Магия клеток - дежа вю
Думаю, теперь понятно, почему я взял академический отпуск и отправился преподавать в медицинскую школу на Карибах. Я знал, что мои проблемы последуют за мной. Тем не менее, когда уносящий меня авиалайнер пробил пелену облаков над Чикаго, мне пришло в голову, что я таки СБЕЖАЛ! Я даже прикусил себе щеку, чтобы не расхохотаться.
Мое настроение улучшилось еще больше, когда шестиместный самолет местных авиалиний перенес меня на Монсеррат - крохотный, четыре на двенадцать миль, клочок суши посреди Карибского моря. Пряный, с ароматом гардении бриз едва не свел меня с ума. Если Эдем и в самом деле существовал, он был похож на этот изумрудный, купающийся в искрящихся зеленовато-голубых волнах остров.
Местный обычай предписывал посвящать вечерние часы безмолвному созерцанию. Я сделался горячим приверженцем такого ритуала. Крыльцо моего дома, стоявшего на утесе, выходило на запад. От крыльца тропинка ныряла в зеленый туннель из деревьев и папоротников и вела вниз на берег, к скрытому зарослями жасмина уединенному пляжу, где я смывал с себя прошедший день в теплой, кристально-чистой морской воде. Искупавшись, я сооружал из прибрежного песка кресло, устраивался в нем поудобнее и смотрел, как солнце медленно погружается в океан.
Там, вдали от университетской околонаучной мышиной возни, я сбросил шоры ограничивающих меня догматических верований и увидел мир таким, каков он есть в действительности!
Поначалу мне не давали покоя засевшие у меня в уме Сискел и Эберт. Они язвительно комментировали каждый кадр моей нелепо сложившейся жизни. Но потом им надоело критиковать, и я понемногу стал вспоминать, что значит быть в настоящем. Во мне проснулась давно забытая детская беззаботность, и я впервые за много лет ощутил удовольствие от того, что просто живу.
Это сделало меня в большей степени человеком, чем я был им когда-либо прежде. Не меньшую трансформацию я претерпел и как ученый. Ведь я получил биологическое образование в стерильной, искусственной атмосфере лабораторий и лекций. Немудрено, что все живое представлялось мне формальной совокупностью отдельных биологических видов. И только здесь, с головой погрузившись в пышущую изобилием экосистему Карибов, я стал воспринимать жизнь как живой и дышащий целостный организм.
Созерцая поистине райские джунгли или плавая с маской и трубкой над великолепными коралловыми рифами, я как будто открывал окно и видел поразительное единство растений и животных. Их отношения друг с другом и с окружающей средой были исполнены тончайшего динамического равновесия. Я слышал песнь гармонии жизни - ГАРМОНИИ!, а не безмозглого дарвиновского соперничества ради выживания - и окончательно осознал всю убогость академической биологической науки.
В Висконсин я вернулся воинствующим радикалом, преисполненным решимости подвергнуть ревизии догмы биологии. Мало того, я, к досаде своих коллег, начал открыто критиковать Чарльза Дарвина и его эволюционную теорию. Вам интересно, что это значит для большинства биологов? Представьте себе священника, ворвавшегося в Ватикан и обвинившего в мошенничестве самого римского Папу!
Потом я бросил опостылевшую мне профессорскую должность и осуществил свою давно лелеемую мечту - подался в музыканты и стал играть рок-н-ролл. Я не в обиде на тех, кто тогда решил, что мне на голову упал кокосовый орех.
Я познакомился с Янни, который позднее стал настоящей звездой, и вместе с ним сделал лазерное шоу. К сожалению, скоро я убедился, что способностей к науке у меня все-таки больше, чем к рок-н-роллу. Так что мне пришлось распрощаться со своим кризисом среднего возраста (о котором я расскажу в еще более душераздирающих подробностях в одной из последующих глав) и вернуться к клеточной биологии.
Моим последним пристанищем в мире традиционной науки был медицинский факультет Стэнфордского университета. К тому времени я открыто подвергал сомнению уже не только дарвиновскую эволюцию с ее пиететом по отношению к поеданию себе подобных, но и Главную догму биологии, гласящую, что жизнью управляют гены. Мой вызов Главной догме сделал меня в глазах научного сообщества настоящим еретиком. Я заслуживал не то, что бойкота - сожжения на костре!
На собеседовании в Стэнфорде я в запале обвинил присутствующих, а среди них были и генетики с мировым именем, в том, что они ничем не лучше религиозных фанатиков. В ответ на такое кощунство раздались возмущенные крики, и я решил, что сейчас меня вышвырнут за дверь.
Вышло иначе - провозглашенные мной постулаты Новой биологии задели собравшихся за живое, и меня приняли на работу. Благодаря поддержке ряда стэнфордских ученых, и в особенности заведующего отделом патологии д-ра Клауса Бенша, я получил возможность проверить свои идеи на практике. К удивлению коллег, эксперименты с клонированными человеческими клетками доказали мою правоту. По результатам этих экспериментов я опубликовал две работы [Lipton, et al, 1991, 1992], после чего в очередной раз покинул научное сообщество - теперь уже навсегда.
Я ушел, так как, несмотря на поддержку, полученную мной в Стэнфорде, то, что я пытаюсь сказать, остается гласом вопиющего в пустыне науки. Да, исследования подтверждают обоснованность моего скепсиса по поводу Главной догмы. Сегодня одним из самых многообещающих научных направлений стала эпигенетика, изучающая молекулярные механизмы влияния внешней среды на деятельность генов. С чисто интеллектуальной точки зрения, это должно мне льстить, ведь роль внешней среды в регуляции генной активности была предметом моих исследований живой клетки еще двадцать пять лет назад, когда и слыхом не слыхивали ни о какой эпигенетике [Lipton 1977а, 1977b]. Но за прошедшие годы мои занятия Новой биологией вышли далеко за рамки подобных упражнений для интеллекта. Ныне я верю, что клетки не только могут рассказать нам о механизмах живого, но и способны научить нас жить богатой, полноценной жизнью!
По академическим меркам, большую ересь трудно себе вообразить. Полагаю, в кругах ученых мужей, прячущихся от реального мира в своих лабораториях, мой антропоморфистский, или, точнее говоря, - цитоморфистский образ мышления создал мне репутацию слегка сумасшедшего доктора Дулиттла, учившегося у своего говорящего попугая. Но для меня это - основа основ биологии.
Урок клеток
Как цитобиолог, могу вам сказать, что вы представляете собой целое сообщество, около 50 триллионов, одноклеточных особей, придерживающееся единой стратегии сотрудничества. Ваша жизнь - проявление их координированной деятельности. Ваша "человекость" - обобщенное выражение совокупного множества их индивидуальных черт. Точно так же народ страны состоит из ее сограждан.
И еще, как написано в Книге Бытия, - вы сотворены по образу и подобию Бога! Да, да, именно это я и имею в виду. Как сказал бы один телевизионный персонаж: "Упс! Он что, думает, будто Бог - это куча людей?"
Мой ответ - да. Я уверен, что ДА! Должен признать, мне не по силам персонифицировать Бога как личность, - слава Богу, нас на Земле больше шести миллиардов, и если быть точным, сюда следует прибавить и еще и всех представителей растительного и животного царства. И тем не менее я верю, что мы и они, вместе взятые, составляем Бога!
Среди моих читателей, вероятно, найдутся скептики. Можно ли всерьез утверждать, скажут они, что Новый Орлеан или любой другой кишащий людьми мегаполис, с его грязными бомжами и постоянным смогом, из-за которого забываешь, как выглядят звезды, есть Град Небесный? А отравленные реки и озера, в которых выживают разве что мутанты? Это что - тоже Божья обитель?
Я, ученый, прошедший долгий путь от естественно-научного редукционизма к Будде, Христу и Руми, повторяю - ДА! И утверждаю: если мы хотим вернуть себе подлинное телесное и психическое здоровье, нам надлежит ввести эту высшую духовную константу во все свои уравнения!
Мы - не биохимические машины. Нашим телом и сознанием и, значит, нашей жизнью управляют вовсе не контролируемые генами гормоны и нейротрансмиттеры, а ТО, ВО ЧТО МЫ ВЕРИМ! Скажи, читатель, во что веришь ты?
Прорываясь к свету
В этой книге я собираюсь провести черту. По одну сторону черты останется современный неодарвинизм, представляющий жизнь как нескончаемую войну биохимических роботов. За чертой вас ждет Новая биология - счастливое и радостное сотрудничество множества сильных индивидуумов. Тот, кто пересечет черту и в полной мере постигнет суть Новой биологии, не станет пускаться в бессмысленные споры о том, что важнее - nature или nurture, наследственность или воспитание. Ему будет ясно, что есть нечто большее, чем наследственность и воспитание вместе взятые. Я имею в виду наше сознание.
Когда человечество увидит истинную роль сознания, нас ожидает смена парадигм, подобная той, что потрясла цивилизацию, когда выяснилось, что Земля - не плоский блин, а шар. У меня нет никаких сомнений в том, что такая смена парадигм не за горами.
Спешу успокоить тех, кто может подумать, будто я собираюсь прочесть им заумную научную лекцию. Я отродясь не любил официальных костюмов и галстуков-удавок, зато всегда любил острое словцо и слыл неплохим лектором. Кроме того, мне приходится рассказывать о принципах Новой биологии тысячам людей по всему миру, так что я волей-неволей научился говорить о науке доходчивым простым языком. И еще, я всегда иллюстрирую свои лекции наглядными картинками, некоторые из которых воспроизведены в этой книге.
В первой главе я расскажу об умных клетках и о том, как и почему они могут многое поведать нам о нашем теле и сознании.
Во второй главе я приведу научные свидетельства в пользу того, что жизнью управляют отнюдь не гены, и познакомлю вас с впечатляющими достижениями эпигенетики - нового направления в биологии, объясняющего, как окружающая среда влияет на поведение клеток, не меняя их генетического кода. Сегодня эпигенетика дает возможность разгадать природу многих болезней, в том числе таких, как рак и шизофрения.
Третья глава посвящена клеточной мембране - "коже" клетки. Без сомнения, вы гораздо больше слышали о ядре клетки (в котором содержится ДНК), чем о ее мембране. Однако передовые научные исследования подтверждают вывод, к которому я пришел еще двадцать пять лет назад: мозг клетки - не ядро, а мембрана.
В четвертой главе я рассказываю о головокружительных открытиях квантовой физики. Эти открытия помогают понять болезни человека и позволяют находить новые методы их лечения. Увы, в традиционной медицине квантовой физике до сих пор не уделяется практически никакого внимания. Последствия такого пренебрежения плачевны.
В пятой главе я объясняю, каким образом позитивные убеждения оказывают глубочайшее влияние не только на поведение человека, но и на его гены. Столь же мощным влиянием обладают и негативные убеждения. Понять, как позитивные и негативные убеждения воздействуют на нашу физиологию, значит получить возможность обрести здоровье и жить счастливо.
В шестой главе говорится о том, почему клеткам и людям необходимо расти и как получается, что страх угнетает их рост.
Седьмая глава посвящена вопросам осознанного родительства. Нам, родителям, следует понимать, что мы несем прямую ответственность за убеждения наших детей и за то, как эти убеждения влияют на их жизнь. И даже если у вас нет детей, вам будет полезно задуматься о том, насколько ваша собственная жизнь обусловлена теми убеждениями, которые вы приобрели в детстве.
В эпилоге я расскажу о том, как Новая биология помогла мне осознать важность единения Науки и Духа - для меня, ученого-агностика, это стало настоящим прорывом.
Готовы ли вы воспринять новую реальность, отличную от медицинской модели человеческого тела как биохимической машины? Готовы ли вы поверить в силу собственного сознания и безо всяких лекарств и генной инженерии жить здоровой, счастливой и исполненной любви жизнью? Я не уличный торговец и не страховой агент и не пытаюсь продать вам что-то сомнительное. Речь идет лишь о том, чтобы вы отбросили навязываемые вам газетами и научным официозом верования и непредвзято рассмотрели новые идеи, предлагаемые передовой наукой.
Глава I
Уроки чашки Петри: похвальное слово умным клеткам и умным студентам
Неурядицы на райском острове
На второй день моего пребывания на Карибах я предстал перед доброй сотней ерзавших от нетерпения студентов. И тут до меня дошло, что далеко не все воспринимают здешние места как безмятежную райскую обитель. Для этих ребят Монсеррат являлся, скорее, линией фронта, которую им следовало прорвать во имя заветной мечты - врачебного диплома.
Передо мной сидели люди всех рас и возрастов, большинство - молодые американцы с Восточного побережья. Среди них были и бывшие школьные учителя, и бухгалтеры, и музыканты, и монахиня, и торговец наркотиками и даже один шестидесятисемилетний пенсионер, изо всех сил старавшийся успеть в этой жизни как можно больше.
При всех различиях, этих людей объединяло то, что они не сумели пройти чрезвычайно жесткий отбор на медицинских факультетах американских университетов и теперь хотели во что бы то ни стало доказать свою состоятельность и стать врачами. Большинство из них потратили все свои сбережения или связали себя кабальными контрактами, чтобы покрыть стоимость обучения на Монсеррате и дополнительные расходы, связанные с переездом. Многие, оказавшись вдали от своих семей, друзей и любимых, на первых порах чувствовали себя одинокими. И еще, им всем пришлось приспосабливаться к жутким жилищным условиям в здешних студенческих общежитиях. Тем не менее никакие трудности и препятствия не могли отвратить их от штурма заветной цели.
До моего приезда им читали гистологию и клеточную биологию три профессора. Первый попросту бросил их на произвол судьбы и сбежал с острова через три недели после начала семестра. Второй уволился по болезни. Третий не знал предмет и в течение двух недель, предшествовавших моему приезду, зачитывал на лекциях главы из учебника, что надоело им хуже горькой редьки, но обеспечивало необходимое количество учебных часов.
И вот, эти бедолаги лицезрели четвертого за семестр преподавателя. Я вкратце рассказал им о себе и дал понять, что буду требовать от них не меньше, чем от своих висконсинских студентов, ведь для того, чтобы получить разрешение на врачебную практику в США, они должны будут пройти аттестацию в той же Медицинской комиссии.
Затем я достал из портфеля кипу экзаменационных билетов и устроил контрольную. Конечно, я рассчитывал, что мои новые подопечные, отучившись полсеместра, владеют хотя бы половиной материала курса.
Минут десять в аудитории стояла мертвая тишина. Затем по ней как будто распространилась неведомая зараза, причем быстрее, чем это удалось бы смертоносному вирусу Эбола, - студентов охватила нервная лихорадка. По мере того как таяли отведенные на контрольную двадцать минут, их нервозность перерастала в панику. Наконец я сказал: "Время!", и аудитория буквально взорвалась нестройным хором сотни возбужденных голосов.
Кое-как утихомирив присутствующих, я принялся зачитывать правильные ответы. Первые пять или шесть из них вызывали лишь сдавленные вздохи. Дойдя до ответа на десятый вопрос, я услышал мучительный стон. Кто-то из студентов правильно ответил на десять вопросов из двадцати, и это был лучший результат в группе. Еще нескольким удалось дать семь правильных ответов. Что касается остальных, они явно метили наугад и потому попали в цель максимум по одному - по два раза.
Они сидели в оцепенении. Я посмотрел на их скорбные лица. По сути, им предстояло учиться заново. У меня защемило в груди - эти ребята напоминали изображенных на гринписовских плакатах детенышей тюленей, которых убивают дубинами безжалостные торговцы мехами.
Вероятно, соленый, сдобренный пряными тропическими ароматами морской воздух способствует приступам великодушия - мое сердце предательски дрогнуло. Неожиданно для самого себя я объявил, что для меня вопрос чести - сделать так, чтобы все они сдали выпускной экзамен, - разумеется, при условии надлежащего усердия с их стороны.
Видели бы вы, какая надежда засветилась у них в глазах! Я почувствовал себя тренером, которому надо настроить команду на решающий матч, и разразился пламенной речью. Я сказал, что по своим умственным способностям они ничуть не хуже тех студентов, с которыми я работал в Соединенных Штатах, и что единственной причиной их провала на вступительных экзаменах в американские университеты стало то, что они не вызубрили учебный материал так, как их более усидчивые сверстники. Не нужно быть семи пядей во лбу, заявил я, чтобы изучить гистологию и цитологию. Элегантность природы в том, что она следует довольно простым законам, - достаточно их понять, и вы будете знать, как работает клетка. Это гораздо проще, чем зубрить факты и цифры. Мой вдохновенный спич раззадорил бедняг настолько, что они выходили из аудитории, рыча от желания порвать противостоящую им систему.
Оставшись в одиночестве, я понял, какую ношу на себя взвалил. Некоторым из моих подопечных учеба была откровенно не по силам. Подготовка остальных оставляла желать лучшего. Я ступил на скользкий путь, моя островная идиллия грозила обернуться катастрофой и для меня как преподавателя и для моих студентов. Недавняя работа в Висконсине вдруг показалась мне сущим пустяком.
В самом деле, там, помимо меня, курс гистологии и цитологии читали еще пятеро преподавателей кафедры анатомии, и соответственно, на мою долю приходилось лишь восемь лекций из примерно пятидесяти. Безусловно, я знал весь лекционный материал, поскольку вел еще и лабораторные занятия, на которых студенты могли обратиться ко мне по любому вопросу, имеющему отношение к моему курсу. Но одно дело что-то знать и совсем другое - излагать то, что знаешь, на лекциях!
У меня было три выходных дня, чтобы разобраться в ситуации, в которую я сам себя загнал. Впервые за многие годы мне приходилось самому отвечать за столь обширный учебный курс. Если бы нечто подобное произошло со мной дома, в Висконсине, я, вероятно, разнервничался бы и скис. Но здесь, на Карибах... провожая глазами тонущее в море солнце, я поймал себя на том, что не испытываю страха. Наоборот, осознание того, что мне больше не нужно подстраиваться под других профессоров, приводило меня в восторг. Я предвкушал захватывающее приключение!