Когда я снова приехала в деревню, колдунья спросила: "Ну что, будет операция?" – она знала, что делала.
* * *
Матушка говорила об особой силе святой богоявленской воды. Она нас учила: "Омывайтесь святой богоявленской водою начиная с головы, чтобы она стекала вниз, до конца ног, омывая все тело. Святой воды надо налить немного в кружку и дополнить до верха обычной водой". Она говорила, что крещенской водой, в праздник Богоявления, освящаются вся Церковь и человек, а иорданской водой, накануне Богоявления, освящаются земля, трава, источники и вся тварь, живущая на земле.
По ночам Матушка молилась, дремала "на кулачке", полулежа. Я как-то ночью подсмотрела: она наклонилась и с кем-то невидимым разговаривала, потом повернулась в мою сторону и говорит: "Ай-ай-ай, зачем ты так?"
Однажды я слышала, как Матушка обращалась к одному всем известному лицу.
В том, что слово проникает всюду, я смогла убедиться и на своем опыте. В одну из Пасх во время моего пребывания в лагере я лежала на нарах и думала о доме, об оставшихся брате и маме и так ясно представила себе дом, время окончания праздничной службы в Москве, как мама идет домой, как они с братом садятся за стол. Мне так захотелось похристосоваться с ними, и я громко в бараке сказала: "Мама, Сережа, Христос Воскресе! Христос Воскресе! Христос Воскресе!" Вскоре я получила от матери письмо, в котором она писала, что в три часа ночи они с братом слышали мой голос и мои слова.
Матушка была совершенно неграмотная, а знала все и ведала. В 1946 году я должна была защищать дипломный проект "Министерство военно-морского флота" (я тогда училась в Архитектурном институте в Москве). Моим руководителем был Емельянов; он, непонятно за что, все время меня преследовал. За пять месяцев он ни разу не проконсультировал меня, решив "завалить" мой диплом. За две недели до защиты он объявил мне: "Завтра придет комиссия и утвердит несостоятельность твоей работы – проект беззубый!" Я пришла домой вся в слезах. Отец в тюрьме, помочь некому, мама на моем иждивении; одна надежда была – защититься и работать.
Матушка выслушала меня и говорит: "Ничего, ничего, защитишься! Вот вечером буду пить чай, поговорим". Я еле-еле дождалась вечера, и вот Матушка говорит: "Поедем мы с тобой в Италию, во Флоренцию, в Рим, посмотрим творения великих мастеров…" И начала перечислять улицы, здания! Остановилась: "Вот палаццо Питти, вот другой дворец с арками; сделай так же, как там: три нижних этажа здания крупной кладкой и сделай две арки въезда". Я была потрясена ее ведением. Утром я прибежала в институт, наложила кальку на проект и коричневой тушью сделала все исправления. В десять часов прибыла комиссия. Посмотрели мой проект и говорят: "А что, ведь проект получился, отлично выглядит – защищайтесь!"
Я как-то говорю: "Матушка, как плохо, что вы не видите, какая земля и какой мир". А она: "Мне Бог однажды открыл глаза и показал мир и творение Свое. И солнышко видела, и звезды на небе, и все, что на земле, красоту земную: горы, реки, травку зеленую, цветы, птичек".
В 1941 году я вышла замуж за атеиста (брак был гражданский), не по любви, а потому, что он спас моего брата. Я поклялась быть ему верной женой. После ранения муж был направлен в Горький. В то время Матушка гостила в Загорске, и я не спросила ее совета. В Горьком мой муж стал работать в штабе. Начал выпивать, приходить поздно, говорил: "Работа, работа!"
В 1942 году приехала я в Москву и отправилась к Матушке. Летом она жила в Сокольниках. Вхожу и говорю: "Я, Матушка, вышла замуж". А она на это: "Как же ты не спросила меня! Брось его!" – "А я же дала клятву Богу быть ему верной женой". А она мне: "Я этот грех беру на себя, а ты поезжай домой; муж твой дома – заболел. Приедешь и сразу же скажи: "Боря, дай мне прочесть письмо от Тани", – прочтешь и бросай мужа! А то, что он спас твоего брата, так он и так тебе бы это сделал". Всю дорогу от Сокольников я ехала и плакала – разрушить жизнь, на иждивении престарелая мать, институт не кончила!
Приезжаю, муж заболел – дома; я вхожу в комнату и сразу же: "Боря, дай мне письмо от Тани". Он достал механически конверт из кармана и тут же в ужасе требует его обратно: "Как ты узнала? Я только что получил это письмо". Письмо было от официантки Тани, с которой он проводил время. Так я бросила мужа.
После ареста папы (осенью 1941 года) я оказалась в бедственном положении. Война, мать-иждивенка, Москва опустела, все бежали, работать негде. Поехала к Матушке, а она мне: "Работу не ищи, она сама к тебе придет". И действительно, зашел как-то к нам один человек, друг знакомого. После ранения он возглавил какую-то контору и взял меня туда секретарем.
Об отце Матушка говорила так: "Жив, жив, вернется. А перед этим получите письмо от него, напишет, где он, и попросит сохранить книги". Через шесть лет мы получили такое письмо; в нем была приписка врача, что отец очень истощен. (Отец писал и раньше, но, как оказалось, наш сосед, поселившийся в нашем доме, которого отец приютил из чувства сострадания, выбрасывал их. Это письмо наша знакомая случайно обнаружила в его помойном ведре.) Попытались послать посылку, а почта не принимает-запрет. К Матушке, а она говорит: "Подождите, найдется человек и сам будет отправлять посылки". Так и случилось. В церкви на Арбате, в Филипповском переулке, подошла к маме незнакомая женщина и сказала: "Я знаю ваше горе, работаю в отделе посылок правительственной платформы Курского вокзала – я вам помогу". Мало того, она еще помогала продуктами, сама носила тяжелые ящики с посылками и молилась о благополучной доставке. Отец выжил и вернулся.
Во время войны начальник конторы, где я работала, посылает меня с завхозом в командировку в Рязань что-нибудь привезти, наменять. Я отказываюсь: не умею. Матушка же говорит: "Поезжай, все сделаешь и на крыльях Божиих прилетишь домой. Я за тебя буду молиться".
Поехали, но в Рязани у нас ничего не получилось, отправились в Ряжск. Деревня за деревней, отошли от Ряжска на двадцать пять километров. Наменяли. Погрузились в санки, пудов по пять, от проезжей дороги далеко. Решили идти, а кругом бугры, овраги. Время упущено, март. Встали рано утром и по насту пошли. Километра три прошли. Солнце стало припекать, снег как сухая крупа, начали проваливаться. Тянули, тянули и оба упали, задыхающиеся, обессиленные. Чтобы прийти в себя, стали глотать снег. В отчаянии я вдруг закричала: "Николай Угодник, помоги, погибаю!" Не прошло и минуты, как завхоз поднял голову и говорит: "Смотрите, смотрите, черная точка к нам приближается". Не успела я ответить, как вижу – по оврагам-сугробам едут сани, подъехали к нам. Человек почтенного вида в черном до полу армяке, в черной скуфейке на голове говорит: "А я с дороги почему-то решил свернуть, видно, за вами". Погрузил нас, мы опомниться не могли. Он спрашивает: "Куда вас?" Я говорю: "До Ряжска", – а он мне: "Ведь вам-то надо в Рязань, в Москву ехать". Я была как одеревеневшая и даже не удивилась. "Я вас довезу до Рязани". Начало темнеть. Он и говорит: "Остановимся переночевать". Посреди полей вдруг видим одинокий домик. Вошли – кругом иконы, приветливый старик, печка натоплена. Мы сели на пол, прислонились к печке и от пережитого тут же заснули. Утром рано тронулись в путь. Возница, нас не спрашивая, подвозит к вокзалу, берет мои санки: "Скорее, скорее, поезд отходит". Подъезжаем, а уж первый гудок к отправке. Сесть невозможно, теплушки переполнены. Стоят у входа мужики стеной, не пускают. Он повел рукою: "Раздвиньтесь, посадите их". И они беспрекословно раздвинулись. Люди подняли санки, и мы оказались в поезде. Я была в таком запале, спасибо не сказала и не чувствовала ничего. Приезжаю домой, а Матушка говорит: "Ну что, на чьих крыльях прилетела?"
И вот прошло тридцать лет, прежде чем я поняла, на чьих. Как же долготерпелив и милостив Господь! Нас переселили с Арбата в Медведково. Прихожу в храм Покрова Пресвятой Богородицы, в нижний ярус, ставлю свечку Николаю Угоднику… Господи, да ведь это был он, великий чудотворец, тот же лик я вижу под митрой. Я вся затряслась. И все это случилось со мной по молитве Матушки!
С тех пор моя душа преисполнена благодарности и теплой, безграничной любви к святителю Николаю, нашему скорому помощнику. И только теперь я задаю себе в удивлении вопросы: как могли сани так быстро подъехать к нам, как могла пройти лошадь по глубоким оврагам с рыхлым снегом? Почему помощь явилась мгновенно? Что это был за дом среди безбрежных полей? Как возница узнал, откуда мы, и привез нас к самому отходу поезда?
* * *
Матушка часто говорила, что сражается с колдунами – злой силой, невидимо воюет с ними…
К Матушке приходили в числе прочих и "темные", после чего она заболевала. За борьбу с ними она расплачивалась болезнями. Рассказывала мне, как она стала сидячей: шла по храму после причастия и знала, что к ней подойдет женщина, которая отнимет у нее способность ходить. Так и случилось. "Я не избегала этого – такова была воля Божия!"
Один раз я слышала такой разговор. Пришел к Матушке благообразный старик, с бородой, степенный, пал перед ней на колени весь в слезах и говорит: "У меня умирает единственный сын". А Матушка наклонилась к нему и говорит: "А ты как ему сделал? На смерть или нет?" Он ответил: "На смерть". А Матушка говорит: "Иди, иди от меня, незачем тебе ко мне приходить".
После его ухода Матушка сказала: "Колдуны Бога знают! Если бы вы так молились, как они, когда вымаливают у Бога прощение за свое зло!"
Было время, Матушка жила в вертепе сатаны, на квартире у колдуньи (выбирать не приходилось – кто возьмет). Эту историю мне рассказала малознакомая Верочка, часто посещавшая Матушку в войну и бывавшая у нее и раньше. Она жила за городом – на станции Подлипки. Работала конструктором на военном заводе. Однажды приходит она к Матушке, а та сидит с поднятыми руками. Верочка спрашивает: "Что с вами?" А Матушка говорит: "Вот, смотри, что нам с Митрофаном сделала хозяйка дома" – и показывает под обеими руками чирьи. Потом подозвала блаженного Митрофания и сказала: "Покажи, что у тебя!" Он сдвинул брюки, а там кила – опухоль с большой графин. Матушка говорит Верочке: "Спаси нас, скорее поезжай на Немецкое кладбище и слей нам водички с креста Господня". (На этом кладбище стоял чудотворный образ Спасителя – бронзовая статуя – с крестом в руке.) Время было уже около десяти часов вечера. Матушка дала два бидона, один с водой, другой пустой, и Верочка, не рассуждая, отправилась в дорогу. Приезжает на кладбище, а оно закрыто. Обошла вокруг и где-то нашла лазейку. Статуя находилась в центре кладбища, на площадке перед кирхой. Был мороз сорок градусов, светила яркая луна. Нашла статую – она вся сияла… Медленно с руки Спасителя стекала в бидон вода. Верочка постояла – уходить не хотелось, страха не было. Куда бы она ни отошла – Спаситель смотрел на нее светлым, сияющим взором. Было хорошо. Обратно вернулась уже поздно. Матушка говорит: "Скорее, скорее мочите тряпочки и прикладывайте к нарывам мне и Митрофану".
Блаженный Митрофаний был Божий человек, его жизнь – одно скитание. Его привезли из Петрограда в дни революции еще отроком в женский монастырь в районе Вязьмы к игуменье Сарре. Он жил в келье у игуменьи под ее личной опекой и помогал сестрам стегать одеяла [5] . Но недолго он там жил. Мать Сарра ему сказала: "Монастырь скоро опустеет, всех разгонят, меня заберут, а тебя я благословляю быть странником". Всю жизнь он прожил без дома, родных, вещей, ходил по людям. Откуда он, так до сих пор и неизвестно. Как-то он сказал мне, что его родители жили в Михайловском дворце, а он остался сиротой. Все его знали: "Смотришь в поле, во ржи головка черная, с волосами длинными – это идет наш Митрофан". Он и Матушка прожили у нас всю войну. В 1948 году блаженного Митрофания арестовали, дали двадцать пять лет и отправили в Мордовию. Он также был великим прозорливцем и рабом Божиим. Матушка его очень любила.
Так вот, на следующий день Верочка была у Матушки, никаких следов на теле уже не было. Верочка говорит Матушке: "Я уже опоздала, на последний поезд не успею, переночую у вас!" А Матушка отвечает: "Беги скорее, ты успеешь на последнюю электричку, а здесь тебе ночевать нельзя, сейчас к хозяйке – колдунье нашей – придет целое полчище бесов, и тебе здесь быть нельзя, да и мама твоя будет беспокоиться". Верочка побежала и успела вскочить в последний вагон отходящей электрички. Вот как Матушка расплачивалась за свои добрые дела и любовь к людям.
Был еще случай. Верочка приехала к Матушке на станцию Сходня, и вдруг Матушка говорит хозяйке дома: "Спрячь скорее Верочку, к нам идет колдунья, спрячь ее от нее!" Ее спрятали за занавеску. Матушка говорит: "Я долго с ней разговаривать не буду, она сейчас быстро уйдет". Сотворила молитву, входит эта женщина. Матушка ей: "Ну что же, не сидится тебе там, и сюда приехала? Здесь нечего тебе делать, я больная, ложусь спать" – и выпроводила ее.
В дни демонстраций Матушка просила нас всех не выходить, закрывать окна, форточки, двери. Полчища демонов занимали все пространство, весь воздух и охватывали всех людей. Учила нас не забывать крестить еду и особенно на ночь все убирать и накрывать: "Силою Честнаго и Животворящаго Креста спасайтесь и защищайтесь!"
Я как-то спросила Матушку, как же Господь допустил столько храмов разрушить, а она мне: "На это воля Божия, сокращено количество храмов потому, что верующих будет мало и служить будет некому". Спросила: "Почему же никто не борется?" Она: "Народ под гипнозом, сам не свой, страшная сила вступила в действие… Эта сила существует в воздухе, проникает везде. Раньше болота и дремучие леса были местом обитания этой силы, потому что люди ходили в храмы, носили крест и дома были защищены образами, лампадами и освящением. Бесы пролетали мимо таких домов, а теперь бесами заселяются и люди по неверию и отвержению от Бога".
Матушка часто нам показывала в лицах, что происходит и что произойдет… Не раз она говорила мне: "Не горюй, скоро всю пятьдесят восьмую статью [6] отменят, не будет того, что было". (В лагере мне это предсказание помогало – я твердо знала, что ее слова не пропадают, и это вселяло в меня надежду. Я утешала других заключенных, особенно с двадцатипятилетними сроками.) Я спрашивала: "Матушка, а когда это будет?" – "После войны! Сначала уберут Сталина, потом после него будут правители один хуже другого. Растащат Россию. Вот "товарищи" после войны поездят по загранице, разложатся и зубы сломают. Некоторые из них увидят там другую жизнь и поймут, что хорошо, а что плохо и что дальше жить по-прежнему – гибель. И появится в то время Михаил [7] , – ручки подняла кверху, приложила руку к сердцу и голове, – вот какой будет! Захочет он помочь, все изменить, перевернуть… Но если бы он только знал, что ничего изменить ему не удастся и что он за это поплатится, его убьют – он ни за что за это не взялся бы! Начнутся смуты… распри… пойдут одна партия на другую… будут ходить по домам, спрашивать: за кого ! Будет резня". Я спрашиваю: "А что нам тогда отвечать?" – "Отвечайте: мы люди верующие, кого Господь даст, тот и будет".
Послабление будет на короткое время. "Вздохнете, но ненадолго… Все будет: и молебен на Красной площади, и панихиды по убиенном Помазаннике Божием и его семье". Сказала: "Напрасно Император Николай отрекся от престола. Не надо было этого делать, принудили. Пожалел народ, собой расплатился! Знал наперед путь свой".
"Потом придут прежние, и будет хуже, чем было! Как мне вас всех жаль! Доживете до последних времен. Жизнь будет все хуже и хуже. Защищайтесь крестом, молитвой, святой водой, причащением частым… Перед иконами всегда пусть горят лампады. Придет время, когда перед вами положат крест и хлеб и скажут: выбирайте . Мы выберем крест". – "Матушка, а как же тогда жить будем?" Она: "А мы помолимся, возьмем земельки, скатаем шарики, помолимся Богу, съедим и будем сыты!"
* * *
Ни одно слово Матушки не пропадало. В 1943 году как-то мне Матушка сказала: "В доме надо иметь одну комнату на восток, в комнате стол – престол Божий, для молитв, есть и пить на нем нельзя". Я пропустила эти слова мимо ушей, так как у нас не было ни комнаты на восток, ни своего дома. И вот прошло сорок шесть лет, и исполнились ее слова. В 1988 году у нас сгорел в деревне дом. Мы с братом, старики за семьдесят, не хотели строиться, но брат увидел во сне умершего блаженного Митрофания, который вошел в комнату и строго сказал: "Строиться, строиться и строиться!" Дом нам строил Сам Господь, так как тогда не было строительных материалов и все было очень трудно. Стройка пошла как по маслу; все шло в руки, и дом из бревен поставлен. И вот летом умерла одна монахиня девяноста трех лет. Нам отдали ее стол, и брат привез его в новый дом. И что же? Вскоре, по приезде в Москву, мне как-то священник отец Александр на исповеди сказал: "Берегите стол, который попал к вам от матушки Марии, он особенный. Умирая, она просила меня лично его сохранить. Этот стол – престол Божий, на котором в первые годы после революции совершалось Таинство Евхаристии, служили епископы и сам Патриарх Тихон, великие люди Церкви нашей, на нем есть и пить нельзя". А в доме у нас одна комната выходит на восток!