– Господь с вами, идите… Там толкач муку покажет. Идите, только английского чтоб я не слыхал в доме!
И английского никогда не слышали в доме, говорили по-русски.
Готовили уроки шёпотом, потихоньку; отстрелявши учителевы уроки, делали короткий перерыв, после чего уже сам отец принимался школить. Малограмотный сам, учил писать, читать по-русски…
Надоставал где-то кучу русских учебников, множество разных других книжек, учил, гнул детвору к родному слову.
– Не забывайте, – говорил, – вы здесько в гостях. А гость невольник, что подадут, то и жуй. Не забывайте и то, что вы тут только чёрная кость, рабочая сила. Чужая земля не греет. Что там… Родина ваша, дом ваш – пуд Карпатами… Пудкарпатская Русь… В самом центре Европы!.. Русиния… Русиния… На карте не найдёшь такой страны. Но она живёт в каждом русине. Верю, придёт святое времечко, и на карте воспроявится такая держава… Русиния! Вы должны жить у себя Дома. Вы будете, обязательно будете жить у себя Дома! Русин – сын Руси!
И помногу рассказывал про Карпаты, про русинов.
Ты была строгая, добрая.
Твою строгую доброту досегодня держит в высокой цене Иванко, младший брат, уже втрое перегнавший тебя годами.
Ты любила велосипед. Научила ездить на нём и Иванка.
Помогала братке готовить уроки.
Водила в класс за руку.
И если уж что непотребное открывала за ним, не могла, повязанная словом, не сказать отцу. Однако прежде всегда говорила самому Иванку, за что он никогда на тебя не серчал, а вовсе напротив. Спешил поправить свои дела, насколько это было возможно, так что "воспитательный разговор" с отцом не заставал брата врасплошку.
Однажды в школе был вечер.
Ребятьё пело, танцевало, рассказывало стишки.
Ты тоже рассказала английский стишок.
А потом и попроси разрешения рассказать свой.
Учитель разрешил.
И ты рассказала стих Александра Духновича. Этот стих ты слышала от отца.
Песнь народна русска
Я Русин был, есмь и буду,
Я родился Русином.
Честный род мой не забуду,
Останусь его сыном.Русин, был мой Отец, Мати,
Русская вся родина,
Русины сестры и браты,
И широка дружина.Великiй мой род и главный,
Мiру есть современный,
Духом и силою славный,
Всем народам прiемный…
Аплодисменты были ото всех, хотя никто из слушавших не знал русского.
Тебя попросили рассказать ещё стих. Но разве ты могла отказаться? И ты рассказала второй стих Духновича.
Жизнь русина
Под горами, под лесами
Зимнiй вiтер вiе,
Там покойный, богобойный
Русин бедно жiе.
Подобно роду своему
Жiе во Карпатах,
Не завидит он никому
В высоких палатах.
Он маетностине мае,
Ни сребра, ни злата,
Едное сердце благое
Суть его богатства.
Не в богатой он палате
Пребывает гойно,
В низкой, малой халупине
Бывает покойно.
Пшеничнаго и житнаго
Хлеба он не просит.
Овес, ячмин кормит его,
Но и той не досить,
Не пiет он каву, вино,
Он сiя не знает,
Но водичка из поточка
Жажду му вгасает.
Не плавает он по морях,
Корабля не мает,
Лишь по скалах, леcax, горах
Бедно ся блукает,
Не убрано, цефровано
Он ся приберае.
Одежду красно, порядно
Сам coбе прикрае.
Два волики и коровка,
Кляча не кована,
Сколько овець, ягнятенька
Богатства му данна.
Он ремесло не кохает,
Лишь землю делает,
Он не купчит, не кламает,
На то не внимает,
Лем покойно, богобойно
Бога почитает.
Все невинно и острожно,
Сам себе питает.
Земля ему xлебa дае,
Поточок напоит,
Он уж больше не жадае,
Cie 'го спокоит,
Бо землю щиро делае
И бедно трудится,
По горах быстро бегae,
Тяжко мозолится.
Не потребно 'му перину,
Когда утрудится,
Ляже на зелену траву,
Покойно проспится.
Но протоон все покойный
И беды не мае,
Он есть все coбе притомный,
Бо гpеxa не знае,
Он не злодей, не разбойник,
Сумлинячистаго,
Он благiй, добрый человек
I сердца щираго,
Бога любит, почитает
Царя и верхняго,
Все претерпит i зделает
Для свого ближняго.
Он на честь много внимае,
Жiе богобойно
И весело работае,
Трудится покойно.
Вдячно дасть Богу божое,
Нич не противится,
Не жадает нич чужое,
Своим заходится.
Он на розказ все готовый,
Повинен верхности,
Дань отдати усиловный,
Кончит повинности.
Здраваго разума он есть,
Хоть не учил школу,
Он правду добре познает,
Похопитпосполу.
I так жiе, так працуе
В ласце Бога свого,
Покой, любовь все чувствуе,
Не рушит никого.
О призри, Боже и Отче,
Потешь невиннаго,
Помилуй, ласкавый Творче,
Русина беднаго,
Чтобы он Тебе cлужити
Мог, сердцем невинный,
И побожно, честно жити,
Здоровый и сильный.
И тебя снова не отпускали. Просили читать ещё. И ты рассказала стих Михаила Града "Русиния".
Русинія – мати моя,
Краю полонинськый.
Вічно буде тя любити
Потомок русинськый.Горы мої, руські горы
Як вас не любити
Ци у журі, ци в радости,
Шуга не забыти.Многом ходив по світови,
Тай навандрувався:
По Чехії, Мадярії,
Я думум вертався.Не забуду співаночкы
До любкы ходити,
Бо нітко так гі русинка
Не знае любити.Не забуду руське імня
І язык русинськый –
На котрум співала мамка,
Коли м быв малинькый.
И опять все жарко тебе хлопали.
Рассказала стих Анастасии Далады
Русинкы – наші мамы
Вышивали наші мамы скатирті білинькі,
Кросна ткали, жито жали до сонця раненько.
И до зорькы з косарями ішли на покосы
З діточками, бикачами по студеных росах.
В диривляні колысочцi дiтий колысали
И не кляли свою судьбу, молитву шептали.
Благородні наші мамкы тяжко все робили,
У прорубах в снігах прали, на полях орали
Долинянкы наші добрі и милі горянкы.
Трудiвниці роботящі, руські, родні мамкы,
Гордилася наша земля усе трударями,
Поетами, косарями, в горах вівчарями.
Богобойні, выробленi, у храмиць ходили,
Перед образом стояли и Бога молили.
В тяжкых муках каждодневных, хлібиць заробляли,
В полонинах сіно гребли, мало добра мали.
Тебя по-прежнему не отпускали.
И тебе пришлось рассказывать новый стих Ивана Петровция.
Духновичем дарованное слово
О, речь русинская, тебя одну
Я чувствую, как гусляры струну,
Как астрономы даже днём звезду,
Всю сладкую, как солнышко в меду.
Как молоко дитя, тебя я пью.
Никто отнять не сможет речь мою!О речь русинская, лишь ты одна
Стоишь, как нерушимая стена
Русинских прав и жизненных основ,
Щитом от украинских болтунов,
Что рвут нам сердце злых зверей лютей,
Поскольку не считают за людей.
О, речь русинская, в тебя одну
Я верю и тобою присягну.
В дни страшные, как сердце, он кровит –
Духновичем нам данный алфавит.
К своей свободе по его пути
С русинским словом вместе нам идти!
Снова и снова тебя просили читать русинские стихи.
И ты не могла отказать.
Ты прочла стих-песню Духновича "Подкарпатские русины". В начале XX века эта песня была гимном Карпатской Руси – региона, входившего в состав сначала Австро-Венгрии, а затем – Чехословакии. И через пропасть лет, уже в третьем тысячелетии, эта песня станет гимном Подкарпатской Руси.
Подкарпатские русины
Подкарпатские русины,
Оставьте глубокий сон.
Народный голос зовет вас:
Не забудьте о своем!
Наш народ любимый
да будет свободный.
От него да отдалится
неприятелей буря.
Да посетит справедливость
уж и русское племя!
Желание русских вождь:
Русский да живет народ!
Просим Бога Вышняго
да поддержит русскаго
и даст века лучшаго!
Дома Иванко – ты брала его с собой на вечер – расписал этот случай.
Отец взял тебя на руки. Целовал и плакал.
– Отак, дочушка, и учись… С детей люди растут… Ты у меня ещё прогремишь на всю Землю! Как великий русин Никитин.
Ты не понимала, зачем это тебе надо греметь, когда тебе до смерточки хочется летать, и сокрушалась, что ты не мальчишка и не можешь, никогда не сможешь поступить учиться на лётчицу.
Как-то после окончания школы ты пришла к Софии.
На ту пору София уже перебралась жить к одному поляку миллионеру.
София была акушерка. В городской больнице, где она служила, не первый год мучилась одна неродица.
Беда в сто коней ездила к ней.
Только завяжется человечек – выкидыш. В другой раз доберегли акушерки, без малого приспел час рожать – опять выкидыш.
После пятого выкидыша, после пятой такой беды муж той несчастной созвал акушерок.
Угнетённый – не рад хрен тёрке, да что же делать, на всякой пляши! – с мольбой заглядывал больничницам в глаза.
– Семья без детей, что сети без рыбы, – жаловался на ущербе. – Золотые панночки, кто охранит жизнь моему ребёнку – королевская премия за мной. Плачý, когда ребёнок наживёт шесть месяцев!
Негаданные шальные доллары – это уже кое-что. Интересно, любопытно по крайней мере. Никто ничего не имел против премии.
Все акушерки хороводом загорелись ухаживать за горевой миллионкой.
Вмешалось, встрело в эту неладуху больничное начальство.
Указало на лучшую акушерку.
На Софию.
День-ночь колом торчала София при роженице и на час не отлеплялась.
Наконец-то благополучно явился мальчик.
На Софьину премию мама и Иваночко выехали в Доробратово.
– А через год-другой, – приобняв мосластыми руками за плечишки плачущих дочерей, утешал их и самого себя отец, – вернёмся домой и мы. Авось грош круглый. Раскатится. Выпряжемся, даст Господь, и мы из нужды.
Но вскоре пыхнула война.
Не то что выехать, хоть и не на что, – письма перестали бегать.
А София всё вольно жила да ела у миллионщика в доме.
Там ждали второго наследника.
Ты часто приворачивала к Софии.
И в тот день, когда кончила школу, тоже пришла.
– Сегодня все наши снимались на память, а я не стала, – подумала ты вслух в грусти.
– Что ж так? Или ты у нас – ни людям показать, ни самой посмотреть? – с гордовитой осанкой долго посмотрела на тебя София, невольно любуясь твоей молодой красотой. Из десятку тебя не выкинешь.
– Платить, платить-то за карточку чем? Камешками?
– А-а, – опало вздохнула София.
Вкоренилась тишина.
Сам собой поднялся разговор о твоём будущем.
– Неужели на то, чтобы мыть посуду, прежде надо кончить школу непременно с отличием? – как бы самоё себя тихо спросила ты и заплакала в голос: никогда, никогда не быть тебе в университете, где спала и видела себя. Дорога вылилась совсем иная. На ресторанную кухню.
За стеной надставил ухо хозяин.
В ясности расслышал твой плач, вкатился катком.
Был он лысый, как тыква, короткотелый, круглявый. Всемером не обхватить.
– Софи! Почему плачет Маргарет? – Хозяин немного говорил по-русски.
Вы долго молчали. Всё стеснялись. Потом таки и выложи, что ты хотела дальше учиться, да не можешь. Отцу, ломившему на шахте по две смены, нечем было платить за учебу.
– О! – воскликнул хозяин. – Нога ногу, а человек человека подпирает. Я помогу тебе добиться до высокого образования. Ты будешь учиться. Я одочерю тебя!
Ты не согласилась на удочерение.
– Хорошо. Тогда я нотариально делаю так, что все расходы на учёбу оплачиваю я. Твоя прекрасная Софи – она у меня на почёте! – спасла мне наследника и разве после этого я имею право не помочь тебе? Прости, пани, тут, – подолбил себя пальцем в грудь, – я вовсе не такой, как с лица.
Что правда, то правда. Какой уж родился, такой и есть. Сверху не подрисуешь.
Лицо, как гречаник порепанный, громоздкое – решетом не накроешь.
Обидел Господь лицом.
Так сердце вставил славянское, отзывчивое.
Ты любила велосипед, бег, плавание, теннис… Была большая умница. Круглая отличница. С одного прочтения запоминала наизусть любой стих. В совершенстве знала четыре языка. В год проходила по два университетских курса. Была весёлого духа.
В университете не могли не заметить твоей редкостной одарённости. Под конец учёбы пригласили со всеми почестями, раскланиваниями в достопочтенные правительственные хоромы штата.
Мог ли твой отец, сманутый сюда блудильниками-вербовщиками, хоть подумать, что его дочка высоконище так залетит?
Никогда…
Не верил старый, припадавший здоровьем шахтер тому, как всё поворотилось. Не верила и ты сама. Нереально всё было. Как в сказке.
Но и из своей сказки ты видела быль.
А быль была та, что по ту сторону океана тиранствовала война. Под войной, в оккупации, изводились мама, Мария, Иваночко.
– Там – смертная беда…
Нанедолго хватило тебе твоей сказки; пришла ты к значительному лицу.
– Почему до сих пор не открыт Второй фронт? – сдавленно выплеснула свою боль.
– Чем больше спешка, тем меньше скорость, – чуже, туманно ответило значительное лицо.
– То есть, тише едешь – дальше будешь?
– Наверняка.
– Но – куда не едешь, там вообще не будешь! Может, кому-то и без разницы, откроют Второй фронт, не откроют. Зато лично мне не всё равно. Там у меня полсемьи. Моё место сейчас там. И только там!
– Позвольте, – оживилось значительное лицо. – А кроме умения произносить зажигательные речи, что вы можете ещё? Не смущайтесь… Вопрос поставим так. В качестве кого вы хотели бы отправиться туда?
– Бомбардировщицы. Да чтоб не одна! Один кол плетня не удержит.
– Похвально! Огонь огнём тушится. Запомните время это, – значительное лицо значительно указало на старчески хрипевшие, сухо потрескивавшие стенные часы. – Пятнадцать двадцать. С этой минуты вы… Хваткий, широкий ум, природный организаторский дар, знание уймы языков… Полсемьи там… Да кому ж как не вам взяться за создание женского воздушного флота?! Видит Бог и вы тоже, за вами пойдут. Особенно те пойдут, чья родословная бежит о т т у д а… Вы согласны?