Элизабет жила в районе Пятидесятых улиц. Когда Феррис ехал туда на такси, он видел мелькающий между домами закат, но добрался до места уже в осенних сумерках. Дом был с маркизами на нижних окнах и с консьержем, квартира располагалась на восьмом этаже.
- Входите, мистер Феррис!
Ожидая, что дверь откроет Элизабет или неизвестный ему Бейли, Феррис с удивлением обнаружил перед собой рыжеволосого веснушчатого мальчугана; он, конечно, помнил, что у Элизабет есть дети, но сердце не желало их признавать. От неожиданности Феррис неловко отступил назад.
- Это наша квартира, - вежливо проговорил мальчик. - Вы ведь мистер Феррис, да? А меня зовут Билли. Входите, пожалуйста.
В гостиной новый сюрприз: муж Элизабет. Душа Ферриса не желала признавать и его. Бейли оказался неуклюжим рыжеволосым мужчиной с замедленными движениями. Он поднялся и протянул Феррису руку.
- Билл Бейли. Рад с вами познакомиться. Элизабет сейчас придет, она переодевается.
Последние слова вызвали в памяти Ферриса целую серию образов. Прелестная Элизабет, розовая, обнаженная, направляется в ванную комнату. Полураздетая, смотрит в зеркало у туалетного столика и причесывает густые каштановые волосы. Сладостная, неожиданная близость, нежное тело, которое принадлежит ему сполна. Феррис вздрогнул от непрошеных воспоминаний и заставил себя посмотреть Биллу Бейлу в глаза.
- Билли, принеси, пожалуйста, из кухни поднос с напитками.
Ребенок немедленно отправился на кухню. Феррис, чтобы поддержать разговор, заметил: "Хороший у вас мальчик".
- Нам тоже так кажется.
Затянувшееся молчание прервал ребенок, который принес поднос со стаканами и шейкером. После первых глотков завязался разговор: о России, о дождливой нью-йоркской погоде, о жилищных условиях в Манхэттене и Париже.
- Мистер Феррис завтра полетит через океан, - сказал Бейли мальчику, который забрался на подлокотник кресла и мирно там сидел.
Билли отбросил со лба челку.
- Я тоже хочу летать на самолете и быть журналистом, как мистер Феррис. - И добавил с неожиданной убежденностью: - Когда я вырасту, стану журналистом!
Бейли сказал:
- Но ведь ты, кажется, хотел стать врачом?
- Конечно, - согласился Билли. - Врачом и журналистом. А еще - ученым-атомщиком.
Вошла Элизабет с маленькой девочкой на руках.
- Джон! - воскликнула она и посадила ребенка на колени к отцу. - Джон, ты прекрасно выглядишь. Как я рада, что ты к нам пришел.
Маленькая девочка с серьезным видом сидела на коленях у Бейли. На ней было бледно-розовое шелковое платьице, отделанное по кокетке розовыми кружевами, и такого же цвета шелковая лента в белокурых нежных локонах. Ее кожа была покрыта летним загаром, карие глазки искрились золотом и смехом. Она приподнялась и ухватилась за роговые очки отца. Тот снял очки и протянул дочке.
- Ах ты, моя радость!
Элизабет была красива - только сейчас он понял, как она красива. Ее прямые чистые волосы блестели, лицо стало мягче, светлее, спокойнее. Красота мадонны в кругу семейства.
- Ты ничуть не изменился, - сказала Элизабет. - А ведь прошло столько лет…
- Восемь. - Пока происходил дальнейший обмен любезностями, он машинально приглаживал ладонью свои поредевшие волосы.
И вдруг Феррис почувствовал себя зрителем - человеком, вмешавшимся в жизнь чужой семьи. Зачем он сюда пришел? Ему стало больно. Собственная жизнь показалась вдруг хрупкой одинокой колонной, без всяких опор возвышающейся над обломками прожитых лет.
Он взглянул на часы.
- Вы идете в театр?
- Право, мне очень неловко, - сказала Элизабет, - но нас пригласили почти месяц назад. - Джон, ты ведь когда-нибудь вернешься, правда? Ты же не собираешься всю свою жизнь оставаться эмигрантом?
- Эмигрантом? - переспросил Феррис. - Что-то мне это слово не нравится.
Он на минуту задумался.
- Быть может, гостем?
Феррис еще раз бросил взгляд на часы, и Элизабет снова принялась оправдываться.
- Если бы мы знали раньше…
- Я в городе всего один день. Приехал домой неожиданно. Дело в том, что на прошлой неделе умер мой отец.
- Папа Феррис умер?
- Да, в больнице Джона Гопкинса. Пролежал там почти год. А похоронили в Джорджии, дома.
- Джон, какая жалость… Я его так любила!
Мальчуган высунулся из-за кресла и заглянул матери в глаза.
- Мама, кто умер?
Феррис отключился. Он снова вспомнил мертвого отца, его тело, вытянутое на стеганом шелку в гробу. Лицо отца было сильно нарумянено, а знакомые с детства руки возвышались над ворохом траурных роз.
- Отец мистера Ферриса. Очень знаменитый человек. Ты его не знаешь.
- А почему ты назвала его "папа Феррис"?
Бейли и Элизабет обменялись взглядами, и Бейли ответил на вопрос ребенка.
- Когда-то, - сказал он, - твоя мама и мистер Феррис были женаты. Очень давно. Тебя тогда еще не было на свете.
- Мистер Феррис?
Мальчуган с недоверием посмотрел на Ферриса. В глазах Ферриса, встретивших его взгляд, тоже было недоверие. Неужели правда? Неужели он действительно когда-то называл эту чужую женщину Голубушкой? Неужели это они прожили вместе столько дней и ночей, завершившихся кручиной внезапного одиночества и - нить за нитью: ревность, алкоголь, ссоры из-за денег - разрушением ткани супружеской любви?
Бейли обратился к сыну:
- Пора ужинать. А ну-ка живо!
- Но, папа! Мама и мистер Феррис…
Билли не сводил с Ферриса глаз - ошеломленных, с тусклым отблеском вражды, и они напомнили Феррису глаза другого ребенка - сынишку Жанны, семилетнего мальчугана с мелкими чертами лица и шишковатыми коленками, которого Феррис обычно избегал и едва помнил.
- Быстренько! - Бейли аккуратно направил Билли к двери. - И не забудь попрощаться.
- До свидания, мистер Феррис, - проговорил мальчик и обиженно добавил: - Я думал мы будем есть торт.
- За тортом придешь попозже, - сказала Элизабет. - А сейчас ступай с папой ужинать.
Феррис и Элизабет остались одни. Наступило тяжелое молчание. Феррис попросил разрешения налить себе еще, и Элизабет поставила на стол рядом с ним шейкер. Он бросил взгляд на рояль и заметил на пюпитре ноты.
- Ты играешь все так же чудесно, как и раньше?
- Да, мне это доставляет удовольствие.
- Сыграй, пожалуйста.
Элизабет тотчас поднялась. Готовность играть по первой же просьбе была одной из ее привлекательных особенностей. Она никогда не медлила, не отнекивалась. А сейчас она шла к роялю с явным облегчением.
Она начала с прелюдии и фуги Баха. Прелюдия весело переливалась, словно стеклянная призма в утренней комнате. Первый голос фуги, чистый и одинокий, смешивался со вторым и повторялся в разработке: многослойная музыка, спокойная и безмятежная, текла неторопливо и величественно. Главная тема, украшенная с бесконечной изобретательностью, то господствовала, то исчезала. В ней была та высота, которая не страшится покориться целому. Под конец густые звуки собрались вместе для последнего обогащенного утверждения главной темы, и фуга завершилась финальным аккордом. Феррис сидел в кресле, откинув голову, закрыв глаза. В наступившей тишине из соседней комнаты через коридор вдруг послышался ясный детский голос:
- Папа, но как могли мама и мистер Феррис… - Дверь закрылась.
Снова зазвучала музыка - что это была за музыка? Забытая, знакомая, прозрачная мелодия давно скрывалась в его душе. Теперь она напоминала о другом времени, о другом месте - Элизабет любила ее исполнять. Нежная мелодия разбудила массу воспоминаний. Феррис заблудился в хаосе противоречивых желаний. Странно, что породившая такую бурю чувств музыка была спокойной и ясной. Певучую мелодию прервало появление горничной.
- Миссис Бейли, обед готов.
Но и после того как Феррис сел за стол между хозяином и хозяйкой, неоконченная музыка по-прежнему заполняла его душу. Он немного опьянел.
- L’improvisation de la vie humain, - сказал он. - В том, что наша жизнь - импровизация, ничто не убеждает так сильно, как прерванная музыка или старая адресная книга.
- Адресная книга? - переспросил Бейли. И замолчал, вежливый и уклончивый.
- Джонни, ты совершенно не изменился, - сказала Элизабет, и в голосе ее прозвучала прежняя нежность.
В этот вечер был подан южный обед с его любимыми блюдами. Жареный цыпленок, маисовый пудинг, глазированная в сахаре молодая картошка. За едой, когда молчание слишком затягивалось, Элизабет оживленно поддерживала разговор. Получилось так, что Феррису пришлось рассказать о Жанне.
- Я познакомился с ней прошлой осенью, почти год назад, в Италии. Она певица, в Риме у нее ангажемент. Мы собираемся пожениться.
Его слова прозвучали настолько естественно и правдиво, что Феррис и сам сначала не сообразил, что лжет. Они с Жанной о женитьбе ни разу не говорили. К тому же она еще не развелась со своим мужем, парижским маклером, родом из России, с которым не жила уже пять лет. Но исправлять ложь было поздно.
Элизабет сказала:
- Очень рада узнать об этом. Поздравляю тебя, Джонни.
Он попытался как-то согласовать сказанное с правдой.
- В Риме такая прекрасная осень. Нежная, вся в цветах. - И добавил: - У Жанны есть малыш шести лет. Занятный парнишка, говорит на трех языках. Иногда мы гуляем с ним в Тюильри.
Очередная ложь. Он водил мальчика в Тюильри всего один раз. Болезненный мальчуган в коротких штанишках, открывавших его веретенообразные ноги, плавал на лодке в бетонном пруду и катался на пони. Он попросился в кукольный театр, но времени не оставалось - у Ферриса была назначена встреча в Скриб-отеле. Всего один раз ходил он с Валентином в Тюильри.
Оживление. Горничная принесла покрытый белой глазурью торт с розовыми свечами. Вошли дети в ночных рубашках Феррис еще не понимал, в чем дело.
- С днем рождения, Джон! - сказала Элизабет. - Задувай свечи.
Только сейчас Феррис вспомнил, что сегодня день его рождения. Свечи потухли, запахло расплавленным воском. Феррису исполнилось тридцать восемь лет. Вены на его висках заметно потемнели и запульсировали.
- Вам пора в театр.
Феррис поблагодарил Элизабет за праздничный обед и стал прощаться. Вся семья проводила его до двери. Над темными уступчатыми небоскребами сиял высокий тонкий месяц. Было ветрено и холодно. Феррис поспешил на Третью авеню и остановил такси. Он вглядывался в ночной город с задумчивым вниманием уезжающего, возможно, навсегда. Он был один и хотел как можно быстрее улететь отсюда.
На следующее утро он смотрел сверху на сверкающий в солнечных лучах город, похожий на игрушку. Вскоре Америка осталась позади, внизу расстилался Атлантический океан, где-то впереди скрывался европейский берег. Океан был бледно-молочный и безмятежный. Большую часть дня Феррис продремал. Когда стемнело, он стал думать о Элизабет и своем вчерашнем визите. Он думал о Элизабет в кругу семьи с желанием, слабой завистью, необъяснимым сожалением. Он вспоминал музыку, прерванную музыку, которая так его взволновала. Ритм, несколько разрозненных интонаций - вот и все, что осталось в памяти, сама мелодия ускользала. Вместо нее он вспомнил первый голос фуги, которую играла Элизабет, - почему-то пародийно измененный и в минорной тональности. Повиснув над океаном, он не беспокоился больше ни о быстротечности времени, ни об одиночестве и спокойно размышлял о смерти отца. К вечеру самолет достиг побережья Франции.
В полночь Феррис ехал в такси по Парижу. Была облачная ночь, мгла окружала фонари на площади Согласия. Огни ночных бистро тускло отражались в мокрых мостовых. Как всегда после перелета через океан, перемена казалась внезапной. Утром Нью-Йорк, в полночь Париж. Феррис мельком бросил взгляд на свою беспорядочную жизнь: вереница городов, мимолетная любовь - и время, зловещее глиссандо годов, неотступное время.
- Vite! Vite! - закричал он в страхе. - Dépeche-vous!
Дверь ему открыл Валентин. На мальчике была пижама и красный халат, из которого он вырос. Серые глаза ребенка были в тени, но, когда Феррис прошел в комнату, на мгновение вспыхнули.
- J’attends Maman.
Жанна пела в ночном клубе. Раньше чем через час она не придет. Валентин вновь принялся рисовать, устроившись с карандашами на полу. Феррис взглянул на рисунок - игрок на банджо с нотами и комически-полосатый с волнистыми линиями воздушный шар.
- Мы снова пойдем с тобой в Тюильри.
Ребенок взглянул на него, и Феррис посадил его к себе на колени. Внезапно вспомнилась мелодия, прерванная музыка, которую играла Элизабет. Без усилий, без тяжкой работы памяти - и воспоминание принесло ему неожиданную радость.
- Мсье Жан, - сказал мальчик. - А вы его видели?
Смущенный Жан думал о другом мальчике - веснушчатом мальчугане, любимце семьи.
- Видел кого?
- Вашего умершего папу в Джорджии. Он здоров?
Феррис заговорил с торопливой настойчивостью:
- Мы будем часто гулять в Тюильри. Будем кататься на пони. Пойдем в кукольный театр. И никогда не будем больше спешить, никогда.
- Мсье Жан, - сказал Валентин. - Кукольный театр сейчас закрыт.
И снова страх перед призраком потерянных лет, страх перед смертью. Отзывчивый и доверчивый Валентин спокойно лежал у него на руках. Щека Ферриса коснулась мягкой щеки мальчика и почувствовала нежное прикосновение ресниц. С отчаянием он прижал ребенка поближе - как будто такое изменчивое чувство, как любовь, способно заглушить биение времени.
Примечания
1
Уинтер-Хилл (англ.) - Зимний холм.
2
Американский генерал, командовавший танковыми войсками во время Второй мировой войны.
3
Остров в Тихом океане.
4
До свидания (исп.).
5
Спокойной ночи (исп.).
6
Очень устала (франц.).
7
Первая строка из басни Лафонтена "Ворона и лиса", обычный текст в учебниках французского языка. - Здесь и далее примеч. пер.
8
Потерлось (франц.).
9
"Научная фантастика" (англ.).
10
Огород (франц.).
11
Прославленный (франц.).
12
Слуга (франц.).
13
Карточная игра.
14
Импровизация человеческой жизни (франц.).
15
Быстро! Быстро! Поторопитесь! (франц.)
16
Я жду маму (франц.).