Учитель взял Ананду Дженнингз с собой в монастырь Наньхуа. Там они почтили шестого патриарха. После совершения ритуального обряда посвящения в монахи ей дали дхармовое имя Куань-хун (Великий Простор). По этому случаю была проведена неделя чаньской медитации и было много гостей отовсюду. Когда чаньская неделя началась, учитель вошел в зал и сказал собравшимся: "Если говорить об этом, то оно по сути своей совершенно – в окружении совершенномудрых не прибавляется, а в окружении мирском не убавляется. Когда Татхагата проходит через 6 сфер воплощений, в каждой сфере слышат о нем, и когда Гуаньинь (букв. "Слышащая Звуки", т. е. винмающая всем страданиям мира) проходит через десять видов живых существ, каждый из них находится в состоянии "естественности". Если все обстоит "таким образом", чего вы ищете и почему вы ищете "это"? Один патриарх сказал: "Только когда появляется различение, сознание теряется в путанице". Даже до того как ваша лодка пришвартовалась, вы уже заслуживали несколько ударов моего посоха . Какая жалость! Вместо того чтобы открыть свою собственную сокровищницу, вы идете в соломенную хижину, чтобы принести ничего не стоящей соломы. Все это из-за отсутствия ясности в одной мысли. Поскольку ваше бешеное сознание не останавливается, вы уподобляетесь человеку, ищущему другую голову, держась за собственную обеими руками. Вы говорите, что испытываете жажду, но ведь вода перед вами. Обладающие высокой добродетелью (обращение к буддийским монахам), зачем вам утруждаться и приходить сюда? Зачем? Но раз уж вам не жалко было потратиться на тростниковые сандалии, то и я не побоюсь открыть свой грязный рот". Затем учитель издал чаньский крик "хэ" и сказал: "Великий Старец Шакья пришел. Цань!" Присутствующие пожилые монахи из других монастырей также выступали на этом собрании.
Ниже приводится чаньский диалог (кит. вэньда, яп. мондо) между Анандой Дженнингз и последователем учителя Сюй-юня по имени Ци-ши (дословно "Нищенствующий").
Ци-ши: Вы пересекли океан с тем, чтобы прийти сюда, не убоявшись трудностей далекого путешествия. Какова цель вашего визита?
Ананда Дженнингз: Изучение буддадхармы.
Ц.: Нужно разобраться с рождением и смертью, когда изучаешь дхарму. Каково ваше мнение о "рождении и смерти"?
А.Д.: Поскольку изначально не существует ни рождения, ни смерти, какая польза от рассуждений о том, что по отдельности представляют собой "рождение и смерть"?
Ц.: Если не существует ни рождения, ни смерти, какова польза от изучения буддизма?
А. Д.: Изначально нет никакого буддизма, а изучащий – это и есть будда.
Ц.: У Будды было 32 признака и когда пальцы его ног касались земли, являлся свет "морского отражения". Вы можете это сделать?
А. Д.: Как способность сделать это, так и неспособность – не более чем бесполезная софистика.
Ц.: Хотя ваша интерпретация глубока и то, что вы говорите, верно, но простой разговор о еде не удовлетворит голода. Это просто фраза, так что же?
А. Д.: Это даже не фраза, и у речи нет оснований. Если не вдаваться в сложности и не разводить сумбура разночтений, то просветленная природа вне всяких размышлений, и она мать всего сущего.
Ц.: Обо всем уже сказано в деталях и каждое ваше слово согласуется с тем, что имеет в виду Патриарх. Но слово "знание" – врата множества бед. Поскольку вы углубились в вопрос посредством правильных интерпретаций, могу ли я спросить вас: "Без помощи слов и речи, каков подлинный облик?
А. Д.: "Алмазная сутра" гласит: "Ануттара-самьяк-самбодхи это не ануттара-самьяк-самбодхи".
Ц.: Кажется, это так, но корень жизни не отсекается в общем и в целом из-за знания и восприятия? Надеюсь на намек от вас.
А. Д.: Мои возможности читать сутры были ограниченны. После четырехлетнего затворничества, когда я стала разговаривать с людьми, все они сказали, что мои слова соответствовали буддадхарме. По-моему, понимание, которое не вытекает из простого прочтения сутр, вероятно, не принадлежит всецело человеческому знанию и восприятию.
Ц.: То, что не вытекает из чтения сутр и шастр, что обретается в медтиации, – это чань, которое проявляет природную мудрость, которая также является знанием и восприятием.
А. Д.: Буддадхарма придает важность истинному подтверждению, а не полагается на знание и восприятие. Так что же?
Ц.: Можно не погружаться в трясину сутр и шастр и не цепляться за внутреннюю природу и внешние образы, Дао повсюду, и истина везде. Поэтому можно произвольно назвать ее и "этим".
После этого Ананда Дженнингз сопроводила учителя в монастырь Юньмэнь, где они отдали дань почтения останкам учителя Юнь-мэня, и осталась там почти на две недели. Она сказала, что будет распространять буддадхарму в Америке, когда туда вернется.
Мой 110-й год (1949–1950)
После чтения наставлений в монастыре Наньхуа я возвратился в Юньмэнь, где следил за выполнением работ по позолоте более восьмидесяти статуй и сооружению постаментов для них. На это ушло больше года. К тому времени весь монастырь был уже на девяносто процентов реставрирован. Упасака Фан Янцю пригласил меня в Гонконг на церемонию открытия буддийского храма. Я также дал толкование сутрам там, в Праджня вихаре. После месячного пребывания в Гонконге я вернулся в Юньмэнь. В тот год я попросил упасаку Цэнь Сюэлюя издать "Анналы монастыря Юньмэнь".
Примечание Цэнь Сюэлюя:
Учитель отправился в Гонконг по приглашению упасаки Фан Янцю. Однажды я спросил учителя: "Мир быстро меняется. Куда мне идти (чтобы продолжать свою практику)?"
Учитель ответил: "К изучению Дао. Его дом весь мир, и если отбросишь все, тогда место, где ты есть, станет бодхимандалой (местом постижения истины). Пожалуйста успокой свое сознание".
Я спросил: "На монастыри окажет сильное влияние происходящее на материке. Почему бы вам не остаться здесь на время и не заняться истолкованием Дхармы во благо все живых существ?"
Он ответил: "Есть другие, кто может здесь истолковать дхарму. Мне кажется, я несу особую ответственность (за храмы на материке). Что касается меня, мое сознание за пределами вопросов "уехать или остаться", но неизвестно, что ждет храмы и монастыри на материке. Если я останусь здесь, кто позаботится о десятках тысяч монахов и монахинь, чье положение ухудшается? Могу ли я сохранять спокойствие (если останусь здесь)? Вот почему я должен вернуться на материк".
Мой 111-й год (1950–1951)
Весной я отправился в монастырь Наньхуа, где дал наставления и провел неделю чаньской медитации, после которой некоторые участники духовно пробудились. Вернувшись в монастырь Юньмэнь, я начал приводить все свои рукописи в порядок, необходимый для их издания. Это было непросто, так как большинство моих трудов было написано несколько десятилетий назад.
Мой 112-й год (1951–1952)
Во время чтения наставлений весной в монастыре Юньмэнь случилась беда.
Примечание Цэнь Сюэлюя:
Учитель диктует историю своей жизни вплоть до своего 112 года, после чего его помощники регистрировали происходившие далее события вплоть до времени смерти учителя.
[В то время произошла коммунистическая революция, и первые потрясения идеологических перемен стали ощутимы.] Той весной огромное количество монахов, монахинь, учеников-мирян – мужчин и женщин – собралось для получения наставлений в монастыре Юньмэнь, община которого состояла тогда из более 120 монахов. В двадцать четвертый день второго месяца банда из более ста головорезов окружила монастырь, не позволяя никому входить и выходить. Сначала они силой заставили учителя оставаться в комнате настоятеля, оставив несколько человек присматривать за ним. Потом, согнав всех монахов в залы дхармы и медитации, стали обыскивать храмовые здания от черепичных крыш до кирпичных полов, включая статуи будд и патриархов, священные культовые предметы и ящики, в которых хранилась Трипитака.
Хотя более сотни людей производило обыск в течение двух дней, они не нашли ничего незаконного. В конечном итоге они забрали с собой бхикшу Мин-дуна – управляющего храмом, а также Вэй-синя, У-хуйя, Чжэнь-куна и Вэй-чжана – старших монахов. Они также засунули в оружейные мешки – которые потом унесли – реестры, документы, корреспонденцию и все рукописи учителя, содержащие разъяснения и комментарии к сутрам, наряду с его записанными высказываниями за столетний период. Потом они обвинили общину в совершении всевозможных преступлений. В действительности же они полагались на необоснованные слухи о том, что в монастыре якобы хранились оружие, амуниция, радиопередатчики, золотые и серебряные слитки. Именно это они и искали.
В общем были арестованы и жестоко избиты двадцать шесть монахов в попытке добиться от них признания относительно предполагаемого местонахождения оружия и денег. Все они заявили, что им ни о чем подобном не известно. Бхикшу Мяо-юня забили до смерти, а бхикшу У-юнь и Ти-чжи были так безжалостно избиты, что у них оказались переломанными руки. Несколько других монахов пропали без вести. Поскольку головорезы ничего не обнаружили после десяти дней бесплодных поисков, они излили свою злость на учителя.
В первый день третьего месяца его перевели в другую комнату, двери и окна которой опечатали. Ему не давали ни есть, ни пить и даже не позволяли выходить, чтобы справить нужду. Комната, тускло освещенная маленькой лампой, напоминала ад. На третий день около десяти крепких мужчин бесцеремонно вошли и приказали учителю сдать золото, серебро и оружие. Он сказал, что у него ничего подобного нет. Они начали его бить. Сначала дубинками, а потом – железными прутьями до тех пор, пока не переломали учителю ребра. Кровь заливала его голову и лицо.
При избиении его допрашивали, но он сидел в медитативной позе, чтобы войти в состояние дхьяны. Поскольку удары безжалостно градом сыпались на него, он закрыл глаза и рот, по-видимому, перейдя в состояние самадхи. В тот день они четыре раза зверски его избивали и в конце концов бросили на пол. Увидев, что ему нанесены серьезные ранения, они подумали, что он умер, и покинули комнату. Вскоре после этого охранники также ушли. Учителя донесли до кровати и помогли ему принять медитативную позу.
На десятый день, рано поутру, он медленно наклонился вправо (положение, сходное с позой Будды в паринирване). Поскольку учитель оставался неподвижным в течение целого дня и ночи, ухаживающий за ним монах поднес близко к его ноздрям фитиль от горящей лампы. Он не обнаруживал следов дыхания и казался мертвым. Однако его лицо выглядело свежим, как всегда, а тело было все еще теплым. Ухаживающие за ним Фа-юнь и Куань-шань дежурили у его постели.
Рано утром одиннадцатого дня учитель издал слабый стон. Ему помогли принять прямую сидячую позу и рассказали, как долго он сидел в дхьяне и лежал на кровати. Учитель медленно произнес: "Я думал, это длилось несколько минут". Потом он сказал Фа-юню: "Возьми ручку и запиши то, что я продиктую, но не показывай посторонним, чтобы люди не возводили напраслину".
Потом он медленно сказал: "Мне приснилось, будто я вошел во внутренние покои будды Майтреи на небесах Тушита. Они превосходят по красоте и величию все, что есть на земле. Майтрея, восседая на троне, проповедовал Дхарму большому собранию, на котором присутствовало около десяти моих покойных знакомых. Среди них были: настоятель Чжи-шань из монастыря Хайхуй в Цзянси, учитель дхармы Жун-цзин с горы Тяньтай, учитель Хуань-чжи с горы Цишань, настоятель Бао-у из монастыря Байсуйгун, настоятель Шэн-синь с горы Баохуа, учитель винаи Ду-ти, настоятель Гуань-синь с горы Цзиньшань, а также учитель Цзы-бай.
Я соединил ладони в знак приветствия, и они указали на третье свободное место в первом ряду на восточной стороне, приглашая меня сесть. Арья Ананда был кармаданой (помощник настоятеля, ведавший бытом монахов) и сидел рядом со мной. Майтрея давал наставления по медитации в традиции читтаматры (вэй синь, "только сознание"), но прервал объяснение и обратился ко мне: "Тебе следует вернуться (в свой монастырь)".
Я сказал: "Мое кармическое бремя слишком велико, я не хочу возвращаться".
Он сказал: "Твоя кармическая связь с миром еще не закончена, и ты должен вернуться туда сейчас, дабы вернуться сюда позже".
Затем он прочел нараспев следующую гатху:
Чем знание от мудрости отлично?
Волна с водою разве не одно?
Какая разница в кувшине или чаше,
Когда в них то же золото?Возможности природы – в "трижды три".
Пеньки прожилка, рог улитки
Казаться луком могут,
Но с заблуждением болезнь уйдет.Людское тело – это замок снов,
Иллюзии, в которых нет просвета.
Постигнув иллюзорность, их отбросишь.
Отбросив, достигаешь просветленья.Сияет совершенство просветленья,
Мир отражений держит крепкой хваткой.
Зря тратится и мирское и святое,
Сосуществуют здесь порок и благо.В горе желая переправиться на другой берег жизни
Через сотворенное в состоянии иллюзии,
Перед лицом кармы кальп
Будь бдителен и все осознающим.По морю скорби в лодке состраданья
Плыви, не поворачивая вспять.
Из грязи ила лотос расцветает,
И Будда в сердцевине восседает…
Было много других стихов, которые я не помню. Он также дал мне совет, о котором я не буду говорить".
В этом глубоком состоянии дхьяна-самадхи учитель был вне всякого рода переживаний страдания и счастья. В прошлом, когда монахов арестовывали, били и пытали, учителя Хань-шань (1546–1623) и Цзы-бай (1543–1604) погружались в то же самое состояние самадхи, которое недоступно тем, кто не реализовал Дхарму.
Головорезы, избивавшие и мучившие учителя и позднее ставшие свидетелями его чудодейственной выносливости, шептались друг с другом и начали испытывать страх. Человек, по-видимому, бывший их начальником, спросил одного монаха: "Почему тот старый монах не пострадал от побоев?"
Монах ответил: "Старый учитель принимает страдание во благо всех живых существ, а также и во имя вашего спасения. Позже вы узнаете, почему он не пострадал от побоев".
Человек этот испытал нервную дрожь, после чего никогда не пытался мучить учителя.
Не найдя того, что искали, головорезы испугались, что известие о пытках просочится наружу, и остались в монастыре, присматривая за монахами и запрещая им говорить друг с другом и покидать свои места. Даже пища и питье монахов стали предметом самого серьезного внимания оккупантов. Все это длилось более месяца. В результате избиения и пыток учитель Сюй-юнь испытывал страшные боли и находился в жутком состоянии. Он потерял зрение и слух. Опасаясь, что он может умереть, его ученики побудили его диктовать историю своей жизни. Отсюда его автобиография.
На четвертый месяц известия о событиях в монастыре Юньмэнь дошли до Шаочжоу, где монахи храма Дацзянь в Цюйцзяне рассказали о произошедшем последователям учителя в Пекине и китайской буддийской общине, которая после этого объединила усилия по спасению учителя. В результате этого правительство Пекина послало телеграмму властям провинции Гуандун с требованием провести расследование по этому делу. Головорезы постепенно ослабили свой контроль над монастырем, но общинная одежда и продовольствие, тем не менее, были ими конфискованы и вывезены.
После избиения учитель не мог есть даже жидкую рисовую кашу, а пил только воду. Узнав, что вся провизия конфискована, он сказал монахам: "Мне жаль, что все вы вовлечены в мою тяжелую карму. Раз уж так сложились обстоятельства, вам следует покинуть монастырь и зарабатывать себе на жизнь где-нибудь в другом месте". Ученики отказались его покинуть. Тогда он побудил их отправиться на холмы за монастырем и заняться заготовкой дров, которые можно было продать на ближайших рынках, чтобы купить на вырученные деньги рис для общины. Таким образом, они питались жидкой рисовой кашей и продолжали читать сутры, проводить утренние и вечерние медитации и совершать воскурения.
В первой декаде пятого лунного месяца правительство прислало из Пекина несколько официальных представителей в провинцию Гуандун. Двадцать второго дня они отправились в уезд Жуюань и прибыли в монастырь Юньмэнь на следующий день (28 июня по григорианскому календарю). Их сопровождал технический персонал с магнитофонами и фотоаппаратами, призванный произвести расследование на месте. Прежде всего они поинтересовались здоровьем учителя, который был очень серьезно болен и находился в постели. Он едва видел и слышал и не понимал, что из Пекина прибыла официальная делегация. Опознав местных чиновников и полицейских, он отказался говорить. Его спросили, не обращались ли с ним дурно и не нанесен ли ущерб монастырю. Он дал отрицательный ответ. Когда посетители предъявили свои полномочия, учитель попросил их лишь об одном – провести тщательное расследование и доложить о результатах в Пекин.
После многократных утешительных заверений в адрес учителя приехавшие приказали местным властям освободить всех арестованных монахов. Таким образом, невзгоды, выпавшие на долю монастыря Юньмэнь в двадцать четвертый день второго лунного месяца, кончились на двадцать третий день пятого месяца.