Вот такое, значит, будет теперь общение с близкими людьми: с женой через решетку, с дочкой - через монитор. Жизнь, жизнь… Он все чаще стал задумываться. Правильно ли сделал, поступив в молодости на службу государству? Да, обезопасил себя в правовом поле, став на голову выше абсолютно безграмотного юридически населения России. Помогал людям разбираться в запятых понаставленных ушлыми законотворцами. Загонял себя в мир принципиальных мелочей, каждая из которых могла стать для человека роковой, в зависимости от того, как ею распорядится. Но, гордясь умением видеть и использовать незаметные всем детали и приметы, потерял способность рассмотреть то большое, что окружало его. Перестал замечать, как течет время. Как изменилась страна и люди. Как поменялись ценности жизни, перемолов порядочность и сострадание в деньги, которые заменили собой закон. Поглотили и важность тех мелочей, знанием которых он гордился. Не надо изучать юридические казусы, статьи и поправки к ним, комментарии и указы. Теперь надо уметь брать и давать, брать и давать. Вот и всё правовое поле. Он чувствовал себя подшипником построенной вертикали, по которой сверху вниз текли указания, а снизу вверх деньги, деньги, деньги…
Еще по инерции продолжая подмечать никому не нужные мелочи, так и не оценил главное - преданную любовь и заботу жены. Воспринимал, как должное, не замечая.
Со дня ее ухода он не переставил в доме ни один предмет, до которого она дотрагивалась. Казалось, вещи еще хранят её тепло. Подходил к полочке с посудой, закрывал глаза и вдыхал запах, идущий от помытых ею тарелок и блюдец. Слышал шарканье тапок, скрип ступеней на крыльце. Посвист алюминиевой ручки в тонкой дужке ведра. Вот сейчас откроется дверь, и жена войдет, отряхивая свой цветастый фартук, словно сбивая с него головки лютиков:
- Ты верно проголодался? Давай перекусим что-нибудь…
Один сеанс связи он пропустил.
В следующий раз Валерия спросила, почему нет матери. Солгал: в больнице на профилактике. Вранье - ненадолго. Зачем расстраивать лишний раз? Пусть узнает о них двоих одновременно, и тогда он с женой снова будет вместе, хотя бы в трагедии дочери.
Валерия по обыкновению отлучилась, и Василий снова читал свою книгу Даниле. Невидимые слезы текли, будто не книгу он читал, а молитву возносил. Прощался с женой. Рассказывал внуку о жизни своей, о службе. Как потерял друга в Афганистане, спасая местного пастушонка. Как получал ранения и страшные известия…
Данила сидел, не шелохнувшись. Белобрысая челка, распахнутые глаза. Понимание во взгляде. Понимание? И чем дольше Василий читал, тем сильнее крепла в душе обида за обман всей жизни. Когда отдавал всего себя на пользу родине, не обращал внимания на беды жены и дочери. Шёл на очередные жертвы, подавая пример молодым. Пока не остался один с мизерным пособием на дожитие. Вот это стремление к чему-то призрачному, к новым и новым подвигам вместо простой жизни, заботы о близких, воспитания детей и внуков, подается как загадочность русской души!
…Решение пришло само собой. Бесповоротное, как цунами. Оно заполнило всего Василия, расщепилось на колонии мыслей о дальнейших действиях. Как проведение оперативной комбинации на службе. И как только дочка с внуком на мониторе помахали ему рукой, он вошел на поисковый сайт и набрал: "Визы в Америку".
Пришлось взять небольшой кредит. По почте пришел список необходимых документов. Директор туристического агентства, молодая женщина, обещала за тысячу рублей заполнить анкету и подготовить все материалы для подачи в консульство. Провожая на собеседование, сказала, что шансов мало: родственников у него здесь не осталось, жена умерла, дочь с внуками в Америке. А вдруг он решит там остаться? Вряд ли США рискнут взять на себя заботу о бывшем российском полицейском, если даже здесь о нём стараются забыть.
И вот Василий уже сидел на скамеечке в ожидании собеседования, вместе с десятком таких же просителей… Плоский телевизор на стене рекламировал дивную жизнь в США. На экране довольные лица рассказывали, как развивается в стране наука, как заботятся об инвалидах и стариках. Отдавало топорной пропагандой застойных времен. Было противно. Но где-то там живет его дочь со своей семьей. Им хорошо и это самое главное. А ведь пятнадцать лет назад Валерия тоже сидела в этом зале и смотрела, быть может, тот же фильм. О чем она думала? Что переживала?
Он огляделся, пытаясь представить, где она могла сидеть. Все просители виз неотрывно пялились на экран. Будто слизывали взглядом все то, что предлагала им далекая чужбина. Улыбались напоказ, скрывая внутреннее недоверие от нацеленных со стен стволов видеокамер. Лишь бы только убедить службу безопасности в своей лояльности. Восторг от американского образа жизни, восторг!
Василий был одет в свой единственный костюм. На левую сторону груди пристегнул медаль "За отвагу" с изображением летящих самолетов и танка, разделенных арабской вязью. Он заслужил ее в армии, выполняя интернациональный долг. Это была не единственная награда. Но все остальные он получил, когда уже стал милицейским начальником. Толком и не помнил, за что их вручали. И вот теперь он сидел и думал, что вот эта Америка дочки совсем рядом. До нее всего лишь кивок головой того угрюмого и сосредоточенного лысого клерка за прозрачным окном. Америка, о которой со школьными друзьями пел под гитару: "Гудбай Америка, о, где я не буду никогда… Нас так долго учили любить твои запретные плоды…". Ну да, "Наутилус Помпилиус". И в мыслях не было, что выдастся шанс там побывать. Даже посидеть в консульстве, увидеть путь, по которому туда можно попасть. Но никому из школьных друзей он уже не расскажет об этом. И вообще вряд ли кому расскажет. Времени у него осталось ой как мало. И то, что на результатах анализов, подтверждающих наличие злокачественной опухоли в позвоночнике, рекомендовано повторное обследование, совершенно ничего не означает. Ведь он и сам постоянно чувствует эту опухоль, которая с каждым днем, разрастаясь, пережимает жизненно важные органы. Проникает своими метастазами всё глубже. И, пока она не добралась до его мозга, надо успеть сделать всё то, что задумано.
Василий гнал и гнал от себя горестные мысли. Но они продолжали всплывать, напоминая о медицинской комиссии, симпозиуме докторов, их заключении. Все это перекликалось с увольнением и нищенской пенсией. Отчего казалось, что смертельный диагноз поставили не люди в белых халатах, а страна, в которой он родился и вырос, которой служил, отдал свою молодость и зрелость, теряя друзей и родных.
В первом окне молодой очкарик через прорезь принял все собранные Василием документы. Попросил поочередно прижимать пальцы рук к маленькому сканеру для снятия отпечатков.
- Почему Ваша жена не едет? - спросил он, выговаривая слова с легким акцентом.
- Она умерла, - спокойно ответил Василий.
- У вас есть в России родственники?
- Нет, - Василий понял, куда клонит клерк. Вспомнил поучения директора турагентства показывать, что обязательно вернешься в Россию.
- К кому вы едете?
- К дочери, - кратко ответил Василий.
- Где её приглашение? - прозвучал новый вопрос. Сотрудник наклонил голову вниз, перебирая перед собой документы.
- Мне не нужно приглашение, чтобы навестить родную дочь с внуками, - раздраженно произнёс Василий. Очкарик за окном резко поднял голову и недоумённо посмотрел на Василия, с удивлением вскинул брови.
- У меня больше нет вопросов, - сообщил он, - Можете вернуться на место, вас вызовут.
Василий почувствовал, что ему отказали. Почему тогда сразу не вернули паспорт, заставили снова чего-то ждать? Переживать, мучиться… Он ругал себя за резкость ответа. За потерянную былую находчивость.
"Неужели, - думал он, - я не мог сказать, что хочу сделать дочери сюрприз или что другое!.. Теперь все старания насмарку. Тысяча рублей пропала, и деньги за билет на самолет уже заплатил в оба конца. Неизвестно, когда вернут и вернут ли вообще. А главное - это дочь, внуки! Опять общаться через скайп! Долго ли?"
Едва расслышал свою фамилию по трансляции. Не переставая ругать себя, встал и пошел к нужному окну.
Теперь за стеклом сидел чиновник постарше - ровесник Василия. Тот, кого видел раньше. Он не был лыс - его седые очень короткие волосы, не видимые издали, стояли ежиком. На лацкане пиджака красовался маленький многоцветный флажок. Он хитровато щурил один глаз, глядя на Василия. Но тонкие губы были плотно сжаты - этакий минус, обозначающий отказ в получении визы. Попросил Василия оставить на сканере отпечаток безымянного пальца правой руки и стал внимательно смотреть на экран своего монитора. Потом мельком взглянул на Василия и снова уставился в монитор, чуть двигая мышкой по столу.
- У вас в Америке дочь? - спросил он.
- И два внука, - добавил Василий безразлично.
- Давно не виделись? - спросил мужчина.
- Пятнадцать лет, - ответил Василий, стараясь не почувствовать эту огромную пропасть. Но веки все равно начало сводить, и он несколько раз подряд моргнул, расслабляя их.
- Чем вы занимаетесь? - спросил мужчина и приблизил свое лицо к стеклу, словно хотел рассмотреть клиента поближе.
- Полковник в отставке… Василий рассмотрел, что седой мужчина вовсе не прищуривает глаз. От правой брови у него шрам, стягивающий кожу в мелкие складки. И вглядывается он не в лицо Василия, а рассматривает медаль на его груди.
- Вы были в Афганистане? - спросил клерк удивленно.
- Я там воевал! - Василий выпрямился, как тогда, перед строем, получая награду. Всплыло в памяти, будто наяву. Как прикрывал собой мальчугана от пуль и осколков, не позволяя тому встать посреди внезапно возникшего боя. Как пацан, словно дикий зверек, кусался и царапался, бил кулачками в грудь, не давая возможности Василию стрелять, прикрывая товарищей. Что-то кричал на своем языке, а потом горько плакал над растерзанными трупами убитых овец, когда с поля уносили раненых бойцов…
Седой чиновник неожиданно встал. Резко поднес раскрытую ладонь к правому виску и замер на несколько секунд перед изумленным Василием. Словно оказался в том же далеком строю под палящим солнцем Афганистана - честь имею! Присаживаясь, тронул значок на лацкане, затем коснулся шрама:
- Я тоже там был. Вы получите визу на год. Езжайте к внукам. Они ждут.
Василий продолжал стоять перед окном, не в силах осмыслить всё то, что произошло несколько секунд назад. Не понимая, надо ли ему что-то говорить или благодарить.
- Идите, паспорт получите позже, - добавил мужчина, видя растерявшегося полковника. Василий медленно развернулся к выходу.
- Документы будут готовы через неделю, - вдогонку ему крикнула девушка с ресепшн.
Глава 5. Дорога
Джип ехал по дну бетонного желоба с метровым бордюром, за которым виднелись домики, отделённые низкими заборами.
- Ну вот, - Тет кивнул на баннер Макдональдса. Тот был установлен на высоком столбе, возвышающемся за отделяющей дорогу лесополосой. Рядом - десяток аналогичных вышек с распустившимися на конце бутонами реклам мотелей и ресторанов. Они походили на ладони тянущихся вверх рук первоклашек, мечтающих ответить на вопрос педагога. С призывной нетерпеливостью привлекая к себе внимание:
- Вызовите меня, меня, меня…!
Машина съехала по узкой дороге с автобана и оказалась на большой площади с бензоколонкой, мотелями и торговыми комплексами.
- Приехали, - Тет заглушил мотор.
Василий заскочил внутрь кафе, стал искать надпись "туалет" на английском языке. Замер посреди зала, с ужасом осознавая, что не может найти.
- Чего ищешь? - спросил Тет, войдя следом.
- А то ты не знаешь! - обозлился Василий.
- Вот же "реструм", - указал Тет, кивнув, - комната отдыха!
- Откуда я знаю, как он здесь называется, - на ходу кинул Василий негромко, чтобы не ослабить мышцы внизу живота.
Закрыв за собой дверь, сразу обратил внимание, что унитаз наполовину заполнен водой, как это бывает в России при засорах. Но терпеть уже не мог и без промедления добавил туда все, что накопилось в мочевом пузыре. Сделав свое дело, Василий, удовлетворенный физически и огорченный морально, вздохнул и огляделся. Заметил, как чист и светел туалет. Голубой кафель потолка отражал лучи, проникающие из маленького окошечка вверху. Отбрасывал их светлыми неровными хлопьями зайчиков на блестящие стены. И эта лучезарная чистота никак не вязалась с унитазом, наполненным желтой жидкой дрянью.
Василий протянул руку, чтобы нажать кнопку слива, и замер. Ее не было. Ни на унитазе, ни с боку, ни на стене.
И что теперь? На всякий случай провел пальцами по верху бочка, ощутив холод фаянса. Заглянул под низ, выискивая хотя бы намек на педаль - ничего!
"Вот тебе и на! - подумал он, огорченно. - Первый раз в Америке сходил в туалет и тут же нагадил! Ну и ладно - пусть смывают, как хотят, раз ни ручки не оставили, ни инструкции! Сами засорили, сами пусть и… расхлёбывают!"
Отошел к раковине. Хотел крутануть единственную торчащую из стены ручку. Подумал, что здесь из экономии нет горячей воды. За спиной возникло журчание. Василий обернулся и посмотрел на унитаз. В центре застоялой жидкости возникла маленькая воронка, превратилась в круговорот с резко нарастающим вращением. Раздался оглушительный свист. Кто-то огромный под полом в мгновенье высосал все содержимое вместе с попавшим в горловину воздухом, оставив фаянс сверкать чистотой. Звук так же неожиданно прекратился, и унитаз наполовину заполнился прозрачной голубой водой.
"Вот так система", - подумал Василий.
Покрутив ручку над раковиной, ополоснул руки под струей холодной воды.
- Там что, внизу, насос установлен? - выйдя из туалета, спросил он Тета.
- Ты о чем, Петрович? - не понял тот, - А, о смыве? Так это у них везде! Я тоже сначала пугался, сам не понимал. Наверно, что-то придумали, но точно сказать не могу. Перекусить не хочешь?
- Перекусить?
На рекламных щитах и плакатах - ненавистные гамбургеры и бумажные стаканы с торчащими, словно перископы подводных лодок, трубочками. По телу пробежали мурашки. Передернуло от отвращения.
- Что-то не хочется, потерплю до нормальной еды!
- Смотри, ехать ещё как минимум полчаса! - сказал Тет и направился к машине.
Василий, молча, последовал за коренастой фигурой зятя. Кушать ему хотелось, но он и представить не мог, как возьмет в руки эти разрезанные пополам булки с торчащей изнутри котлетой и вылезающей, словно забытая салфетка, капустой.
Он помнил, как в Питере появились первые Макдональдсы, и члены преступных группировок частенько назначали там встречи бизнесменам.
Спертый запах кухни. Прогорклое масло, второсортная сдоба, сомнительная начинка. Пальцы в красном кетчупе - как угроза. Наверно, представляли, что сидят в Чикаго. Воображали из себя американских мафиози?
В последнее время такие заведения с радостью посещали подростки и дети с родителями, а телевизионные передачи стали всё чаще показывать, как из просроченного и негодного мяса делают фарш для здешних котлет.
Джип выехал со стоянки. Не дожидаясь разрешающего сигнала светофора, повернул на автостраду.
- Куда на красный! - дернулся Василий. - Мы уже не торопимся!
- Не волнуйся, Петрович, - Тет завершил маневр, - в Америке разрешен поворот направо при красном свете, если это не запрещено другими знаками. Кстати, и желтого сигнала перед зеленым нет! Зачем готовиться к движению? Загорелся зеленый - езжай. Это в России один тормозит на желтом сигнале - другой трогается. Так и встречаются на перекрестке бочИнами! Разбери потом, кто прав!
Василию стало немного стыдно. Осознал, что многого ещё не знает в этой стране, а по привычке навязывает свой жизненный опыт. Турникет с копом в аэропорту, затем засорившийся унитаз в Макдональдсе, теперь светофор… Ладно, буду познавать мир сызнова - сдержано и внимательно.
Василий чувствовал, что закрыл за собой дверь навсегда. Теперь для него существует только то, что вокруг. Человек без прошлого! Но воспоминания продолжали просачиваться в его новую жизнь.
Машина периодически вздрагивала на стыках. Шоссе шикарное: четыре полосы в одну сторону, четыре в другую. Похоже на кусок недавно отстроенного Киевского шоссе… Стоп!.. Опять из прошлого!
Здесь вдоль дороги справа и слева были еще дополнительные полосы, отрезанные желтой линией. На них частенько валялись куски резины от больших колес. Стояли автомашины, брошенные владельцами, видимо, по причине поломки. Мелькнул знак "сужение дороги" и скорость немного упала. Затем снова восстановилась. На знаке ограничения красовались семьдесят миль, но самый левый ряд ехал немного быстрее.
- Не подъезжай к этому монстру, - крикнул Василий сквозь рокот двигателя и шум горячего воздуха, врывающегося в открытое окно. Указал на огромный грузовик, - он нас задушит своим выхлопом! Одновременно стал нажимать кнопку поднятия оконного стекла. Тет с ухмылкой показал знаком, что окно можно не закрывать:
- Это трак! Основная машина Америки! Все грузы на нём перевозят! Длинной с прицепом бывает до двадцати метров! Видел на обочинах куски покрышек? Их работа! У них выхлопные трубы выведены на крышу, чтобы не коптить легковушки!
Набежавшее смущение сменилось в душе Василия восхищением. Он снова ощутил тот жар, которым встретил его Чикаго. Улыбки и внимание окружающих, удобство пешеходных переходов и подъездов для автомашин. Рациональность развязок и сигналов светофоров. Все это наполняло его странным ощущением будущего, в которое он случайно заглянул и которое скоро захлопнется перед ним, заронив в коченеющий разум надежду на возможность дальнейшего развития всей цивилизации. Уже без него, но где будет его дочь, его внуки…
Теперь машины ехали по трем полосам, почти не снижая скорости. Левая отгорожена яркими полосатыми ленточками - ремонтируется. Многочисленная техника, катки, деловитая суета рабочих. На протяжении нескольких километров.
Затем поток машин сдвинулся влево на свежеположенный асфальт, освободив для ремонта крайнюю правую полосу. Еще через несколько километров поток раздвоился, объезжая ремонтируемый центр. Скорость машин практически не снижалась.
Волей-неволей снова вспомнился Питер. Красные пластиковые конусы на кольцевой дороге. Одна полоса для проезда - и многочасовая пробка в нагрузку!..
Параллельно вспомнилось, как целых полгода ремонтировалась выбоина недалеко от дома. Полгода! Зато перед ней поставили не менее пяти дорожных знаков: сначала "обгон запрещен", затем ограничение скорости до семидесяти километров в час, дальше до пятидесяти и до тридцати. А у самой выбоины - знаки "неровная дорога" и "идет ремонт". Периодически в кустах пряталась автомашина ГИБДД, сотрудник с радаром отлавливал нерадивых водителей.
Василий поймал себя на мысли, что, несмотря на выдуманный запрет, постоянно возвращается в прошлое, с которым решил расстаться. Оно преследует его, как собственная тень, то набегая и становясь невидимкой, то вытягиваясь впереди и принуждая идти за собой. Цепляется за каждый его восторг или изумление, затягивая обратно в рутину нервозности и раздражения.