Однажды в город пришла беда. Свирепый дракон со страшных Туманных Гор утащил в свое гнусное логово красавицу Принцессу, единственную дочь старого Короля. Король валялся в истерике, Совет Министров хватался за головы - последний рыцарь в городе уже десять лет, как торговал овощами и идти в бой наотрез отказался. Что же делать? И тут кто-то вспомнил - в нашем славном городе живет человек, знающий все на свете!
К Герою послали шестерку герольдов с трубами, флагами и письмом на гербовой бумаге предписывающим получателю сего незамедлительно заняться извлечением принцессы из гнусного логова, с предоставлением руки и сердца последней по успешному завершению дела. Герой вздохнул - ничего-то без меня сделать не могут, заказал за казенный счет меч и огнеупорные доспехи и в положенный срок отправился в путь.
Долго ли коротко ли он шел, скольких опасностей избежал, каких чудовищ поверг - то нам неведомо.
Но живым и здоровым он добрался до искомого логова. Вызвал Герой дракона на смертную битву и победил. И, вопреки очевидному, не захотел замечать, что дракон сам подставил под меч уродливую башку.
Войдя в пещеру, Герой даже краем глаза не посмотрел на драгоценные камни и золотые монеты, ковром усыпавшие пол. Глаза принцессы затмевали алмазы, от блеска ее волос тускнело золото. Герой стоял столбом, любуясь на чудо. Звоном хрустального колокольчика отозвался в его ушах нежный голос принцессы:
- Я конечно благодарна вам за спасение, но кто же так машет мечом! Вы держите оружие, как, простите, дворник свою метлу. Дайте я Вам покажу один отличный прием, а потом Вы сможете поцеловать мне ручку. Хотя… А Вам известно, как следует целовать ручку даме?
Они жили долго и счастливо и умерли в один день.
Сказка о неизбежном
"Моталэ мечтает о курице,
А инспектор -
Курицу -
Ест".
И. Уткин
Ос любил наблюдать за морем. По утрам, выходя с ребятней за "ушками", он подолгу смотрел, как солнце наполняет воду прозрачным светом. Колыхание вод, бег прилива, пена и водоросли на песке притягивали его, как детей бедняков манит витрина, полная дивных сладостей. Ос готов был часами глядеть на волны, но голодные братья тащили его с собой - собирать мокрые, склизкие на вкус ракушки. Мать варила похлебку из "ушек" от весны до зимы. А когда наступал сезон бурь, к морю спускались только отъявленные бродяги. Ос однажды попробовал тоже.
Он запомнил пронзительный ветер, стылые непроглядные сумерки, вопли крачек, черные ребра забытой лодки, огромный как дом труп морского быка. И себя - песчинку в бесконечном и безразличном холодном мире. Домой окоченелого до изумления мальчика приволок милосердный нищеброд-грошник.
Отец выпорол Оса. Мать плакала.
Очередную трепку он заслужил, когда стал хвалиться перед мальчишками. Ребятня собралась в подвале, Ос, как всегда, взгромоздился на бочку и начал рассказ, мешая краски и запахи с безудержным хвастовством. Он захлебывался и задыхался, восхищенные взгляды приятелей прибавляли азарта речи. …
Стихи получились сами собой - мозаичные кубики слов вдруг сложились единственно мыслимым образом.
И на влажной стене подвала проступили картины - белокрылый фрегат, глыбы блестящих айсбергов, занесенный песком контур мертвого корабля… На крик прибежал отец. Он разогнал малышню и взялся заново пороть сына, но, не сделав и трех ударов, плюнул и выпустил парня. Словоплетство не бог весть что, но могло быть и хуже - дар к палачеству, например.
С того дня отец перестал требовать, чтобы Ос вместе с братьями гнул лозу, мастеря короба и плетеные стулья на потребу богатым купцам. Без толку, дела не выйдет. Мать стала ласковей, норовила подсунуть тайком то сладкий рожок, то монетку. Но братишек, особенно младших, шугала прочь, как и прочие матери во дворе. Из приятелей только подкидыш Брок не гнушался теперь сопровождать Оса.
Славно же было - урвать вечерок и с котомкой лиловых слив забраться на самый верх мертвого бастиона - смотреть на волны, мечтать и на спор плеваться вниз косточками. Теплый мох, что вглухую затянул камни, был приятней любой постели, а если разрыть его пальцами, можно вытащить гильзу или осколок или… Тени мертвых солдат порой чудились Осу в долгих сумерках вечеров. А Брок ничего не боялся. Подкидыш был очень силен.
По округе мальчишка считался угрюмцем и молчуном. Но когда Ос рассказывал о нездешних странах и временах, Брок вступал в разговор второй скрипкой. Словоплет придумывал город, подкидыш становился в нем королем, могучим и справедливым. Однажды на бастионе, Брок открыл Осу тайну, что женится на принцессе. Только вырастет - и возьмет ее в жены.
В день всех святых, когда добрые горожане выходили мириться между собою и давать по серьгам инославным, Ос пробрался полюбоваться на шествие. Король был болен и с трудом держался на белом разряженном жеребце. Принцесса сидела в карете, как пряничная фигурка - блестящая, ладная, с глянцевым и немым лицом. Ос подумал еще: как можно влюбиться в такую куклу. Но приятелю не сказал. Впрочем, не до того было.
Тощих, шумных и плодовитых, как тараканы, жителей рыжих кварталов в городе недолюбливали давно. После молебствий на площади кто-то крикнул "Бей!", космачи с нагайками как всегда опоздали.
Насмерть сходу, почитай, никого и не порешили, но пока громилы делили пестрые тряпки, гроши и утварь, запылали склады. Огонь перекинулся на жилье. Ос лишился двух братьев, отца и дома. До жути хотелось плакать, валяться в луже и выть, как мать, но он стоял и грыз кулаки под ленивыми взглядами любопытных.
Начался дождь. Братья рылись в развалинах, вдруг что осталось цело. Мать лежала в углу под рогожей.
Потом стемнело. Ос стоял и стоял, весь промокший, худой и страшный. Брок увел его в доки уже наутро.
Мать недолго жила после - осень съела ее, как и добрую часть погорельцев. Братья сгинули кто куда.
Ос остался грошничать в городе. Делать он ничего не умел, да и не мог - дар ворочался в нем, жадно требуя пищи.
Ос толкался в порту, провожал глазами неопрятные пароходы и горделивые парусники, следил за дневной муравьиной суетой у причалов. Как на берег сводят слона в цепях, как спускают клетки с бесчисленными пестрыми птицами и мешки драгоценного кофе, как плечистые грузчики тащат в трюмы тюки и бочки. Как спешат подняться на борт тяжело груженые семьи с малышами, старухами и старинными ветхими книгами, а с надраенных палуб в город шествуют разодетые проезжанты. Как оскалились пушками боевые суда - "Касабланка", "Принцесса", "Крейцер"… и незнакомые еще новики - с каждым месяцем их становилось больше.
На закате работа стихала, и тотчас распухали от шума бесчисленные таверны, кабачки и подвалы.
Матросы плясали с портовыми девками, резались на ножах, пили, вспоминая своих покойников, пели и снова дрались. Ос заглядывал в двери, слушал. Если в карманах звенело - покупал себе жидкое пиво и крепкий "портовый" суп из морских гадов. Сочный вкус чужой жизни наполнял ему рот. Но слова все еще не давались.
Дар смеялся над ним - по ночам Осу снились тугие и звонкие строки. А с утра, как и в детстве, приходилось собирать "ушки" и морской лук, чтобы не умереть с голоду. Иногда удавалось перехватить монету на срочной выгрузке или кружку вина из протащенного на борт кувшина, но жилось все труднее…
Брок еще той весной уехал - примерять серый китель студента Е.К.В. Корабельной школы. А больше Ос никому нужен не был.
Оставалось море - неизменное и непостоянное, тухлый запах светящихся водорослей, горсти битого перламутра на полосе прилива, стаи рыбок-летучек и шумные птицы, кормящиеся у стай. И корабли.
Надежда по правому борту, гибель по левому, удача стоит у штурвала.
Ос ютился тогда в ничейной каморке у Южных Трапов. Чуть не каждую ночь он пытался марать бумагу, но стихи отправлялись в огонь - подогреть скудный ужин. А ночи все холодали. Грошники, рыбари и прочий портовый сброд уходили в подвалы и трюмы, ища приюта. Космачи уже дважды прочесывали трущобы.
Когда Астьольд и Злой из Бухты явились в Трапы резаться насмерть за желтые косы красотки Эв, Ос решил, что снова идет облава. Он откинул уже крышку подпола - дважды эта дыра выручала его свободу - но снаружи заговорил барабан. Из щели было видно, как волна за волной моряки и контрабандисты заняли площадь.
Четверо с фонарями оградили поле для боя, взмыленный барабанщик встал спиной к морю. Толпа сгрудилась чуть дальше. Нагую Эв держали двое матросов, она икала от страха. …Вот противники вышли в круг… Злой свистел и играл ножом, Астьольд молчал. Барабан сменил ритм, сотня рук стала отбивать такт.
Злой двинулся кругом, мягким и хищным шагом. Выпад, еще бросок, снова промах. Барабан застучал быстрее. Астьольд вдруг прыгнул вбок… Ос успел увидать, как темная кровь проступила на белой коже, но тут замолчал барабан, и мгновенно потухли все фонари.
Было слышно, как часто дышат противники. После пришел звук падения, отвратительная возня, хрип, стон - и торжествующий вопль победителя. Толпа засвистела и заорала в ответ. Фонарщики вновь засветили лампы. Злой поднялся с трудом. Астьольд был мертв. Эв закричала - по обычаю победитель доказывал власть над женщиной тут же, у трупа врага. Мужчины замерли в предвкушении зрелища. Но Злой только плюнул в лицо добыче и, прихрамывая, направился в сторону доков. Моряки поспешили за ним - обмыть победу. Дружки Астьольда утащили труп в лодку, чтобы похоронить подальше от берега.
Эв осталась у Оса, разделив с ним сперва похлебку из ракушек и портвейн, а после скудное ложе.
Когда женщина задремала, Ос укутал ее в одеяла, а сам поднялся на проваленную крышу хибары. Он кричал слова первой баллады безмолвным тучам и шумным волнам, бросал рифмы на мокрый песок и вбивал в черную мостовую. Он говорил - и серебристыми рыбами летали ножи, хрипел в темноте капитан Астьольд, что посмел протянуть ладонь к сладкогрудой принцессе порта, а победитель поднимал за любовь окровавленный кубок… С первым лучом солнца последнее слово встало на свое место. Ос спустился в каморку - пусть прекрасная Эв услышит. Но женщина ушла до рассвета - вместе с жалкой горстью монет.
Не прошло и двух суток, как в хижину Оса явился незнакомец - огромный моряк с лицом загорелым и сильным. "Я Эгер, брат Астьольда. Я слышал - ты говорил, как погиб мой брат. Приходи говорить в таверну, чтобы все слышали. Я заплачу". Бросил на стол золотой - полновесный, с профилем позапрошлого короля - и захлопнул за собой дверь.
…Чужаков, что суют свой нос в дела портовой шпаны, случается, режут или запросто топят в нужнике. Ос понимал, что рискует, и до сумерек маялся, как поступить. Наконец плюнул в угол, сменил рубаху и вышел. Хуже не станет - некуда.
В "Кабестане" было полно народу. Хозяин вертелся угрем, безуспешно пытаясь уследить за всеми монетками, кружками и скандалами, две служанки сбивались с ног. Китобои, контрабандисты, военные моряки в синем, голоплечие грузчики, пестрые девки и красивые, злые рыбачки с артелей - все хотели холодного пива, горячей, только с плиты, рыбы, свежих лепешек с луком, отдыха и веселья. Ос ввинтился в толпу и не без труда пробился к стойке. Бросил монету, не глядя: вина, гретого, как положено - говорить буду. Его трясло. Вино - теплое, сладкое, пряное - прибавило сил. Как положено, кружку об пол, требуя тишины. И - с богом…
…Следи за рыбой, капитан,
С иззубренной спиной.
Стальная рыба, капитан,
Идет на плоть войной.Держи смелее, капитан,
Судьбу за рукоять.
Кому сегодня, капитан,
Дырой в груди зиять?…
За минуту тишины после Ос успел прожить жизнь. Прижавшись спиною к стойке, он ждал. Удар клинка под левый сосок, опивки пива в лицо, свист и гогот трактирной швали… Эгер раздвинул толпу, подошел, тяжело обнял Оса. "Спасибо, парень. Я видел брата". Незнакомый моряк перегнулся через перила "Врешь, паскуда, не так все было". Сразу несколько голосов воспротивилось "Говорил верно". Компания контрабандистов уже играла ножами, мол, не замай правду, но переливчатый свист "Космачи в доках!!!" перебил свару. Ос утер мокрый лоб. Дар прорвало. Он - стал.
Пушкари с "Катрионы" увели его от облавы, выдавая за юнгу, бежавшего с корабля. Звали пить, но Ос отказался напрочь. Эту ночь он хотел пережить один. Стены мертвого бастиона были мокры, пальцы заледенели. Дважды Ос мог сорваться, но ему повезло. Он поднялся на крохотную площадку, где любил отдыхать мальчишкой. Встал, раскинул руки, поднял лицо к луне. Небо застыло синью. Еще несколько дней, и бури заставят его кипеть. Море дышало мерно и гулко. Город с его соборами и заводами, мостами и перекрестками, колодцами и дворцами, спал и кричал во сне. Ос смотрел. Мир простерся у ног и он, словоплет из квартала рыжих, был его властелином.
Зиму Ос провел в городе, изменив кораблям и бурям. Горсти монет от Эгера хватило на комнатушку в мансарде, чернила, бумагу и книги. Книги были важнее всего. В прежней жизни Ос читал лишь священные свитки да газеты, в которые заворачивали селедку торговки. Через месяц Ос понял свое невежество. Через три - решил, что прочел достаточно: стихотворцы не голодали, не спали с портовыми шлюхами и не видели пламени в окнах собственного жилища. Они были сыты, эти чванные короли слова, и писали для сытых и беззаботных. А кто будет говорить для матросов и рыбаков, для портовых грузчиков и контрабандистов, для их гордых, отважных и нежных подруг?
Длились ночи. Под шум ветров Ос раскладывал строки, воспевая удачу на острие гарпуна и прелесть розовых щек рыбачек. Время шло, и стихи перестали умещаться в тетради. На исходе весны Ос пришел говорить в "Кабестан". …И никто его не услышал. Моряки пожимали плечами, служанки хихикали, старый Бу недовольно тер кружки, а после шепнул, мол, шел бы ты прочь, приятель. Ос метался и пробовал снова - в ресторации, в "Бочке", на рыночной площади - без толку. Наконец, обозленный и трезвый, он по новой сказал в "Кабестане" балладу на смерть Астьольда - и добыл себе ужин, выпивку и восторг ненасытной публики. Оборотный знак дара - говоришь только то, во что веришь.
Вторая баллада сложилась в тот день, когда на глазах у Оса китиха утопила гарпунерскую шкуну.
Третья - после очередной облавы… Когда штабс-поручик из благородных пришел к верному стихоплету, Оса уже узнавали в доках.
Нужно было сказать о любви. Сказать так, чтобы девушка поняла и поверила. Офицерик был узкоплеч, собой нежен, но мужской красоты не лишен - удивительно даже, что он предпочел балладу для объяснения. Впрочем, им, богачам, видней. Ос решил посмотреть на девицу прежде, чем написать.
Посмотреть любопытства ради. Молодые аристократки обычно не посещали порт.
Штабс-поручик провел его в парк - у семейства прекрасной возлюбленной был трехступенчатый титул, дворец и усадьба в пригороде. И в положенный час под яблони вышла девушка в белом. Невесомый ворох пышного платья, паутинка вуали на россыпи светлых кудрей, кружево тонких перчаток, гладкая кожа туфельки. Шаг упруг, взгляд спокоен и прост, на руках - маленькая собачка.
…Анна - обручальное кольцо имени…
Штабс-поручик так ничего и не понял - прочтя стих с листа, он нашел строки великолепно верными и устроил приглашение "на десерт" - скрасить отдых богатым дачникам. Ос явился не вовремя, был небрежен в одежде и речи, искушая хозяйскую вежливость. А конфуз получился под вечер. Ос читал. Публика млела.
Куда там салонным твердилам - в зале шумели волны, клубились тучи, дикари совершали молитву у первых в мире костров… Вдруг на зеленой спине портьеры все узрели обнаженную деву, выступающую из пены. И узнали ее в лицо.
Было шумно. Отец девицы хватался за пистолет, неудачливый кавалер рвался придушить словоплета, кто-то бежал в участок, кто-то звал слуг на помощь. Ос едва успел выйти через балкон.
Он искал потом встречи с Анной, надеясь хоть издали увидать недоступную белокурую прелесть - тщетно. Избегая позора, семья подалась на курорты, дачу продали. На самого же Оса подали в розыск - "за покушение, оскорбление и попрание". Много лет спустя Ос смеялся, просматривая досье. А тогда - от плетей и каторги его выручила война. Подготовлявшаяся давно, она грянула неожиданно.
Еще вечер казался спокойным, по-осеннему сладким и томным, в парках играли вальсы и кружились с отпускниками девчонки в зеленых платьях. А утром город проснулся от согласного стука сапог о булыжники мостовых. Газеты кричали голосами портовых мальчишек: "Мобилизация! Оккупация! Интервенция!" "И я… и я…" - откликалось эхо, но кто ж его будет слушать.
Боевые суда, ощетинившись дулами пушек, ползли из залива прочь. На городских рынках втридорога продавали гнилую конину и вонючее мясо морских быков. В доках сновали крысы. Ос попал под облаву случайно - и это его спасло. Трущобы были обречены. А его с разношерстной толпой таких же везунчиков ожидала казарма.
Их затолкали в пустой пакгауз, посчитали по головам и заперли, даже воды не дали. Один старик отдал концы ночью, юнгу и двух матросов успели выкупить, всех кривых и безногих посчитали негодными к службе. Остальных записали, обрили, раздали по плашке хлеба и бестолковой колонной погнали в порт.
Черный рот "Виолетты" высунул язык трапа, людское стадо сгрузили в трюм, и путешествие началось.
Самым мерзким казалось ощущение близости других тел - их тепло, вонь и грязь. Ос за годы бездомья привык быть один. А фронта он не боялся - висельник не утонет. Вокруг ругались, молились, плакали и хрипели во сне. Ос же грезил о будущих подвигах, прошлых встречах и могуществе вод вокруг.
Слова бились в его голове, но говорить было нельзя. Либо пристрелят, либо отправят к вербовщикам, после чего опять же пристрелят - за неспособность. Второго одаренного из набора, - слабоумного юношу - предсказателя, офицеры отселили в отдельный угол. Бедолагу кормили объедками со стола и били за каждый срыв провидения.
…Новобранцев доставили в город-крепость на острове в Сером море. Сосны, желтый песок, едкий запах пороха и железа. Смрад казармы, муштра, побои. Усталость. Первый год Ос не помнил - он почти разучился думать.
Сил едва хватало вставать и делать, что говорят: маршировать, колоть, целиться, чистить, драить, стирать и жечь. Во время еды Ос мечтал о сне, во сне видел еду. Он был болен, хромал, кашлял, сплевывал кровь - и поэтому жил. Раз за разом сменялись учебные роты, а Ос все топтал казарму - чистил рыбу, мел плац, полировал стволы громоздких чугунных пушек. Со временем он стал различать орудия - по оттенку звона металла, по отметинам пороха, по царапинам шрамов на черных дулах. И полет снаряда казался Осу подобным запредельной свободе движения мысли вне.
Терпеливым старанием он глянулся пушкарям. Был оставлен при батарее, потихоньку отъелся, окреп.
Появились силы для наблюдений. Жизнь блестела и колыхалась, как подпорченный студень. Сомнительные победы первых недель войны сменились вялыми поражениями. Имперцы продвигались к столице. В городах пахло голодом. По деревням угоняли в леса скотину и прятали хлеб. Крепость трясло в ознобе.
Каждый день на плацу кого-то пороли или ставили в кандалы. Унтер Крукс пристрелил новобранца "за дерзость". Приближалась весна.