Итак, озеро, далекий горизонт, кустарники, цветы – вот все, что осталось от той маленькой области в 3–4 лье, где Иисус начал свое Божественное дело. Деревья совершенно исчезли. В этой стране, где растительность была столь прекрасна, что Иосиф смотрел на нее как на своего рода чудо, так как здесь, по его описанию, природе захотелось сблизить бок о бок растительность холодных стран, произведения жарких поясов и деревья умеренного климата, круглый год производящие цветы и плоды, – в этой стране, говорю я, теперь рассчитывают за день вперед, где можно будет найти немного тени для отдыха. Озеро превратилось в пустыню. Единственная лодчонка самого мизерного вида бороздит теперь те волны, которые некогда были так богаты радостью жизни. Но воды озера по-прежнему легки и прозрачны. Скалистые берега, покрытые валунами, похожи скорее на прибрежье маленького моря, чем озера, подобно берегам озера Гулей. Прибрежье это чисто, тины нет, и в одном и том же месте можно всегда наблюдать небольшой прибой волны. Маленькие островки, покрытые олеандрами, тамариндами и колючими кипарисами, выступают среди волн; в двух местах особенно – близ истока Иордана возле Тарихеи и на берегу Генисаретской равнины – можно найти восхитительные места, где волны разбиваются о густую зелень цветов. Ручей Айн-Табига образует маленький лиман, полный красивых раковин. Облака речных птиц покрывают озеро. Горизонт полон ослепительного блеска. Воды цвета небесной лазури, глубоко спрятанные в горячих скалах, – если смотреть на них с высоты гор Сафед, – словно налиты в золотую чашу. На севере снежные вершины Гермона выделяются белыми линиями на небе; на западе волнообразные плоскогорья Гавлонитиды и Переи, совершенно лишенные растительности и залитые солнцем, точно какой-то бархатной дымкой, – образуют однообразную, плотную массу гор или, лучше сказать, очень высокую и длинную террасу, которая от Кесареи Филиппийской на бесконечное расстояние тянется к югу.
Жара на берегах теперь невыносима. Озеро занимает впадину, которая на сто восемьдесят девять метров ниже уровня воды в Средиземном море и разделяет, таким образом, жаркий климат Мертвого моря. Обильная растительность умеряла некогда этот страшный зной; с трудом можно понять, как при той жаре, которая теперь царит там, весь бассейн озера с мая-месяца мог являться ареной такой чудесной деятельности. Иосиф, впрочем, находил климат этой местности очень умеренным. Без сомнения, и здесь, как в долине, где был Рим, произошла перемена в климате, созданная историческими причинами. Исламизм и особенно мусульманская реакция против крестовых походов, подобно дыханию смерти, задушили эту любимую страну Иисуса. Прекрасная земля Генисаретская и не предполагала, что под челом этого мирного скитальца волнуется ее собственный судья. Такой опасный согражданин, как Иисус, сыграл бы роковую роль для всякой страны, которая имела бы грозную честь считаться его отечеством. Сделавшись для одних предметом любви, для других – ненависти, разрываемая двумя соперничавшими воплощениями фанатизма, Галилея должна была оплатить цену своей славы собственным опустошением. Но кто решится утверждать, что Иисус был бы счастливее, если бы прожил жизнь в неизвестности в своей деревне? Кто стал бы думать об этих неблагодарных назареянах, если бы один из них, ставя на карту будущее своего городка, не признал Бога Отцом своим и не провозгласил себя Сыном Божиим?
Мы видим, что пять или шесть больших селений, удаленных друг от друга на расстояние получаса пути, – таков маленький мир Иисуса в эпоху, которую мы изучаем. Едва ли он был когда-нибудь в Тивериаде – этом вполне светском городе, населенном большей частью язычниками и служившем обычной резиденцией Антипы. Однако он удалялся иногда из своей любимой области. Иисус отправлялся на лодке к восточному берегу, например, в Гергезу. К северу видели его в Панее или Цезарее Филиппийской, у подошвы Гермона. Наконец, однажды он совершил путешествие в направлении Тира и Сидона, в страну, удивительно цветущую в то время. Во всех этих странах Иисус был совершенно окружен язычеством. В Цезарее он видел знаменитый грот Папиум, в котором находился, как предполагали, исток Иордана и который в народном воображении был окружен странными легендами. Иисус мог восхищаться мраморным храмом Ирода, воздвигнутым возле этого места в честь Августа; он останавливался, вероятно, перед множеством статуй, посвященных Пану, нимфам, Эху грота и поставленных, возможно, уже в этом прекрасном месте благочестивыми людьми. Иудей-эфемерист, привыкший смотреть на иноземных богов как на обожествленных людей или демонов, должен был рассматривать эти художественные произведения как идолы. Очарование натуралистического культа, которое опьянило более чувственные расы, встречало в нем холодное отношение.
Ученики Иисуса
В этом земном раю, которого до сих пор мало касались великие исторические перевороты, население жило в совершенной гармонии со своей природой, будучи деятельным, честным, полным радостного и нежного веселья жизни. Тивериадское озеро представляет собой водный бассейн, наиболее богатый рыбой в мире; рыбная ловля была очень удачна, особенно в Вифсаиде и Капернауме, – это создавало известное благосостояние населения. Рыбачьи семьи образовали мирное, кроткое общество, связанное узами родства по всей области, примыкавшей к озеру, которое мы описали. Образ жизни людей, не всецело поглощенных работой, давал полную свободу их воображению. Идеи о Царствии Божием нашли в этих маленьких общинах добрых людей больше доверия, чем где бы то ни было в другом месте. Ничего из того, что называется цивилизацией в греческом или светском смысле, не проникало в общины. Это не была серьезность – германская или кельтская; но хотя доброта часто бывала поверхностной и неглубокой, а нравы этих людей – безмятежно-спокойны, – в них было нечто интеллигентное и тонкое. Жителей тех мест можно себе представить по аналогии с лучшими племенами Ливана, но они были, кроме того, одарены свойством, которого нет у ливанцев, – способностью выдвигать великих людей. Иисус нашел среди них свою истинную семью. Он поселился среди них как свой человек. Капернаум стал "его городом", и среди маленького кружка, который его боготворил, Иисус забыл своих скептических братьев, неблагодарный Назарет и его насмешливое недоверие.
Особенно один дом в Капернауме представлял собой для него приятное убежище и дал ему его самых преданных учеников. То был дом двух братьев, сыновей некоего Ионы, который, вероятно, умер, когда Иисус стал жить на берегу озера. Эти братья были: один – Симон с сирийско-халдейским прозвищем Кифа, по-гречески – Петр, то есть "камень", другой – Андрей. Родились они в Вифсаиде, и к тому времени, когда Иисус начал свою общественную деятельность, они жили уже в Капернауме. Петр был женат и уже имел детей; с ним жила и мать жены его. Иисус любил эту семью и обыкновенно жил в ее доме. Андрей, по-видимому, был учеником Иоанна Крестителя, и Иисус, возможно, познакомился с ним на берегах Иордана. Оба брата продолжали заниматься рыболовством даже в ту пору, когда, казалось, они больше всего были заняты делом своего учителя. Иисус, любивший игру слов, говорил, что сделает из них ловцов человеков. Действительно, среди учеников его не было более преданных и привязанных к нему.
Другая семья – Забдии, или Зеведея, – зажиточного рыбака и хозяина многих лодок, также горячо принимала Иисуса. Зеведей имел двух сыновей: старшим был Иаков, а младшим – Иоанн, который позже был призван сыграть столь решающую роль в истории нарождающегося христианства. Оба были ревностными учениками Иисуса. Из некоторых замечаний можно вывести заключение, что Иоанн, как и Андрей, знал Иисуса уже в школе Иоанна Крестителя. Обе семьи – Ионы и Зеведея, – во всяком случае, были, по-видимому, тесно связаны. Саломея, жена Зеведея, была очень привязана к Иисусу и не оставляла его до самой его смерти.
Женщины действительно принимали Иисуса с горячим усердием. Он умел обращаться с ними с той сдержанностью, которая открывает возможность для нежной идейной связи между обоими полами. Отделение женщин от мужчин, мешавшее развитию мягкости чувства у восточных народов, было, без сомнения, и тогда, как в наше время, менее строго в деревнях и селах, чем в больших городах. Три или четыре преданные галилеянки всегда сопровождали молодого учителя и спорили из-за удовольствия слушать его и по очереди прислуживать ему. Они вносили в новую секту элементы энтузиазма и чудесного, важность которых уже установлена. Одна из них, Мария из Магдалы, которая так прославила во всем мире имя своего бедного городка, по-видимому, была крайне экзальтированной женщиной. Если говорить языком той эпохи, ею владели семь демонов, то есть она была подвержена нервным болезням, которые трудно объяснить себе на основании внешних данных. Иисус своей чистотой и кроткой красотой успокоил эту взволнованную душу. Мария Магдалина была ему верной до самой Голгофы, и на следующий день после его смерти имела огромное значение как главный источник, из которого создалась вера в его воскресение: мы это еще увидим потом. Иоанна, жена Кузы, дворецкого Антипы, Сусанна и другие, оставшиеся неизвестными, неизменно следовали за ним и служили ему. Некоторые из них были богаты и своими средствами давали возможность молодому пророку не заниматься его прежним ремеслом плотника.
Много других лиц обыкновенно следовали за ним и признавали его своим учителем: некий Филипп из Вифсаиды, Нафанаил, сын Толмаи, или Птоломея, из Каны, ученик первой эпохи, Матфей, вероятно, тот, который был Ксенофонтом нарождающегося христианства. Согласно традиции, он был откупщиком пошлин и в качестве такового должен был владеть каламом (палочкой для писания). Возможно, он задумывал уже "Logia", которые являются основным источником наших сведений о поучениях Иисуса. Называют среди учеников также Фому, или Дидима, который иногда сомневался, но был, по-видимому, человеком сердца и благородных влечений; говорят о Левии, или Фаддее, Симоне Зилоте (вероятно, он был учеником Иуды Гавлонита, принадлежавшего к партии канаим, существующей с того времени и имевшей возможность скоро сыграть такую видную роль в движении еврейского народа); упоминается Иосиф Варнава по прозвищу Праведный; Матфей, загадочная личность по имени Аристион; наконец, Иуда, сын Симона, из города Кериота, который явился исключением среди этого преданного круга лиц и обрел такую ужасную славу, – он был, по-видимому, единственным негалилеянином среди учеников Иисуса. Кериот был город на крайнем юге, в колене Иуды, и находился на расстоянии дня пути от Хеврона. Мы видели, что родные Иисуса были мало расположена к нему. Однако Иаков и Иуда, двоюродные братья Иисуса по Марии и Клеопе, уже с этого времени находились в числе его учеников, а Мария Клеопина была в числе женщин, сопровождавших его на Голгофу. Но в это время матери около него не было. Только после смерти Иисуса Мария приобретает большое уважение, и ученики стараются привязать ее к себе. В это время члены семьи основателя религии образуют влиятельную группу "братьев Господа", которая стояла во главе иерусалимской церкви и члены которой после падения Иерусалима бежали в Батанею. Уже один факт их близости к нему имел решающее значение для их позднейшей известности, подобно тому как после смерти Магомета жены и дочери пророка, не пользовавшиеся при жизни его никаким значением, приобрели крупный авторитет. В этой группе друзей некоторым Иисус, очевидно, оказывал преимущество и составил из них как бы более тесный кружок. Два сына Зеведеева, Иаков и Иоанн, по-видимому, в первых рядах входили в этот кружок. Они были полны огня и страсти. Иисус остроумно прозвал их "сынами громовыми" вследствие их крайнего рвения, которое было так велико, что если бы располагало громами, то, наверное, слишком часто пользовалось бы ими. Иоанн, младший из братьев, по-видимому, был очень кроток с Иисусом. Ученики, которые позднее сгруппировались вокруг младшего сына Зеведеева и, очевидно, записали его воспоминания так, что в них плохо скрыты интересы школы, возможно, преувеличили ту сердечную склонность, которую Иисус питал к Иоанну. Но замечательно, что в Евангелиях синоптиков Симон, сын Ионин, иначе – Петр, Иаков, сын Зеведеев, и Иоанн, его брат, образуют нечто вроде интимного комитета, к которому обращается Иисус в те минуты, когда сомневается в вере и понимании остальных учеников. Кажется, помимо этого, все трое связаны были совместной рыбной ловлей. Симпатия Иисуса к Петру была глубока. Характер последнего – прямой, искренний, полный непосредственного чувства – был по душе Иисусу, который часто улыбался при виде его решительности. Петр, чуждый мистики, поверял учителю свои наивные сомнения, страхи, свои чисто человеческие слабости с искренним чистосердечием, напоминающим Жуанвиля в его отношениях к Людовику Святому.
Никакой иерархии в полном значении этого слова не было в нарождающейся секте. Все должны были носить имя "братьев", и Иисус абсолютно запрещал всякие имена превосходства, такие как равви, "учитель", "отец", поскольку он один является учителем, как один Бог есть Отец. Старший должен быть слугой других. Однако Симон Ионин пользуется среди равных себе чрезвычайно большим уважением. Иисус жил у него и поучал в его лодке; его дом был центром евангельской проповеди. В массе на него смотрели как на вождя группы, и к нему обращаются сборщики за податью, следуемой с общины. Симон первый признал Иисуса Мессией. В одну из тех минут, когда популярность его пошатнулась, Иисус спросил своих учеников: "Не хотите ли и вы отойти?" Симон отвечал: "Господи, к кому нам? Ты имеешь глаголы вечной жизни". Иисус в различных случаях отдает ему в своей церкви первенство и толкует его сирийское прозвище Кифа (камень) в том смысле, что он краеугольный камень нового здания. Одно время Иисус как будто бы обещает ему даже "ключи от Царства Небесного" и дает ему право произносить на земле решения, которые будут всегда утверждаться в вечности.
Нет сомнения, что это первенство Петра возбуждало некоторую зависть. Ревность эта разгоралась ввиду будущего Царствия Божьего, где все ученики будут сидеть на тронах по правую и левую руку учителя, чтоб судить двенадцать колен Израиля. Возбуждался вопрос, кто же будет сидеть ближе других к сыну человеческому как бы в роли его первого министра или представителя. Оба сына Зеведеева предъявили права на этот пост. Занятые этой мыслью, они направили к учителю свою мать Саломею, которая однажды отвела Иисуса в сторону и стала ходатайствовать перед ним, чтоб он отдал оба эти почетных места ее сыновьям.
Иисус отклонил эту просьбу своим обычным способом, заявив, что тот, кто возвеличивается, будет унижен и что Царство Небесное будет принадлежать малым. Это произвело некоторое волнение в общине: создалось большое неудовольствие против Иакова и Иоанна.
Все приведенные выше лица, насколько нам о них что-нибудь известно, сначала, по-видимому, были рыбаками. В стране, где нравы были просты, где все работали, это ремесло не стояло так низко, как это стараются подчеркнуть те декламаторы-проповедники, которые видят чудесные элементы в происхождении христианства. Во всяком случае, справедливо лишь то, что ни один из учеников не принадлежал к высшему общественному классу. Быть может, один Левий, сын Алфея, а также и Матфей были откупщиками. Но те, кому в Иудее давали это имя, не были генеральными откупщиками, людьми высокого общественного положения, всегда принадлежавшими к сословию римских всадников и именуемыми в Риме "publicani". Это были агенты главных откупщиков, чиновники низшего ранга, обыкновенные таможенные надсмотрщики. Большая дорога из Акры в Дамаск, одна из древнейших дорог мира, пересекавшая Галилею возле самого озера, концентрировала вокруг себя большое количество людей. Капернаум, который находился, вероятно, на самой дороге, был населен значительным количеством таких сборщиков. Профессия эта никогда не была популярной, но у евреев она слыла занятием совершенно преступным. Подать, которая была нова для евреев, служила символом их подчинения; школа Иуды Гавлонита поддерживала ту мысль, что платить подать – значит совершать языческий акт. Точно так же и сборщики возбуждали в ревнителях Закона отвращение. Последние говорили о них не иначе как в сопоставлении с разбойниками, ворами на больших дорогах и вообще людьми порочной жизни. Евреи, бравшие на себя подобные обязанности, исключались из общины, и присяга их не принималась; их деньги считались проклятыми, и казуисты не позволяли разменивать их. Эти бедные люди, изгнанные из общества, виделись только между собой. Иисус принял обед, который предложил ему Левий и за которым находились, говоря языком того времени, "многие из мытарей и грешников". Это было резким нарушением господствующих нравов – в этих домах, пользовавшихся дурной репутацией, можно было рисковать встретить дурное общество. Таким образом, мы будем не раз наблюдать, что Иисус, мало заботясь о том, что может задеть предрассудки благомыслящих людей, старается возвысить духовно эти униженные правоверными классы и подвергает себя самым сильным упрекам ханжей. Фарисеи полагали, что спасение достигается ценой соблюдения бесконечных обрядностей и какого-то внешнего смирения. Истинный моралист, явившийся провозгласить, что Бог требует только одного – прямоты чувств, должен был быть принят с благоговением всякой душой, которая еще не была испорчена официальным лицемерием.
Этими многочисленными победами Иисус был обязан отчасти и бесконечному очарованию, которого полны были его личность и слова. Проникновенное слово, случайно упавший взгляд будили дремлющую наивную совесть и давали ему горячего последователя. Иногда Иисус пользовался невинной хитростью, которую употребляла позднее Жанна д’Арк. Он делал вид, что знает нечто тайное о том лице, которое хотел привлечь к себе, или напоминал этому лицу обстоятельство, особенно близкое его сердцу. Так, говорят, он взволновал и привлек к себе Нафанаила, Петра, самаритянку. Скрывая истинную причину своей силы, – я хочу сказать, превосходства надо всем, что его окружало, – Иисус, чтоб не спорить с веком, идеи которого он, впрочем, вполне разделял, не мешал думать, что откровение свыше раскрывало ему тайны и открывало перед ним сердца. Все думали, что он живет в атмосфере, недоступной остальному человечеству. Говорили, что на вершинах гор Иисус беседует с Моисеем и Илией; верили, что в часы его одиночества ангелы прилетали к нему, чтобы поклониться ему, и устанавливали, таким образом, сверхъестественную связь между Иисусом и небесами.