, полотна для ножевых пил. Один ящик был легче других, и на нем было написано: "Осторожно! Не кантовать!" Что было в этом ящике - я не знал.
Корней закрыл борт, подошел ко мне.
- Хочешь заработать? - спросил он. - Полкуска за рейс. Чистенькими.
Не нужны мне такие деньги. С месяц носил я в кармане пятьсот рублей, которые всучил мне у этого дома Корней. Все хотел отдать назад, да так и не отдал. Истратил все до копейки. Не мог же я идти к Алле на день рождения без подарка. Я купил на базаре хрустальную вазу. За пятьсот рублей. Женщина просила шестьсот, но у меня больше не было, и она отдала за пятьсот. Я завернул вазу в старую газету и поставил на столик в прихожей. Там уже лежали какие-то свертки. Все они были перевязаны лентами, а моя ваза - обыкновенной бечевкой. В прихожей никого не было, и никто не заметил, как я поставил вазу. Когда вошла Алла, я уже раздевался. Я хотел сказать, что подарил ей хрустальную вазу, но стало стыдно. Так и не сказал. Чего доброго, Алла подумала, что я вообще пришел без подарка…
Я с тоской поглядел на соседний дом, который светился окнами в холодных сумерках. В комнатах светло и тепло. Сидят люди за столом и чай пьют. Слушают музыку. Живут люди и, может быть, не знают, что есть на свете такие, как Корней и Петруха. Эти чай не пьют, водку хлещут. И музыку не слушают, - у них другое на уме. И другие законы.
- Груз отвезем и - домой, - сказал Корней.
- Куда?
- Через три часа будем дома… чай пить, - сказал шофер и полез и кабину.
- Считай, что тебе повезло, - сказал Петруха. - Верняк.
Корней завел машину.
- Куда ехать-то? - снова спросил я.
- Проветришься немного, - усмехнулся Петруха. - Дорога хоть шаром катись.
Мне не хотелось ехать, не хотелось смотреть на эти рожи. Завтра утром приезжает мать… Петруха смотрел на меня и все больше хмурился. Корней тоже смотрел на меня и тер подбородок кулаком. Полуторка мелко дрожала, готовая рвануться с места. Ладно, поеду. "Заработаю полкуска" и Корнею в рожу швырну. Когда я усаживался рядом с шофером, он косо взглянул на меня и пробурчал:
- Зеленый ты…
Уже потом, в милиции, я долго размышлял: почему я согласился ехать с Корнеем? Мог ведь наотрез отказаться, плюнуть и уйти. Заработал бы подзатыльник. Ну, возможно, два подзатыльника. Почему же все-таки я залез в кабину? Здравый смысл подсказывал: "Уйди от греха подальше. Не связывайся!" А другой голос, чужой, незнакомый, бубнил: "А, была не была! Не ты воровал эти ящики, не ты их везешь продавать!" От всей этой авантюры с ящиками веяло загадочным, тревожным. Куда сбывают они эти ящики? Кому? А подлый голос все бубнил: "Поезжай, Максим! Была не была…" И еще об одном думал я там, м милиции. Почему Корней решил сделать меня своим сообщником? Я пытался ему доказать, что это бесполезное дело, а он тащил меня в свою компанию. Во время войны я с год беспризорничал: ездил на поездах, случалось - воровал. Это когда брюхо пустое было. Встречался с разными молодчиками: были и почище Корнея. Видно, какой-то след на мне тот год оставил. А то с чего бы Корней стал привязываться ко мне?
И все-таки в чем-то просчитался Корней, иначе никогда бы не взял меня в этот опасный рейс…
Обо всем этом я размышлял потом, в милиции. Там времени достаточно для глубоких раздумий. А пока мы с Корнеем сидели рядом и помалкивали. Стрелка на спидометре болталась в районе сорока - пятидесяти километров в час. Черный набалдашник рычага скоростей вздрагивал, будто от страха. Не отъехали мы и километра, как Корней притормозил. Достал из кармана путевку, накладную.
- Остановят машину - покажешь, - сказал он. - Спросят фамилию - скажешь: Николаев, экспедитор. Груз везешь в Торопец. Запомнил?
Скорей бы все это кончилось. До Торопца сто километров. Дорога ничего, часа за четыре обернемся. Сейчас восемь. В час ночи будем дома. Машину Корней не жалел: жал и жал на газ. Миновав базарную площадь, мы выскочили на Торопецкую улицу. За Лазавицким мостом начиналось Торопецкое шоссе. Желтый свет фар выхватывал из темноты кусок серой обледенелой дороги и углы домов. Встречные машины не попадались. Иногда дорогу пересекали прохожие. Они попадали в свет фар, прибавляли шагу. Корней не сбавлял газ. Один раз дорогу перебежала кошка. Глаза ее блеснули, как два зеленых фонарика. Шофер притормозил.
- Черная? - спросил он.
- Черная, - с удовольствием ответил я. Хотя на самом деле не разглядел кошку.
- Тварь, - выругался Корней. - Носит их…
Настроение у моего соседа испортилось. Он вытащил папиросу, спички, закурил. Когда он затягивался, огонек папиросы освещал подбородок, нос. Из носа торчали рыжеватые волосы.
- Ехал на велосипеде, и кошка дорогу перебежала, - стал рассказывать я. - В прошлом году. Летом. Через два километра в сосну врезался. Велосипед всмятку, а на голове шишку набил. С кулак.
- И как она?
- Кто она?
- Шишка.
- Прошла. Через две недели.
- Это хорошо.
- Что хорошо?
- Что шишка прошла. Без шишки лучше. Шишка - это особая примета. Всегда могут тебя узнать.
- Кто может узнать?
- Кто… - Корней приоткрыл дверцу и выбросил папиросу. - Кому положено.
Разговор иссяк. Я смотрел на дорогу. Город остался позади. Нас никто не остановил. Голые кусты стояли на обочинах. Кусты шевелились. Кое-где между ними белел снег. Чем дальше от города, тем больше снега. Дорога была унылой, скучной. Кусты и снег. Снег и кусты. Меня стало в сон клонить. Я старался не закрывать глаза, но они сами закрывались. На ухабинах подбрасывало. Один раз я крепенько стукнулся обо что-то твердое лбом. И все равно задремал.
- Продери глаза, - тряхнул меня за плечо Корней. - Кто-то на дороге… Приготовь документы.
В ярком свете фар показались две фигуры. До них было метров двести. Желтый свет облил их, ослепил. Человек вышел на дорогу и поднял руку. Корней убавил газ. Это были мужчина и женщина. На обочине стояли большой чемодан и тугой вещевой мешок. Металлический замок на чемодане сиял и пускал в глаза зайчики. Мужчина был высокий, в офицерской шинели без погон, женщина маленькая и совсем молодая. Даже издали было заметно, что она беременная. Щурясь от света фар, женщина смотрела в нашу сторону и улыбалась. Видно, они оба здорово устали и очень обрадовались, увидев нас.
Корней, поравнявшись с ними, прибавил газ.
- Остановите, - попросил я.
- Добрый, - усмехнулся Корней.
Мы проехали мимо. Мужчина медленно отступил с дороги. Мы чуть не зацепили его крылом. Рука его все еще была поднята. Я видел, как погасла улыбка на лице женщины… Мне хотелось обернуться, посмотреть на них в заднее окошко, но было стыдно.
Огни города замелькали неожиданно. Мы поднялись на холм и внизу увидели город. Я здесь был первый раз. Только на поезде случалось проезжать мимо Торопца. Вернее, мимо вокзала. Город находится от станции в трех километрах. Я знал, что Торопец - старинный город. Там сохранилась даже деревянная церквушка, в которой, по преданию, венчался Александр Невский. Говорили, что в Торопце тридцать три церкви.
При въезде в город нам перекрыл дорогу шлагбаум. На обочине возле маленькой переносной будки стоял мотоцикл с коляской. У шлагбаума маячила фигура милиционера. Корней выругался, переключил свет с дальнего на ближний.
- Откуда взялся? - сказал он. - Не было тут поста.
Мы остановились у самого шлагбаума. Милиционер не спеша подошел к машине. На нем был полушубок, перетянутый ремнем. На ремне висел наган.
- Откуда? - простуженным голосом спросил милиционер.
- Из Великих Лук, - ответил Корней. - С грузом.
Милиционер поднялся на подножку, заглянул в кузов:
- Путевка?
Корней локтем толкнул меня.
- У экспедитора, - сказал он.
Я достал бумагу, сунул милиционеру. Он щелкнул карманным фонариком и стал читать. До конца не дочитал, вернул бумагу обратно. Лицо у милиционера было равнодушное.
- Что везете? - спросил он.
- Краденое добро, - сказал я. - И машина чужая.
Краем глаза я видел, как вытянулось лицо у Корнея. Видел, как рука вцепилась в баранку. Я не знаю, почему я так сказал. Еще подъезжая к тоненькому, как прут, шлагбауму, я не знал, что скажу это. Но я сказал и еще не успел пожалеть об этом.
Наступило тягостное молчание. На какой-то миг, а может быть мне это просто показалось, лицо милиционера стало заинтересованным. Я ожидал, что он сейчас потребует техталон, сличит номера, и все раскроется. Он не потребовал техталон. Лицо его снова стало равнодушным. Он посмотрел на меня, на Корнея и сказал жестяным голосом:
- Поезжайте… остряки!
Щелкнул выключатель фонарика. Стало темно. Мне нужно было еще что-нибудь сказать, но я уже упустил подходящий момент. Милиционер спрыгнул с подножки, тягуче заскрипел, поднимаясь, железный шлагбаум. Я схватился за ручку дверцы, но Корней так рванул меня за воротник, что я головой ударился о колонку руля.
- Сюда! - крикнул я, увидев в свете фар неподвижную, как памятник, фигуру милиционера. Но было поздно: полуторка дернулась с места и с ревом проскочила мимо каменного милиционера. Одной рукой шофер зажал мою голову под мышкой, другой - держался за баранку.
- Ах, гнида! - рычал он. - Продал?!
Я молчал. Не мог слова сказать. Потому что задыхался. Машина летела, не разбирая дороги. Корней спешил отъехать подальше от поста. Я крутил головой, стараясь вырваться из железных объятий. Кусал ватник, пропахший бензином, бил по чему попало кулаками.
- Ножа в бок захотел?! - доносился до меня хриплый голос Корнея. - Получишь, подлюга!
Я отодвигался от него. Моя нога уперлась в дверцу, и я изо всей силы двинул каблуком. Дверца распахнулась. Чувствуя, как трещит шея, я с великим трудом выдернул голову из-под руки Корнея и на ходу вывалился из машины. Задний скат прошел совсем рядом. Намертво врезался в память этот миг: мерзлая неглубокая колея, а по краю ее, около моего лица прогрохотал изрезанный извилистыми бороздами тугой резиновый скат.
Я поднялся. И сразу почувствовал боль в плече, которым ударился о землю. Заныла и нога. Пальцы на руках были сбиты в кровь. В ушах все еще звучал хриплый шепот: "Ножа в бок захотел?!" Там, где я упал, обрывался придорожный кустарник и впереди начиналась улица. До первого дома было метров триста. Одно окно светилось. Я слышал гул мотора. Значит, Корней поехал дальше и не остановился. Но не успел я обрадоваться, как увидел на дороге квадратную фигуру шофера. Корней шел на меня. За его спиной виднелась машина. Она стояла с невыключенным мотором. В руке шофера что-то было. Что - я не мог разглядеть. Бежать некуда, пост за холмом. Если я даже буду кричать, меня никто не услышит. А Корней, покачивая широкими плечами, шел на меня. Как я жалел в эти секунды, что парабеллум не со мной! Я спрятал его под большим камнем, на берегу Ловати. Завернул в промасленную тряпку и спрятал. И две обоймы с белоголовыми патронами спрятал.
Расстояние между нами сокращалось. Если бы так не болела нога, я бы убежал. Что же все-таки у этого бандита в руке?
Я споткнулся, упал. Когда поднялся, Корней был в десяти шагах. Все так же молча шел на меня. В руке у него не нож. Нож так не держат. Так держат молоток или топор. Корней молчал. И это было страшно. Моя нога наткнулась на что-то твердое. Я быстро нагнулся и схватил булыжник, но не смог оторвать от земли: булыжник вмерз в дорогу. Я изо всем силы ударил ногой по булыжнику и до крови прикусил губу: забыл, что нога больная! Но булыжник все-таки вывернул. Я выпрямился. Корней был совсем рядом. Правую руку он отвел назад, намереваясь в этот удар вложить всю свою медвежью силу. Мелькнула мысль: ударить первому. И тут затрещал мотоцикл, яркий луч осветил Корнея с ног до головы. Шофер согнулся и отпрыгнул и сторону. В тот же миг у самого уха что-то просвистело и гулко ударилось о землю. С холма спустился милиционер на мотоцикле. Остановился возле меня:
- Что тут у вас?
- Убежал, - сказал я. - Туда… - и показал на кусты.
Милиционер выхватил из кобуры наган и, спрыгнув с мотоцикла, побежал к кустам. Он тоже не выключил мотор: мотоцикл негромко урчал, вздрагивая всем корпусом. Я слышал, как трещали кусты. Несколько раз крикнул милиционер: "Стой!" Потом раздались два выстрела. Впереди на дороге блестел предмет, которым запустил в меня Корней. Я подковылял и поднял. Это был увесистый гаечный ключ. Мне повезло. Если бы шофер не промахнулся, вряд ли бы я очнулся когда-нибудь.
Милиционер вернулся скоро. Запихал в кобуру наган, сел на мотоцикл.
- В люльку, - распорядился он.
Я с трудом забрался.
- Это что у тебя в руке? - спросил милиционер.
- Ключ, - сказал я. - Он хотел меня этим ключом…
- Давай сюда, - потребовал милиционер. - Улика. А в другой руке что?
- Камень. Это я его хотел…
- Давай сюда. Тоже улика…
Я отдал. Хотя ценности последней улики не видел.
- А где он? - спросил я, кивнув на кусты. Кусты шевелились и зловеще молчали.
- Найдем, - сказал милиционер, трогая мотоцикл. - От нас далеко не ускачет.
Он довез меня до машины. Забрался в кабину, покопался там. Потом открыл капот и что-то вынул из мотора.
- Поехали, - сказал милиционер.
Остановились мы у второго дома. Судя по вывеске, это была какая-то контора. Я остался сидеть в люльке, а милиционер стал стучать в дверь.
- Где тут у вас телефон? - спросил он у женщины, отворившей дверь. "Звонить в милицию будет", - подумал я.
Через несколько минут постовой вернулся, и мы снова поехали к машине. Мне показалось, что, когда луч фары коснулся полуторки, от заднего борта метнулась в кусты знакомая фигура Корнея. Милиционер обошел машину кругом, заглянул в кузов, присвистнул:
- Чистая работа! Один ящик увел…
Я вылез из коляски, подковылял к машине. Исчез самый маленький ящик с надписью: "Осторожно! Не кантовать!" Скоро подъехала оперативная машина. Круто затормозила возле нас. Из закрытого кузова высыпали несколько милиционеров и капитан. Посовещавшись с постовым, капитан приказал прочесать кусты.
- С ящиком далеко не уйдет, - сказал капитан…