Без политики - Владимир Маканин 2 стр.


2

- Ты почему вырубился - почему смолк, дед? Ты же влюбленный... Не расспрашиваешь, не интересуешься женщиной. Нехорошо. Некрасиво!.. А ты давно трахался? Скажи честно. Давно ли? Сколько лет назад? Я же должна знать. - И засмеялась. - Или ты уже не помнишь?

- Я помню.

- А хотел бы ты быть... м-м... сутенером, дед?

Я тоже засмеялся:

- Конечно.

- Трахался бы вволю. С любой и разной... И денег бы внавал, а?

- Деньги бы не помешали.

Ей нравился такой треп. (Эти их, девичьи, манеры!)

- Молодец, дед... Я ведь только любопытствую. Люблю поспрашивать...

Ей бы не спрашивать, а рулить. Дорога вся в колдобинах, в ямах - мы прыгали и скакали... А Даша, знай, наращивала скорость.

- Что там? - Я напрягся.

- Не бойсь, не бойсь!

Прямо на пути (проезжали Осиновку) вырос громадный битый стол. Как слон... И сразу под колесами два выброшенных стула. Даша так рванула руль, что я приложился виском.

- Держись, дед - если сел!

- Мать твою!

Она засмеялась:

- А тебя дрючили в зад?

Я даже крякнул:

- Бог миловал.

Она еще заливистее. Ну смех разбирает:

- Разок-другой?.. Неужели не дрючили, дед?

- Нет.

- Везучий ты.

Это чтобы сбить мужика с колеи. Ну и для понта. Кр-рутая. (Я, мол, все про вас, в брюках, знаю.)

- Значит, ничего занятного с тобой не было - а, дед?.. Или лучше тебя называть Петр Петрович?

- Как угодно.

- Ты, дед, конечно, мудак... Почему?.. Да это же видно сразу. Но хоть какой-то завлекательный опыт у тебя есть?

Просто болтает. Я особо и не слушал. Я стар. Это для нее всякие словечки горячи, еще обжигают .

- Объясни почему?.. И с вином тебя любят, и с цветами. И даже (что реже!) с заботливым умным словом. И нежничают... И подарки... А на самом деле они к твоему заду подбираются... Чаще всего - к заду.

- Ты уверена?

- Конечно.

- Гомики?

- Брось, дед. Не прикидывайся... Это всё здоровые и крепкие ребята. Спортивные! Красивые даже... А я так думаю, дед, что им все эти дела - как вершина горы. Самоутвердиться за твой счет. Только бы на гору влезть - для отметки. Отметиться!.. Ты понимаешь, о чем речь?

- Не. Я отсталый.

- Ну да, я слышала: у тебя всё только лунная ночь... Луна, луна!..

При этом Даша все прибавляла по колдобам. Тряска меня доставала куда больше, чем ее треп. Желудок взмывал вверх. И урчал... Я тихо молил - скорей бы шоссе.

- А зачем в постели луна, дед?

Я не ответил. Она засмеялась:

- Де-еед! Зачем?.. Зачем луна, спрашиваю.

- С луной легче.

- Почему?

- Не знаю... Я отсталый. Я, Даша, дремучий. Я где-то на уровне дедушки Фрейда.

- Это как?

Она чуть тормознула. И переспросила:

- При чем здесь Фрейд?

- Ну-у, это... Это - чтоб лунный свет... Чтобы постель. И чтобы все красиво. - Я вдруг засмеялся. - Это чтобы в постели ты не показалась мне моей дочкой.

- Дочкой?

- Ну да.

- Только и всего!.. Фи! Над твоим Фрейдом скоро будут смеяться.

- Почему?

- Груб... В новом веке над ним будут потешаться. Как мы потешаемся, когда лечат кровопусканием.

Какие мы умные!..

- Держись крепче, дед.

Конечно, я мог ощетиниться. Так запросто, меня мудаком... Болтунья! Но с другой стороны...

- Держись крепче, я сказала!

Но с другой стороны, кем я вижусь ей после той лунной ночной атаки?

- Как теперь, дед, дорога - нормалёк?

С таким трудом мы (мое поколение) пробились в свободу языка. С таким скрежетом!.. С таким запозданием... А ей - нормалёк . А ей - всё задаром... да она же наследует нам! - вдруг дошло до меня.

Но на колдобах ей было бы лучше не газовать.

- Ах, ах. Значит, и в зад не дрючили... Как же так?.. Жизнь уже прожил!.. Не обижайся, дед. Я всех спрашиваю.

- Бывает.

- Что "бывает"?

- Бывает, что женщина всех об этом начинает спрашивать.

До нее дошло.

- Что ты имеешь в виду, дед?

- Да ладно... Женщинам это прощается.

Мелкая месть. Но так получилось.

Я думал, она взорвется. Думал, рассвирепеет. А она обиделась:

- Дед... Я ведь не сказала, что меня дрючат.

- Да ладно.

Она отчеканила:

- Я. НЕ. ПРО. СЕ-БЯ!

- Ладно, ладно.

- Дед! Ты мудак. Я же про... Я про современную женщину... Вчера только в газете читала. "Московский комсомолец"! Всерьез обсуждают... Умные люди спорят!

- Я же сказал: женщинам прощается.

Только теперь она озлилась:

- Дед, а ты мудачок ядовитый.

- Ну что ты.

- А не боишься, что я тебя выгоню на хер из машины?

В каких-то ста метрах от шоссе опять заминка - объезд из-за ремонта. Резко рванув руль влево (меня опять бросило), Даша рассказывает анекдот о Чапаеве - о том, как знаменитый Василий Иваныч написал наконец свои мемуары. Воспоминания о войне. Первая фраза далась рубаке с трудом: "Я вскочил на коня, пришпорил и отправился в штаб дивизии, не зная зачем..."

Я помнил анекдот, но смолчал. Иногда интересно услышать вдруг вырвавшийся собственный смех рассказчика.

- Книга, дед, триста страниц. Представляешь! Триста!.. А последняя фраза в этой его книге такая: "И вот я приехал в штаб дивизии".

- И всё?

- И всё.

- А о чем же книга?

- А там на каждой странице - всюду - повторяется в каждой строчке одно и то же коротенькое слово: "Цок-цок. Цок-цок. Цок-цок..."

Я дождался - Даша выдала сама себе счастливый смешок.

Я спросил:

- И все триста страниц "цок-цок..."?

- Все триста.

- Понятно.

- Мог бы и засмеяться, дед.

Мог бы. Но рябило в глазах... Пятна мелькающей земли!.. Когда в мчащейся машине вдруг (ни с того ни с сего) вспомнишь о самом себе, то даже не сразу понимаешь, кто ты?.. где ты? почему ты здесь?.. В этом освобождении от "я", должно быть, и припрятано нехитрое счастье движущегося человека. Знай мчи вперед!

Я ведь тоже мчал - ехал в штаб дивизии, не зная зачем . Цок-цок. Как я оказался в машине?.. Цок-цок... Поначалу, когда у них на даче сестра Алена небрежно спросила о "старом филине", я смалодушничал. Я смолчал. Я же - в гостях. Гость! Пил чай с жасмином!

Откуда этот старый филин? - а я смолчал. Я блестяще смолчал. Ни словца. Но затем бочком-бочком я с их богатенькой дачи отвалил. Ушел. (Не снес обиды.) Вышел, выбрался поскорей за их красивую калитку. На пропыленной дороге... И с кислой мордой обходил сзади... Огибал скучавшую машину этой Алены. (Хотелось пнуть.)

Уже было зашагал в направлении моего Осьмушника, затхлого огрызка дачи - домой, домой! (Долго не сержусь. Себе дороже.) Погостевал, и хватит. И пыль знакомо плеснула. Пыль ухода! Это я ботинком в сердцах причерпнул летней дорожной пудры. Как вдруг... из калитки вслед за мной... вышла Даша.

- Де-ед! - окликнула.

Нет, не пулей выскочила на дорогу, а вышла - спокойно, элегантно. В руках сумочка. Села в машину и позвала меня:

- Едем, Петр Петрович!

И первое, что я остро почувствовал, - я ей нужен. По голосу. Хотя ни намека. Мужчина в дороге всегда в помощь. Я сел рядом, и Даша свою сумочку бросила (сразу) мне на колени. А в другой руке (не мог не заметить) - в кулачке зажаты сестрины ключи от машины и ее же права.

А что же Аленушка?.. У нас в поселке, известно, волосы промываются отлично: мягкая вода! Водица, бормотал я себе под нос. Сестрица промоет голову водицей.

Но на всякий случай я поинтересовался - а мужчине в будущем за помощь что-то перепадет?

- Э нет. Я не торгуюсь.

Остановила машину, проехав едва ли десять метров. Перегнулась через руль и толкнула мою дверцу:

- Хочешь - выходи.

Я не хотел.

- То-то, дед. А то сразу про награду. - И Даша нажала на газ.

Даша прибавляла газу, где только могла - и где не могла тоже! Я вдруг пару раз блеванул. Прямо в открытое окно... Мы уже давно не ехали - мы летели. Цок-цок.

- Каждый отцов помощник - каждый, заметь! - получал, пользуясь его связями, поле действия и перспективу. Молодые таланты... Отец ставил на молодежь. Молодой талант получал машину "нисан"... Обязательно светлую... Получал куш. Куш денег для вложения куда-то конкретно и, обзаведясь блядями, вдруг затихал... Нет его!

- Зачем?

- Затихал, замирал... И ждал некоего общего потрясения. Пейзаж после битвы... На потрясение куш тотчас списывался. Смута... Все вдруг как в тумане. Денег нет, бляди разбежались, и где светлый "нисан", неизвестно. И каждый - каждый, заметь! - тотчас отращивал бороду.

- Хотел быть мрачным?

- Хотел быть неузнаваемым.

- А твой отец - был и есть человек хороший. - Это я поддакнул, понятно, с иронией. Проблевавшись, я повеселел... Даша захлебывалась рассказом, но я-то, я слышал и переслышал такого. О плохих-скверных-мерзких-вороватых помощниках. И о хороших, честных, милых, но чудаковатых начальниках.

- Ты, Петр Петрович, не врубился... Отец даже не знал, что скоты пользуются его именем. Приторговывают именем... Грозят именем... Шантажируют...

Мы уже выскочили на лихое шоссе - в Москву, в Москву!

- Молодые, дед, живут в наш торопливый век как получится. Ждут... Ждут и ждут. Один что-то случайно примыслит - остальные набегают ратью и хап, хап, хап!.. И опять тесным кружком сидят и ждут.

- Ждать - талант.

- Ручонкой подпереть башку и думать, думать! Я это, дед, умею. Я умею. Могу... Но вот делиться надуманным - не хочется.

- Однако вот делишься.

- Это я просто так. Болтаю. С тобой как ни делись и чем ни делись - ты не урвешь, староват слишком!.. Не чувствуешь ситуацию. Не рубишь дровишки... Эй, дед, проснись!

- Я не сплю.

- А с какого перепуга ты блевал?

- Цок-цок, - засмеялся я.

Шоссе сузилось. Пост ГАИ.

Даша только здесь и сбавила гонку. Сбросила разом скорость. Плавно катила... И скучавшему постовому улыбалась во весь рот. Красавица! Он на миг охренел. "Привет, мент!" - крикнула ему скалясь.

- А?

- Привет, говорю!

Он зачем-то стал перетаптываться. Как-кая!.. Блондинка, бля, за рулем! Распущенные светлые космы... В сверкающей, бля, в дорогущей машине!

А мы, конечно, сразу рванули.

Когда я оглянулся, мент уже не перетаптывался. Стоял спокойно. Но с открытым ртом.

- Нравишься гаишникам?

Она смеялась:

- Он же денег хотел, дед.

Впереди уже выросли каменные кубы Таганки.

А я тоже вдруг заговорил - в дороге такая смена говорящего обычна. Без причины заговорил:

- Это он, Даша, от смущения. Я про гаишника... Это он притворялся...

Притворялся, что ему деньги нужны. Но что ему деньги!.. Такое бывает, Даша, от смущения. От мягкости душевной... На самом-то деле он думал о нас. О безопасности...

- О людях думал?

- О людях.

- Это ты такой ядовитый, дед?

Она в ответ приударила по тормозам. Легкий тормозной визг попадал точно меж моими и ее фразами - в пустоты, как в цель. Помолчала. Оценивала... Человек уважает яд. (В дозе.) Яд успокаивает, смиряет.

Но и тут Даша нашла что сказать:

- Не люблю я о людях - если обо всех сразу. Что мне, дед, твое человечество?!. Что они мне, если кучей?

- Не нравится человечество?

- Как бы это тебе объяснить, дед. Нравится - или не нравится? Не знаю... Чудовищный долгострой!

От Таганки мы рулили каким-то новым съездом... Понастроили! Я почти не узнавал. В глазах мелькало и рябило... Попали на набережную. И мчали уже там - по другую сторону реки от Кремля.

- Здесь меньше машин. Здесь английское посольство, - коротко бросила мне Даша.

- Папа хотел, чтобы я прочитала то, прочитала это. Он растолковывал мне не книги, а их идеи. Надо или не надо - он растолковывал. Разъяснял самые сложные!.. Мама умерла. Нет мамы. А он мне взамен мамы - книги, книги, книги... Я, дед, знаю уйму всего. Я угадываю мысль с полуслова. А знаешь зачем?..

Как не знать! Я так и видел ее папашу. Я его чувствовал!.. Политикан-чиновник... Солидный старый мудила... Как же чертыхался он на неуправляемую свою дочурку!

- Что бы они там ни говорили - наверх! Им всем хочется. Всем - наверх, пока там еще есть место. Говно хочет всплыть!.. Говно не может всплыть не толкаясь. Ты это знал, дед?.. В этом-то вся нынешняя проеблума .

- Что?

Даша засигналила - раз, другой... третий! - обгоняя машину за машиной.

- Боишься?

- Осторожней! - Я вскрикнул.

И тут же я (совсем по-отцовски, что самому неожиданно) вдруг стал заботливо пояснять ей, что страх - здоровое чувство, Даша . На небо - без спешки. Там - нет очереди...

- Дед. А вдруг там - там - нас ждет одна сплошная радость? После всего этого говна... После всей этой мыловарни... Прикольная мысль - а, дед?! Радость и радость!.. Почему бы и нет, а?.. Никто же оттуда не пожаловался... Неужели ты боишься, дед? Ты уже столько прожил! Все пробовал и перепробовал, а мыслишки твои мелкие - как бы уцелеть. И как бы кого бы напоследок трахнуть.

- Трахнуть тоже радость, - заметил я.

- Да ну?

- И - не кого бы. И - не как бы.

- Аг-га. Значит, с отбором!.. Обиделся!.. А что тебя так радует, когда женщина раздвигает ноги? Победа?

- Меня луна, Даша, радует. Сначала - луна.

- А да, да! - я забыла: ты же лунатик!

- Меня радует спящая молодая женщина. Я не лунатик.

- Поселковский лунатик - все знают!

По набережной и правда ехать было легко. Почти пусто.

- И никакой нет луны, дед. Ты пережиток. Ты просто мамонт!.. Вбить кол меж ног. Самцы. Вот вся мудрость. Кто глубже... А женщина лежит - потолок изучает.

И как же стремительно, как взбалмошно мы столь замысловатым путем промчались! (От бранящейся сестрицы Аленушки - к ловким ребятам Славику и Стасику.) Как быстро сжиралась под нашими колесами дорога. Съедалась эта пустота меж пунктом А и пунктом Б.

- Ты точно знаешь, куда рулишь?

- Не сомневайся.

Навстречу нам шли непонятные грузовики... Шофера в касках! Ага - на повороте просятся бэтээры-80. Первый из бэтээров изо всех сил мигал. Тревожно мигал...

- Страшно?.. Сам же сказал: страх - здоровое чувство. И больше не гоняйся за женщиной среди бела дня!

- Не шибко я и гонюсь.

- Тогда что ты сейчас делаешь?

- Цок-цок.

Она засмеялась:

- А молодец, дед. Не трусишь. Ведь уже близко...

Мы въехали на Бородинский мост. Дом уже маячил. Дом давил высотой - я смотрел не отрываясь. Как на белую гору. Скорость мы сбавили.

- Жизнь без натуги - а, дед?

- Жизнь без натуги, Даша.

Нам стало хорошо. Нам стало отлично. Так бывает вдруг... Возбуждение и кураж - взамен тревоги.

- Нет. Честно... Зачем ты увязался за мной? Твое время - ночь. Ты же поселковский лунатик, все знают.

Она поучала:

- Женщина днем, пусть она даже супер. Пусть раскрасотка... Она тебя принижает... Это тебя мельчит, дед. Это прокол. Это распыляться. Это все равно что к блядям! Нет и нет!.. У тебя должны быть только лунные женщины! Лунные бабцы! И никого других. Это звучит! СТАРИК, ТРАХАЮЩИЙ ПО НОЧАМ! У СТАРИКА МОЩЬ ШИЗА. Чувствуешь?.. У НЕГО СТОИТ ТОЛЬКО ПРИ ЛУНЕ! При высокой луне, ты сказал?

- При высокой.

- Вот так и трахать. Всех подряд. Но - при луне. Ты должен поддерживать имидж. Лицо держать! Как говорил мой муженек, лицо надо держать не после удара, а во время. Не кривясь и не моргая. Это же сила! Это звучит гордо. ПРИ ЛУНЕ У НЕГО ЧЕТЫРЕ ЯЙЦА. ОН УМЕЕТ ЛЮБИТЬ ТОЛЬКО ЛУННОЙ НОЧЬЮ.

- Ночью - это прекрасно.

- А, кстати - чего ты тогда здесь? в машине?.. Когда еще совсем светло! - Даша смеялась.

Стало весело. Хотя мы как раз съехали с моста и уже выворачивали на явное сближение - на встревоженную улицу.

- Аленушка в струях плещется... Уже, уже, дед! Уже полотенчико на ее плечах. Выглянула она в окно - и увы...

Вспомнив сестру, оставшуюся без машины, Даша и минуты не каялась.

А я ощутил несильный, но как бы оживший внутри меня холодок страха. (Увидел танки.) Впереди ползла "Жигули"-шестера. Медлила.

- Здесь же нельзя парковаться...

- А? Парковаться?.. Что за проблемы, дед! Как говорил один мой дружок, что за проеблумы ?.. Это у него так в компьютере само собой написалось. Опечатка!

Мы притормаживали.

- Он, бедный, все печатал: проблема... проблема... проблема... Все было сложно, мутно, муторно. В мыслях хаос. В голове - хлам. И вдруг напечаталось само: проеблума!.. И вдруг (он так сказал) все в жизни стало ясно! И все-все-все видно. Солнце взошло! Окна распахнули!

Сбросив скорость, мы объезжали - внушительный Дом плыл от нас слева. Бело-розовая пастила. (Пастилку поставили на попа. Громадная. С окнами.) Вот и оцепление... Танки. На мосту - танки. И солдатики наши родные.

- Не трусь. Мы дома, - сказала Даша. Она чуть шевелила рулем.

Первый кордон. Кольцо... Десантники с короткоствольными автоматами. С дюралевыми щитами. (Чтоб всякому их издали видно...) Мрачноватые. В бронежилетах. А под касками цивильные лыжные шапочки.

Но главное - это в цепочку их бэтээры-80. Солидно... Тем солиднее, что дальше - в глубине, в противостоянии - можно было угадать еще одно зримо-незримое тянущееся кольцо. Кольцо защитников.

- Мы дома. - Голос Даши стал заметно мечтателен.

Я чувствовал, что мне сильно полегчает, если мы сейчас встанем. Где-нибудь на обочине встанем. Где угодно. И просто посидим с ней вдвоем. Почему не поболтать вдвоем в машине. (Я уже ясно слышал страх. Холодок полз.)

Но, может быть, у нее спецпропуск? Папин подарок?.. А этот ее сладкий замысел разжиться здесь зельем!.. Бело-розовый Дом-брусок внушителен. Но красотка Даша выйдет из машины с улыбкой... И со старичком... Мимо тех и этих стражей. Она небось будет придерживать меня за локоть. За локоток. Мудак старик придаст ее приходу в Белый дом значительность! (Старик никогда не помешает.)

А внутри... В прохладном огромном здании... поищем-ка Славика-Стасика, парикмахера или слесарька. Или кофеварочника Мусу. Или кто там еще... И с этим же Славиком в каком-нибудь уютном уголке прихлебывать кофеек из термоса. И, покуривая обычную сигаретку, заодно забить, выкурить потайной косячок. (Или что там еще найдется у Славика-Стасика.) А какой кайф! А какой на всю жизнь кайф - хмель дерзости и блеф отваги. В таком-то месте! За такими-то шторами! (Когда за окном нацелились танки...)

Ну да! Посиживать за термосом с кофе. Кайф!.. И вот-вот начнется большая пальба! Мудаки они, дед...

- Они мудаки, дед. Они обалдели от слова "парламент". Музыка для совка!.. Парламент - понос. Публичная дрисня. Если бы они знали, какое это уже невостребованное старье. Какое это говно, разбросанное по всем континентам! Уже приванивающее от страны к стране!

- Чего ты опять кружишь?

- Так надо.

Машина еле ползла.

- Ждешь?

- Да.

- Чего?

Назад Дальше