Она скрылась. Прошел год, и сидел игумен в урочный день на берегу реки, думая сам с собой, как перейдет дивная жена сия через бурные, весенние волны Иордана? Отшельница явилась на другой стороне и, осенив крестом шумные воды, смелой стопой по ним пошла. В ужасе пал перед ней Зосима: "Священник Бога Вышнего, – воскликнула Мария, – ты ли унижаешь страшные тайны Христовы перед грешницею!". С умилением вкусила она Божественных тела и крови и, назначив ему через год свидание в пустыне, вновь удалилась по водам.
Миновалось время, игумен пошел искать отшельницу в знакомой пустыне, – вне дикого вертепа лежало ее иссохшее тело. Одиноко отпел он безымянную, не зная, где скрыть сокровище мощей ее: но глазам его предстали начертанные на песке слова: "Авва Зосима, в самую ночь страсти Господней отошла я к Спасителю, причащенная Св. Таин; погреби здесь мое тело и помолись о убогой Марии". Радуясь небесной славе той, чье имя узнал только по смерти, он стоял в тяжкой думе, ибо не имел средства исполнить последней ее воли: но к нему на помощь выбежал из степи лев и мощными когтями разрыл перед ним глубокую могилу. Сей царственный погребатель пустыни постигнул на миг цель пришествия инока в свою дикую область и вместе с ним воздал последний долг дивной Марии.
Иногда сии великие отшельники, усовершенствовав себя одиночеством, хотели еще быть полезными миру на конце дней своих и позволяли стекаться в свое уединение многочисленной братии. Пришельцы созидали монастырь вблизи их келии, принимавшей тогда название лавры. Но славнее всех пустынножителей восстал великий Евфимий, как яркое светило, озарившее не только безлюдные окрест него ущелья, но и всю церковь православную, которую он поддержал в чистоте ее на Востоке.
Полной силой кипела тогда страсть к иночеству и наполняла пустыни и вертепы, хотя вся Палестина процветала христианством и по примеру св. Елены везде давно воздвиглись великолепные храмы и обители. Два друга племени боярского, Евфимиа и Феоктист, с юных лет посвятили себя Богу в лавре Фарранской, заключив навеки меж собой духовный союз крестового братства. Когда же с годами достигли иноческого совершенства, они стали искать новых труднейших подвигов. Пользуясь удалением братии в пустыню, на все течение Великого поста скрылись они из лавры и, следуя вверх по долине Иорданской, остановились на берегу потока, бьющего из подошвы гор на пути от Иерусалима к Иерихону. Там, поблизости горы Искушения, пленило их глубокое ущелье, где сорок дней постился Спаситель, и неприступная пещера, таившаяся на вершине утесов, избрана была для них приютом над пропастью, пастыри, нечаянно загнавшие стада свои в ущелье, с ужасом увидели два призрака человеческие на высоте столь недоступной, но вскоре начали они стекаться к подошве вертепа, прося молитв и исцелений, как бы от двух горних существ, уже вознесенных над миром. Распространившаяся о них молва привлекла бесчисленных иноков в уединение; но слезы их и мольбы никогда не могли убедить великого Евфимия оставить вертеп свой и принять их в свою паству. Он дал только им игуменом Феоктиста, основавшего обитель у подошвы горы Искушения, а сам, как выспренний дух, продолжал носиться мыслью над миром, недоступный его суете.
Скитавшиеся по границам Персии и империи сарацины уже начинали несколько обращаться к христианству, когда один из князей, огорченный болезнью сына, прибегнул к св. Евфимию через друга его Феоктиста. Обрадованный желанным исцелением, он окрестился со всем своим коленом и потом принял сан епископа кочующих, шатрами обозначая далекие грани своей пустынной епархии.
Так вкоренялось христианство на Востоке содействием великого Евфимия, когда две сильные ереси, одна за другою, возмутили его благоденствие. Мнения Нестория и Евтихия о двух естествах Спасителя наполнили распрями и недоумением Сирию и Палестину Несогласие патриархов Антиохии и Иерусалима с св. Кириллом Александрийским, который осудил без них Нестория на Эфесском соборе, отвлекло на время епархии их от православия. Собор Халкидонский против Евтихия еще более сделал чуждыми друг другу различные церкви Востока, и разделение посеялось даже в тишине обителей вследствие схоластических споров того века. Ювеналий, патриарх Иерусалимский, был низведен с престола, и несколько лет евтихианский епископ властвовал в Палестине. Игумены окрестных монастырей частью отпали от православия, частью не признавали только собора Халкидонского, более по личностям, нежели по догматам, и в сем заблуждении поддерживала их императрица Евдокия, супруга младшего Феодосия, которая по смерти его избрала себе жилищем Иерусалим, расточая большие богатства для его благосостояния.
Тогда из глубины своей пустыни твердым оплотом православия явился великий Евфимий. Воздвигая падших, просвещая заблужденных, карая красноречием противников, один только для них страшный и один неприступный, ибо святость его была ему щитом, поддерживал он чистую веру и достиг желанной цели, ибо перед концом дней своих увидел вновь водворившееся православие на престоле Иерусалимском и в пустынях. Сама Евдокия, тронутая его добродетелями, пожелала видеть старца; но святый муж не исполнил ее воли, предрекая близкую кончину, и только убеждал ее думать о спасении души; она обратилась.
Не будучи уже в силах спускаться каждый раз с вершины своего утеса для воскресной литургии в обитель Феоктиста, он пожелал устроить у себя малую церковь, и новый патриарх Авастасий ходил сам освящать ее для утешения старца. Но, несмотря на свои поздние годы, Евфимий не переставал ежегодно удаляться в пустыню Заиорданскую на все течение поста с избранными из учеников своих: Герасимом, Кириаком, Феодором, Маркианом, Саввой и другими, из коих многие по его смерти основали себе обители и все были светильниками своего века. И так лавра Евфимиева, подобно Фарранской, сделалась рассадником иноков. Однажды при начале поста он объявил братии, что на сей раз уже не идет с ними в пустыню, готовясь к другому странствию, и, заключившись в самом вертепе, окончил на молитве столетний подвиг ангельской своей жизни.
На берегах Иордана или в глубоких ущельях Иудейских и поныне еще встречаются остатки обителей, знаменитых в первые семь веков христианства, но сокрушенных в столетия ига. Опустение их совершенно соответствует окрестной пустыне; разительнее было бы для взора и слуха видеть образы человеческие и слышать голос отшельников в подобных пропастях. Но хищный бедуин, скитающийся с длинным копьем для ловли людей по ущельям, пропускает иногда робкую добычу свою при виде сих развалин, страшась гениев, искони населивших оные, по преданиям его шатров.
Юдоль Плачевная
Ага иерихонский проводил нас обратно, от Мертвого моря до подошвы гор Иудейских, где сменил его пеший проводник. Утомленные зноем и долгим путем и полагая, что обитель Св. Саввы находится гораздо ближе, мы весьма обрадовались, когда увидели башни на высотах; но это был монастырь дервишей во имя пророка Моисея. Хотя в Священном Писании гора Навав, по ту сторону Иордана, означена местом его смерти, однако же магометане предполагают здесь могилу пророка и стекаются к ней с большим усердием. Вероятно, прежде здесь была христианская обитель, присвоенная ныне арабами. Поблизости ее находятся гробы двух шейхов со свежим студенцом для проходящих.
После многих неприступных ущелий, через которые пролегала стезя, извивавшаяся вокруг голых вершин, открылась нам на темени гор довольно пространная площадь, обильная травами и помеченная малыми кладбищами, постоянной памятью кочующих улусов. На соседних высотах начали показываться длинные копья бедуинов; наконец целая толпа вооруженных выбежала нам навстречу из тесной долины. Оружия наши были уже в готовности, но сами бедуины, увидя большое число всадников, думали только о собственной защите, ибо полагали что мусселим иерусалимский пришел по обычаю с своим отрядом отбивать у них стада. Громкими воплями скликали они рассеянных верблюдов и гнали их к шатрам своим, разбитым из черных овечьих шкур поперек узкой долины, наподобие таборов цыганских: жены и дети их, напуганные появлением нашим, подняли страшный вой.
Четыре колена сих арабов, известные под именем служителей св. Саввы, или Map Сабы, кочуют в его окрестности. Они были некогда христианами и, приписанные в шестом веке к монастырю императором Иустинианом, через одно столетие обратились в магометан. Ныне содержат лавру в беспрестанной осаде и давно бы уже разорили, если бы сами не находили своих выгод в ее одиноком положении посреди пустыни. Малочисленным и безоружным путникам опасно встречаться с ними в горах.
Наконец, самой непроходимой тропой спустились мы, пешие, с камня на камень, во глубину дикого ущелья. Ничего не видал я ужаснее сей пропасти, по дну которой стремился некогда бурный Кедрон. Казалось, природа, дрогнувшая от страшного землетрясения, разрыла ему русло в своих недрах, чтобы пропустить дикий поток в Мертвое море, и растерзанными скалами образовала над ним столь мрачную долину – Юдоль Плача, где в последний день еще раз расступится ее лоно, чтобы извергнуть из себя кости мертвых! Но чем отчаяннее было для сердца гробовое зрелище сей бездны, тем пламеннее искали его чудные отшельники первых веков христианства. Ненавистники мира, они в этом земном аду искали спастися от преисподнего и, чуждые друг другу в соседних кельях, пробитых ими в нависших утесах, боролись духом с соблазнами мира и с ужасом своего уединения. Их горные приюты, как гнезда птиц, и поныне сквозят на высоте утесов, поражая путника памятью людей столь дивных, которые до такой степени могли попрать все земное, и странной загадкой остались для нас, чуждых пламени их века.
Савва Освященный, родом из Каппадокии, увлеченный жаждой уединения, с девяти лет оставил дом отеческий. Многие пустыни были свидетелями юношеских лет его, которые протекли под назиданием знаменитых отшельников, более и более воспламенявших его к одиночеству. В полной силе возраста, пылая всей страстью своего века к иночеству, он погрузился в самую глубину пустынь искать места более дикого, более неприязненного человекам, где утружденная стопа его могла бы пролагать вечно одинокие и незавидные стези, а душа насыщаться ужасом, преодолевавшим все мрачные впечатления других пустынь. За три часа от Иерусалима обрел он себе желанное уединение, в пропастях иссохшего Кедрона, и там, враждуя со зверями, изгнал львицу из пещеры, которую обратил в келью; там, чуждый миру, долгие годы боролся он с темными духами, воздвигавшими на святого собственные его страсти, и победителем вышел из боя.
Мало-помалу молва созвала к нему других отшельников, сперва подобно ему смиренных, но скоро растлившихся гордостью земною. Св. Савва бежал из возмущенного ими приюта и, долго скитавшись, опять возвратился; новые смуты принудили его к новому бегству. Но тщетно искал он в других местах приюта, более сладкого своей душе, тщетно в странствии своем основал семь новых обителей; ни к одной не прилегло его сердце; нет, оно только влекло его к своему Кедрону, свидетелю стольких побед его в страстные дни юности, где упокоил он кости посетившей его матери и где во всенощных бдениях виделась ему будущая слава сего места в образе огненного столба, восстающего к небу. Возвратясь наконец в свои любимые ущелья, он умел умирить жизнь братий и дал им в настоятели друга своего Феодосия, славного в сей пустыне, как начальника монашеского общежития, который основал неподалеку новую знаменитую лавру, ныне разрушенную.
Между ее развалинами должно искать гробовой плиты св. Евдокии, княжны полоцкой, которая, оставив созданный ей на родине монастырь, в сопровождении двух братьев посетила Святые места и, согласно пламенному желанию сердца, скончала дни свои близ Гроба Господня и погребена была в пустынной обители Феодосия. Мощи ее впоследствии перенесены в Россию и покоятся в киевских пещерах.
По примеру наставника своего, великого Евфимия, Савва не хотел иметь близ себя братии и одиноко спасался в своем вертепе, соорудив подле него малую церковь, на месте огненного явления. Через несколько лет Иерусалим увидел его на соборе в сопровождении нескольких тысяч монахов; так процвела внезапно пустыня, наполнившаяся кельями отшельников. Посланный при воцарении Иустиниана по делам церковным в Царьград Савва был принят с великой почестью и отпущен с богатыми дарами для построения великой лавры, которую, однако же, ему не суждено было видеть. Последний час обрел его в пещере.
Звон невидимого колокола напомнил нам, что есть еще наследники св. Саввы в сих пропастях и неизъяснимой отрадой наполнил мое сердце сей благовест, утешительный в столь дикой пустыне. При повороте ущелий внезапно предстал нам трехбашенный монастырь, обнесенный высокими стенами и террасами, возвышающийся от потока почти до вершины горной. Стоявший на страже монах подал весть звуком колокола с башни, и братия поспешила принять нас в главные врата, и в потайное окно над Кедроном, через которое ежедневно выходят черпать из малого ключа, текущего под самым алтарем. Быстро затворились за нами врата по опасению арабов.
Наступила лунная ночь: в тихом ее свете яснела часть ущелий; другая лежала во мраке и еще более ужасов толпилось над диким руслом Кедрона. Обитель Св. Саввы с своими куполами и башнями в ярком сиянии месяца возвышалась из глубины ущелий, как древний замок, воздвигнутый для отражения духов тьмы, и придавала невыразимую прелесть сей величественной и вместе грозной картине. Безмолвие и тишина, казалось, возвратили Юдоль Плача первобытному ее назначению – безжизненности. Казалось, люди через столько веков бросили наконец сей горький, неблагодарный приют, оставив зверям достояние, похищенное у них некогда страстью, удержанное привычкой. Одни только лисицы нарушали криком молчание ночи, подбегая к высоким террасам монастырским искать обычной пищи, и от времени до времени часовой колокол над куполом собора возвещал братии посреди тихого всенощного бдения, что вся она одним часом приблизилась к своей цели.
Лавра Св. Саввы
Но не всегда обитель сия была приютом мира, не всегда оглашалась одними гимнами и мольбами; и в ее ущелья проникала жестокая брань, и иссохший Кедрон на время тек кровью избиенных. Царь персов Хозрой, овладев Иерусалимом, простер свое оружие и до лавры; не защитили ее высокие стены и башни, воздвигнутые Иустинианом, и сорок два черепа, поныне хранящиеся в приделе Св. Николая, свидетельствуют о бедствиях монастыря. Император Ираклий восстановил обитель, которую потом совершенно разорили пустынные арабы, в 1104 году, во время халифата. Во время крестовых походов она оставалась в руках греков, но была ими оставлена в 1504 году по нестерпимым притеснениям арабов. Через несколько лет многие благочестивые сербы пожелали восстановить лавру и для защиты выстроили вне стен ее третью башню, с приделом Св. Симеона, носящую их имя: с ее вершины могли они отражать толпы бедуинов, бросавших камни с соседней горы, но и их предприятие не увенчалось успехом. Спустя 70 лет изгнали их неверные и сокрушили стены. С тех пор лавра оставалась в совершенном опустении более ста лет, до времен патриарха Досифея.
Плененный ее диким местоположением и столькими годами славы, он всеми средствами старался восстановить обитель сию и силой денег убедил четыре колена арабов Map-Сабы охранять лавру. Мудрый Досифей поднял вновь падшие стены, утвердил снаружи соборную церковь Благовещения и поновил малые пределы: Сорока Мучеников, Св. Николая, победоносца Георгия, Иоанна Златоуста и Предтечи, что ныне Дамаскина. Он также собрал две библиотеки, имеющие древние рукописи и харатейные списки, которые хранятся частью в соборе, частью в Иустиниановой башне, на коей висит колокол. Поблизости сей башни малая келья приникла к вершине стен: она всегда наполнена хлебами, которые бросают приходящим бедуинам. Есть глубокие колодцы внутри самого монастыря, и на одной из террас разведен, на насыпной земле, скудный цветник. Еще показывают высокую и единственную пальму, посаженную, по преданиям, руками святого Саввы, близ которой жены арабские приходят молиться о плодоносии своего брака, и ту пещеру, где он поселился, изгнав львицу. Там находился прежде предел верховных апостолов, ныне упраздненный.
Недалеко от пещеры, посреди каменной площадки, стоит малая часовня с куполом: в ней некогда хранились мощи святого, перенесенные в Венецию во время крестоносцев. Ныне там показывают один опустевший гроб его, осененный ликами пустынножителей, которым так пламенно он подражал, и великого Предтечи, житие коего служило для них первоначальным образцом. Братия, искавшая духовного спасения в дикой обители Освященного Саввы, избрала лучшим приютом своему праху соседство великой его могилы. И поныне погребают иноков под каменной площадкой часовни; но роковой камень, ведущий в мирное подземелье, открывается только в случае новой смерти.
Множество неправильно расположенных келий, частью выстроенных, частью иссеченных в утесе, доказывают прежнее население лавры. Ныне в ней только семнадцать монахов, из коих половина русских. Все они преклонных лет и редко ходят в Иерусалим, облекшись в схиму по данному обету за исцеление от тяжких болезней, часто же от чумы; так видел я там одного соотечественника, схимника Савву, дважды спасавшегося от заразы. Из всех обителей Палестины лавра Св. Саввы истинно самая святая: полуденное солнце, раскаляя скалы, жжет монастырь; нет ни прохладных ветров, ни освежающей росы в душную ночь на дне сих ущелий; летом Юдоль Плача сущий ад. Скудная, убогая пища доставляется братии из Вифлеема и Иерусалима, будучи иногда умножаема праздничным подаянием поклонников; но и сии слабые припасы часто останавливаются арабами Map-Сабы при малейшем неудовольствии на братию или за неуплату от патриархии Иерусалимской положенной им дани. Таким образом нередко прекращается в лавре самая литургия, по неимению вина, а несчастные иноки, несмотря на беспрестанно терпимый ими недостаток, обязаны бросать каждому из приходящих бедуинов по восьми малых хлебов, хотя бы собралась их целая толпа. Иначе сие жадное племя заставит голодом сдаться монастырь или забросает его камнями с гор, если не взберется на высокие стены. При каждом подвозе припасов или приходе поклонников несколько арабов, проникнув в монастырь, многие дни кормятся на его счет, берут поголовную дань с поклонников и, кроме того, ежегодно требуют даров и одежды своим шейхам. От их своевольного и наглого корыстолюбия обитель сия ныне в самом бедственном положении.
Осматривая монастырь, с удивлением нашли портрет Мазепы, писанный масляными красками, с гербом его и латинской подписью. Меня поразило изображение сего гетмана в диком ущельи Палестины, но я напрасно старался узнать, по какому случаю оно там находится. Мне говорили, что Мазепа, обремененный проклятьем церкви, ходил в Царьград и Иерусалим просить разрешения от четырех патриархов, а в лавру Св. Саввы прислал портрет свой с богатыми дарами, прося отшельников молить за спасение души его. Но Мазепа не ходил так далеко; быть может, во время своей славы, ревностный к благолепию храмов, отправил он богатые вклады в лавру вместе с портретом из личных видов самолюбия. С неизъяснимым восторгом увидел я на стенах той же лавры печатные картины битв незабвенного 1812 года, утешающие русские сердца иноков даже и в тишине столь дикого уединения, и с умилением прочел вдохновенную молитву св. Димитрия Ростовского, повешенную на стене близ пальмы св. Саввы.