Незнакомец в стеганке ткнулся мягким козырьком в кавалерийскую шинель Орлова. Хотел было отпрянуть моментально. Однако Орлов успел поймать руки встречного и стал трясти эти руки, как бы здороваясь.
Внешне человек не испугался. Метаться из стороны в сторону не стал. Подделываясь под Орлова, устроил на своем лице подобие улыбки. Рук из рук не вырывал. От Орлова не отворачивался. Но Орлов под козырек заглянул. А там взгляд затрепетавший, растерянный! И даже остатки ужаса во взгляде.
Но это еще ни о чем таком не говорило. Все-таки неожиданно встретились, из-за угла. А время военное. Нервишки у всех на пределе…
- Кто такой?! Почему вибрируем?
Незнакомец не ответил. Он с ожесточением высвободил одну из своих рук. Полез к себе в ватник за пазуху. Тогда Орлов повернул ему вторую руку так, что сделал больно.
- Документы имею… - заявил пойманный шепотом. - Паспорт! - добавил он затем, обнаружив высокий резкий голос.
Орлов моментально ощупал у незнакомца ватник под мышками. Прижал его спиной к стене домика. Скользнул ему в глубь, за пазуху. Нащупал рукоятку висящего в лямке оружия. Мужчина забрыкался, оскалил зубы, кусать изготовился. Тогда Орлов посильней завинтил ему предплечье руки, и дядя заскулил. Орлов потянул револьвер. Малый не утерпел, впился зубами в руку Орлова. И тогда указательный палец Орлова нашарил спусковой крючок, раздался выстрел. Под полой у чужака. Пуля прошла сквозь стеганку в мягкий тротуар, опушенный снегом.
- А теперь документы! - выдохнул Орлов.
- Есть, есть! В порядке документы… Сейчас предъявлю!
Орлов стоял, наведя на незнакомца два парабеллума: свой и только что позаимствованный.
- А ну, повторяй за мной: "Выхожу один я на дорогу, сквозь туман кремнистый путь блестит…"
Неизвестный так и заголубел глазами, вытаращился, челюсть нижняя чуть осела.
- Продолжай… Или повторяй за мной. Если ты русский, тогда должен знать эти стихи. И не думай, что на пьяного нарвался. Я абсолютно трезв. А ну, читай!
- Не помню я…
- Повторяй за мной: "Ночь тиха, пустыня внемлет богу, и звезда с звездою говорит".
- "Ночь тиха… Пустыня…" Ей-богу, не помню! Не могу. Зачем такое издевательство? У меня документы. Зачем насилие?
- Что такое "внемлет"?
- Неизвестно… Не учили.
- А кто написал эти стихи?
- Не могу знать. Пушкин? Или Геголь?
- Сам ты "геголь"! А ну, пошли в райком. И чтобы - без никаких! Иначе в канаве уснешь.
После выстрела, который произвел Орлов, на белой пустынной улице не стало даже собак и кошек. Воробьи и те перемахнули на соседний проулок, в старые яблони, где все еще болтались, защищенные от сквозных ветров, листья на ветках.
Вдали, там, где заканчивалась улица, переходящая в центральную площадь городка, маячила колокольня монастыря, белый известняк стен которого ничем сейчас не отличался от снега.
На противоположной стороне улицы Орлов разглядел здание, столь упорно разыскиваемое им.
Какой-то сморщенный бритый человечек в брезентовом плаще занимался тем, что бережно отрывал топором прямоугольник красной таблички на здании. Одноэтажный каменный особнячок, побеленный не так давно в нечто розовое, аккуратно и радостно торчал в сером ряду заурядных застроек.
Орлов приказал задержанному перейти улицу. Оба приблизились к человечку в защитной брезентухе. Путаясь в полах длинного плаща, человечек занимался своим делом.
- Почему снимаете вывеску?! Кто разрешил? Приказал кто?! - Орлов не скрывал возмущения. Гневная дрожь в его голосе моментально как бы разбудила сморчка в необъятном плаще.
- Указание было… Снять. Снять и спрятать. А что… разве не так? - уставился мужичонка на Орлова и на субъекта в треухе.
- Не рановато ли?
- Ну, знаете ли…
- Не ну! На каком основании?! Или у вас взамен другая дощечка имеется?
- Ну, знаете ли, смех смехом, а город оставлен…
- Кем оставлен?! - налился кровью голос Орлова. - В городе Советская власть! Зарубите вот этим топором на своем носу! Как была, так и есть! Кто вам дал разрешение отменять ее? Живо забейте гвозди обратно. Чтобы все, как было. Вы кто такой, собственно?
- Я… истопник. Здешний. Фамилия - Бархударов.
Внезапно задержанный, растопырив руки, пустился наутек. Козырек его шапки на ветру приподнялся. Тип этот в два прыжка очутился у ближайшего забора, хотел было перемахнуть через него, но пуля, пущенная вдогонку, впилась ему в ногу, как собака.
Орлов выстрелил почти не целясь. Из своего, правого. Который знал наизусть. Как лермонтовское стихотворение.
Он подошел к раненому, повисшему на заборе тряпичным манекеном. Ткнул ему в спину револьвер:
- Слезайте! И скачите в здание. Обопритесь об меня.
Человек соскользнул с забора и, видимо, сделал это недостаточно ловко. От боли он взвыл. И вдруг, заскрежетав зубами, едва уловимо, скороговоркой выругался по-немецки: "Ферфлюхтен шайз дрек!"
- Ага! Ну вот и порядок! - возликовал Орлов. - Что и требовалось доказать. Вот тебе, дорогуша, и "шайзе"! Давно бы так. Заходи, побеседуем. Истопник Бархударов нам чайку вскипятит.
В помещении пахло краской. Недавний ремонт делал нутро этого домика некстати нарядным, праздничным.
Истопник Бархударов с топором в руке, путаясь в тяжелой ткани плаща, смотрел на Орлова восхищенным взглядом.
Провели задержанного в комнату, где стоял незапертый сейф. Туда, где раньше помещалась касса или нечто в этом роде.
- Садитесь в кресло и слушайте меня внимательно.
Мужчина в треухе рухнул в черное, обитое дерматином, квадратное кресло и осторожно распрямил раненую ногу.
- А вы, Бархударов, ступайте, приготовьте чайку. Если вы действительно истопник. А не замком по морде. Была такая должность на заре Советской власти.
Бархударов, все так же восторженно глядя в глаза Орлову, окончательно сморщился, пытаясь улыбнуться.
- Неужели диверсанта обнаружили? Тогда его прикончить необходимо. Иначе… когда эти придут… Сами понимаете: хорошего не жди. За простреленную ногу. Так что, смех смехом, а порешить придется. Проверили документики?
- Документы поддельные.
- Неправда! Настоящие у меня документы! Я знаю…
- Документы настоящие. В смысле бумаги… Подлинные. Только не ваши. По паспорту вам пятьдесят лет. А выглядите на тридцать пять. Пусть. Предположим, хорошо сохранились. Набальзамированы заживо. Бывает, и камень летает. А вот зачем, для чего гражданское лицо под мышкой парабеллум носит?
- Чтобы защищаться! От бандитов… Война. Перевяжите мне рану. Из меня кровь… уходит.
- Вот что, Бархударов. Принесите ему какую-нибудь веревку. Мы пленных не убиваем. Пусть он перетянет себе ногу. А еще лучше - горло. Своими руками.
- Веревочку?.. - Бархударов даже громоздкий плащ с себя скинул. - Это мы предоставим. Это мы сообразим. Смех смехом, а что-то нужно делать с гражданином.
Бархударов принес мотушку электрического провода в белой нитяной оплетке. Положил на стол возле раненого:
- Битте, стало быть… Пользуйтесь.
Орлов внимательно окинул взглядом комнату. На единственном окне, вмазанная в кирпич стены, перекрещивала дневной свет металлическая решетка.
- По паспорту вы Голубев Иван. А настоящее имя?
- Голубев я. Иван Лукич.
- А настоящее имя? - Орлов тяжело улыбнулся. - Учтите, у вас все ненастоящее, все не ваше. Ватник чужой. И сапоги чужие. Только кровь была вашей… Была. Прежде. Потому что теперь она вылилась из вас. И никогда больше принадлежать вам не будет.
- Вы еще пожалеете… Что пролили эту кровь! Я умираю за идею как солдат! А вы умрете, как свиньи!
- А вот это уже другой разговор. И какая ж у вас идея?
- Не нужно его слушать, - вмешался Бархударов. - Только зря время на него тратим. В любую минуту немцы могут прийти. Ясно, какая там идея! Растоптать весь мир сапожищами, - посмотрел Бархударов на добротную обувь обреченного. - Растоптать и усесться поверх всего. Задницей своей свинячьей! Кончайте его, товарищ командир. Мой вам совет. Иначе хлопот не оберешься. Смех смехом, а времечко в данный момент на него работает…
- Время работает на тех, кто прав. А прав тот, кто справедлив.
- Прав тот, кто сильный! - проскандировал, дергаясь, Голубев.
- Слушайте меня внимательно, - приказал Орлов. - Сейчас вы сделаете себе петлю из провода. И повеситесь на этой вот решетке. Сами. Вы сильный. Вы умрете добровольно. У вас нет выхода. Повторяйте за мной: "У меня нет выхода". Ну! У меня нет выхода, у меня нет выхода, у меня нет выхода…
Орлов весь напрягся. По стойке "смирно" вытянулся. Лицо его как бы тоже удлинилось. Глаза, не мигая, смотрели на Голубева. Голосом монотонным, тяжким, словно кирпичи клал, Орлов вытверживал одну и ту же фразу:
- У меня нет выхода, у меня нет выхода, у меня…
И Голубев повторил. Смирился. Едва слышно, но повторил. Тем самым обрекая себя на смерть.
Орлов поднялся и, ни слова больше не говоря, легонько подтолкнул к двери опешившего Бархударова.
Перед тем как окончательно захлопнуть дверь, Орлов просунул в щель свою неумолимую голову и еще раз напомнил Голубеву: "У меня нет выхода…" И повернул ключ в замочной скважине. Дважды.
* * *
Бархударов тем временем затопил на кухне плиту. Поставил на огонь электрический, зеркального блеска, чайник.
- Электростанцию мы взорвали. Так что придется подождать с кипяточком. Покуда печка нагреется…
- Кто это "мы взорвали"? Секретничаете? Вы, что же, взрывник по профессии? Ко всему прочему?
- Я - истопник Бархударов. Смех смехом, а документики пока что предъявить не могу. По причине их временного уничтожения.
- А мне, что же, доверяете без документов?
- Вполне. Вон у вас какие документики… Из шинели торчат. Да вас и невозможно под сомнение брать. Все налицо! Вот уж истинно силушка у вас нашенская… - повел крошечными плечами Бархударов и для солидности вновь набросил на себя могучий плащ. - Случайно не тверские будете?
- Орловские.
- Про должность не спрашиваю…
- И правильно делаете. Все равно - не скажу.
- Понимаю, как есть! А что же… товарищ Орлов, смех смехом, а думаете, повесится лазутчик? Наложит ручки?
- Умрет. У него теперь… нету выхода. Я же сказал.
- Мда-а… Этак бы со всеми врагами человечества. Умри, мол, любезный. И глядь - умер взаправду. Без траты боекомплекта.
Орлов прошел в кабинет, где было много стульев и несколько столов, составленных буквой "Т". Поднял машинально телефонную трубку. Дунул в нее. Послушал. Кашлянул. Опять послушал. "Алло!" - крикнул. Не получив ответа, бросил трубку на рычаг аппарата.
- Испарилась девушка… Такой хорошенький голосок.
- Лена! Если хорошенький. У Раи, напарницы, голос грубый, навроде мужицкого, - пояснил Бархударов.
- Час тому назад разговаривал. И уже упорхнула! Безобразие. Объявляю ей выговор. Заочно. Пришла на работу - работай.
- Оно, конешно, так… Работать необходимо. Однако теперь току нету. А значит, и звонить невозможно. Удивляюсь, как вы могли разговаривать час назад без току… Может, Лена движок завела?
Прошли на кухню. На плите, подернутый копотью, поблескивал чайник. Вода в нем почему-то все еще не закипала.
- Чем это вы топите, Бархударов?
- Документами… Бумагами. Указание было. - Бархударов, вытянув шею, прислушался. - И чего это он вдруг успокоился? Враг, а смирился. Не логично. Может, заглянем? Смех смехом, а как-никак диверсант! Такие отлёты из любого положения выход имеют.
- У этого нет выхода.
Открыли комнату с решеткой. Человек валялся в кресле. Голову он уронил затылком к стене. Ноги вытянул, руки разбросал. Из левого сапога кровь выливалась через край - за голенище. Наверное, пуля перебила ему вену. Белый, как растение, никогда не видевшее света, человек полулежал в черном кресле. Казалось, он уснул после долгой борьбы с бессонницей. Уснул неловко, несладко, мучительно.
- Так и есть… - наклонился над ним Орлов. - Воротничок покусал. Сам себя ужалил.
- Это что же… Отравился, выходит?
- Послушайте, Бархударов. Его необходимо зарыть. В землю. Есть у вас надежный человек? Пригласите на обряд погребения сильного человека. Тайна захоронения немца свяжет вас надежнее родственных уз. Хотя бы на время оккупации.
- Где же сильного взять? Сильные на фронте, танки удерживают. Сильней вас нынче вряд ли сыскать… Да и зачем третьего посвящать? Смех смехом, а вдвоем с вами и зароем…
- Отставить. Закопаете без меня. Я не могильщик. И вообще, когда человека в землю опускают, слезы наворачиваются. А этот не достоин… моих слез. Так что - без меня. Повторите приказание!
- Закопаем, закопаем! Не волнуйтесь, товарищ Орлов. В лучшем виде оформим. У меня тут Герасим. Работник… Остался для таких дел. И закопает кого хочешь… И место запамятует навсегда. И сам потом исчезнет, как в воду…
- По моим соображениям, немцев не будет в городе еще несколько дней. Они уверены, что здесь сильный гарнизон.
- А здесь - никого… То есть, на аэродроме лейтенант Воробьев ждет указаний. У него там автоколонна составилась… Смех смехом, а целый взвод народу. Вы их непременно на заметку себе возьмите, товарищ Орлов.
- Необходимо на подступах к городу наблюдателей выставить. С полевой телефонной связью. Центральная наша точка пока что здесь, в райкоме… Однако обосновываться здесь нельзя. Подыщите что-нибудь потаенное… Наша цель - ни минуты безвластия, пока их нет. Нет их - значит, есть мы! Никакой анархии, никакого разгуляйства, а также последних дней Помпеи. Диверсантов вылавливать и уничтожать. Нарушителей соцзаконности изолировать. Постараться сегодня же выпустить газету, или полгазеты хотя бы. И распространить ее по городу. В школе ребятишкам урок прочесть… Магазины и склады взять под контроль, чтобы остатки провианта всем поровну. Активистам, в том числе и вам, Бархударов, в спешном порядке вооружиться, опираясь на лейтенанта Воробьева. Главная забота, Бархударов, - оживить, подготовить людей к сопротивлению. Не обязательно всем из пушек по немцам палить. Важно, чтобы человек внутри себя вооружился… А вечером, в девятнадцать ноль-ноль, назначаю заседание городского актива. Все. Место собрания сами определите.
- Дозвольте справочку? То есть - с какого года в компартии большевиков состоите, товарищ Орлов? Смех смехом, а у нас тут подпольный райком получается. Хорошее дело. Так что первым то есть секретарем станете.
- Не нужно темнить, Бархударов. Я человек случайный. У вас тут и без меня давно решение принято, кому первым, кому вторым… Я прохожий. У меня свой маршрут. Свои заботы. Я мог бы и сегодня уйти. Да непорядок у вас тут. Тишина кромешная… А что - Лена? Телефонистка?
- А Лена племянницей нам будет… - повеселел Бархударов.
Задребезжали стекла в рамах. Грохот канонады наплывал с востока. Над городком в сторону столицы прошли немецкие бомбардировщики. Одно звено. Второе. Третье. Внезапно в воздухе родился до кишок пробирающий, истошный вой падающей бомбы.
Через несколько мгновений земля вздрогнула, воздух распороло тяжким взрывом. Послышался веселый звон разбитого стекла.
Глянули в окно. Туда, дальше к монастырю, в центре площади бомба взрыхлила и разметала черную мокрую землю - культурный слой, веками втоптанный в основание старинного городка.
Странно, что сбросили только одну бомбу. То ли из озорства, то ли по ошибке, то ли безо всякой мысли оторвалась она от самолета, будто птичка капельку потеряла…
Во многих домах, прилегающих к площади, в окнах были выбиты стекла. Осколками порезаны ветви ближайших деревьев. Над неглубокой воронкой еще курился желто-синий дымок. Черное дыхание копоти окрасило комки грунта.
В здании райкома пострадало только одно - боковое - окошко, смотрящее в сторону взрыва. Остальных стекол взрывная волна коснулась вскользь.
Истопник Бархударов внимательно прислушивался к небу, ожидая повторных ударов. Тогда как Орлов заваривал чай. На кухне имелась заварка и фаянсовый чайник. Белый, в красный горошек.
В наружную дверь несильно постучали. Скорее всего - костяшками пальцев.
Орлов, перед этим снявший с себя шинель, быстро прошел к вешалке, забрал из карманов оба револьвера. Бархударов вопросительно посмотрел на Орлова. Самым неожиданным было то, что в дверь именно постучали. Не пнули ее ногой, не вломились, как бог на душу положит, а надо же - культурненько известили о себе. И когда? Сразу же после взрыва бомбы на городской площади.
Орлов кивнул, разрешая откликнуться на стук.
- Войдите! - закричал Бархударов и тут же вспомнил, что дверь закрыта на засов. Сам и закрывал периодически. Из предосторожности.
В разбитое взрывом боковое окно просматривалось крыльцо. Бархударов из глубины помещения увидел на кирпичном крыльце перед дверью человека в белой соломенной шляпе, из-под которой во все стороны лезли мелко вьющиеся черные волосы. Клетчатый прорезиненный макинтош на плечах. Бросающийся в глаза. В руках красный в черную полоску саквояж. За спиной охотничий рюкзак с множеством карманов.
- Попугай какой-то… - зашептал в сторону Орлова Бархударов. - Не по-нашему одет. Хотя и в гражданском. Вообще-то, руки у него заняты, так что можно и отворить. Ну как, впускать, товарищ Орлов?
Гость в соломенной шляпе вновь постучал. Поставив на крыльцо саквояж, подергал металлическую дверную ручку.
Бархударов отодвинул засов. Впустил человека. Мясистый, как бы из пористой резины, нос пришельца делал его похожим на клоуна. Несерьезная шляпа только усиливала это впечатление.
- Приветствую! Скажите, драгоценный, может, я помешал? Сегодня вторник, рабочий день. И вот я стучу. Необходимо сориентироваться. Куда я попал, в какую обстановку? И какая в городе власть? Рад буду представиться: работник Госцирка Вениамин Туберозов! Нас, то есть цирковой обоз, четыре автобуса, разбомбили. И вот мы достигаем Москвы кто как может.
- Вещички оставьте в коридоре. Никто их теперь у вас не возьмет, потому что никому они теперь не нужны. Смех смехом, а вы, что же, действительно клоун? Работник искусства?
- Я, драгоценнейший, укротитель змей. Но мои змеи все расползлись, когда разбомбило автобус. Нельзя ли мне переночевать у вас? Я очень устал.
- Вы хотите переночевать в… этом здании? - вышел из кабинета Орлов. - А если немцы придут и застанут вас спящим в этом доме? Как-никак - не гостиница.
- И все-таки, драгоценнейший, позвольте мне с вами. Заодно… На дорогах такие растерянные люди кругом. А у вас тут тишина. И, вообще, вы производите впечатление солидных людей. Не сочтите за лесть.
- А документы? - сморщился Бархударов.
- А ради бога! Сию минуту, драго… - и полез, зарылся с головой сперва в саквояж, потом в рюкзак занырнул. - Вот, прошу! Убедиться… Никто прежде моими бумагами не интересовался. Вы первые. За время войны. Меня всюду без бумаг пропускали. Посмотрят, улыбнутся и пропускают.