Хотя в самом по себе пожелании неких моральных качеств, безмятежности, великодушия и так далее, тоже заключалась своя проблема. Без запрета (который Пирсу казался самоочевидным) на пожелание творческих способностей - садишься за пианино, и из-под пальцев вдруг сама собой начинает литься "Апассионата" - мудрости грош цена; ни озарение, ни творческий прорыв не имеют смысла, если их не заработаешь собственным трудом, и, вне всякого сомнения, по большей части из труда они и состоят.
Лучше всего. Пирс глубоко вздохнул: эта мысль ему и раньше приходила в голову. Лучше всего было бы просто отказаться. Да нет, спасибо, право, не стоит. Он уже в достаточной степени набрался ума - а может быть, просто начитался умных книжек, - чтобы понять: в самой природе гарантированного исполнения желаний есть нечто разрушительное для обычного человеческого счастья. Ясно как божий день. И все же. Ему оставалось только надеяться на то, что, когда такая возможность ему представится, он найдет в себе силы быть мудрым, и ничего не желать; что жизнь будет идти своим чередом; что им не овладеет какая-нибудь страсть; что он не окажется в пиковой ситуации, из которой будет отчаянно стараться найти выход, другими словами, только не сейчас. В таком случае, даже если он и не сможет наотрез отказаться от исполнения желаний, он сможет, по крайней мере, выбрать второй призовой вариант: тот самый, давно обдуманный, даже слишком обдуманный для его обычной манеры жить, - то есть первые два желания истратить на здоровье и богатство, а затем, в качестве третьего желания, просто-напросто забыть обо всем, и забыть накрепко и навсегда; чтобы к нему волшебным образом вернулись внутренний покой и уверенность в себе, чтобы он и думать забыл о каких-то там желаниях и вернулся в свое (нынешнее) состояние полного неведения относительно самой возможности вторжения в привычный ход вещей неких таинственных сил, подвластных его собственной воле, и о том, что такие силы вообще на самом деле в принципе в природе существуют.
Вообще на самом деле в принципе в природе существуют. Пирс допил свою колу. Из-за церкви, по переулку, на шоссе вышла небольшая отара овец.
И, конечно, очень даже может быть, что именно так все уже и случилось. Наимудрейшая триада желаний уже могла сработать, уже исполнена, джинн вернулся в лампу, лампа в прошлое, все, что было, кануло в Лету, а Пирс теперь даже и не подозревает, как ему повезло, и забавляется привычной игрой в желания. На первый взгляд оно, конечно, вряд ли, учитывая то, что он сидит без работы и что с нервишками у него явные нелады, - но как знать, как знать. Визит с седьмого неба мог состояться именно сегодня утром. А день сей, пронзительно-синий день, мог стать первым днем его новой счастливой жизни, а только что прошедшая минута - самой первой минутой.
Из переулка вышли еще овцы и бестолково сгрудились прямо на шоссе, блея и тычась друг в дружку. Один из расположившихся на крылечке местных жителей, до сего момента казавшийся совершенно нерасположенным двигаться, встал с места, подтянул штаны и вышел на проезжую часть, чтобы застопорить движение, дав выразительную отмашку как раз подъехавшему грузовичку-пикапу: погоди, не спеши. Вокруг отары не торопясь трусила собака, время от времени эдак свысока погавкивая на овец (их здесь был уже не один десяток, а из переулка, словно вызванные каким-то заклинанием из небытия, валили все новые и новые) и подталкивая их к мосту через речку, на который они, судя по всему, не слишком-то хотели заходить. Затем в самом центре овечьего арьергарда появился рослый пастух с крючковатым посохом в руке и в широкой, с треснувшими полями, соломенной шляпе. Он глянул в сторону потерявшего терпение пикапа и ухмыльнулся, так, как будто вся эта суматоха доставила ему самое искреннее удовольствие; потом подпихнул обратно в стадо пустившегося было в бега ягненка и с торжественным кличем послал свою дружину вперед, на мост.
Пирс смотрел на него, чувствуя, как сама собой выстраивается у него в душе цепочка смутных ассоциаций, как с некой, пока неведомой ему целью перетряхиваются одна за другой пыльные папки памяти. А потом ни с того ни с сего родилось решение проблемы. Он медленно поднялся с места, еще не зная, верить ему своим глазам или нет. Потом:
- Споффорд, - сорвалось у него с языка, и он позвал уже в голос: - Споффорд!
Пастух обернулся, откинув на затылок шляпу, чтобы получше рассмотреть идущего к нему быстрым шагом Пирса; тут же рядом с ним остановилась одна из овец, с черной мордой, и тоже обернулась к Пирсу. Водитель автобуса, который как раз вышел из магазина, чтобы собрать и пересчитать свое застигнутое дорожной незадачей стадо, проследил глазами за тем, как один из его пассажиров бросился в сторону, столкнулся на самой середине моста с местным пастухом и вдруг - упал к нему в объятия.
- Пирс Моффетт, - сказал пастух, отставив Пирса на расстояние вытянутых рук и улыбаясь на все тридцать два. - Черт меня побери.
- Значит, все-таки ты, - сказал Пирс. - Значит, я все-таки не обознался.
- Что, в гости решил заехать? Ой, что-то не верится.
- Да в общем-то нет, - ответил Пирс. - Честно говоря, я даже останавливаться тут не собирался.
Он объяснил ситуацию, в которой оказался: Конурбана, жребий брошен, а встреча не состоится.
- Вот это здорово, - подытожил Споффорд. - Потерпевший автобусокрушение.
- Не сядь на него я, ничего бы с ним не случилось, - жизнерадостно сказал Пирс. Они оба оглянулись на севший на мель автобус, вокруг которого бесцельно и бессмысленно кружили пассажиры.
- Ну и черт бы с ним, - сказал Споффорд. - Плюнь. Давай ко мне в гости. Тут рядом. Поживешь немного. Места хватит. Сколько хочешь, столько и живи.
Пирс перевел взгляд с автобуса на луг за рекой, по которому разбредались жующие с довольным видом овцы.
- Пожить, говоришь?
- Давай думай быстрее, - сказал пастух. - Помянем старушку альма-матер. И наш квартал.
- Я ушел от них обоих.
- Да иди ты!
Он ткнул посохом в дальнюю часть луга, где начинался подъем.
- Живу я во-он там, - сказал он. - За пригорком.
А что, подумал Пирс. Наклонность к дезертирству жила в нем нынче с самого утра, нет, с начала недели; да что там, с первых дней лета, если уж на то пошло. Его занесло сюда по милости Долга и Заботы о Собственном Будущем, и с дороги он сбился отнюдь не по собственной вине. Ну и ладно. Значит, так тому и быть.
- А что, - сказал он вслух, чувствуя, как откуда-то изнутри поднимается к горлу странное чувство возбуждения. - А что, почему бы и нет.
- Вот и ладно, - сказал Споффорд. Он свистнул коротко, на одной ноте - овцы сразу остановились - и подхватил Пирса под руку; Пирс хохотнул, собака тявкнула, и таким вот нестройным боевым порядком они вышли из города вон.
Несколько лет тому назад Споффорд числился у Пирса в студентах; собственно, он был одним из его первых студентов в Барнабас-колледже, получающих образование за счет солдатского билля. Пирс помнил, как увидел его в первый раз: за партой, среди историков-первокурсников, серьезного и внимательного, в солдатской спецовке (поверх нагрудного кармана белая нашивка с надписью СПОФФОРД), казавшегося в аудитории на удивление чужим и неуместным. Он был всего на три, не то четыре года младше Пирса, а у Пирса это был первый настоящий сквозной курс ("сквозняк" на тогдашнем студенческом жаргоне; Пирс готовил этот "сквозняк" в магистратуре , а Споффорд в это время проходил свои "сквозняки" во Вьетнаме). На те же самые "солдатские" деньги Споффорд открыл небольшую столярную мастерскую, в том же дешевом квартале, где жил тогда Пирс; он не делал гарнитуров, а только отдельные предметы, но на редкость качественно, Пирс всегда завидовал его мастерству и любил смотреть, как он работает. Они подружились и какое-то время даже делили на двоих милости некой общей знакомой - в самом прямом смысле слова одной достопамятной ночью, - и, будучи по многим позициям людьми совершенно несхожими, умудрились, постепенно отдаляясь друг от друга, никогда не терять друг друга из виду. Из колледжа Споффорд вскоре ушел, а потом уехал и из города, увез свои умения и навыки обратно в родную глубинку, а Пирс время от времени стал получать конверты с исписанными миниатюрным, но необычайно ясным споффордовским почерком листочками: он рассказывал о своих свершениях и звал Пирса в гости.
И вот наконец оно и случилось. Споффорд, загоревший до черноты, крепкий, в обтрепанной соломенной шляпе и с посохом в руке, прекрасно гармонировал с пейзажем; Пирс почувствовал, как внутри у него поднимается чувство, похожее на чувство благодарности. Улицы большого города были сплошь замусорены споффордами, которым не удалось вовремя смыться. Когда он на ходу улыбнулся Пирсу, - вне всякого сомнения, рассчитывая получить в ответ такую же точно улыбку, - на его широком загорелом лице сверкнули белоснежные зубы, вот только мертвенно-серый верхний резец подкачал.
- Глянь, какая красота, - сказал он, описав рукой широкий полукруг.
Пирс оглянулся. Складчатое подножие холма и тамошние луга остались позади; сбоку поднимались ввысь лесистые склоны гор. Внизу лежала долина с переливчатым зигзагом реки. За такими летними видами почти в буквальном смысле слова слышишь музыку, легкомысленные женские сопрано; и Пирсу пришло в голову, что он до сих пор не знает, что первично: не есть ли та музыка, которая звучит в начальных сценах пасторальных мультфильмов, диснеевских в особенности (где поют, пританцовывая, живые деревья и горы), - переведенная в доступный человеческому уху регистр музыка, которую он слышал в данный момент, или сама эта музыка навеяна детскими воспоминаниями о диснеевских мультфильмах. Он прослушал еще несколько тактов и рассмеялся.
- Славно, - сказал он. - А что за река?
- Блэкберри.
- Славно. Блэкберри.
- А гора называется Ранда, - сказал Споффорд. - С вершины видно целых три штата. Если смотреть вперед, то Нью-Йорк, если назад, то Пенсильвания, а по ту сторону - Нью-Джерси. Дальний вид. Там, на вершине, одному человеку было видение, теперь там поставили памятник.
- Видение трех штатов разом?
- Не знаю. Что-то шибко религиозное. Он потом основал новую веру.
- Хм.
Пирс никакого памятника отсюда, снизу, не видел.
- Можем туда взобраться. Там тропинка.
- Может, в следующий раз, - сказал Пирс, уже успевший запыхаться после первого, сравнительно пологого подъема. Собака, овчарка по кличке Пират, нетерпеливо гавкнула откуда-то спереди: ее четвероногие подопечные шли так, как должно, а вот высокие двуногие симулянты злокозненно тащились позади.
- Кстати, эти ребята, они что, твои? - спросил Пирс, запнувшись среди овец и глядя в их поднятые к нему навстречу глупые морды.
- Мои, - сказал Споффорд. - Теперь мои.
Он привычным жестом подтолкнул крючковатым навершием посоха отставшую было овцу, та заблеяла и засеменила вверх по склону.
- Я этим летом поработал на одного человека. Плотничал, амбар ставил. И мы с ним сошлись на овцах.
- А тебе нужны были овцы?
- А почему бы и нет, - тихо сказал Споффорд, оглядывая отару. - Овцы, они как люди.
- А люди как овцы, - со смехом откликнулся Пирс. - Все мы как овцы.
Последнюю фразу он пропел на мотив из Генделева "Мессии":
- Все мы как овцы. Все мы - как - овцы…
Споффорд подхватил мелодию (они с Пирсом как-то пели ее вдвоем в Барнабас-колледже, в общаге, на святочной неделе), и, распевая во всю глотку, они пошли вверх по склону:
Все мы, как овцы,
Все мы, как овцы,
Сбились с пути, сбились с пути,
Не знаем, куда нам идти.
Глава вторая
Река Блэкбери (а не Блэкберри, как послышалось Пирсу) начинается в штате Нью-Йорк, в горах Катскилл , как ничем не примечательный горный поток; питаемый ручьями и речушками, он постепенно выделяется среди сотоварищей, часть которых со временем вбирает в себя, и ближе к пенсильванской границе становится настоящей рекой, а затем впадает в горное озеро, круглое и серебристое, как никель, которое - по этой ли причине, или по какой еще - так и называется: озеро Никель. В озере Никель река очищается от ила, собранного за время путешествия по штату Нью-Йорк и, выйдя по ту сторону озера широкой и обновленной, принимается скакать по каменистым перекатам и невысоким водопадам среди осиновых лесов, которые покрывают северные подножия Дальних гор. В длинной центральной долине Дальних гор она наконец становится сама собой; когда говорят "Блэкбери", имеют в виду ту реку, неторопливую, широкую и полноводную, которая плавно петляет по здешним плодородным землям. Взрослея от века к веку, она несколько раз спрямляла себе путь через долину; в 1857 году после недели весенних проливных дождей местные жители обнаружили, что она срезала один из своих размашистых извивов, оставив на его месте длинную старицу и на две мили сократив лодочный маршрут между Ашфорд-Хейвеном и Дальвидом.
На большей части своего течения Блэкбери всегда была рекой почти что бесполезной; каменистые откосы Дальних гор громоздятся по обоим ее берегам (гора Ранда поднимается от ее западного берега чередой огромных ступеней, и каждая следующая круче предыдущей), так что даже подступиться к ней не так-то просто; а судоходству мешают скопища лесистых островов, едва ли не на каждой миле. Между рекой и горами лежат довольно тучные земли, где хорошо растут зерновые и овощи, но вся эта местность подвержена опустошительным наводнениям; когда же река подбирается к выходу из долины, берега становятся круче, русло - уже, изрезанные лощинами и оврагами склоны уже не столь привлекательны для фермеров, поэтому леса здесь много старше, а людей - меньше.
Река вырывается из долины через теснину под названием Давидовы Врата, меж двух рядов отвесных скал, выточенных водой из подножия Ранды, и тут же сливается в один поток с куда более скромной Шэдоу-ривер , которая до места встречи со старшей сестрой петляет и прогрызает себе путь вдоль более крутого западного склона все той же Ранды; здесь, на этих самых скалах, соединенный с миром посредством двух мостов (один через Блэкбери, другой - через Шэдоу) расположен городишко под названием Блэкбери-откос: названный так то ли потому, что стоит на откосе по-над Давидовыми Вратами, то ли из-за остроугольной геометрии сходящихся здесь рек - в округе равно живут и здравствуют оба мнения на этот счет, не считая еще нескольких.
Иногда, если дождаться нужной погоды и нужного освещения, из Откоса можно увидеть, как обе реки бегут вместе и вместе забирают к югу, но не сливаются; вода в Блэкбери, снова успевшая замутиться от неспешного путешествия по долине, хуже отражает свет и блестит не так ярко, как более быстрая и холодная Шэдоу; два разных сорта воды какое-то время текут бок о бок, не смешиваясь между собой. Сверху кажется, что рыба может плавать там из воды в воду, словно проходя сквозь занавес. Потом демаркационная линия размывается, и река становится единым целым. (Еще одна тема для бесконечных местных споров; некоторые утверждают, что этот самый эффект "двух рек в одной" есть не более чем обман зрения, а то и вовсе местная легенда и на самом деле никто и никогда этого не видел. Те же, кто видел это своими глазами - или близко знает людей, которые видели, - просто-напросто утверждают сей факт еще раз как данность. Спор продолжается.)
Попасть в Блэкбери-откос с севера вы можете, если поедете по дороге, идущей вдоль восточного берега Блэкбери, а потом свернете на мост в Южном Блэкбери; впрочем, свернуть вы можете и позже, в Дальвиде, перевалить через пару отрогов Ранды по неширокой отводной дороге и въехать в город в верхней его части - Блэкбери-откос относится к тем городам, у которых есть верхняя и нижняя часть. Именно так неизменно поступают все местные жители; а поскольку и она была когда-то местной жительницей и в ближайшем будущем собиралась снова сделаться таковой, Роузи Мучо делала именно так, когда приезжала в Откос из своего нынешнего дома в Каменебойне, хотя ее старенький "универсал" , громоздкий, как большая речная лодка, клевал носом и переваливался на горной дороге, точь-в-точь как большая речная лодка.
У Роузи Мучо (в девичестве Розалинд Расмуссен, и вскоре снова станет таковой) был на сегодня длинный список дел, частью приятных, одно неприятное, а одно даже и не то чтобы дело, хотя Роузи решила считать его таковым и внесла в затверженный с утра на память список наряду с детской площадкой, остановкой в автосервисе "Блуто" и библиотекой. В машине кроме нее находились ее трехлетняя дочурка Сэм, две ее австралийские овчарки, ее свидетельство о рождении в конверте из светлой желто-коричневой бумаги, исторический роман Феллоуза Крафта, который нужно было вернуть в библиотеку, и мужнин ланч, завернутый в пластиковую упаковку; а кроме того, всяческое барахло, багаж и разные железки, которые неминуемо накапливаются в машинах подобного типа и подобного возраста. На соседнем с ней сиденье лежало зеркало заднего вида, которое только сегодня утром отлетело от держателя у лобового стекла, когда она попыталась немного его подправить. Ничего существенно важного оно в такой позиции не отражало, а только лишь переправляло в лицо Роузи и Сэм осколки солнечного августовского дня и пятнистую тень деревьев.