"От Иерусалима верст 15 до монастыря святого Саввы освященного; в том монастыре церковь большая, в коей мощи святого Саввы лежали, была якобы подобна нынешней Вифлеемской церкви, без сводов каменных, но покрыта была древом и по древу оловом, и тая церковь развалилася и половина ея, что была пред церковию притвор, где был гроб святого Саввы; и царь Иоанн Кантакузин тое великую церковь подкрепил и своды свел каменем и кумбе учинил в той же церкви; и образ написан царя Ивана Кантакузина и царицы его на западной стене, идеже были двери у церкви в притвор; а что был притвор и палата, где и гроб св. Саввы был, и то место за монастырем стало, а ограда его около его есть, и на том месте поставлен был шатрик на четырех столпах, а потолок сводом сведен, и ныне между тех четырех столпов стены заделаны, токмо двери едины оставлены и замыкаются; внутри же сделан престол с восточной стороны, и на нем служат литургию св. Саввы без олтаря; а под полуденною стеною сделана гробница каменная, покрыта покровом, под тою же гробницею в земле лежали мощи св. Саввы, а ныне, сказывают, в Венеции: как владели Иерусалимом венециане, и как Турской у них опять взял, и они тогда мощи св. Саввы вывезли, да и иныя многия священныя мощи Иерусалима и иных градов и островов, которыми они владели, все вывезли якобы во свою землю.
Церковь та хороша добре и светла без числа, понеже стала на самом краю юдоли плачевной, высоко в полугоре с востока и полудня, все окна большия, а к полунощи и западу стены в монастыре палатами заставлены; тое церковь построил деспота греческий Иоанн Кантакузин и образ его написан в церкви на западной стене и с женою в царском платье и в венцах, на подножиях написаны орлы двоглавные. Двери у тоя церкви одне на полунощной стране в сени, тут в сенях и вода в кинстерне. Олтарь у той церкви и переграда и образы лестные и праздники письма добраго; подписана стенным письмом вся церковь; во многих местах попортилось письмо, а церковь цела вся стенами.
Книг в церкви безчисленно много греческих печатных и писменных, дорогих писмен и греко-латино печатных и словено-сербских много писмяных. Тут же в монастыре выше, на горе, палата каменная велика и высока гораздо о пяти сводах, сиречь пятокровна, якобы башня; то были келии Ивана Дамаскина, а ныне в той келии внизу учинена церковь, подписано стенное письмо: как царь Ивана испытал о письме, что писал к нему ложно на Ивана царь Константинопольский иконоборец; на другом месте написано, как царь велел ему руку отрезать, а рука отрезана по локоть, и не по запястье; на третьем месте написано, как Богородица во едину нощь тое руку исцелила; в четвертом месте писано, как царь молит его, чтобы Иван в том его простил и чтоб был у него по прежнему везирем; в пятом месте писано, как он пришел в монастырь св. Саввы постригатися и как его встречают игумен с братиею за монастырем; в шестом месте писано, как уже стар седит в келии, книгу пишет. Тут же с ним постригся и Козьма, иже бысть последи Маиумский епископ, взят от них из монастыря. А верх тоя церкви и около все келлии каменныя. Тут же в монастыре церкви три, не велики и меж келей, с келиями ровны во всем: Ивана Златоустаго, Георгия, да посторонь великой церкви с полудци церковь 40 мучеников; (та не мала палата была), а олтари в тех церквах преграждены все досками и иконами, а престол приделан к стене; трапеза каменная хороша, не добре велика, как в ряд 30 человек сядут. Келий без числа много и иныя зарушились, опустелых много; воды внутрь монастыря без числа же много; да за монастырем близко гробницы св. Саввы в горе церковь Св. Николы; тут престол на среди олтаря, а преграда древяная; тут в стене заделаны сказывают 360 мощей святых отец, избиенных от арабов, а благоухание в той церкви безчисленно хорошо, что и сказать нельзя какой дух пахнет сладкой; тут же было из горы шло миро, и то миро поклонницы разобрали, и ныне нет, а благоухание есть дивное всем людям, а не ведомо от чего.
Из той же церкви вверх в гору пошла скважня и там пещеры великия, а из тех пещер пошли в горы вверх скважни же на гору; а на горе на самой башня великая, гораздо высокая, на той де башне сам св. Савва жил и тайно по подземельи тою скважнею сходил в церковь Св. Николы и в великую церковь. От великой же церкви по брегу юдольному сажень с 50 к морю в горе каменной издолблена келия св. Саввы, и тут ныне церковь учинена не велика, престол успения; из той церкви на полночи окно сделано, яко можно человеку пролезть, и тоя пещерка человек пять или шесть сядет тесно, а стоять нельзя; из той же печерки скважня в гору же, и там местечко тесно как мощно человеку согнувшись гораздо лежати, тут св. Савва сыпал. За сим следует описание сторожевой башни против арабов, также самой юдоли и рассеянных по ней келий. Сказывали старцы, что тот монастырь Св. Саввы был пуст, жили в нем арабы лет двенадцать, а прежде двенадцати лет жили старцы лет со сто, а прежде тех стал быть монастырь пуст, лет сто жили арабы, а ныне мы как монастырь взяли, живем лет шестьдесят, ходили в Царьград, взяли у царя грамату и тот старец жив, который ходил, и ныне в монастыре старешенек. Всей братии живет человек десять, а иногда больше: а в Иерусалиме в Архангельском монастыре в их метохе столько же.
А которые монастыри бывали св. Саввы, что писано в житии его: Кастелянская гора страшна бе, множества ради бесов, живущих в ней, и тут св. Савва монастырь велик постави и бесов изгна, и то место пусто, токмо место знать; святого Харитона и Феодосия стоят по горам высоким, на низ идучи на правой стороне юдольной: Феодосиев от святого Саввы верст 5, а Харитонов 12. (Пишут в греческих книгах, было у св. Саввы 14000 чернцов.) Идучи из Иерусалима в монастырь св. Саввы, на правой стороне на горе, был монастырь св. Феодосия Киновиарха, весь пуст, токмо мало знать, обвалилося здание каменное, такоже и св. Харитона и св. Феоктиста и Евфимия и Вавилы, все те пусты, токмо место их знать".
После Пасхи 1652 года Арсений пошел в обратный путь через Галилею, Дамаск, Алеп, Армению, где встретил на берегах Евфрата армян православного исповедания, принадлежавших престолу Антиохийскому, что довольно замечательно, и в сентябре месяце благополучно достиг Грузии. Там властвовал тогда под данию шаха персидского Рустом хан, и, хотя католикос грузинский, благосклонно принявший Суханова, весьма хвалил ему Рустома, однако же епископ Тифлисский просил старца умолить царя русского взять Грузию под свою высокую руку.
Далее хан Шамаханской честил Арсения, ибо сам был в сильном подозрении у шаха, расспрашивал много о силах России и просил, чтобы скорее был отправлен посол русский к шаху, ибо без того сам он принужден будет по воле своего государя идти на Астрахань. Он дал от себя проводников до Терека, но на пути Арсений был задержан корыстолюбивым Шамхалом Тарским, и только богатыми дарами мог от него отделаться. Наконец с великим трудом достигнув границы российской, через Астрахань и Казань, прибыл он в июле того же года в Москву и вручил царю и патриарху свой статейный список, стоивший ему столь великих трудов. Сие путешествие любопытнее и важнее всех предшествовавших и последовавших по самой цели, для которой было предпринято, и по точности в ее исполнении; оно хранится между рукописями Патриаршей библиотеки в Москве.
Через пятьдесят лет после Арсения Суханова отправился в Иерусалим из Константинополя в 1707 году священник Андрей Игнатьев, с братом своим Стефаном, бывший прежде того при царском после, стольнике Петре Андреевиче Толстом, пять лет в Адрианополе. Он постригся в монахи в Святом Граде, приняв имя Аарона, и участвовал в служении при Святом Гробе. На Пасхе поехал он обратно с караваном богомольцев, посетил Египет и Синайскую гору и потом опять, спустясь Нилом до Дамиеты, имел бурное плавание по Архипелагу и претерпел кораблекрушение близ Тенедоса. В Константинополе, нашедши Толстого, присоединился опять к русскому посольству Описание его, находящееся к рукописях, не замечательно.
В конце его путешествия помещена надпись на серебряной раке великомученицы Екатерины, присланной в Синайскую гору царями Иоанном и Петром Алексеевичами и царевною Софиею Алексеевной. Она следующего содержания: "Лета 7195 (1687) месяца июня в 15 день, Мы (царский титул) о святом теле ея (великомученицы) известие приемше от присланного к нам из оныя св. горы от преосвященного архиепископа Иоанникия и архимандрита Кирилла, яко оное святое тело не имать серебряныя раки: тем же возусердствовахом благоохотне и царским нашим желанием возжелахом оному святому телу сию сребряную позлащенную раку, из нашея царския казны устроивше, со оным архимандритом Кириллом с братиею во святую Синайскую гору послати, с ним же устроивше и послахом, да то святое и всякой чести достойное тело имать в сей нашей царстей, сребряной и позлащенной раце пребывати".
Теперь приступлю к разбору пространнейшего из всех путешествий русских в Святую Землю и более других известному. Василий Барский, родом из купцов киевских, получив образование в духовных училищах, двадцати лет оставил дом отеческий и с 1723 года в течение 24 лет странствовал по Святым местам в Европе, Азии и Африке. Сперва посетил он Австрию и Италию, а из Венеции отплыл в Афонскую гору; оттоле направился в Палестину и встретил на пути в Хиос ее патриарха Хрисанфа. Потом прожил год в Египте, где пользовался особенными милостями патриарха Космы и видел Синайскую гору; возвратясь вторично через Иерусалим в Сирию, два года находился в Триполиском училище. Сильвестр патриарх Антиохийский, чрезвычайно притесняемый в своей епархии ревностью римской пропаганды, которая отторгла в то время на Востоке большое число жителей Сирии от православия и подчинила самых маронитов власти папской, старался удержать при себе образованного русского паломника и постриг его в монашество, но Барский не мог привыкнуть к постоянному жительству в Антиохии и искал новых странствований. Острова Архипелага привлекли его внимание, и на Патмосе прожил он шесть лет в училище при добродетельном духовном наставнике Макарии.
Константинополь, Афонская гора и Греция еще однажды были предметом его путешествия, но по возвращении в Царьград он уже не нашел там своего благотворителя, посланника Вешнякова, и, по неудовольствиям от новой миссии, принужден был отправиться в Россию сухим путем. Таков был обширный и долголетний подвиг его странствия, совершенный по большей части пешком, в крайней нищете и с беспрестанной опасностью, что делает его чрезвычайно уважительным. Барский возвратился в отечество как бы только для того, чтобы упокоить кости свои в родной земле, и скончался в Киеве чрез шесть недель по своем приезде.
Описание сего путешествия долго ходило по рукам светских и духовных лиц государства, и ранняя кончина помешала фельдмаршалу графу Разумовскому издать оное в свет. Наконец князь Потемкин, который умел оценить достоинство записок Барского, приказал привести их в порядок сличением многих рукописей и напечатать на свое иждивение в 1778 году в С.-Петербурге, под надзором г. Рубана, который переработал малороссийский язык подлинника, заменив его полуславянским, ясным и соответствующим своему предмету. Через сто лет можно читать его с удовольствием и без затруднения.
Если разбирать путешествие Барского в отношении статистическом, то оно имеет большое достоинство по точности, с какою он говорит о всяком малейшем предмете, встречавшемся ему на пути, представляя очень ясно самую местность, расстояния, нравы жителей, даже обстоятельства времени и в особенности описывая с чрезвычайною подробностью все знаменитейшие храмы греческие, все церковные торжества и состояние духовенства и вообще все, что только касается до православия. Рассказ его льется от души: ясно, что он нигде ничего не вымыслил, а сказал только то, что сам видел или слышал. Очень замечательны его записки о монастырях Афонской горы и островов Архипелага, которые находились тогда в цветущем состоянии от чрезвычайной промышленности греков. Восток, а наипаче Сирия, мало изменились со времени Барского, так что из книги его можно и теперь извлекать пользу путешествующим. Чрезвычайно любопытно его странствие в окрестностях Антиохии, в пустыне Харранской, где он отважно скитался по развалинам городов Декаполии и снимал надписи с обрушенных храмов. Равно замечателен его рассказ о двух священных горах – Ливане и Синае.
В нравственном же отношении Барский превосходит всех новейших путешественников Святой Земли. С каким теплым чувством веры идет он в путь, с каким самоотвержением и упованием одолевает все препятствия! Христа ради посещает он места подвигов Христовых, не зная, будет ли иметь пищу на завтрашний день, и спокойно засыпает посреди опасностей, терпит побои и поругания и радуется им как истинный поклонник: непогоды и недуг телесный гнетут его на пути в Антиохию, он изнемог духом, но в горах встречаются ему развалины церкви и в оной крест с надписью: "крест падающих возстание!" – и сих слов ему довольно, чтобы забыть все печали и труды и радостно продолжать шествие. Одним словом – убогий паломник, инок Василий, своими многотрудными странствиями стоит высоко над всеми его последователями в Палестину, и каждый из них с чувством невольного умиления должен поскорбеть о своем недостоинстве, и о суетном, житейском странствовании по Святой Земле, когда имел пред собою столь великий пример между соотечественниками. Предлагаю здесь собственный рассказ Барского о посещении им горы Синайской как разительный образец его христианского духа.
"Заутра же в неделю, зело рано воставше, шествовахом через весь день тот горами высокими и великими, ничтоже токмо едино камение имущими, но все убо мимохождохом, овии же преходихом восходяще и обходяще великим трудом; обретохом же тамо много текущей воды здравой к питию, и от древ финиковых диких, и доспехом тогоже дня в вечер к монастырю Синайской горы, то есть марта последняго, и яко же слышах, тако и видех монастырь затворен, идеже ни входити ни исходити вон никтоже можаше, страха ради ефиопов, наипаче же от иноков, с ними же вражду имеяху. Случися же мне тогда прийти, необретшимся тамо арапам, изшедши начальник монастыря с братиею к великому окну, иже есть в стене монастырской высоко от земли яко пять саженей, от него же ефиопом в низ спущают пищу, вопросиша мя кто и откуда есмь, и коея вины ради дойдох тамо? аз же отвещах, кто и откуда есмь, и рекох, яко приидох семо посещения ради святых мест: отвеща мне, яко несть ныне время посещения, еда ли неслышал, яко затворен есть монастырь, и ни приходити ни исходити никому же мощно есть под залогом и утратою монастырскою? почто убо пришел еси семо? жалеем тя воистину, яко вотще потрудился еси, и всуе истощил еси пенязи, и с толикою нуждою пришел еси в пустыню сию, к томуже от толь далеких стран сый. Отвещах аз им, яко не мог инако сотворити, понеже случися время зло, и толь много времени замедлих в Египте ради поклонения сего, ожидающе, дондеже примирятся арапы, и не бысть; не могущи же терпети более, чужий хлеб ядущи и всуе время погубляющи, аз идох в пустыню сию, положивши на Бога надежду и на вашу святыню, да аще будет воля Божия и ваше произволение, можете мя каковым либо образом впустити в обитель сию. Отвеща мне, якоже несть возможно, боимся бо, да не како тебе благосотворше единому, мы все зло постраждем от арапов; таковая и иная подобная много беседующе со мною, словом рекша, не хотеша мя восприяти внутрь, еще и с ефиопом, с ним же аз приидох, много свар и молву творяху глаголюще: яко ты сам веси, яко поклонницы ныне не приходят, почто убо принесл если огнь к нам? хощешь ли, окаянный, сотворити тщету монастырю? возьми его абие отсюду и вези его аможе взял еси. Отвеща ефиоп: что ко мне? аз есмь наемный, и аможе кто мя хощет нанята и дает мне сребро, должен есмь отвезти его тамо; аще убо и сей паки вспять хощет возвратитися, готов есмь ему послужити; и хотяше мя паки назад с собою пояти и отвезти в Раифу, по повелению иноков; мне же не соизволяшу, не можаше мя насильствовати; приспе же нощь и оставивша мя под монастырем, извощик мой сам отъиде между гор с верблюдом на нощевание; аз же спах под стеною монастырскою, яко нищ и сирота, едино токмо на Бога упование о всем возлагающи; тогда иноки спустиша мне с высоты оконцем хлеба, воды и мало от маслин, укрепихся же и благодарих Бога и спах. Заутра же прииде ко мне извощик мой, хотя уведати егда ли размыслих инако, и советоваше мне, да иду с ним паки вспять, тоже реша и иноки; обаче аз отнюдь не соизволях, ниже в помышлении имех отъити, и рекох яве пред всеми: яко или впущен буду в обитель или ни, обаче хощу сидети вне 10 или 12 дней, да вместо поклонения Богу, приимет терпение мое, уповающи на неложныя его словеса: яко терпение убогих не погибнет до конца, и паки: ищай обретает, и толкущему отверзается. Отвеща ми инок монастырский: яко аще много время хощеши ожидать зде, не можеши внити в монастырь; рекох аз: еже от человек не возможно мнится быта, от Бога возможна суть. Тогда слово сие приятно бысть прочиим иноком, иконому же несть, и рече ми: не дадим тебе ни хлеба ни воды, хотя сим мя устрашити, и тако нехотя отъидеши отсюда; отвещах аз: яко не о едином хлебе жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих. То и иная многая рекша словеса с советом и прозьбою, не возмогоша мя преклоните на отшествие, и тогда ефиоп видящи мя упорна, остави и отъиде в свояси, аз же сидех весь день тот вне монастыря; бяше же тогда число 1 апреля, и многими мыслями и скорбьми стужаем бых, ибо скорбех сердцем слышавши било, толкомое внутрь монастыря, на правило церковное и на иныя потребны по обычаю иноческому, и желах слышати пение, чины и уставы обители святой, собеседоваху же со мною иноки с высоты стен монастырских, такожде и святейший патриарх Константинопольский Иеремия, иже изгнан сый от престола своего, и заточен тамо обреташеся, и такожде много со мною беседоваше, жалея моего неудобного входа в монастырь; во время же полудни, бывшей трапезе, спустиша иноки вервом и мне хлеб и варение, маслины и воду, и бысть тогда между иноки молва меня ради и несогласие: един бо хотяше мя восприяти внутрь, другий не соизволяше; и тако сотворши дважды и трижды между собою собор, советоваша и согласишася все единомысленно, восприяти мя внутрь, но не тем входом, им же восприимают прочих поклонников, по иным тайным.