- Но вот идея с одеколоном и топотом на лестнице, по - моему, не из самых удачных. Призраки не пахнут, и не топочут - Да? А кто об этом думает в такой момент? Ты ее спроси. Она ведь сначала до смерти испугалась. Так? А испуганный человек менее всего склонен анализировать, он действует импульсивно, эмоционально. А тут извольте - еще один эмоциональный удар. Запах из прошлого. Нет, не соглашусь я с тобой.
Задумано и исполнено тоже на высоком уровне. Главное - нужный эффект был достигнут?
- Да уж, был. Отрицать не стану. К тому же, откуда мне знать - пахнут призраки или нет? Ну а женщина в церкви, и Кассандра - это сама знаменитая Дарья.
- Да, и модель на фото тоже она, странно, что ты этого не разглядела, это наверняка усилило бы эффект воздействия. И работала она с тобой очень профессионально, что, собственно было не трудно. У нее было два сензитива - человека, проникших в твое сознание - глубже некуда: Егор и Муся. Но все равно, техника, по заключению наших экспертов, продемонстрирована отменная.
Собственно, все прочее было прелюдией, а откровенно и прямо запрограммировала тебя на самоубийство именно она. Причем, красиво, теоретически выверено, гармонично. Прости, что напоминаю.
- Ну, из песни слово не выкинешь. Не понимаю, только зачем она так вытягивала из Егора информацию обо мне, и зачем поначалу, пока еще Егор был вполне управляем, приставили ко мне Мусю.
- На всякий случай. А случаи, поверь, бывают всякие. Егор был управляем, но не ощущать его твердости и хитрости, она не могла. Потом, не забывай, она отменный специалист, и к тому же, женщина: не понимать, что до конца он тебя не разлюбил, и потому ей не принадлежит, она не могла. Потому нужен был постоянный контроль за его мыслями и постоянное, на уровне его подсознания противостояние с тобой. Ну а Муся? Муся была приставлена поначалу на случай всяких выходок с твоей стороны. От тебя ведь ожидали чего угодно: могла броситься искать Егора и требовать объяснений - Пыталась…
- Ну, вот видишь. Могла, в конце концов, разжалобить его, и вернуть обратно. Могла, в припадке ревности просто прибить любимого, или нанять киллеров - Нет, киллеров - вряд ли. Сама - да, могла бы, и подумывала об этом нередко - Я тоже почему-то не представляю мадам заключающую сделку с киллером, но вот с пистолетом в руке - очень даже хорошо представляю. О! Это впечатляет!
- Вот - вот, их, это тоже, видимо, впечатляло, и потому Муся была пришита к твоей юбке намертво.
- Да, и только когда Егор погиб, она рискнула оставить меня в одиночестве, видимо надо было быть рядом с сестрой. Так был ли он для нее только объектом?
- Не знаю, и никто не знает. Егор был яркой личностью. А она, при всей своей мерзости, все же - женщиной. Все могло быть. Может, когда ни-будь судьба сведет вас и она пожелает тебе все рассказать Не знаю, я адвокат, а прежде - сыщик, мне такие тонкие материи не доступны.
- Кстати, ее так и не нашли.?
- Нет, исчезла на следующий день после того, как все рассыпалось Теперь ее будут прятать долго, если не упрятали навсегда - Да-а, это вполне возможно - А эта аморфная дрянь объявила меня покойником.
- Успокойся, значит, жить будешь долго. К тому же ей нужен был повод отлучиться, а ты в тот момент оказался очень удобной кандидатурой: уезжал оперировать за границу, возможно надолго, поговаривали - навсегда.
- Дураки, поговаривали.
- А Мусе, кстати, пришлось очень нелегко в эти дни. С одной стороны, ей надо было подготовить тебя к мысли о том, что ты нужна Егору на том свете и обязана за ним последовать, а с другой - ты ни в коем случае не должна была этого почувствовать. Наоборот.
- Да, это был хороший спектакль с рекламой платья, которая ее так расстроила, и с фильмом, который я, вроде бы, не должна смотреть.
- А потом нужно было оставить тебя одну, но так, чтобы ты сама себя чувствовала в этом виноватой.
- Это тоже удалось.
- Дальше была самая главная их мулька, с интернетом.
- Это конечно, Кассандра? В смысле, Дарья?
- Не факт. То есть, общалась с тобой она - вне всякого сомнения. Так воспроизвести манеру речи и лексику Егора могла только она. Но вот автор идеи - человек очень серьезный, это мог быть кто-то из самой верхушки. Уж очень нестандартное, при нынешнем российском компьютерном отставании, решение.
- У нас нет отставания, но, по-моему, еще никто не додумался вещать от имени мертвых.
- Так это Россия, Гвидо!
- Да, да Россия. Я помню.
- Так что автора предъявить не могу, и сам о том сильно сожалею, большого ума человек. Просто хотелось бы в глаза взглянуть. Ну, подушка в одеколоне, записка на зеркале - это ясно, Мусиных рук дело. Что там еще?
Службы побудки в городской телефонной сети, разумеется, нет - Нет?!!
- Это…
- … Россия… Я понял, понял, но все время забываю, простите. Многое очень похоже - Мы понимаем, и сами иногда забываем…
- Вот, это, пожалуй, все, остальное мелкие незначительные детали…
- Например, как она интересовалась у меня, жив ли я?
- Слушай, при твоей профессии надо иметь более крепкие нервы…
- Ладно, не спорьте. Все так все. Слава Богу, что все.
- Знаете, мы часто сегодня поминаем Бога, и я вот что вспомнил. Мой дед когда-то говорил мне, давно, в раннем детстве, что существуют на свете всего несколько профессий, чей профессиональный долг - делать людям добро и отстаивать их интересы на своем поприще до последней возможности, а иногда - как это? - и капли крови. Это профессии священника, врача, адвоката и банкира. И вот теперь, я смотрю, что нас здесь только трое, не хватает только священника. Но мы часто говорим о Боге. Получается, дед прав и сейчас. Вы понимаете, что я хотел сказать?..
- Очень хорошо понимаем, Гвидо, но это ведь - это…
- … Россия Гвидо обречено поднимает руки.
- Нет, теперь уже без всякой иронии, Гвидо. Мы реже обращаемся к священникам, можно сказать, что большинство нации вообще не приучено искать у них помощи. Только в самых крайних случаях: рождения и смерти - Да, я понимаю, семьдесят лет атеизма…
- И это тоже, но есть нечто более важное. Здесь большевики со своим атеизмом ничего, как раз, поделать не смогли - Очень интересно, и что же это такое?
- Русские, если уж они верят в Бога, более склонны хранить его в сердце.
- Постоянно с Господом? Но откуда так много зла?
- Я же сказала, если верят… А верят, по настоящему, так, что бы не задумываясь отпустить веточку, еще очень немногие…
- Что еще за веточка такая? - удивленно интересуется Игорь
Я рассказываю им притчу Кассандры, хотя не ее бы устами произносить эти слова.
И я скрываю от моих друзей первоисточник.
Притча и притча.
Мало ли их гуляет по свету.
Все молчат.
Время напоминает о себе громким тиканьем больших напольных часов в дальнем углу кабинета.
А пристальный взгляд Императора, устремленный на нас свысока, напротив, словно призывает в свидетели вечность.
ЭПИЛОГ
На следующий день, вместе с утренней почтой секретарь кладет мне на стол тонкий узкий конверт.
Секретарь мой - та самая женщина, что долгое время была секретарем Егора, а потом уволена была с работы только за то, что посмела говорить со мной, о чем немедленно доложила сестре бдительная Муся.
Сейчас, она не спешит покидать кабинет, словно собираясь с силами, чтобы сообщить мне о чем-то неприятном.
- Что - то случилось?
- Да. Позвонили сегодня утром…
- Муся?
- Да. Большая доза снотворного…
- А письмо?
- Доставили с утренней почтой - Хорошо. Свяжитесь с семьей, нужно организовать похороны.
- Мы будем ее хоронить?
- Обязательно будем
Женщина молчит, но не уходит.
- Вы не согласны со мной?
Снова молчание, и только теперь я запоздало замечаю, что из глаз ее текут слезы - Ну, вот это еще что такое? То - хоронить не надо, то - в слезы? Как понимать?
- Хоронить, я бы не стала после всего, - всхлипывает она. - а плачу, потому, что вы сейчас сказали в точности, как Егор Игоревич. Так странно, но так похоже…
- Ну, вот видите, значит, правильно говорю, если, похоже получается.
Так что займитесь похоронами, нам, увы, не привыкать…
Она уходит, а я распечатываю конверт, не испытывая при этом почти ничего: ни волнения, ни страха, ни горя, ни вины, ни даже грусти.
Первые дни, проведенные в клинике после операции, я очень боялась, что Муся прорвется каким-ни будь образом ко мне в палату.
Разумеется, мне было известно, что идет следствие, что сестра ее исчезла, а Мусю таскают по инстанциям.
И уж, конечно, существует строжайший заперт на ее появление в клинике вообще, и в моей палате, в частности.
И все-таки я боялась, потому, что совершенно не знала, как мне вести себя с ней и что говорить.
Обвинять, упрекать, ругать, прогнать ее, даже просто молчать презрительно я бы не смогла.
Но что? Что должна была сказать я ей, если прощения не было в моем сердце?
И что, могла я услышать от нее?
Нет, сознание мое категорически отказывалось размышлять в этом направлении, и я почти панически боялась.
Теперь же страха нет, но и ничего больше нет.
Я внимательно прислушиваюсь к себе, прежде чем извлечь письмо из конверта.
И не нахожу в душе никаких чувств.
Тогда я разворачиваю письмо.
"Глупо и подло с моей стороны просить у тебя прощения, - пишет мне Муся, - потому что твое прощение, если даже ты по доброте душевной простишь меня, ничего не изменит. Степень моего предательства невозможно измерить, и никто, кроме меня самой, не знает, какая кара уже постигла меня, а какая еще только ожидает впереди. Я знаю, и принимаю все без ропота, не пытаясь кого-то разжалобить. Напротив, я хочу, самого сурового наказания, которое только возможно.
Но все же, я беру на себя смелость обратиться к тебе с очень странной и дерзкой просьбой. И вероятнее всего, ты не выполнишь ее, и будешь тысячу раз права. Но все - таки - я прошу. Я знаю точно, что та могила, которая предназначалась тебе, не занята, и крест, который готовили для тебя, тоже никем пока не востребован. Вчера, я была на кладбище и узнала все это наверняка. И вот о чем я прошу тебя: пожалуйста, разреши, чтобы меня положили в ту самую могилу, и пуcть над ней поставят тот крест. Я не могу объяснить тебе, почему я прошу об этом. Не потому, что хочу что-то еще скрыть от тебя, просто сейчас я пребываю в таком состоянии, что обыкновенные людские слова перестают даваться мне, я словно бы забываю их, теряя смысл и значение. А это объяснение требует многих слов, поверь, их просто уже нет у меня. Это все. Если ты не захочешь этого сделать, я не обижусь. Хотя, как это я могу обижаться на тебя, после всего, что случилось?!!
Нет, я не то хотела сказать.
Я приму любое твое решение, как должное.
Прощай. Мария."
С первого же раза я запоминаю письмо практически наизусть.
В душе моей по-прежнему никаких чувств, кроме удивления - Муся предельно точно описала то состояние, которое совсем недавно испытывала я сама. Обычные слова медленно, но неумолимо исчезали из моей памяти, и последние дни, накануне того, когда все должно было произойти, я испытывала серьезные затруднения в разговорах с людьми.
Здесь она не солгала, я могла выступить единственным, причем живым свидетелем этой странной метаморфозы, которая происходит с людьми, готовящимися покинуть этот мир.
И странное дело, именно это обстоятельство, сразу и вдруг определяет мое решение.
Я выполню последнюю просьбу Муси.
Просто потому, что последние просьбы уходящих людей надо выполнять.
Московская область,
Пос. Николина Гора,
Февраль - апрель 2000 года.
РS. Этот роман полностью - от начала и до конца является плодом авторского вымысла. Совпадения имен, названий и жизненных ситуаций, с именами, названиями и ситуациями, имевшими место в жизни реально существующих людей, могут быть только случайными. - М. Ю.