– Ну, уж об этом вы должны сами позаботиться. Но так или иначе, полковник Кэри, если вы летом не отпустите Тео домой, я намерена попросить отца поднять об этом вопрос в сенате. В нашем университете по Тео проливают слезы, а вы заставляете беднягу торчать на этой чертовой ракетной базе в Ансбахе, попусту растрачивая свою жизнь – да и мою в придачу!
– Но оказывается, нет худа без добра. – Хорст становился все более шаловливым. – Ведь иначе я не встретился бы со своим старым другом Тео. Выпьем же за нашу первую приятную встречу! – Он дал знак Гессу наполнить бокалы. – И пусть таких встреч будет побольше!
– Не пей за это, Тео! – предостерегла его Луэлла. – Это может принести нам несчастье.
– Несчастье? – Хорст расхохотался, положив руку на плечо полковника Кэри. – Вы слышали, Уэйн? Несчастье!
– Слышал. – Полковник поставил бокал с шампанским и налил двойную порцию виски. Хорст отнял у него виски и расхохотался над своей ребяческой выходкой. Полковник налил вторую порцию. Они стояли рядом. Хорст, опираясь на его плечо, давился от смеха. Полковник хранил зловещее молчание. И все же между ними было сходство, нечто общее в глазах, и Джой удивленно взглянула на Ганса.
– Пьяны, – сказал Ганс вполголоса. – Они всегда напиваются вдвоем, когда в отпуске. Но только вино разбирает их по-разному.
Хорст никого, кроме Луэллы, не замечал.
– Вы говорите о несчастье, мисс Луэлла, в день, который, пожалуй, можно считать самым счастливым для Германии днем за последние четырнадцать лет.
– Неужели? Но тогда мы, пожалуй, не сойдемся на определении слова "счастье".
– Сойдемся, когда я вам расскажу.
И Хорст, сняв руку с плеча полковника, подошел к ней и поднес бокал почти к самому ее лицу.
Мать положила руку на руку Стивена, и в их глазах Джой приметила одинаковое беспокойство.
– Вы знаете, какой сегодня день?
– Я еще достаточно трезва, чтобы не забыть, какой сегодня день и год, если вы именно это имеете в виду.
– Я имею в виду, что сегодня на совещании представителей западных держав в Лондоне устранено последнее препятствие к развертыванию у нас производства управляемых снарядов.
Луэлла посмотрела на него из-под полуопущенных век.
– Я думаю, что англичане, которым основательно досталось от ваших ФАУ-2, не находят слов, чтобы выразить свое удовольствие по этому поводу.
– А-а! Англичане! – Хорст опрокинул бокал. – С ними уже никто не считается.
– Их песенка спета, – произнес полковник Кэри.
– Но некоторые английские газеты, слава богу, сумели разглядеть, чем вы тут собираетесь заниматься.
– Ну, это нас мало волнует. Сейчас мы в силах оттеснить Англию от командования войсками НАТО. Мы, например, уже отказались допустить английских адмиралов командовать флотом в Балтике.
Полковник предостерегающе коснулся его руки.
Хорст круто обернулся. – Разве это неправда? Вы, американцы, наши единственные надежные союзники. С вашей помощью мы осуществим наш план.
Луэлла во всеоружии своих женских чар грациозной походкой подошла к нему.
– Если это не слишком секретно, могу я спросить, в чем состоит ваш план, поскольку он затрагивает мой план?
Явно не сознавая, насколько хмель ослабил в нем самоконтроль, Хорст наклонился, почти касаясь лицом ее лица.
– Это не секрет. Об этом заявляют наши представители. Об этом можно прочесть в газетах. Об этом говорит боннское радио.
– И вы мне об этом говорите! Приехав сюда в этот раз, наслушавшись вашего радио, начитавшись ваших газет, я задала себе вопрос: "Когда же начнется война?"
Теперь улыбалась одна Луэлла. Мать, отбросив все светские приличия, прислонилась к Стивену, на их лицах Джой прочла тревогу. Их страх – если то был страх – передался ей. Она обернулась к Гансу, но он избегал ее взгляда. Берта, склонившись к плечу отца, что-то шептала ему на ухо. И в их глазах появилась настороженность, как это бывает, когда предчувствуешь беду.
Безуспешно пытался полковник Кэри что-то сказать Хорсту. Хорст был уже в другом конце комнаты. Он стоял, широко расставив ноги и глядя в упор на Тео.
– Капитан расскажет вам, что он услышал в тот день, когда мы с ним впервые встретились.
Тео вяло взглянул на него.
– Я уже говорил ей.
– Но, возможно, вам, капитан, неизвестно, что то был один из счастливейших дней моей жизни.
– Вот как! – вежливо сказал Тео.
– Именно так! – И Хорст очутился посреди комнаты, подхваченный волной опьянения и красноречия. – Нет, подумайте только! В тот день две тысячи немцев, рассеянных по всем уголкам мира со времени отвратительного нюрнбергского судилища, снова были призваны в строй! – Покачиваясь, он переводил взгляд с одного на другого. – Подумайте только, что это значит! Две тысячи эсэсовцев вернулись в свои старые казармы и стали в строй, как и двадцать лет назад, когда мы маршем прошли по Австрии, Чехословакии, Польше, Голландии, Бельгии, Франции, Норвегии, России, и завтра тем же строем пройдем маршем по всему миру!
Вся напрягшись, Джой впилась в него взглядом, и каждое его слово звучало, как ключ к разгадке той головоломки, какой была для нее Германия.
– Мы символ возрождения Германии. Подумайте, что значил тот день для меня, меня, с которым вы обращались, как с преступником! Длявсех нас, для тех, кто со дня Нюрнбергского процесса, все эти тринадцать лет, должен был страдать не только от приговора неправедного суда, но и от нескончаемых поношений, не имея права поднять голос в защиту чести живых и мертвых героев! Но мы отомстим за них!
Он поднял бокал и, обращаясь к портрету Карла, щелкнул каблуками и выпил вино.
Мать поникла головой. И взгляды Джой и Стивена встретились.
Хорст повернулся к Луэлле, которая, ничуть не растроганная его излияниями, сидела на подлокотнике дивана, покачивая остроносой туфелькой.
– Вы что же, хотите, чтобы я оставил неотомщенным убийство брата под Сталинградом?
Она пожала плечами.
– Я бы хотела сначала узнать, а что он делал в чужой стране? – Она насмешливо посмотрела на Хорста. – Знаете ли, я бы на вашем месте еще и еще раз подумала. Взбучка, которую вы получили в этой небольшой потасовке, должна была вас кое-чему научить.
– Нас предали! – вставил Хорст, в глазах его сверкнула ненависть. Он перевел взгляд с Луэллы на полковника. – И вы и англичане поняли это слишком поздно. В следующий раз вы не ошибетесь, вы будете с нами.
– Разрешите сказать вам по секрету, – прошептала Луэлла, – мы готовимся предать вас.
– Тогда мы своими силами сотрем варваров с лица земли.
Взяв Хорста под руку, Луэлла подвела его к окну, которое выходило в сад, залитый лунным светом. Она указала на луну, запутавшуюся в ветвях липы. – Скажите это человеку на Луне, полковник! Вы видите? Он только что помахал нам оттуда серпом и молотом.
Хорст отпрянул от нее.
– Вы думаете, нам их не разбить?
– Если вы не могли разбить их в прошлую войну, располагая ресурсами всей Европы, как же вы можете это сделать в одиночку?
– Для нас нет ничего невозможного! Разве вы не слышали о германском "чуде"? Мы, немцы, без посторонней помощи, своим гением возродили нацию, чтобы вновь стать величайшей державой в Европе…
Подняв руку, Луэлла прервала его.
– Прошу вас без рекламы! Или я буду вынуждена рассказать, во что обходится, по подсчетам моего отца, американским налогоплательщикам это самое возрождение без посторонней помощи.
Берта коснулась руки Луэллы:
– Прошу вас, у моего отца повышенное давление.
Луэлла удивленно посмотрела на Берту, а затем перевела взгляд на ее отца.
– Да неужели? Тогда ему не следует глотать столько коньяку, а не то его скоро хватит удар. Вы бы сказали ему.
Разделавшись с Бертой, она снова повернулась к Хорсту и начала с того, на чем ее прервали.
– С вами, вояками, просто беда! Вы упиваетесь собственной пропагандой. У меня такое представление, будто вы и полковник Кэри всерьез думаете, что вы правите миром.
– Вместе мы будем править миром! – крикнул Хорст. – Вместе мы будем решать не только судьбы Европы, но и судьбы всего мира. Когда мы восстановим свою военную мощь, уж тогда-то мы поговорим на чистом немецком языке и с англичанами, которых мы уже потеснили как великую европейскую державу; поговорим и с разложившимися французиками, которые хотят изолировать нас от руководства НАТО со своим пресловутым директоратом трех держав.
Онемев от страха, Джой наблюдала за разыгравшейся перед ней сценой, и где-то в мозгу отстукивал метроном такт марширующих сапог.
Не обращая внимания на то, что полковник Кэри едва сдерживал свой гнев, Луэлла весело спросила:
– А какова ваша функция в этой затее?
– Если бы вы, миссис Дейборн, следили внимательнее за прессой, вам было бы известно, что полковник фон Мюллер лишь повторяет то, что в последние годы является политикой американского командования.
– То-то посмеялся бы мой отец! Он считает, что вся беда наших военных в том, что они вообще ничего не читают, кроме собственных рапортов. Он даже начинает сомневаться, умеют ли они вообще читать!
У полковника Кэри дрожала рука, когда он наливал двойную порцию виски.
– Боюсь, что вопрос о безопасности Европы вне вашей компетенции, миссис Дейборн. Вот уже десять лет я нахожусь здесь, и…
Луэлла не дождалась, когда он окончит предложение.
– Отец считает, что в этом-то вся и беда. Вы, друзья, слишком засиделись за границей. Вы потеряли связь с родиной. Вы не знаете, что думает народ.
– Не имеет значения, что думает народ. Равно как и политические деятели.
Луэлла весело рассмеялась.
– О, вам нужно обязательно познакомиться с моим родителем! Вы безупречный клинический экземпляр мании величия. А теперь скажите, кто отозвал генерала Макартура из Кореи?
– Генерал Эйзенхауэр, – отрезал он.
– О нет! Президент Эйзенхауэр. А кто пригласил мистера Хрущева в Соединенные Штаты?
– Мы считаем это предательством! – вставил Хорст, прежде чем полковник Кэри успел ответить.
– Вы так считаете? Возможно! Но американский народ думает иначе. Вся беда в том, что вы, друзья, завязли в эпохе, предшествующей Д. Л.
Берта, с возрастающей яростью следившая за дискуссией, суть которой она докладывала отцу, спросила:
– Что означает Д. Л.?
– До Лунника.
Хорст вышел из себя:
– И вы воображаете, мы позволим, чтобы подобная чепуха помешала возрождению Германии? Нас предали в сорок пятом, но сейчас мы опять на коне. Германия уже сильна. Через год мы будем еще сильнее. И тогда мы начнем с воссоединения Германии. Вернем советскую зону, затем Эльзас-Лотарингию, Швейцарию, Австрию, Венгрию, Чехословакию, Польшу – короче говоря, всю Восточную Европу вплоть до Урала и на западе до Ирландского моря.
– Старый германский миф! И за попытку осуществить его мы уже дважды вас отлупили, а?
Хорст оставил без внимания реплику Луэллы.
– На нас возложена историческая миссия, – напыщенно произнес он. – Я пью за эту высокую миссию. – Он дотронулся бокалом до бокала Луэллы и полковника. Мужчины выпили до дна.
– О нет! – И Луэлла демонстративно вылила вино в вазу с розами. – Это же просто идиотизм! Тео говорит, что у обеих сторон достаточно средств взорвать друг друга. И Германия будет первой. – И она сделала выразительный жест: – Alles kaputt!
Хорст так и застыл, сверкая глазами. По знаку отца Берта тронула его за рукав. Он отстранил ее.
– Вы очень красивы, миссис Дейборн, но я боюсь, что головка у вас пустая.
– Может быть, вы правы, но все же ума у меня хватит, чтобы понять: кто может достать ракетой до Луны, тот может достать и до Берлина. Или, точнее, до Бонна. И по-моему, все вы маньяки.
Хорст почти вплотную подошел к ней.
– Так вы думаете, что мы маньяки? Мы, которые менее чем за пятнадцать лет воспряли после самого тяжкого поражения, какое только знала история, – поражения, нанесенного вами, нашими друзьями, не понявшими, в чем гарантия их же собственной безопасности. Мы, которые были вашим заслоном против большевизма. Мы, кто сегодня является единственным народом, устоявшим перед соблазнами Кремля. В нашей исторической миссии впредь поражений не будет. Deutschland uber alles!
Еще не успел отзвучать его голос, как Луэлла вставила:
– А кто же собирается затеять эту канитель с вашим "uber alles", бизнес?
– Мы, немецкий народ.
– Судя по словам немцев, с которыми нам приходилось встречаться, не видно, чтобы немецкий народ был в восторге от этой идеи. Где бы мы ни побывали, в Западной ли Германии, в Западном ли Берлине, мы всюду сталкивались с протестами.
Лицо Хорста застыло в гримасе, обнажив жестокость этого человека, прятавшуюся за улыбками.
– Они будут драться, когда настанет срок, а иначе… Вы понимаете, миссис Дейборн, что через год наша армия будет самой сильной из всех войск НАТО в Европе. Триста пятьдесят тысяч солдат, армия, оснащенная самой современной техникой – вашей техникой! Ракеты, атомные бомбардировщики, подводные лодки. Это будет непобедимая сила, возглавляемая величайшими генералами в мире.
Луэлла захлопала ресницами.
– А откуда вы их возьмете?
– Это генералы фюрера. У многих из них за плечами опыт первой мировой войны. Более ста наших генералов служили в армии Гитлера.
Луэлла задумчиво посмотрела в бокал, затем с ангельской улыбкой взглянула прямо в лицо Хорсту, налившееся кровью.
– Видите ли, полковник фон Мюллер, я не доверила бы и колбасной фабрики генералам, проигравшим две мировые войны.
Бой старинных дедовских часов нарушил мертвое молчание. Луэлла посмотрела на свои часики.
– О, мы должны бежать! Не думала, что так поздно. Налей себе, Тео. – Свой бокал она протянула Гессу.
– А теперь я собираюсь выпить за мой тост! – Она покрутилась, высоко подняв бокал и расточая улыбки присутствующим. – Пью за вас, милых людей, оказавших гостеприимство чужестранцам, которые были такими одинокими. У вас мы почувствовали себя как дома. Мы провели приятный вечер! Больше всего я обожаю занимательную беседу, а наш разговор был чертовски интересен. Не премину послать подробный отчет папе. Он умрет со смеху!
Прелестная королева с тициановской головой обошла всех, пожала всем руку.
– Мне очень жаль прерывать столь восхитительный вечер, но папа звонит мне из Вашингтона ровно в полночь, и где бы я ни была, в этот час я должна быть дома. Иначе он поднимет на ноги всю службу безопасности Соединенных Штатов. Очень благодарю, и до свиданья!
Не обращая внимания на опустошение, которое она произвела, Луэлла весело болтала с Гансом по дороге к воротам. Ганс словно преобразился. Он не шел, а, казалось, летел по воздуху.
Молча шла вслед за ними Джой рядом с молчаливым Тео. А мозг ее был вакуумом, который ждал, когда в него вернется жгучая мысль.
Машина тронулась.
– До свиданья! – громко закричала в окно Луэлла.
И тут только Джой вспомнила, что вопреки обычаю не поцеловала Энн, прощаясь на ночь.
– Насчет динамита вы дали маху, – сказал, ликуя, Ганс. – Вы должны были сказать по крайней мере, что эта атомная бомба! – Он стоял, провожая глазами удалявшийся автомобиль. – Баснословно! Баснословно! Тому, что было, не бывать.
Джой потянула его за борт пиджака, заставив его обернуться к ней лицом.
– Что имел в виду Хорст, сказав, что с ним обошлись, как с военным преступником?
Ганс приложил к губам палец.
– Давайте пройдемся по саду. Сад так красив, хотя луна скрылась за облаками, и завтра…
Он взял ее под руку и прижал к себе сильнее, чем она могла ожидать. Остановившись, чтобы сорвать розу с куста, он пропел высоким тенором:
Sah ein Knab'ein Roslein steh'n…
– Двадцать пять лет… – прошептал он. – На Нюрнбергском процессе дядюшка Хорст получил двадцать пять лет, как военный преступник, за участие в массовых убийствах в Орадур-сюр-Глане. Он отбыл десять лет. Освободили его благодаря полковнику Кэри и его начальникам. – Затем обычным голосом добавил: – Как хороша роза! Приколите ее к волосам. – И снова запел:
Roslein, Roslein, Roslein rot…
Джой дернула его за рукав.
– Это правда?
– Неужели я стал бы хвастаться, что у меня дядюшка военный преступник?
Джой внутренне содрогнулась. И вдруг все недомолвки, когда речь заходила о карьере Хорста, оборванные фразы, глаза, отводимые в сторону, – все обрело смысл. Как могла она не заметить, что тут что-то неладно.
Молча шли они по дорожке, Ганс напевал обрывки песни.
– Но как же семья? Как могли они принять его в свой дом?
Ганс остановился. Лунный свет упал на его лицо, и Джой увидела, что он удивлен.
– Разве вы не знаете? Эта семья – моя семья и ваша по мужу – принадлежала к числу самых горячих сторонников Гитлера. Только моя бабка была против; она всегда была против.
– Но Стивен? Он не был…
Ганс колебался. Наклонив голову, он посмотрел ей в лицо, словно она была незнакомкой.
Кивнув в сторону гостиной, откуда доносились шумные голоса, он спросил:
– Вернетесь на пиршество?
– Нет.
Легко перешагнув через цветочную клумбу, он вскочил на подножие статуи Купидона.
– Все налицо. Поднимемся по черной лестнице, я пополню ваше образование.
Она пошла за ним. Ее сердце было сухим, как листок бумаги, уносимый ветром вдоль пропыленных водосточных канав, в ее мозгу что-то захлопнулось, не желая допустить мысль, которой она страшилась.
Глава XVI
Ганс неслышно повернул ключ в двери своей комнаты и, крадучись, прошел по ковру. С волнением наблюдала Джой за тем, как он открыл дверь в следующую комнату, которую она считала его гардеробной.
Он знаком позвал ее, и, когда она, так же крадучись, вошла в комнату, спертый воздух, пропитанный какими-то духами, ударил по ее напряженным нервам, вызвав ощущение тошноты. При слабом свете она увидела, как он задвинул задвижку на двери, ведущей в гостиную Берты.
– Никогда не замечала в гостиной Берты этой двери, – прошептала Джой, невольно заражаясь таинственностью поведения Ганса.
– Дверь с той стороны скрыта большим зеркалом, по причине вполне понятной. У нас с мамой договоренность: если кто-либо из нас захочет побыть наедине с душами своих близких, стоит только изнутри закрыть дверь на задвижку.
– С душами близких?
– Да. Смотрите!
В первое мгновение она ничего не могла различить при мерцании лампады, свешивающейся с потолка. В комнате было душно от тяжелого аромата туберозы, лампадного масла и еще чего-то, а чего именно, она не могла определить. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она различила силуэт высокого, покрытого чем-то алтаря с мраморным бюстом в центре и на стене, над алтарем, очертания большой картины.