This complex variety, modified changes in the pattern of pleasure and pain, are the content of man's consciousness, shaped and conditioned by the culture in which it has been nurtured, with its religious and economic pressures. Freedom is not within the boundaries of such a consciousness; what is accepted as freedom is in reality a prison made somewhat livable in through the growth of technology. In this prison there are wars, made more destructive by science and profit. Freedom doesn't lie in the change of prisons, nor in any change of gurus, with their absurd authority.
Авторитет не приносит разумного порядка. Напротив, он порождает беспорядок, и это та почва, на которой вырастает авторитет. Свобода не существует во фрагментах. Нефрагментированный, целостный ум пребывает в свободе. Он не знает, что он свободен; то, что известно, - в сфере времени, - прошлого, через настоящее переходящего в будущее. Всякое движение есть время, а время не является фактором свободы. Свобода выбора отрицает свободу, выбор существует лишь там, где смятение, неразбериха. Ясность восприятия, проникновения в суть - это свобода от страдания выбора. Абсолютный порядок - это свет свободы. Этот порядок - не дитя мысли, ибо вся деятельность мысли - это культивирование фрагментации. Любовь - не фрагмент мысли, наслаждения. Осознание этого - разумность. Любовь и разумность неразделимы, и из этого проистекает действие, которое не вызывает страдания. Порядок - основа такого действия.
3 октября 1973
Ранним утром в аэропорту было ещё довольно холодно; солнце едва начинало всходить. Все были тепло закутаны, а бедные носильщики дрожали от холода; в аэропорту стоял обычный шум, рёв взлетающих реактивных самолётов, громкая болтовня, слова прощания и взлёт. Самолёт был переполнен туристами, бизнесменами и другими пассажирами, направлявшимися в священный город, грязный и кишевший людьми. Вскоре обширная гряда Гималаев стала розоветь в лучах утреннего солнца; мы летели на юго-восток, и на протяжении сотен миль эти огромные горные пики, прекрасные и величественные, казалось, висели в воздухе. Пассажир, сидевший рядом, был погружён в чтение газеты; женщина по другую сторону прохода погрузилась в молитву, перебирая чётки; туристы громко разговаривали и фотографировали друг друга и далёкие горы; каждый был занят своими делами и
Authority does not bring the sanity of order. On the contrary it breeds disorder and out of this soil grows authority. Freedom is not in fragments. A non-fragmented mind, a mind that is whole is in freedom. It does not know it is free; what is known is within the area of time, the past through the present to the future. All movement is time and time is not a factor of freedom. Freedom of choice denies freedom; choice exists only where there is confusion. Clarity of perception, insight, is the freedom from the pain of choice. Total order is the light of freedom. This order is not the child of thought for all activity of thought is to cultivate fragmentation. Love is not a fragment of thought, of pleasure. The perception of this is intelligence. Love and intelligence are inseparable and from this flows action which does not breed pain. Order is its ground.
3 RD OCTOBER 1973
It was quite cold at the airport so early in the morning; the sun was just coming up. Everyone was wrapped up and the poor porters were shivering; there was the usual noise of an airport, the roars of the jets, the loud chatter, the farewells and the take-off. The plane was crowded with tourists, business men and others going to the holy city, with its filth and teeming people. Presently the vast range of the Himalayas became pink in the morning sun; we were flying south-east and for hundreds of miles these immense peaks seemed to be hanging in the air with beauty and majesty. The passenger in the next seat was immersed in a newspaper; there was a woman across the aisle who was concentrating on her rosary; the tourists were talking loudly and taking photographs of each other and of the distant mountains; everyone was busy with their things and
не замечал ни это чудо земли с извивающейся священной рекой, ни таинственную красоту огромных вершин, которые становились розовыми.
В конце прохода между рядами сидел мужчина, которому оказывалось особое уважение; он был не молод, с лицом учёного, с быстрыми движениями и чисто одет. Интересно, сознавал ли он когда-нибудь подлинное великолепие этих гор? Вскоре он встал и подошёл к пассажиру, занимавшему место рядом (с Кришнамурти), и спросил, не согласится ли тот поменяться с ним местами. Он сел, представился и спросил, не мог ли бы он со мной побеседовать. По-английски он говорил запинаясь, тщательно выбирая слова, как человек, не достаточно хорошо владеющий этим языком; у него был чистый мягкий голос и приятные манеры. Сначала он сказал, что для него большая удача лететь со мной в одном самолёте и что он рад нашей беседе. "Конечно, я знал о вас с юности, а на днях слушал вашу последнюю беседУ. медитация и наблюдающий. Я учёный, пандит, практикующий свою собственную систему медитации и дисциплины". Горы отступали дальше к востоку, и под нами широко и приветливо извивалась река.
"Вы сказали, что наблюдающий есть наблюдаемое, медитирующий есть медитация, и что медитация имеет место только тогда, когда нет наблюдающего. Мне хотелось бы в этом разобраться. Для меня медитация до сих пор была контролем мысли, фиксацией ума на абсолюте".
- Тот, кто контролирует, есть контролируемое, не так ли? Мыслящий - это его мысли; без слов, образов, мыслей разве существует мыслящий? Переживающий есть то, что он переживает; без переживания нет переживающего. Контролирующий мысль создан мыслью; он является одним из фрагментов мысли, назовите его как вам угодно; внешний фактор, каким бы возвышенным он ни был, -
had no time to observe the marvel of the earth and its meandering sacred river nor the subtle beauty of those great peaks which were becoming rose-coloured.
There was a man further down the aisle to whom considerable respect was being paid; he was not young, seemed to have the face of a scholar, was quick in movement and cleanly dressed. One wondered if he ever saw the actual glory of those mountains. Presently he got up and came towards the passenger in the next seat; he asked if he might change places with him. He sat down, introducing himself, and asked if he might have a talk with us. He spoke English rather hesitantly, choosing his words carefully for he was not too familiar with this language; he had a clear, soft voice and was pleasant in his manners. He began by saying he was most fortunate to be travelling on the same plane and to have this conversation. "Of course I have heard of you from my youth and only the other day I heard your last talk, meditation and the observer. I am a scholar, a pundit, practising my own kind of meditation and discipline." The mountains were receding further east and below us the river was making wide and friendly patterns.
"You said the observer is the observed, the meditator is the meditation and there's meditation only when the observer is not. I would like to be informed about this. For me meditation has been the control of thought, fixing the mind on the absolute."
The controller is the controlled, is it not? The thinker is his thoughts; without words, images, thoughts, is there a thinker? The experiencer is the experience; without experience there's no experiencer. The controller of thought is made up of thought; he's one of the fragments of thought, call it what you will; the outside agency however sublime is
это по-прежнему продукт мысли; деятельность мысли всегда внешняя и ведёт к фрагментации.
"Можно ли прожить жизнь без контроля? В нем суть дисциплины".
- Когда то, что контролирующий является контролируемым, осознается как безусловный факт, как истина, приходит совершенно иной вид энергии, который преобразует то, что есть. Контролирующий никогда не может изменить то, что есть; он может это контролировать, подавлять, видоизменять или убегать от этого прочь, но он никогда не может выйти за пределы и возвыситься над тем, что есть. Жизнь может и должна быть прожита без контроля. Контролируемая жизнь никогда не бывает разумной; она порождает нескончаемый конфликт, страдание и смятение.
"Это совершенно новая концепция".
- Если мне можно указать, это - не абстракция, не формулировка. Это только то, что есть. Печаль - не абстракция; из нее можно вывести умозаключение, создать концепцию, словесное построение, но это не будет тем, что есть, т. е. печалью. Идеологии не имеют реальности; существует только то, что есть. Оно никогда не может быть преобразовано, если наблюдающий отделяет себя от наблюдаемого.
"Является ли это вашим непосредственным опытом?"
- Было бы совершенно бесполезно и глупо сводить это просто к словесным структурам мысли; говорить о подобных вещах было бы лицемерием.
"Мне хотелось получить от вас разъяснение, что такое медитация, но теперь у нас нет времени, так как мы начинаем приземляться".
По прибытии нас встречали гирляндами, и зимнее небо было ярко-голубым.
still a product of thought; the activity of thought is always outward and brings about fragmentation.
"Can life ever be lived without control? It's the essence of discipline."
When the controller is the controlled, seen as an absolute fact as truth, then there comes about a totally different kind of energy which transforms what is. The controller can never change what is; he can control it, suppress it, modify it or run away from it but can never go beyond and above it. Life can and must be lived without control. A controlled life is never sane; it breeds endless conflict, misery and confusion.
"This is a totally new concept."
If it may be pointed out, it is not an abstraction, a formula. There's only what is. Sorrow is not an abstraction; one can draw a conclusion from it, a concept, a verbal structure but it is not what is, sorrow. Ideologies have no reality; there is only what is. This can never be transformed when the observer separates himself from the observed.
"Is this your direct experience?"
It would be utterly vain and stupid if it were merely verbal structures of thought; to talk of such things would be hypocrisy.
"I would have liked to find out from you what is meditation but now there's no time as we are about to land."
There were garlands on arrival and the winter sky was intensely blue.
4 октября 7973
Мальчиком он, бывало, сидел один под большим деревом вблизи пруда, в котором росли лотосы; они были розовые, от них шёл сильный аромат. Сидя в тени этого огромного дерева, он наблюдал за тонкими зелёными змейками и хамелеонами, лягушками и водяными змеями. Его брат с другими детьми обычно приходил, чтобы позвать его домой. Это было приятное место - под деревом, с рекой и прудом. Казалось, было так много пространства, но это дерево создавало в нём своё собственное пространство. Всё нуждается в пространстве. Все эти птицы на телеграфных проводах, сидящие в тихий вечер с такими равными промежутками, создают пространство для неба.
Два брата вместе с другими сидели в комнате с картинами; вначале звучало пение на санскрите, а затем наступало полное молчание; это была вечерняя медитация. Младший брат обычно засыпал, переворачиваясь, и просыпался лишь тогда, когда другие поднимались, чтобы уйти. Комната было не слишком большая, и на её стенах были картины, изображающие то, что священно. В узких границах храма или церкви человек задаёт форму безбрежному движению пространства. Так происходит всюду; в мечети оно удерживается в изящном начертании слов. Любовь нуждается в громадном пространстве.
К этому пруду приползали змеи, и изредка приходили люди; каменные ступени вели вниз к воде, где росли лотосы. Пространство, которое создаёт мысль, измеримо и поэтому ограничено; культуры и религии - продукт мысли. Но ум наполнен мыслью и составлен из мысли; его сознание есть структура мысли, имеющая в себе мало пространства. А это пространство есть движение времени, отсюда - туда, от его центра - в направлении к
4 TH OCTOBER 1973
As a young boy, he used to sit by himself under a large tree near a pond in which lotuses grew; they were pink and had a strong smell. From the shade of that spacious tree, he would watch the thin green snakes and the chameleons, the frogs and the watersnakes. His brother, with others, would come to take him home. It was a pleasant place under the tree, with the river and the pond. There seemed to be so much space, and in this the tree made its own space. Everything needs space. All those birds on telegraph wires, sitting so equally spaced on a quiet evening, make the space for the heavens.
The two brothers would sit with many others in the room with pictures; there would be a chant in Sanskrit and then complete silence; it was the evening meditation. The younger brother would go to sleep and roll over and wake up only when the others got up to leave. The room was not too large and within its walls were the pictures, the images of the sacred. Within the narrow confines of a temple or church, man gives form to the vast movement of space. It is like this everywhere; in the mosque it is held in the graceful lines of words. Love needs great space.
To that pond would come snakes and occasionally people; it had stone steps leading down to the water where grew the lotus. The space that thought creates is measurable and so is limited; cultures and religions are its product. But the mind is filled with thought and is made up of thought; its consciousness is the structure of thought, having little space within it. But this space is the movement of time, from here to there, from its centre towards
внешним границам сознания, узкого или расширяющегося. Пространство, создаваемое центром для самого себя, - это его собственная тюрьма. Его отношения исходят из этого узкого пространства, но для того, чтобы жить, требуется пространство; пространство ума отрицает жизнь. Жизнь в узких границах центра - это борьба, страдание и печаль, но не жизнь. Пространство, расстояние между вами и деревом - это слово, знание, которое есть время. Время - это наблюдающий, который создаёт расстояние между собой и деревьями, между собой и тем, что есть. Без наблюдающего расстояние исчезает. Отождествление с деревьями, с другим человеком или с формулировкой есть действие мысли в её стремлении к защищённости, к безопасности. Существует расстояние от одной точки до другой, и чтобы преодолеть это расстояние, необходимо время; расстояние существует только там, где имеется направление, обращённое внутрь или вовне. Наблюдающий создаёт разделение, расстояние между собой и тем, что есть; от этого возрастают конфликт и печаль. Преобразование того, что есть, имеет место лишь тогда, когда нет разделения, нет времени между видящим и видимым. У любви нет расстояния.
Брат умер, и не было движения от скорби ни в каком направлении. Это не-движение есть прекращение времени. Река начиналась среди холмов и тенистой зелени и с рёвом вливалась в море и в беспредельность горизонта. Человек живёт в каких-то коробках с множеством отделений, они занимают много места, но в них нет пространства; они насильственны, жестоки, агрессивны и злобны; они обособлены и разрушают друг друга. Река - это земля, и земля - это река; и они не могут существовать друг без друга.
Нет конца словам, но общение бывает словесное и не-словесное. Слушание слов - это одно, а слушание без слов - совсем другое; первое - несущественно, поверхностно,
its outer lines of consciousness, narrow or expanding. The space which the centre makes for itself is its own prison. Its relationships are from this narrow space but there must be space to live; that of the mind denies living. Living within the narrow confines of the centre is strife, pain and sorrow and that is not living. The space, the distance between you and the tree, is the word, knowledge which is time. Time is the observer who makes the distance between himself and the trees, between himself and what is. Without the observer, distance ceases. Identification with the trees, with another or with a formula, is the action of thought in its desire for protection, security. Distance is from one point to another and to reach that point time is necessary; distance only exists where there is direction, inward or outward. The observer makes a separation, a distance between himself and what is; from this grows conflict and sorrow. The transformation of what is takes place only when there is no separation, no time, between the seer and the seen. Love has no distance.
The brother died and there was no movement in any direction away from sorrow. This non-movement is the ending of time. It was among the hills and green shadows that the river began and with a roar it entered the sea and the endless horizons. Man lives in boxes with drawers, acres of them and they have no space; they are violent, brutal, aggressive and mischievous; they separate and destroy each other. The river is the earth and the earth is the river; each cannot exist without the other.
There are no ends to words but communication is verbal and non-verbal. The hearing of the word is one thing and the hearing of no word is another; the one is irrelevant, superficial,
ведёт к бездействию; а второе - нефрагментированное действие, цветение добра. Слова могут дать прекрасные стены, но не пространство. Воспоминание, воображение - это страдание наслаждения, а любовь - не наслаждение.
Длинная тонкая зелёная змея была там в это утро; она была изящная и почти сливалась с зелёными листьями; она обычно лежала неподвижно, затаившись, ожидая и следя. Показалась большая голова хамелеона; он вытянулся на ветке и часто менял свою окраску.
6 октября 1973
Единственное дерево стоит на зелёном лугу, занимающем целый акр; оно старое и весьма уважаемо всеми другими деревьями на холме. В своём уединении оно возвышается над шумным потоком, холмами и над коттеджем за деревянным мостом. Ты любуешься им, когда проходишь мимо, а на обратном пути разглядываешь его более обстоятельно, неторопливо; ствол его очень большой, глубоко вросший в землю, крепок, не поддаётся разрушению; длинные ветви, тёмные и изгибающиеся, дают хорошую тень. Вечером дерево погружено в себя, недоступно, но в дневные часы оно открытое и приветливое. Всё оно целое, не тронутое топором или пилой. В солнечный день ты сидел под ним, ты ощущал его почтенный возраст, и поскольку ты был наедине с ним, ты осознавал глубину и красоту жизни.