Первая часть трилогии Иржи Грошека "Легкий завтрак в тени некрополя" – "Большая реставрация обеда" – "Файф-о-клок". Впервые опубликованный в 2001 году как роман "чешского писателя и кинематографиста", "Легкий завтрак" положил начало самой удачной мистификации в русской литературе нулевых годов XXI века.
Содержание:
Дядюшка Клавдий 7
Агриппина 15
Прага 16
Крит. Аэропорт. Натура. День 25
Прага. Квартира Александра. Интерьер. Вечер 25
Крит. Аэропорт. День. Натура 26
Прага. Воспоминания. Интерьер мозга. Сумерки 26
Крит. Отель "Диоген". Номер карины. Интерьер 26
Крит. Бар Корнелия. Интерьер 26
Крит. Гора Ида. 1500 метров. Натура 27
Прага. Воспоминания. Моя квартира. Кавардак 27
Крит. Отель "Диоген". Мой номер. Интерьер 27
Крит. Отель "Диоген". Моя натура 27
Крит. Отель "Диоген". Номер карины. Интерьер 27
Крит. Отель "Диоген". Номер Александра 28
Прага. Возможная реальность. Интерьер 28
Крит. Развалины древнего лабиринта. Натура 28
Крит. Бар Корнелия. Дамский покер. Игра 29
Крит. Отель "Диоген". Мой номер. Телефон 29
Крит. Отель "Диоген". Мой номер. Интерьер 29
Валерия… 29
Клавдио 36
Эпилог 61
Об авторе 61
Примечания 62
Иржи Грошек
Легкий завтрак в тени некрополя
"Кто это – утром на четвереньках?" – спрашивает сфинкс.
Морской паром от афинского причала
отошел ранним вечером 24 июля… С марта по октябрь греки – великие мореплаватели. Представьте себе: большие утюги разглаживают синий мундир, как теплоходы Эгейское море; утюги старательно обходят пуговки-острова; а на плечах мундира пыжатся эполеты – это чайки. Ни ветра, ни качки, ни волнения… Я прогуливался по верхней палубе и время от времени поглядывал на баклана, который лениво преследовал огрызок яблока за кормой. Меня подмывало плюнуть в него от раздражения, что баклан такой вялый и неромантичный. Что море скучное, что плыть на пароме до утра, что вечер придется провести в обнимку с бутылкой, что другой компании не предвидится. Кофе в баре пытались готовить по-турецки; я рассматривал в своей чашке кофе и тоже пытался установить его национальную принадлежность. Скорее всего, кофе был негром, но только не турком. Тогда я решительно подошел к борту и все-таки плюнул в баклана. Затем спустился на нижнюю палубу, открыл первую дверь, оказался в ресторане и отметил для себя, что это весьма кстати…
В ресторане я выбрал столик, развернул меню на четырех языках, подошел официант, я довольно толково потыкал в меню указательным пальцем и откинулся на спинку стула в ожидании кулинарного сюрприза. Иногда, чтобы не связываться с меню, я указываю официанту на "блюдо за соседним столиком" и говорю, что мне то же самое. Но в данном случае… За соседним столиком рыжий и толстый свинтус лопал все подряд со скоростью хорошего жонглера. Разлетались капли томатного соуса, какие-то котлетки шлепались в подливку – свинтус жевал, надкусывал, скреб, грыз, глотал и прихлебывал. Я не успевал разглядеть блюдо как следует, как оно исчезало. Официанты сломя голову бегали между свинтусом и кухней… Иногда свинтус задерживал пустую тарелку, разглядывая – а не осталось ли на ней еще кусочка, и тогда официанту приходилось выдергивать тарелку из его пальцев, чтобы конвейер не останавливался. Ай да свинтус! Видали мясистого Вакха на полотне Рубенса? Он воскрес.
Она… Она тоже сидела за этим столиком и пускала сигаретный дым прямо в физиономию свинтуса. Тот отмахивался, продолжая есть, а она глядела на него в упор, не мигая, не отрываясь. Сама целеустремленность. И казалось, что главная задача ее жизни – пускать дым. На вид – лет двадцать пять, смертельная брюнетка с короткой стрижкой. Тонкие черты лица. Ноги и фигура – для сопровождения денежных персон на уикенд. Более отвратительной картины я еще не видел. А все из-за жирного свинтуса… Такие женщины должны мечтательно и одиноко поджидать принца из Монако, а не шляться по свету в сопровождении мешка с дерьмом.
"Давайте решим, что это ее папа", – подумал я, вытащил из кармана блокнот и ручку, затем как можно крупнее написал "Чтоб ему лопнуть!". По-чешски, разумеется. Потому что чуть раньше я слышал, как свинтус обронил малозначительную фразу именно по-чешски.
Эту надпись я разместил на своем столике втайне от свинтуса. Через некоторое время последовал кинжальный взгляд на мою записку – брюнетка на долю секунды оставила в покое толстяка и снова уставилась на него, не забывая дымить, как дракон. Я уж думал, что все на этом и закончится, но тут брюнетка загасила очередную сигарету и громко рассмеялась. От неожиданности толстяк поперхнулся и замер. И тогда все, кто был в ресторане, повернули головы, чтобы увидеть колоритную парочку. Гору тарелок на столе, рыжего свинтуса и его компаньонку.
– Питайся, Клавдио, питайся, – сказала толстяку брюнетка и снова рассмеялась.
Честно говоря, от ее интонаций у меня мурашки пробежали по спине и так же испуганно спрятались. Но свинтус Клавдио, наоборот, радостно и дружелюбно заулыбался своей спутнице и всем, кто хотел бы разделить его веселье. Желающих оказалось немало; поднимались бокалы за здоровье Клавдио, за его отменный аппетит. Клавдио, пережевывая макароны, раскланивался в разные стороны.
– Извини, Клавдио, – сказала брюнетка и пошлепала толстяка по щеке, – мне надо поговорить с одним господином.
– Угу, ммм, угу, – согласился с нею Клавдио, и брюнетка бросила на стол салфетку…
Она даже не взглянула на меня, не остановилась, а только, проходя мимо, сказала "Пойдемте", и я вышел следом за ней на палубу.
В это время года темнеет мгновенно, без полудремных сумерек, – без пятнадцати девять солнце начинает заваливаться за горизонт, ровно в девять кто-то выключает свет и зажигает звезды. Брюнетка прошла на корму, откуда внезапная прохлада разогнала пассажиров, и остановилась. Я, озабоченный судьбой оплеванного баклана, взглянул за борт, но кроме темного моря там не было ничего. Неожиданно ее лицо оказалось рядом, но романтического дыхания я не почувствовал.
– Вы только что предотвратили убийство, поцелуйте меня, я заслужила. – Всю фразу брюнетка выложила без запинки, в едином ритме, как будто долгие годы проговаривала эту фразу перед зеркалом.
Я пожал плечами и аккуратно приложился губами к ее носу. Пару секунд брюнетка смотрела мне прямо в глаза, переманивая к себе моих чертиков, затем чуть запрокинула голову и рассмеялась, все так же громко и необъяснимо. Ее манера экономно расходовать свои эмоции меня заинтересовала.
– И много у тебя таких номеров? – спросил я.
– Для тебя – сколько хочешь, ты мне нравишься.
"Кто пишет для нее сценарий? – подумал я. – Кажется, она хорошо выучила свою роль, а мне потребуется суфлер. Господи, какая моя следующая реплика?"
– Клавдио – это просто говорящий бегемот? – поинтересовался я.
Она улыбнулась. И я понял, что знаменитая улыбка Моны Лизы – это обыкновенная ухмылка педика. Потому что женщина улыбается туманнее. Ее усмешка не ответ, не намек, а вероятность, что так улыбалась ее прабабушка. И брюнетка разглядывала меня из глубины веков с точки зрения всего женского пола, а не отдельной представительницы. Загадка – как эти фурии объединяются в пространстве и во времени, чтобы обрушиться на одного мужчину. Доисторический хаос, где тени ушедших и нерожденных женщин летают, перетекая друг в друга. Откуда сейчас нашептывают информацию прямо в подсознание конкретной брюнетки. Мне не следовало бы теперь расслабляться, но я наплевательски раскурил трубку мира…
Она подождала, пока трубка моя как следует раздымится, и требовательно протянула к ней свою руку… Когда-нибудь Смерть посетит меня. Она докурит мою трубку, допьет мое вино, дотрахает моих женщин. Потом скажет: "Пошли, дружище! Тут делать уж больше нечего…" И будет выглядеть точно так же, как эта брюнетка на пароме, который уплывает в темное море, в неизвестность и неизбежность.
– Несчастный Клавдио… – Она сделала еще затяжку: – Гадость, – и вернула мне трубку. – Все гадость: и трубка, и Клавдио, и я…
Когда женщина говорит, что она гадость, стерва и сука – она явно кокетничает…
– Я выскочила замуж за Клавдио полгода назад… Ты понимаешь по-чешски?..
– А на каком языке мы, по-твоему, разговариваем?
По-моему, она говорила на языке женского хаоса. Удивительно, что я его понимал.
– Полгода назад…
Она постукивала в такт своим словам по металлическому борту. Я изогнулся, чтобы посмотреть – чем же она стучит? Оказалось – коленом. От безысходности или желая дать кому-нибудь хорошего пинка.
– Вообще-то, Клавдио приходится мне дядей, – продолжала она. – Значит, я вышла замуж за своего дядю.
Она помолчала и снова рассмеялась. Так ей подсказывали из женской преисподней.
– Если зашла речь о Клавдио, то пора бы его остановить, иначе из съестных продуктов на пароме ничего не останется, – заметил я.
– А я тебя съем, – пообещала она.
Вот в этом я ничуть не сомневался.
– Кто ты?.. – спросила брюнетка и тут же продолжала: – А впрочем, не все ли равно? Мы плывем на Крит, ты плывешь на Крит. Пойдем, я познакомлю тебя с Клавдио.
– Всю жизнь мечтал. – Теперь уже я рассмеялся.
Но она меня не поддержала. Пауза, во время которой я наслаждался своим остроумием, была в полной мере использована этой женщиной. И я почувствовал себя дурак дураком.
– Мне глубоко неинтересно, о чем ты мечтал всю жизнь, – сказала она. – Ты идешь знакомиться с Клавдио?
Последний раз я обращался к врачу по поводу легкой простуды. Боже мой, он проглядел шизофрению! Я ответил брюнетке, что согласен познакомиться и с Клавдио, и со всеми остальными ее родственниками, если таковые имеются на этом пароме.
– Тогда пойдем. – Она взяла меня под руку, как чопорная леди, и тут я неосторожно спросил:
– А мне это надо – идти с тобой?
А мог бы и не спрашивать… Глупый вопрос, сродни философии, – а в чем смысл жизни? Лишь на мгновение брюнетка прижалась ко мне, и вся мировая философия полетела к черту. Смысл жизни – в самой жизни. В продолжении жизни… И я почувствовал, что очень хочу ее продолжать. И брюнетка это тоже почувствовала…
– Я ответила на твой вопрос? – невинно промурлыкала она.
Теперь брюнетка ожидала, когда я открою дверь в салон. Чтобы выйти к публике и раскланяться.
– Вполне ответила, – пробурчал я немного смущенно.
Потому что смысл жизни обнаружился у меня ниже пояса… И стал заметен.
– Теперь думай о цифрах и считай до десяти, – посоветовала мне брюнетка.
– …Сорок восемь, – представился я, когда мы дошли до Клавдио. Он уже все проглотил и теперь развлекался в другом салоне. Добрые люди уступили Клавдио угловой диван, и толстяк наслаждался там простором и пивом.
– Простите, что не расслышал – как вас зовут? – Клавдио утопил меня в любезной улыбке.
– Его зовут Милош Корда. – Брюнетка удобно устроилась на диванчике и продолжала: – Фамилия у него чешская, но думаю, что это псевдоним. Может иметь в кармане французский, немецкий, русский, канадский паспорт, а может не иметь никакого. Кинорежиссер, писатель. Снял два фильма на киностудии "Баррандов". Выпустил книгу. Лет около сорока, если не тридцати. Плывет на Крит, один, без съемочной группы. Зачем? Никто не знает. Ты все расслышал, Клавдио, просто он тебе ничего не сказал. Кто ты такой, Милош Корда? Интересно узнать…
Мне не надо было считать и представлять цифры – просто выслушал брюнетку, и все опустилось… Меня разыграли, как ребенка. Пообещали, что покажут настоящего Санта-Клауса, а заявился пьяный сосед в маске. Потому что в этом году его очередь дурачить детей из нашего дома.
– Вы журналистка? – спросил я.
– Моя жена Валерия, – важно представил брюнетку Клавдио. – Мы очень рады такому знакомству. Разрешите угостить вас пивом…
– Пиво – враг потенции, – сказала Валерия. – Пей его сам. Ты, Клавдио, друг пива.
Клавдио, шевеля губами и пальцами, попытался сопоставить одно с другим, и уже намечались выводы, когда Клавдио плюнул на выводы и отхлебнул пива. Господи, сделай же и меня идиотом. Чтобы жил я в радости, а не играл с чертом в шашки. Чтобы маразм и импотенция посетили меня как можно раньше и желательно одновременно. Тогда бы я сочинял вестерны и не гонялся за чужими женами.
– Я с режиссером выпью вина. Надо беречь потенцию режиссера, – подытожила Валерия. – Режиссер – наш друг.
Теперь настала моя очередь шевелить губами и делать выводы. Клавдио поманил к себе официанта, который испуганно заметался между столиков, когда увидел, кто его подзывает. На кухне, по всей вероятности, трубили полный аврал, но, ко всеобщему удовольствию, Клавдио заказал только бутылку хорошего красного вина.
Это природное кокетство, если женщина смотрит на тебя поверх бокала. Когда темные глаза становятся бархатными раньше, чем губы прикасаются к вину. Но когда бокал красного вина стоит на столе и туда опускается указательный палец, а затем палец следует в рот – что это? Вероятно, дегустация.
– Как тебе вино, дорогая? – невозмутимо спросил Клавдио у Валерии. Наверняка он видывал и другие бархатные штучки в исполнении Валерии.
– "Дорогая" не ответила на мой вопрос, – напомнил я.
– На который? – удивилась Валерия. – Нет, я не журналистка. А какой у тебя был ко мне вопрос? Уходи-ка, Клавдио, разве не видишь – наш тайный друг хочет задать мне неприличный вопрос. Я обожаю неприличные вопросы. После них пересматриваешь теорию Дарвина.
Диван подо мною закачался. Я подумал, что паром налетел на рифы, но оказалось – рыдал Клавдио.
– Вы видите, – всхлипывал Клавдио, подкрепляя свои слова добрым глотком пива, – какая она умная, какая она красивая, нет, вы видите это?..
А также и то, что секундой раньше, покуда Клавдио возился с носовым платком, Валерия показала мне язык. Вдобавок умиление Клавдио своей женой было вызвано цитатой из моей книги. "Обожаю неприличные вопросы" и так далее про Дарвина – написал я. И не думал, что мои заслуги перед всемирной литературой настолько велики.
– Значит, ты ее прочла?
– Значит, я ее прочла, – отвечала Валерия.
– Она знает все "Записки Пиквикского клуба", – подтвердил Клавдио, понемногу успокаиваясь.
– Главное достоинство книги – фотография автора на обложке, – продолжала Валерия. – У тебя было самое дебильное выражение лица. Трубка, шляпа… "Так должен выглядеть настоящий писатель", – сказала я. Если хочешь плеснуть в меня вином – не стесняйся. Я это тоже обожаю.
– Да, – сказал Клавдио, – она много чего любит. Не успеваю покупать.
Я отметил, что последние полчаса Билл Клинтон нравится мне все меньше, а Валерия все больше. Это было так же необъяснимо, как и то, при чем здесь вообще Билл Клинтон. Я, откровенно говоря, "зевнул", и Валерия за один только ход "слопала" три мои фигуры: самолюбие, самомнение и самонадеянность. Остатки возмущения дожевывал добряк Клавдио. Что мне оставалось? Я, как Валерия, подумал и рассмеялся. И тоже опустил в бокал указательный палец.
– Я могу облизать твой палец, – сказала Валерия, придвигаясь ко мне. – Только не бросай меня в терновый куст.
– Знаю-знаю, – встрепенулся Клавдио. – Это сказка про братца Кролика и братца Лиса.
– Осталось только распределить роли, – вполголоса произнесла Валерия.
– Сказка… – мечтательно продолжал Клавдио, закатывая глаза, и вдруг его голова стала клониться набок, после чего он вновь встрепенулся и сообщил как робот: – Перепил пива. Пора спать.
– Клавдио, ведь ты не против, если я с нашим другом посижу в баре. – Судя по интонации, это был не вопрос.
– Храпеть может любой мужчина. – Клавдио широко развел руки в стороны и сбил со стола пару пустых бутылок. – Друг наш, – проникновенно сообщил мне Клавдио, – я храплю только первые два часа, после чего Валерия может спокойно идти спать.
– Договорились. – Я пожал ему руку.
Вообще-то Клавдио надо приделать сигнал, вроде пароходного гудка. Глядя, как от него волнами отлетают пассажиры, вы бы тоже так подумали. Одна высокая блондинка несколько замешкалась перед Клавдио. Он меланхолично подождал, икнул пивом – блондинку как ветром сдуло, после чего Клавдио зажег сигнальные огни и поплыл дальше.
– У тебя нет любовников, – сказал я. – Нет никакого интереса наставлять Клавдио рога.
Валерия поигрывала пальцем в пустом бокале.
– Отчего же? – ответила она. – Было бы забавно поглядеть на Клавдио с натуральными рогами… Но, как показывает практика, сколько ни старайся, а рожки у мужчин не растут.
– Безобразие, – изрек я для поддержания разговора. – Как говорит одна моя приятельница…
– А у тебя их много? – спросила Валерия.
– Кого? – не понял я и машинально ощупал голову там, где обычно не растут рога.
– Приятельниц, – уточнила Валерия.
– Да как тебе сказать… – замялся я.
– И кто же это, после Агриппины? – Валерия невинно опустила ресницы.
Теперь я разозлился всерьез. Вначале она водила меня за нос, разыгрывая черт знает что. Потом она водила меня как слона за хобот, заставляя воображать, что это не часть моего тела. Затем называла меня дебилом, а кто я такой после всего перечисленного. Допустим, кое-что обо мне можно узнать с обложки… Помнится, кроме фотографии с трубкой была там напечатана и краткая биография. Но про Агриппину – ни слова. Почему там должно быть написано про Агриппину? Про Агриппину вообще нигде не упоминалось. Ни мною, никем, никогда. А теперь эта штучка сидит и неприхотливо раскладывает пасьянс из моей личной жизни. Да кто она такая, в конце-то концов? И откуда?
– Не напрягайся, – посоветовала мне Валерия. – Пойдем выпьем в баре по рюмочке текилы. Как мужчина с мужчиной…
– Откуда ты знаешь про Агриппину? – Я сверлил ее глазами.
– Как дятел с дятлом, – повторила Валерия. – По ма-а-аленькой рюмочке… Выпьем. Вспомним Агриппину. Ведь она была и моей любовницей…
– Как это? – растерялся я.
– Нежно и медленно, – сразу же пояснила Валерия. – Конечно, были там всякие сложности, но мы их преодолели… Ты идешь в бар?
И я поплелся за ней в бар. Вспоминать Агриппину.