– Не знаю. Правда, не знаю. Может, что-то вытянули из Фрица, потому что Фриц не явился сегодня на встречу со мной. Я, конечно, надеюсь, что со стариком Фрицем все в порядке. Но он не знает – понимаешь, не знает имени нашего друга. Когда он был здесь, я называл его Пол. Я сказал, что это англичанин, поэтому Фриц думает, что он живет в Англии. Если честно, я думаю, что они сделали это по подозрению, Том. Я думаю, наш план в общих чертах сработал.
Старый неисправимый оптимист Ривз – его квартира взорвана, собственность потеряна, а план тем не менее сработал успешно.
– Послушай, Ривз, как насчет… Что с твоими вещами в Гамбурге? С бумагами, например?
– Они в сейфе банка, – быстро ответил Ривз. – Мне их могут переслать. А о каких бумагах ты говоришь? Если ты волнуешься насчет… у меня есть маленькая записная книжка, и она всегда при мне. Конечно, мне чертовски жаль терять столько пластинок и картин, но полицейские сказали, что постараются не допустить, чтобы это повторилось. Естественно, меня допрашивали – конечно, они были любезны – продолжалось это несколько минут, но я объяснил, что нахожусь в шоке, и это почти правда, черт возьми, и должен куда-нибудь уехать на какое-то время. Они знают, где я.
– Полиция подозревает мафию?
– Даже если и так, мне об этом не говорили. Том, дружище, может быть, позвоню тебе еще раз завтра. Запиши мой телефон, хорошо?
Том неохотно записал название гостиницы Ривза – "Зюйдер Зее" – и номер телефона, хотя и понимал, что тот может ему зачем-нибудь понадобиться.
– Наш общий друг отлично поработал, хотя второй ублюдок все еще жив. Для парня с анемией… – Ривз умолк и вдруг рассмеялся, точно впал в истерику.
– Ты с ним полностью расплатился?
– Вчера, – ответил Ривз.
– Поэтому, полагаю, он тебе больше не нужен?
– Нет. Тут полиция заинтересовалась. Я имею в виду в Гамбурге. Именно этого мы и хотели. Столько мафиози, я слышал, понаехало. А это значит…
Неожиданно их прервали. Держа в руке трубку, в которой раздавались короткие гудки, Том почувствовал быстро нараставшее раздражение, какую-то тупость. Он повесил трубку и ждал некоторое время, думая, что Ривз перезвонит, и одновременно пытался переварить новости. Насколько Том знал мафию, она, по его мнению, могла взрывом в квартире Ривза и ограничиться. Возможно, жизнь Ривза им и не нужна. Но мафия, очевидно, знает, что Ривз имеет какое-то отношение к убийствам, так что идея создать впечатление о войне между соперничающими мафиозными бандами провалилась. С другой стороны, гамбургская полиция предпримет еще одну попытку очистить город от мафии, да и от частных игорных клубов. Ситуация сложилась непростая, думал Том. Так получалось всегда, когда за дело брался Ривз, а действовал он по-дилетантски. Вывод напрашивался такой: об успехе говорить рано.
Радовало лишь то, что Треванни получил свои деньги. Его известят об этом ко вторнику или среде. Хорошие новости из Швейцарии!
Следующие дни прошли спокойно. От Ривза Мино не было ни телефонных звонков, ни писем. Газеты ничего не писали о Филиппе Туроли, и неизвестно, был ли он в страсбургской больнице или в миланской. Том покупал в Фонтенбло также парижскую "Геральд трибюн" и лондонскую "Дейли телеграф". Он посадил георгины, потратив на это в один из дней три часа. Клубни были рассортированы по цвету и разложены по пакетам, и он старался распланировать свой сад так же тщательно, как размечал холст. Элоиза провела три дня в Шантильи, у родителей. Ее мать легла на операцию по поводу какой-то опухоли, которая, к счастью, оказалась доброкачественной. Мадам Ан-нет, считая, что Тому одиноко, потчевала его американскими блюдами, которые научилась готовить, стараясь ему угодить: свиные ребрышки в шашлычном соусе, густая похлебка из моллюсков и жареный цыпленок. Время от времени Том задумывался о своей безопасности. В мирной атмосфере Вильперса, в этой сонной, вполне приличной маленькой деревушке, думал Том, вполне может появиться убийца. Он перелезет через высокие железные ворота Бель-Омбр, которые, как может показаться, защищают похожий на замок дом, хотя на самом деле это не так – на них любой залезет. Это будет один из мафиози, он постучит в дверь или позвонит в звонок, пройдет мимо мадам Аннет, взбежит по лестнице и пристрелит Тома. На то, чтобы добраться сюда из Море, у полицейских уйдет добрых пятнадцать минут, если предположить, что мадам Аннет сможет быстро им позвонить. Сосед, услышав выстрел-другой, возможно, подумает, что это кто-то охотится на сову, и, скорее всего, не станет допытываться, что происходит на самом деле.
Пока Элоиза была в Шантильи, Том решил приобрести для Бель-Омбр – да и для себя, и, возможно, для Элоизы – клавесин. Он слышал однажды, как она играла простенькую мелодию на пианино. Где это было? Когда? У него возникло подозрение, что она пала жертвой уроков музыки в детстве и, зная ее родителей, Том предположил, что они приложили максимум усилий, чтобы сделать ее музыкальные потуги безрадостными. Пусть клавесин и обойдется в кругленькую сумму (конечно, дешевле было бы купить его в Лондоне, если бы не пришлось платить сто процентов пошлины, которую французы возьмут за ввоз), но клавесин определенно входит в категорию культурных приобретений, поэтому Том не упрекал себя за возникшее желание его купить. Клавесин – не бассейн. Том позвонил одному парижскому антиквару, которого довольно хорошо знал, и тот, хотя и торговал только мебелью, все же смог назвать Тому надежное место в Париже, где можно купить клавесин.
Том отправился в Париж и провел там целый день, слушая продавца, рассказывавшего о клавесинах, рассматривая инструменты, робко пробуя взять на них аккорды и принимая решение. Он выбрал самый лучший инструмент – светлого дерева, украшенный в разных местах золотыми листочками, – который стоил больше десяти тысяч франков. Доставят его в среду, 26 апреля, вместе с настройщиком, который незамедлительно приступит к работе, потому что в дороге инструмент расстраивается.
Покупка придала Тому уверенности в себе. Направляясь к своему "рено", он чувствовал себя непобедимым, невидимым для глаз, а может, даже и для пуль мафии.
Бель-Омбр не бомбили. Улицы Вильперса, с деревьями по обеим сторонам, без тротуаров, выглядели, как обычно, тихими. Незнакомцы вокруг не расхаживали. Элоиза вернулась в пятницу в хорошем настроении. Том находился в предвкушении ожидавшего ее сюрприза – прибытия в среду большой, требовавшей осторожного обращения упаковочной клети с клавесином. Будет веселее, чем в Рождество.
Том и мадам Аннет не сказал про клавесин. Но в понедельник он обратился к ней со следующими словами:
– Мадам Аннет, у меня к вам просьба. В среду у нас на обед будет важный гость, может, он и на ужин останется. Давайте приготовим что-нибудь особенное.
Голубые глаза мадам Аннет загорелись. Ничто не доставляло ей такого удовольствия, как возможность еще больше похлопотать и посуетиться, особенно по части кулинарии.
– Un vrai gourmet? – с надеждой спросила она.
– Думаю, да, – ответил Том. – А теперь подумайте. Я не буду вам говорить, что приготовить. Пусть это будет сюрпризом и для мадам Элоизы.
Мадам Аннет озорно улыбнулась. Можно подумать, что ей тоже сделали подарок.
14
Гироскоп, купленный Джонатаном Джорджу в Мюнхене, стал самой ценной игрушкой, которую он когда-либо дарил сыну. Всякий раз, когда Джордж доставал гироскоп из футляра, в котором держал его по настоянию Джонатана, их обоих охватывал восторг.
– Смотри не урони! – предупредил Джонатан, лежа на полу гостиной на животе. – Это тонкий инструмент.
Каждый раз, когда доставали гироскоп, Джордж вынужден был заучивать новые английские слова, потому что Джонатан в эти минуты не утруждал себя тем, чтобы говорить по-французски. Чудесное колесико вертелось на кончике пальца Джорджа или торчало из пластмассовой башенки, которую Джордж извлекал из коробки для игрушек вместо Эйфе-левой башни, изображенной на розовой странице инструкции к гироскопу.
– Гироскопы больших размеров, – пояснил Джонатан, – помогают судам избегать качки.
На этом объяснения Джонатана закончились, и он подумал, что если установить гироскоп в игрушечной лодке и пустить ее плавать в ванне, то можно проиллюстрировать, что он имел в виду.
– На больших кораблях, бывает, работают одновременно три гироскопа.
– Джон. А диван? – В дверях гостиной стояла Симона. – Ты мне так и не сказал, что думаешь. Темно-зеленый?
Джонатан перевернулся на полу и оперся на локти. У него перед глазами продолжал вертеться гироскоп, сохраняя свое удивительное равновесие. Симона говорила о перетяжке дивана.
– Думаю, нам нужно купить новый диван, – поднимаясь, заметил Джонатан. – Я видел сегодня объявление о продаже черного "честерфилда" за пять тысяч франков. Уверен, можно достать такой же за три пятьсот, если поискать.
– Три тысячи пятьсот новых франков?
Джонатан знал, что она будет шокирована.
– Считай, что это вложение средств. Мы можем себе это позволить.
Джонатан действительно знал одного торговца антиквариатом, магазин которого находился километрах в пяти от города, тот торговал только хорошо отреставрированной мебелью. До сих пор ему не приходило в голову что-нибудь у него купить.
– "Честерфилд" – это замечательно, но не перебор ли это, Джон? Или ты решил кутить?
Джонатан в этот день говорил и о покупке телевизора.
– Кутить я не собираюсь, – спокойно произнес он. – Я не настолько глуп.
Симона поманила его в холл, словно хотела, чтобы Джордж их не слышал. Джонатан обнял ее. Она откинула голову и помяла прическу о висевшее на вешалке пальто.
– Ну хорошо, – прошептала она. – А когда ты в следующий раз едешь в Германию?
Ей не нравились его поездки. Он говорил Симоне, что врачи испытывают действие новых препаратов, которые давал ему Перье, что хотя его состояние может оставаться и прежним, есть шанс, что оно улучшится и хуже наверняка не станет. Джонатан говорил, что ему платят, однако Симона не верила, что он ничем не рискует. Но Джонатан так и не сказал ей, сколько ему платят, какая сумма теперь лежит в "Суис Бэнк Корпорейшн" в Цюрихе. Симона лишь знала, что в "Сосьете женераль" в Фонтенбло хранится что-то около шести тысяч франков вместо обычных четырех-шести сотен, которые иногда таяли до двухсот франков после выплаты ссуды.
– Мне бы хотелось новый диван. Но ты уверен, что именно его сейчас надо покупать? И по такой цене? Не забывай о ссуде.
– Дорогая, да разве я могу забыть! Эта чертова ссуда! – Он рассмеялся. Ему хотелось выплатить ссуду одним разом. – Хорошо, я буду бережлив. Обещаю.
Джонатан знал, что ему нужно придумать другую историю или тщательнее продумать ту, которую он уже рассказал. Но в эту минуту он хотел расслабиться, просто насладиться мыслью о том, что у них будет новая мебель. Потратить эти деньги не так просто, а он как-никак может умереть в течение месяца. Три дюжины таблеток, которые дал ему доктор Шредер из Мюнхена, – Джонатан теперь принимал их по две штуки в день – не спасут ему жизнь и не вызовут сколько-нибудь значительной перемены. Чувство уверенности в будущем – возможно, и фантазия, но разве оно не реально, пока длится? А что еще остается? Что такое счастье, как не то, что мы воображаем?
А еще его мучила неизвестность – ведь второй телохранитель, Туроли, был еще жив.
Воскресным вечером 20 апреля Джонатан и Симона отправились в театр на концерт Шуберта и Моцарта в исполнении струнного квартета. Джонатан купил самые дорогие билеты и хотел взять Джорджа, который мог бы вести себя прилично, если его заранее на этот счет хорошенько предупредить, но Симона возражала. Когда Джордж вел себя плохо, не как образцовый ребенок, она смущалась больше Джонатана.
– Через год – да, – заявила Симона.
В антракте они вышли в большое фойе, где разрешалось курить. Там они встретили много знакомых, и среди них – Пьера Готье, торговца произведениями искусства, который, к удивлению Джонатана, щеголял в рубашке со стоячим воротничком и черном галстуке.
– Вы украшение сегодняшнего музыкального вечера, мадам! – сказал он Симоне, восхищенно глядя на ее ярко-красное платье.
Симона благосклонно приняла комплимент. У нее вид благополучной и счастливой женщины, подумал Джонатан. Готье был один. Джонатан вдруг вспомнил, что его жена умерла несколько лет назад, еще до того как Джонатан познакомился с ним поближе.
– Сегодня здесь весь Фонтенбло! – Готье старался перекричать гул голосов. Его здоровый глаз скользил по людям, стоявшим в куполообразном фойе, а лысина сверкала под зачесанными на нее темными с проседью волосами.
– Не выпить ли нам потом кофе? В кафе на той стороне улицы? – спросил Готье. – Буду рад вас пригласить.
Симона и Джонатан уже хотели ответить согласием, как вдруг Готье несколько напрягся. Джонатан взглянул в ту сторону, куда смотрел Готье, и увидел Тома Рипли в группе из четырех-пяти человек, стоявших ярдах в трех от них. Взгляды Рипли и Джонатана встретились, и Джонатан кивнул. У Рипли был такой вид, будто он собирался подойти и поздороваться. Готье вдруг бочком отступил, намереваясь уйти. Симона повернула голову, чтобы узнать, на кого смотрят Джонатан и Готье.
– Tout a l'heure, peut-etre! – сказал Готье. Симона взглянула на Джонатана, слегка приподняв брови.
Рипли выделялся среди других, и не столько высоким ростом, сколько тем, что из-за своих каштановых волос, отливавших золотом при свете канделябров, не был похож на француза. На нем был блестящий шелковый пиджак сливового цвета. Яркая блондинка, совсем, как казалось, без макияжа, была, скорее всего, его женой.
– Ну? – спросила Симона. – Кто это? Джонатан понимал, что она имеет в виду Рипли. У него заколотилось сердце.
– Не знаю. Я раньше его видел, но не знаю, как его зовут.
– Он был у нас… этот человек, – сказала Симона. – Я помню его. Он что, не нравится Готье?
Прозвенел звонок, означавший, что зрители должны занять свои места.
– Не знаю. А что?
– Потому что у него был такой вид, будто ему хотелось поскорее удрать! – убежденно заявила Симона, словно так и было на самом деле.
Для Джонатана наслаждение музыкой закончилось. Где сидит Том Рипли? В какой-нибудь ложе? Джонатан не поднимал глаза на ложи. Джонатан не удивился бы, если бы Рипли сидел по другую сторону прохода. Он понял, что не присутствие Рипли испортило вечер, а реакция Симоны. А ее реакция была вызвана – и это Джонатан тоже хорошо понимал – именно его тревогой, возникшей вследствие того, что он увидел Рипли. Джонатан подпер пальцами подбородок, делая вид, что отдыхает, но он знал, что Симону не проведешь. Как и многие в городе, она была наслышана о Томе Рипли (хотя в ту минуту и не могла вспомнить его имя) и, вероятно, собиралась связать Тома Рипли… с чем? Этого Джонатан не знал. Но он боялся того, что будет дальше. Он укорял себя, что так открыто, так наивно обнаружил свое беспокойство. Джонатан понимал, что попал в неприятное положение, в очень опасную ситуацию, и что нужно вести себя спокойно, если это вообще возможно. Он должен стать актером. Это не намного отличается от его попыток преуспеть на сцене в пору молодости. Нынешняя ситуация самая что ни на есть реальная, или, если угодно, насквозь фальшивая. Джонатан никогда прежде не пытался фальшивить с Симоной.
– Попробуем найти Готье, – предложил Джонатан, когда они шли по проходу.
Вокруг них раздались аплодисменты, перешедшие в овацию – французская публика желала исполнения на бис.
Найти Готье им так и не удалось. Джонатану очень хотелось, чтобы Симона что-нибудь ему ответила. Но она, казалось, совсем не стремилась отыскать Готье. Дома с Джорджем осталась соседская девушка. Было уже поздно, почти одиннадцать часов. Джонатан больше не искал глазами Тома Рипли и так и не увидел его.
В воскресенье Джонатан и Симона обедали в Немуре с родителями Симоны, ее братом Жераром и его женой. Как обычно, после обеда все смотрели телевизор. Джонатан и Жерар вышли покурить.
– Это здорово, что boches субсидируют вас за то, что вы у них подопытный кролик! – сказал Жерар со смехом, а смеялся он редко. – То есть хорошо, если они не навредят вам.
Он проговорил это скороговоркой, на жаргоне, и Джонатан первый раз прислушался к тому, что он говорит.
Они оба курили сигары. Джонатан купил коробку сигар в Немуре.
– Да. Дают много таблеток. Суть в том, чтобы воздействовать восемью-десятью препаратами сразу. Говорят ведь – противника нужно сбить с толку. К тому же враждебным клеткам труднее выработать иммунитет.
Джонатан довольно гладко говорил в таком духе, наполовину выдумывая, наполовину вспоминая один способ борьбы с лейкемией, о котором читал несколько месяцев назад.
– Гарантий, конечно, нет. Могут быть и побочные эффекты, поэтому мне платят за то, что я вынужден через все это пройти.
– Какие побочные эффекты?
– Возможно… уменьшение уровня свертываемости крови.
Джонатану все лучше и лучше удавались ничего не значащие фразы, а внимание слушателя его вдохновляло.
– Тошноты что-то я в последнее время не замечал. И потом, конечно, о побочных эффектах пока не все известно. Они рискуют. Впрочем, я тоже.
– А если получится, тогда что?
– Тогда проживу еще пару лет, – любезно ответил Джонатан.
В понедельник утром Джонатан и Симона вместе с соседкой Ирэн Плиес, той самой женщиной, у которой Джордж проводил каждый день после школы, пока Симона не забирала его домой, поехали к торговцу антиквариатом в окрестности Фонтенбло, где Джонатан надеялся найти диван. Ирэн Плиес, добродушная женщина крупного телосложения, которую Джонатан всегда считал мужеподобной, хотя это было вовсе не так, имела двоих маленьких детей, а ее дом в Фонтенбло был весь увешан кружевными салфеточками и кисейными занавесками. Как бы там ни было, она не берегла ни время, ни машину и часто по воскресеньям, когда они собирались в Немур, вызывалась отвезти туда чету Треванни, но Симона со свойственной ей щепетильностью ни разу не приняла приглашения, ведь поездка в Немур – дело сугубо семейное. Поэтому вину за удовольствие воспользоваться услугами Ирэн Плиес в деле поиска дивана возложить было не на кого, а Ирэн так заинтересовалась покупкой, будто диван предназначался для ее собственного дома.
Выбирать пришлось между двумя "честерфилдами", – и тот, и другой имели старые каркасы и были недавно обиты новой черной кожей. Им приглянулся диван побольше, и Джонатану удалось сбить цену на пятьсот франков до трех тысяч. Джонатан знал, что цена хорошая, поскольку видел в журнале диван такого же размера за пять тысяч. Так что эта солидная сумма, составлявшая почти месячное жалованье их обоих, казалась просто пустяковой.
Даже на Ирэн, чей дом, по сравнению с домом Треванни, выглядел намного богаче, диван произвел впечатление. И еще Джонатан заметил – Симона не сразу нашлась, что сказать, чтобы замять эту тему.