- В аэропорту уже ждет самолет, который доставит вас в Турцию. Там, разумеется, встретят, - сухо сообщил швейцарец, коротко поговорив с кем-то по телефону.
- А вы?
- Я лечу в Цюрих. Утром, разумеется.
Он был раздосадован, хотя и хранил привычную невозмутимость.
Однако Костас чувствовал - юристу обидно: личный самолет летит не за ним.
Личный самолет человека…
Впрочем, имя этого человека, как ни странно, до сих пор не было произнесено вслух.
Ни разу.
Даже когда формальности были закончены и они остались с адвокатом наедине.
Мысль эта показалась Костасу интересной. Она вспыхнула в сознании неожиданно и довольно ярко, но быстро погасла.
И немедленно забылась.
Он и теперь не вспомнил об этом, хотя упомянутая персона стремительно приближалась, легко преодолевая небольшое пространство.
В какой-то момент показалось, что высокий, представительный мужчина, поднявшийся навстречу гостю, едва тот переступил порог просторной каюты, торопится заключить его в крепкие, дружеские объятия.
Но произошло нечто смутное, неясное, неуловимое - пролегла какая-то тень.
Планы хозяина расстроились.
Возможно, впрочем, виной тому был гость.
Слишком неловко замешкался он у входа.
Слишком.
Будто именно потому, что не спешил припасть к широкой груди хозяина.
Сойдясь вплотную на середине каюты, они ограничились рукопожатием.
Правда, крепким и подчеркнуто долгим.
- Странное место для встречи. Что, интересно, вами руководило?
- Мной?
- Ах да. Простите. Я и забыл, что руководить - исключительно ваша прерогатива.
- Отнюдь. Есть многое на свете, что руководит мной, порой - вопреки моим желаниям. Я не готов был ответить и потому переспросил. Это старый прием - просто тянул время.
- Я задал трудный вопрос?
- Скорее, многогранный. Что руководило? Прежде всего, разумеется, собственные интересы. С некоторых пор я комфортно чувствую себя в Турции. Это раз. Стремление к полной и абсолютной конфиденциальности. Это два. Желание, наконец, доставить вам некоторое удовольствие, вы его заслужили, - это три.
- И потому Турция, но Эгейская.
- Вы по-прежнему быстро улавливаете суть, Костас. Это радует.
- Вы ждали в гости дебила?
- Дебил остался бы в Бухаресте. Не в тюрьме, возможно, но в соответствующем заведении.
- Ах да. Разумеется. Я ведь должен был начать с благодарности. Виноват. Итак… Примите, досточтимый сэр и прочая… нижайшую признательность покорного слуги.
- Достаточно.
Сказано было мягко.
Голос хозяина вообще обволакивал, струился мягким бархатом, располагающим к открытой дружеской беседе.
Однако Костас вздрогнул.
Хозяин не придал этому значения или по крайней мере сделал вид, что не заметил неловкости.
Выдержав паузу, он спокойно продолжил:
- Прежде всего я должен выразить вам свою признательность, Костас, и принести извинения за то, что втравил в историю - мягко говоря - неприятную. Надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что дикий итог экспедиции так же ужаснул и потряс меня, как всех прочих. А быть может - в большей степени. Ибо благодаря вашим оперативным действиям я обладал информацией в полном объеме…
- Отнюдь не в полном, как выяснилось.
- Что это? Посыпание пепла на голову? Оставьте. У меня нет к вам претензий. Никаких. Впредь будем исходить из этого. Я не намерен требовать отчета, подробностей, деталей и всего такого… прочего. Эта работа для других специалистов. И она исполнена на должном уровне. Я очень внимательно читал и слушал записи ваших допросов и вообще все документы этого дела. К тому же мои люди шли, что называется, по следам официального следствия, тщательно все проверяя и перепроверяя. Они обнаружили много такого, что никому не известно и поныне. Или почти никому. Словом, все это время, пока вы "прохлаждались" в тюрьме, шла напряженная работа, благодаря которой сегодня я обладаю достаточно полной информацией по этому делу. Однако именно это обстоятельство заставляет меня сделать следующий шаг. Понимаете, о чем я толкую? Эта информация - факты, аналитика и прочее - уже столь объемна, что представляет собой некую ступень, поднявшись на которую я немедленно сталкиваюсь с новыми вопросами. Возможно, впрочем, только одним вопросом. Ответ на него, однако, упрятан не на третьей и даже не на четвертой ступени. Впрочем, я отыщу его в любом случае.
Но… вы молчите? Я говорю слишком путано? Так спрашивайте! Почему вы молчите?
- Потому же, что и тот британский мальчик, которого считали немым до пятнадцати лет. В пятнадцать за завтраком он как ни в чем не бывало заметил: "Тосты подгорели, мэм".
- Бородатый анекдот. Значит, до сего момента все было понятно?
- Нет, пожалуй, последняя ваша сентенция - тост, слегка подгоревший.
- Так спрашивайте!
- Сложности, которые открылись вашему взору на второй ступени, каким-то образом связаны с маленькой оговоркой, которую вы сделали минутой раньше?
- Что за оговорка, черт побери?
- Сначала вы сказали, что никто не обладает столь полной информацией по поводу этой трагедии, а потом добавили - "почти никто". Вот я и спрашиваю: этот таинственный "почти" стоит на пути?
- Браво, Костас. Господин "Почти" действительно серьезно меня беспокоит. Проблема, однако, в том и заключается, что на пути он не стоит. Понимаете, Костас, я его не вижу и не могу разглядеть, сколько ни пытаюсь.
- Понимаю.
- И?
- Готов продолжить работу. Мне тоже любопытно разобраться с некоторыми загадками второй ступени.
- Благодарю. Я могу задать вам несколько вопросов?
- А я - вам?
- Разумеется. Вы готовы?
- Вполне.
- Тогда приступим. Но прежде… Примите мои извинения, Костас.
- Мне казалось, мы закончили с этой темой.
- Не знаю, о чем вы толкуете, я же сгораю от стыда, потому что до сих пор не предложил вам промочить горло, не говоря уже о том, чтобы перекусить. Ужин, разумеется, предусмотрен. И повар, кстати, грек, из местных, заслуживает того, чтобы отведать его стряпню. Но, полагаю, мы сначала закончим с делами. По крайней мере с самой неприятной их частью.
- Согласен. Рассказ о шести обескровленных трупах вряд ли впишется в застольную беседу. Но немного русской-водки я бы, пожалуй, пригубил уже сейчас.
- Немного - это…
- Как будто вы наливаете себе тройной скотч.
- Лед, сода, лимон?
- Нет. Водка не терпит усовершенствований.
- Ну, не знаю. Я предпочитаю усовершенствованное виски.
- О вкусах не спорят. Итак, что сначала?
- Обескровленные трупы, раз уж вы сами о них заговорили.
- Сначала я просто констатировал смерть. Всех шестерых, по очереди. Смерть и начало трупного окоченения, из которого следовало, что все они мертвы… как минимум, впрочем, вы читали заключение патологоанатомов. Я подписал бы его с чистой совестью. Смерть всех шестерых наступила в результате потери такого количества крови, которое… Но это длинно и путано. Скажем проще: потери всей крови. Дальше - как вам, наверное, известно - начинается мистика чистейшей воды, потому что никаких следов крови - речь, напомню, все же идет о тридцати с лишним цитрах! - возле трупов не обнаружено.
- Обнаружено.
- Вот как? И где же?
- Мои люди…
- Да, да, которые шли по следам… честь им и хвала. потому что если кровь обнаружена - это в принципе меняет…
- Ничего это не меняет. Возле троих из шести, вернее, ткани их палаток обнаружены маленькие, неразличимые глазом капли. Четыре - в первом случае. Девять - во втором. И так далее… Следствие, надо думать, стены палаток следовало не слишком тщательно. И что это дает?
- Это - ничего. Кому из нас не доводилось брызнуть слюной за обедом?
- Если последнее не шутка, то мы подошли к одном из главных вопросов второй ступени. Но прежде я бы хоте, задать один из своих коварных вопросов. Можете, кстати не отвечать. Это интересует меня не в интересах дела, лично. Лично меня, Костас.
- В таком случае можете смело рассчитывать на ответ
- Скажите, первое… самое первое, что пришло в голову, когда вы убедились окончательно, что…
- Что я не сошел с ума…
- Да, разумеется. Но потом, через какое-то время, не сколько придя в себя, о чем вы подумали?
- О вас.
- Обо мне?!
- Ну, не о вас лично. О ваших людях, которые - теоретически, разумеется, только теоретически - могли бы выполнить это так профессионально.
- Но - позвольте! - в этом случае мне пришлось бы заставить солнце поволноваться ровно настолько, чтобы из строя вышла аппаратура связи. Загодя внедрить за стойку местного бара милое создание в вашем вкусе, причем из той именно породы женщин, которые никогда не говорят "нет".
- К чему такие сложности?
- Нужно было каким-то способом удалить вас из лагеря. Желательно - на всю ночь.
- А зачем?
- А как бы в таком случае вы остались живы?
- А в чем, собственно, заключалась такая уж необходимость сохранять мою драгоценную жизнь?
- Вот, значит, как…
- Почему - нет? Разве не вы собирались начертать "прагматизм" на фамильном гербе?
- У нас нет такой традиции.
- Я сказал: собирались.
- Оставим это. Но вы удивили меня, Костас. Приятно удивили. Жаль, что у вас нет фамильного герба. Я бы, пожалуй, подарил вам эту замечательную идею. И кстати, знаете, в чем заключается ее непреходящая ценность?
- Не задумывался.
- Она честна. Никто из потомков не покраснеет, что бы ни совершил потом, ибо прагматизм… Но оставим высокие материи. Итак, первой мыслью был я. То бишь человек.
- А вы уже… не?..
- Не смешно. Итак, первой вашей мыслью было все-таки преступление… Кстати, в любом случае - сохраняя вам жизнь или нет - зачем?! Зачем мне убивать Рихарда и его людей? Экспедиция финансировалась мной. Договор с Эрхардом составлен таким образом…
- Не утруждайтесь, я все равно ни черта не смыслю в юриспруденции, а умные мальчики вроде моего швейцарца наверняка обставили все таким образом, что старику Эрхарду в итоге доставались исключительно научные дивиденды, а все прочие - вам. Стало быть, и злополучный череп - тоже. К тому же там был еще я, в качестве… зависимого наблюдателя. Скажем так. Слово "надсмотрщик" меня коробит.
- Вы не были надсмотрщиком. Рихард знал, что мы друзья…
- …что я увлекаюсь археологией. И по вашей просьбе взял меня в экспедицию, тем более что врач, какой-никакой, все равно нужен. Все так.
- А раз так, что за резон мне убивать шесть человек, да еще таким варварским образом?
- Для устрашения.
- Кого, простите?
- Этого я не знаю. Не додумал. Но эффект достигнут.
Почитайте прессу! Да что пресса! Загляните в кафе, на рынок в Сигишоаре, в храм Божий, в тюрьму, наконец. Везде паника. Все кричат о том, что, разбуженный в своем замке, восстал Дракула.
- Мистификация ради устрашения… Гениальная идея, Костас! Поверьте, я редко впадаю в пафос.
- А я редко таю от комплиментов. Но сейчас, не поверите, готов! И, растекаясь умильной лужей, знаете, что булькну напоследок?
- Интересно!
- В таком случае я, пожалуй, смогу назвать и того, кому в ближайшем будущем очень кстати придется эта волна всеобщего страха.
- Так назовите!
- Он предо мной. Великий и ужасный.
- Что за чушь, Костас? Зачем мне вселенская паника?
- А череп несчастного Дракулы? Зачем вам понадобились его бренные кости?
- И зачем же?
- Разве вы не собирались его клонировать? Его… и еще десяток мировых злодеев… А ведь это страшно. И вы, как мне помнится, хотели этой пугающей шумихи.
- Верно. Потому я и снарядил экспедицию Эрхарда, приставил вас, поднял шумиху в прессе. Мне незачем было убивать Рихарда и его людей, напугать народ можно было как-нибудь иначе. А череп - главный приз этой гонке - вы правы! - и так принадлежал бы мне. Но - черепа нет. И это лишает вашу версию всякой логики. Зачем мне паника без черепа? Вот тут-то на горизонте появляется господин - как мы его там обозначили? - "Почти". Господин "Почти", который уводит череп у меня из-под носа и к тому же разыгрывает блестящую кровавую мистерию, заставляя весь мир говорить о втором пришествии Дракулы! Кто он, черт возьми? И чего, в конце концов, хочет?
- Надо ли говорить, что я немало размышлял по этому поводу? И знаете, босс, версия, которая родилась первой, более меня не вдохновляет. Зато все больше захватывает другая. В соответствии с которой господин "Почти", возможно, хотел совсем немного…
- Чего же?
- Всего лишь вернуть на место собственную голову. И - легкий ужин при свете звезд. В собственном, заметьте, замке.
- Нет.
- Что, простите?
- Я сказал: нет. В принципе подобные истины каждый постигает сам, наедине с собственной душой. Однако, друг мой, поскольку ваше участие в решении этой проблемы ест ничто иное, как мой заказ… Вас, кстати, не коробит такая постановка?
- Ничуть. Вы могли бы даже сказать, что снова приобрели меня со всеми потрохами на некоторое, неопределенное пока, время, однако ж за вполне определенные деньги. Так что слушаю и повинуюсь.
- Так вот. Коль скоро в этой истории вы представляете мои интересы, прошу, а вернее - требую, действовать, исходя из моих представлений о природе этого явления. А они категорически исключают любую мистику. Это понятно?
- Вполне. И если однажды пред моими очами возник-|нет самолично валашский господарь Влад Пронзатель с кровавой пеной на губах, я уведомлю его о строго материалистической позиции моего работодателя и попрошу освободить дорогу.
- Вы меня поняли.
- Для пущей убедительности я, пожалуй, попрошу у него визитку. Это не будет амикошонством?
- Не знаю. Он все же аристократ, причем очень голубых кровей. Рискните.
- Я так и сделаю… Итак! Это, как я понимаю, все по части устных инструкций?
- Подборка прочей информации ждет вас в самолете - думаю, чтива хватит до самого Бухареста. Там нет, по-моему, только одного заключения экспертов. Я получил его буквально накануне вашего приезда.
- Что-то принципиальное?
- До сего момента экспертиза придерживалась той точки зрения, что повреждения кожного покрова в районе сонных артерий, иными словами - надрезы, из которых вытекала кровь, сделаны тонким, острым инструментом, ножом или…
- Я предполагал скальпель.
- Да, я помню. Так вот. Микрочастицы, которые удалось обнаружить позже… указывают на естественное происхождение материала…
- Речь идет о зубах?
- Скорее о ногтях. Вернее, ногте, очень прочном и очень остром.
- Да-а-а… Приятное известие в дорогу. Главное, обнадеживающее. Нет, знаете, я все-таки наберусь наглости и попрошу у него визитку…
Розовая дымка рассвета еще лежала на тихой воде.
Недовольно вздыхало невыспавшееся море - на пустынном причале Мармариса было холодно, ветрено и сыро.
В этот час, плавно скользя по зеленой, грязной у берега, воде, красавица яхта отдала швартовы, заняв свое постоянное место у причала.
Можно было спорить на что угодно - никто или почти никто в порту не заметил ее короткого отсутствия этой ночью.
Большой лимузин в ожидании пассажира давно уже нес вахту на причале.
Спущены были сходни - два расторопных матроса в который раз старательно протирали узкие перила.
Ожидание затягивалось.
Двое мужчин наконец появились на палубе.
- Итак, главное - кто? И дальнейшая цепочка - зачем, как далеко готов идти, каких захочет отступных? Возможно, вопрос проще решить, вообще не вступая в переговоры? Череп - это разумеется. Однако в качестве приложения к основному вопросу. И вот еще что… Тоже - главное. Может быть, даже самое главное в вашей миссии. Кем бы он или они в конце концов ни оказались, я хочу, чтобы вы ясно и безусловно вложили в их головы одну только мысль, Костас: я не отступлю. Ибо я вообще никогда не отступаю. Но договориться со мной можно. Всегда. Об этом тоже не следует забывать.
- Я буду гибким.
- Лучше - мудрым.
Торжественный лимузин наконец отправился в путь. Бесконечная череда нарядных яхт тянулась вдоль причала.
Но Костас с неожиданным вниманием разглядывал только одну.
Ту, что почти скрылась из глаз.
Оказалось, ночь была проведена на судне, имя которого было ему неизвестно.
Странно и даже невежливо, пожалуй, но почему-то он не спросил об этом у хозяина.
И никакая мелочь, помеченная именем яхты - пепельница, полотенце или салфетка в столовой, - не попалась ему на глаза.
Зато теперь он знал точно.
Яхта звалась "Ахерон".
"Это что-то из мифологии", - сонно подумал Костас.
Ночь прошла за разговором, и - видит Бог! - это был не самый легкий разговор в жизни Костаса Катакаподиса.
"И по-моему, что-то страшное…"
Но - что?
Память хранила молчание.
Не дождавшись ответа, Костас задремал, раскинувшись на просторном сиденье машины.
Бесконечная тайна
- Пурпурная? Да, черт побери - согласен! - звучит красиво! И притягательно. Для таких экзальтированных особ, как наша Лиля. Кстати, прости уж, но раз мы тут вот так, по-свойски… позволю неджентльменский вопрос. Я прав насчет нашей Лили? Ты, конечно же, переспал с ней, и, надо думать, не раз?
- Тебя это действительно интересует?
- Интересует! Браво. Очень точная формулировка. Меня это действительно интересует, но не более. Так что можешь отвечать смело, без реверансов в сторону моей оскорбленной чести.
- Без реверансов: еще нет. Хотя, откровенно говоря, подумываю…
- Спеши! И не откладывай надолго. Иначе попадешь в список безнадежных дебилов, педерастов или импотентов. На выбор.
- Но почему?
- Потому что Лиля, ничтоже сумняшеся, делит всю мужскую половину человечества на похотливых мерзавцев с жирными руками…
- Это про Мону Лизу, я помню.
- Да-да, именно про нее. Так вот, похотливые мерзавцы одинаково плотоядно тянут свои жирные руки и к Моне, и к Лиле. Сиречь - желают немедленно затащить в постель.
- Мону - тоже?
- Про то мне неведомо. Но Лилю - всенепременно.
- Я понял: та половина, которая жирные руки не тянет…
- Правильно: состоит из дебилов, педерастов и импотентов.
- Ты ставишь меня в такое положение, что выбора просто не остается.
- Поторопись. Но помни: потом ты будешь всю жизнь чисто и возвышенно ее любить, ибо… В общем, на твоем сиром и убогом пути впервые явится ангел чистой красоты.
- И что?
- Ничего, можешь не беспокоиться. Это продлится недолго. Зато потом - и это главное! - всю оставшуюся жизнь ты обречен страдать и помнить. Помнить и страдать. Будешь приставать - будет рассказывать про Мону Лизу, не будешь - иногда будет звать, чтобы напомнить о себе. И все, собственно. Она безвредная по сути.
- То есть все эти вечные любови - только у нее в голове?
- Ну, может, еще в задушевной беседе с какой-нибудь такой же ангелоподобной…
- И никаких ночных звонков, неожиданных визитов, самостоятельно принятых судьбоносных решений?..