Так я спокойно переходил колледжевый дворик в Кембридже, когда меня вдруг просто-напросто скрутила тоска по вкусу жареных мидий. Нет, не жареных мидий вообще, не тех достаточно прожаренных, почти сухих, жареных мидий, которые подают в некоторых неплохих ресторанах, – поймайте такси и поезжайте, через десять минут вы уже за столиком. То была тоска по жареным мидиям, которые готовят в одном ресторанчике около Le Levandou.
Однако что происходит, если вы на Le Levandou, а вокруг вас роятся запахи лучшей в мире кухни? Вас изводит – прямо-таки завязывает в узел – фатальная необходимость надкусить шоколадку, которые подают только в одном месте: в кондитерской, из тех, которые можно встретить, свернув в переулки – чуть в стороне, найдешь – так случайно, а потом не вспомнишь где, – в Южном Лондоне. Иной сказал бы: иди и купи плитку шоколада, ты, толстый суетливый недотепа, самого шоколадного шоколада, шоколаднее некуда. На это отвечу – поедая плиточки из той кондитерской, ты знаешь: Бог есть, в этот момент ты видишь Его лицом к лицу. Вот она – истинная сладость доказательств. Что-то вроде: невозможно существование блага во Вселенной, если Вселенная существует без Бога.
Юбер степенно лежал на полу. Настолько степенно, что казалось: ему на редкость комфортно. Судя по его дыханию, он проснулся, но вставать не спешил. Так тянет время боксер после нокдауна, прежде чем вскочить и вновь схлестнуться с противником. К чему принимать вертикальное положение, когда можно еще полежать.
День – будто назойливый коммивояжер – пытался через щель в занавесках соблазнить нас образчиком своей продукции. Солнечный свет не произвел на меня особого впечатления. Слишком старый трюк, чтобы на него попасться. На меня он, во всяком случае, не действует.
Юберовы протезы, живописно разложенные по комнате, придавали ей несколько карнавальное убранство. Слуховой аппарат красовался на кожаной куртке: король на троне, да и только. Ножной протез стоял, прислоненный к креслу по соседству. Вид у этой культяпки был такой, что сразу становилось ясно – далеко на ней не ускачешь. Рука покоилась на раковине: казалось, она ждет приказа открыть кран, как только настанет время для утреннего омовения. Созерцая этот ассамбляж, я понимал, почему Юбер не торопится встать с пола: он, несомненно, был занят обдумыванием головоломки, как бы половчее собрать все это богатство.
Я и сам чувствовал себя так, словно барахтаюсь в болоте и погружаюсь в него все глубже. Мои планы уверенной, неспешной походкой сойти со сцены жизни и исчезнуть, пропадая из виду где-то там, в кулисах, – эти планы в отсутствие солидной, если не сказать внушительной суммы денег оказались полным фуфлом. Приходит время, когда вы полагаете, что заслужили право отбросить мысль о презренном металле. (В юности – пожалуйста, лезьте из кожи вон, чтобы заработать то, что вам полагается, ничего не имею против – если такая юность длится не слишком долго.) И право слово, мне казалось, я достиг точки, где пора уже не думать о деньгах.
Ряд общих мест
Может, я не прав, но мне кажется, в любой мало-мальски развитой цивилизации с каждым – или почти с каждым – случается, что его одолевают неодолимые искушения неплотского характера.
Среди таковых – в порядке совершенно произвольном – написание книги. Я вполне разделяю ту точку зрения, что у каждого за душой есть книга, которую бы он мог создать. Многие, однако, достаточно милосердны, чтобы держать эту книгу при себе, она так и остается вечным арестантом, которому не выйти на солнечный свет из камеры – черепной коробки несостоявшегося автора. Речь может идти о мемуарах, романе, любовных излияниях или путеводителю по стране Зулу, но как бы там ни было, большинство заигрывает с мыслью оставить свой след в этом мире – вернее, на печатной странице. К счастью для издателей и тех, кто, подобно мне, обречен читать, чтобы заработать на хлеб насущный, лишь немногие из этих потенциальных авторов проходят весь путь до конца и таки печатают свой труд. (Есть, правда, и такие, которым удается на одной-единственной книге построить всю карьеру, регулярно перепечатывая сей великий труд под разными названиями.)
Еще одна "оригинальная" идея: открыть собственный ресторанчик. Кто бы отказался от такого дохода, как получение десяти фунтов с собеседника, всякий раз, когда тот, сидя за трапезой, заводит разговор о том, что неплохо бы открыть ресторан, кафешку или какую-нибудь забегаловку? А разве нет? (x) Само предприятие кажется не так чтоб очень уж сложным. (y) Все мы любим поесть. (z) Люди, сидящие за столом, как правило, открываются нам с лучшей стороны.
И третье нереализованное призвание, преследующее нас, как рецидив болезни, – ограбление банка. Обаяние идеи говорит само за себя. Почти все мы постоянно испытываем нехватку – а порой так даже болезненную нехватку – денежных средств. Это – пожизненно. Где же решение проблемы? Как правило, оно в двух шагах ходьбы от вашего дома – где-нибудь там, на углу, расположено одно из зданий, битком набитых деньгами. Вы фланирующей походкой входите внутрь, быстро выбегаете наружу, а в руках у вас – то, что нужно, дабы радикально исцелить вас от безденежья. Фортуна резко поворачивается к вам лицом. Вы можете тискать и мять эти тонкие цветные полосочки, как обнаженную любовницу, а не созерцать их через бронированное стекло, как несчастный завсегдатай пип-шоу. К вашим услугам – пара пудов десятифунтовых банкнот, несколько килограммов поясных изображений национальных знаменитостей, с которых принято делать жизнь, – портретиков, так приятно греющих карманы, и вы свободны идти по жизни, как вам заблагорассудится.
И затем, среди нарушений закона, ведущих к длительной отсидке за решеткой, ограбление банка менее всего бросает тень на вашу репутацию. Денег у банков – куда больше, чем им нужно. Разве нет? Зайдите в банк – там в каждом закоулке лежат деньги. И кроме того, все ненавидят (a) банки и (b) банкиров. Поэтому ограбление банка если и выглядит преступлением, то преступлением, в котором нет пострадавших. Конечно, те, кто не грабит банки, платят проценты по кредитам и все такое, но при этом в глубине их душ живет ненависть. Более того, именно потому, что наличествует пункт (b), столь привлекательна идея: поднять волну террора, чтоб банкиров пробрало – до самых кишок.
И по большей части от ограбления нас удерживает не приверженность порядку и не верность этике. Вовсе нет. Нас держит в узде почти неизбежная вероятность наказания. Кандалы страха, так сказать. Но если говорить по сути, то более всего нас жалит подозрение, что одного налета на банк недостаточно, чтобы обеспечить себя до старости лет; выгоды этого дела, каковы бы они ни были, весьма краткосрочны. Грабя банки, состояние не сколотишь. Большие деньги (и краткие сроки тюремного заключения) светят, если вы заняты мошенничеством. В этой сфере при удачном раскладе вряд ли кто и заметит, что преступление имело место. Но – мошенничество лишено прямоты и неприкрытой прелести налета на банк, увы.
В самых разных (и малоприятных) жизненных коллизиях, когда бумажник мой был тощ до неприличия, искушение ограбить банк нет-нет да и возникало в моем сознании. Но теперь, воодушевленный присутствием Юбера, я был готов пригласить свой соблазн куда-нибудь в бар, пропустить по стаканчику – и пусть он расскажет мне, как это на самом деле бывает. Еще одно достоинство ограбления банка; в этой игре одна из главных ставок – я могу это. Великое банковское ограбление – может статься, тут важно чутье и внимание к чему-то, кроме самого ограбления.
И ведь, кроме нужды в шуршиках, есть еще и любопытство. ...Плюс к тому я не вижу иного способа разжиться деньгами. Утром в пятницу в Монпелье нет ажиотажного спроса на рыдающих английских философов, чей индекс цитирования выражается шестизначной цифрой. Друзья и однокашники – вне пределов досягаемости, к тому же я не хотел портить дружеские отношения, обременяя их претензиями, которые ближние не в состоянии выполнить. Мне бы не хотелось, насколько возможно, вымарывать чьи-то имена из записной книжки.
Элементарная истина: об ограблении
Мои размышления кружили вокруг идеи ограбления, как вода в раковине – вокруг сливного отверстия. Нет ничего лучше смерти, маячащей на горизонте, чтобы все запреты поблекли и отошли на второй план. Зато остается любопытство – и оно побуждало меня познать еще не исследованные мной области бытия.
Мое основное возражение против бедности – бедность скучна. Она делает вас приземленным, серым – и все. В конце концов, я уже прожил соответствующую часть жизни в этом состоянии. Быть бедным – везде одинаково. Каково быть богатым, сказать не могу. Трюк с присвоением казенных средств был лишь трамплином, который подбросил меня вверх – но не больше. Однако я хотел бы продолжить свои исследования в этой области. Терять мне нечего, кроме... Я так ничего и не смог придумать для этого "кроме". У меня не осталось совсем ничего, что еще можно терять. Я представил, сколько времени осталось у меня в запасе, и если мне суждено вскоре уйти, то напоследок хотелось бы кутнуть со вкусом.
Что нами движет
Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: к моим услугам был тот компонент из джентльменского набора грабителя, достать который труднее всего, – пистолет. Оставалось только сказать: "Дай-ка пистолет, Юбер. Видать, пора прогуляться и обчистить банк".
– Э-э, проф... Это тебе не хухры-мухры, знаешь ли.
Демаркационная линия – приехали. Лавочка, так сказать, закрыта. Посвященные не любят профанов, возомнивших, будто они и сами с усами.
– Я и не говорю, что это легко. Просто в жизни наступает момент, когда пора встать и ограбить банк.
– Тебе что, денег негде взять?
– Негде. У меня, понимаешь ли, ни гроша. К тому же я – в бегах.
– В бегах? Делаешь ноги от Скотленд-Ярда? Ну ты, профессор, даешь! Я еще когда тебя приметил, думал: чем же ты мне так вмастил-то? А грабить тех, кто тебе в масть, – это ж одно удовольствие. Самый смак! – В возбуждении Юбер уставился на свою культяпку. Мое предложение его явно задело. – У меня с тобой, конечно, облом получился... Но, слушай, я бы все же рекомендовал тебе начать с какого-нибудь туриста. Опростоволоситься с туристом, знаешь ли, лучше, чем опростоволоситься с банком. И вообще – может, тебе куда-нибудь приладиться с твоей этой философией, а? Или с чем-нибудь вроде? Дожил же ты до седых волос...
– Кончай скулеж! Философия философией, но философией сыт не будешь!
Всю дорогу к банку Юбер пытался меня отговорить. (На выходе из отеля портье бросил нам в спину: "Оплата – как за двойной номер!") Он таки настоял на том, чтобы сопровождать меня, сколько я ни твердил, что его присутствие в банке, когда я буду занят ограблением, может весьма негативно сказаться на его дальнейшем пребывании на свободе.
– Что бы ты сказал, проф, если бы я вот так, с бухты-барахты, заделался философом, а? – Он повторил это дважды, желая ткнуть меня носом в мою профнепригодность к ограблению. Ну что ж, право слово, у меня были некоторые сомнения насчет того, по каким признакам определить банк, наиболее приемлемый для ограбления. Было даже искушение поделиться этими сомнениями с Юбером и попросить совета, но в конце концов я пришел к выводу, что в сложившейся ситуации не стоит демонстрировать свою нерешительность. Я просто кружил по городу, присматриваясь к наличествующим в нем банкам. Юбер хранил молчание, однако всем видом выражал одобрение: не так уж я прост, раз взялся за труд провести сравнительный маркетинг.
Однако вскоре я осознал: колебаться и откладывать окончательное решение можно до бесконечности. Идеальный банк в Монпелье?! Платон сказал бы: такой сущности, как идеальный банк, в этом мире просто не существует. Я мог бы выбрать банк подальше от отеля, мог бы ждать до полудня, когда в банках становится меньше клиентов, мог бы потворствовать дюжине других соображений, но сколько ни думай об ограблении банка, само ограбление легче не станет, а мне претила сама мысль о том, чтобы к ленчу остаться без ленча.
Внезапно я решился: почему бы не ограбить отделение банка, где мне довелось столкнуться с самым равнодушным и презрительным отношением к клиентам – в моем лице, в, частности? Что вы делаете, если банк всячески демонстрирует, что ему на вас плевать? Именно: идете в другой банк. Где вас ждут те же процентные ставки, те же услуги – и та же грубость, от А до Я. Банкиры сговорились презирать всех клиентов, кроме тех, от кого просто разит богатством, – несомненно, так они мстят обществу за жалкую роль, которую они обречены играть в этой жизни.
Когда вы беретесь за ограбление банка, первым делом надо решить, куда пристроить пистолет. Решившись, я вытряхнул из своего чемодана все книги, а на их место водрузил Юберову пушку. Символический жест, не правда ли?
Затем вы оказываетесь перед проблемой выбора – эффектно ворваться в банк или мирно встать в очередь к кассе. Когда мы вошли в банк, там уже толклись трое клиентов. Вернее, клиенток: ни дать ни взять учительницы начальной школы, задавленные грузом проблем и с трудом улучившие минутку заглянуть в банк, чтобы оплатить какие-то текущие счета.
Плюс к тому – женщина с целым выводком хнычущих младенцев. Она не утомляла себя присмотром за ними, так что те расползлись по всему пространству и кишмя кишели вокруг. Вид у мамаши был такой, что, глядя на нее, нельзя было заподозрить, будто она станет сильно убиваться, если вдруг, паче чаяния, недосчитается одного из своих отпрысков. Юбер тут же продемонстрировал недорослям пару трюков со своей съемной рукой. Один из младенцев с любопытством на меня уставился; возможно, он ожидал, что я проявлю к нему подобающий интерес (младенцы, еще не забывшие, как совсем недавно они были центром круглосуточного внимания материнской утробы, ждут того же от всех и каждого), а может, он никогда еще не видел философа, настолько дошедшего до ручки, что сподвигнулся на ограбление банка.
Я решил дать посетителям спокойно покончить со своими делами; право слово, я не видел, почему из-за меня их день должен пойти прахом. В зале работали двое кассиров. Один – седой ветеран, почти совсем облысевший, лелеющий несколько уцелевших прядок. Его нежная забота о них привела к тому, что эти, с позволения сказать, локоны стали виться этакими кудряшками. Вот она, тщета усилий человеческих! Движения бедняги отличались нарочитым проворством, и весь он лучился деланным весельем – словно хотел убедить окружающих, что ему на редкость нравится служба в банке и на земле нет более интересного занятия, чем ублажать банковских клиентов.
В окошке соседней кассы сидела женщина. Я поймал ее взгляд...
Я знаю. Я жалок. Раба из себя так и не выдавил. И вообще: гол как сокол, возраст – изрядно за средний, карьера полетела в тартарары, владельцы похоронных бюро смотрят мне вслед многозначительным взглядом, и если фортуна изливает на меня свои дары, то это не золотой дождь, а поток дерьма. И тем не менее, тем не менее... Стоя в очереди к окошку кассы, я задумался о том, а не светит ли тут моему радунчику. Вместо того чтобы целиком и полностью сосредоточиться на предстоящем ограблении, я вдруг поймал себя на мысли, что меня переполняют амурные устремления.
Я стоял в очереди и молился: да окажется так, что обслуживать меня выпадет "кудрявому" старцу, а не этой нимфе. Порой (весьма часто) я думаю: какое заблуждение считать голову тронным залом мысли! У мужчин этот трон расположен в районе седалища – примерно там же, где круглятся два полушария, которые еще никто не называл полушариями мозга, а рядом покачивается казна, где хранится весь наш запас драгоценных секреций. Что до головы, которую мы носим на плечах, – она служит лишь для отвода глаз.
Мужчинам на заметку: вы теряете интерес к противоположному полу, только когда вы: (a) мертвы или (b) скорее мертвы, чем нет. Воистину мы обречены на абсолютную идентичность с нашей внутренней сущностью, имя которой – половая железа. Я, например, всегда знал, как безошибочно определить, болен я или нет: если мысль о молодой блондинке в неглиже не заставляла кровь радостно вскипать – пора идти ко врачу. Это правило так же надежно, как правило буравчика.
Дальнейшее произошло само собой; в общем, я хотел взять барышню на абордаж, хотя и подозревал, что ограбление банка – пожалуй, не лучший способ с ней познакомиться.
Как человек, привыкший руководствоваться рассудком, я чувствовал: надо заявить окружающим об ограблении, не прибегая к банальной помощи пистолета. В конце концов, в этом мире у меня и без того есть какая-никакая репутация. К тому же я заметил, что там стояла видеокамера. Юбер попытался нейтрализовать ее широкой улыбкой – прямо в объектив. Ветеран, пребывающий на волосок от облысения, занялся многодетным семейством.
Я подошел к красотке.
– Доброе утро, мадам, – произнес я. – Это ограбление.
Я бы не удивился, если бы она ответила: "Пожалуйста, пройдите к соседнему окошку".
– Ограбление? – спокойно так, без суеты переспросила она. В голосе – ни апатии, ни визгливых ноток, разве что стоическое спокойствие. Словно я поинтересовался у нее, который час. И все тот же взгляд: вязкий, сладкий, как варенье на губах. Возраст? Уже, конечно, не тот, который принято считать самым цветением, но, знаете ли, есть женщины, которым обвести вокруг пальца время не составит особого труда. Особенно если у них взгляд – как этот. Самое прозаичное, что можно про него сказать... В общем, посмотрит на тебя такая – и понимаешь: эту безмятежность ничем не смутить. – Вы уверены?
– Уверен, – отозвался я и, пристроив перед окошком мою импровизированную кобуру, открыл замки. Взору красотки предстала жаждущая денег пасть чемодана и пистолет. Не говоря ни слова, барышня принялась укладывать на дно чемодана запечатанные пачки банкнот. Спокойно так: ни нерешительности, ни суеты. Пистолет я вытащил и положил на стойку, чтобы не мешал.
– Мелочь тоже брать будете?
– Нет, спасибо.
– Эй, оставьте же хоть что-нибудь! – услышал я раздраженный голос за спиной. – Специально утром, понимаешь, приехал, чтобы деньги снять, так на тебе! Мне за мои гроши еще и вкалывать приходится!
Лысеющий живчик в соседнем окошке все еще не врубился, что происходит ограбление его банка. Он продолжал пререкаться с детообильной мамашей по поводу каких-то формальностей, связанных с переводом денег.
Тем временем моя барышня, работая с равномерностью банкомата, сгрузила в чемодан всю наличку, какая только была на виду. Потом что-то нацарапала на листочке бумаги и положила его поверх денег. "Вот, возьмите. Если этой суммы недостаточно, обратитесь к моим коллегам".
– Спасибо, право, не стоит их беспокоить, – пожал я плечами. Есть же граница между реальными потребностями человека и жадностью. – Большое спасибо. Приношу извинения за связанные со мной неудобства. До свидания.
– До свидания, – отозвалась она уже в ожидании следующего клиента.
Мы с Юбером не спеша направились к выходу. Напарник мой явно испытывал пароксизм восторга. Я просто физически ощущал, как ему хочется выговориться. Однако он сдерживался. То ли ждал, покуда мы окажемся на свежем воздухе, то ли считал выражения восторга неуместными или бросающими тень на его репутацию профессионала.
Оказавшись на улице, он окинул меня вопрошающим взглядом; а теперь что? Я припомнил, что неподалеку – буквально на углу – есть весьма неплохой рыбный ресторанчик. Я уже начал двигаться в ту сторону, когда Юбер раздраженно прошептал:
– Мы разве не будем делать ноги?