- Есть, малость. Наша "поповская профболезнь" - ноги, всякие там, артрозы, варикозы, тромбофлебиты и пр. Надо же и попам, как-то спасаться, хоть ногами поболеть, слава Богу за всё! Алёш! Ты расскажи-ка поподробней, что за разговор у вас с Батюшкой Сергием вышел?
Я рассказал, практически - слово в слово. Флавиан сидел задумавшись.
- Батюшка Флавиан, а кто, кроме меня, ещё здесь преподобного Сергия видел, не секрет?
Да, нет, не секрет, тем более, что того человека здесь и нет уже давно. Лет восемь назад, у нас работала небольшая бригада маляров из К-а, белили церковь известью, попутно подштукатуривая всякие выбоинки да трещинки. Было их четверо; отец за бригадира, два сына и зять, работящие, непьющие, ну и, не то чтобы верующие, но и не безбожники, профессионалы хорошие. Младшего из сыновей звали Олегом, год лишь, как из армии вернулся. Хороший, скромный работящий паренёк, а в миру себя не находил. Девчонки его как-то не интересовали, гоняться за деньгами да материальным благополучием, тоже ему было не интересно. Его душа просила чего-то большого, настоящего, серьёзного. И, надумал он в "контрактники" в Чечню податься. Родные отговаривают, а он - мне за Родину посражаться хочется, кто-то же её должен защищать! Так и решил - после работы на церкви, отдохнуть недельку и в военкомат. А, так как был он парнем ловким и сильным, то отец его на самые высокие и неудобные места работать посылал, барабаны под куполами белить, шатёр колокольни и тому подобные. И, вот, было это как раз под Сергиев день, я в сторожке сидел, синодики переписывал, маляры колокольню добеливали, к празднику хотели успеть, слышу в открытое окошко, вроде крик и ударилось что-то о землю. Вбегает ко мне бригадиров зять с круглыми глазами, кричит - Батюшка! Олежка наш убился, с колокольни упал!
Я выскакиваю, конечно, бегом к паперти, а там Олег лежит на плитах распластанный, над ним отец и старший брат на коленях, однако, крови не видно. Тут моя Серафима подскочила, оттолкнула мужиков, врач, как никак, давай Олега осматривать да обслушивать. Потом, подняла голову, смотрит на отца Олегова и спрашивает:
- А, упал-то, он откуда?
Тот отвечает: - Да, вон, с самого верху шатра, от второго окошечка, метров с двадцати двух примерно.
Серафима уставилась на меня - Ничего - говорит - не пойму тогда.
И, опять, давай Олега осматривать да ощупывать.
Вдруг, упавший открывает глаза, улыбается радостно и говорит - мать Серафима, батюшка! А, как в Посад доехать?
Мы ему, - Лежи, не шевелись, какой Посад, сейчас "скорую" вызовем! - мол, мало ли что человек в шоке сболтнёт.
А, он - скок, и на ногах стоит! - Не надо "скорой", я весь целенький! - и улыбается во весь рот.
Но, мать Серафима - кремень - заставила-таки свозить в Т-скй травмпункт на рентген, - не дай Бог, какие скрытые травмы. Старший брат его на своей "шестёрке" свозил, мать Серафима с ними ездила.
Рентген ему там сделали, осмотрели, и, с руганью прогнали - С каких, мол, он у вас двадцати двух метров на каменные плиты упал?! Он и со стула на ковёр не падал! Ни синячка, ни ссадинки!
Вернулись они, сели мы за столом в сторожке, чай пить, все вместе. Олег рассказал:
- Как я на козырьке оступился, до сих пор и сам не пойму. Я, как раз, страховку от монтажного пояса отцепил и на неё ведро с известью повесил, чтобы удобнее было местоположение поменять, стал через козырёк переступать, и тут кроссовка соскользнула. Я только успел понять, что вниз лечу, и подумать - Конец!
- Нет, Олег, не конец! - слышу. Вижу, что я стою на земле, но не здесь, а в другом каком-то месте, на пшеничном поле, пшеница на нём высокая, и васильки яркие между колосьев, и монастырь вдалеке виднеется большой. Колокольню я хорошо запомнил, красивая такая, высокая, голубая с белой отделкой, и купол в виде чаши богатой с крестом. Рядом со мной старенький монах стоит, светленький весь такой, борода белая-белая. Смотрит он мне в глаза, а мне так хорошо-хорошо! Говорит он мне:
- Это не конец, Олеже, это начало другой твоей жизни. Ты воином хочешь быть, Родину защищать - это хорошо. Но на Кавказ тебе ехать, воли Божьей нет. Христу сейчас другие воины нужны. Приезжай ко мне в Посад, я тебя воином Христовым сделаю.
Сказал это, повернулся и пошёл к монастырю через пшеницу с васильками. Я, было хотел за ним, а тут, меня кто-то толкает, открываю глаза - надо мной мать Серафима, вокруг все вы.
Я, с полки икону преподобного Сергия достал, показываю Олегу.
- Он? - спрашиваю.
- Он! - и сияет весь.
- Ну, тогда - говорю - бери, вот, листок бумаги и ручку, пиши как в Сергиев Посад проехать.
Дня, через три они всю работу закончили, рассчитались и уехали. А, через полтора месяца, мне из Троице-Сергиевой Лавры письмо пришло, коротенькое: "Помолитесь обо мне, батюшка. Принят в число братии Троице-Сергиевой Лавры. Послушник Олег".
А, ещё через три с половиной года, новое: "Помолитесь обо мне, отче Флавиане. Сподобился принять постриг в мантию с именем Сергий, во имя преподобного Сергия Радонежского".
Вот так. Последний раз я виделся с ним в Лавре пару месяцев назад. Отец Сергий уже год, как иеродиакон.
- А, что такое - иеродиакон?
- Иеродиакон - значит - монах диакон. Если диакон "белый" то называется просто диакон, а если монах то иеродиакон.
- Подожди, а что значит "белый"?
- "Белый" значит - женатый. Всё духовенство в Церкви делится на "белое" - женатое, и "чёрное" - монашеское, "чёрное" - от цвета монашеских одежд. Потому и названия различаются. В белом духовенстве: диакон, заслуженный диакон - протодиакон, священник - иерей, заслуженный священник - протоиерей или протопресвитер. А, в монашестве, соответственно - иеродиакон, архидиакон, иеромонах, игумен, архимандрит. Кстати, высшее духовенство - епископы, поставляются только из монашествующих.
- Тогда, батюшка, объясни мне, малограмотному, что такое монашество, я ведь о нём, как ты понимаешь, только из безбожных книг да фильмов что-то знаю, и то, наверняка, всё неправильно.
Флавиан помолчал, поглаживая свою седую редкую бороду.
- Монашество, Лёша, это жизнь такая, особая, с Богом и в Боге. Само название "монах" от слова "моно" - один. То есть, один на один с Богом. Ещё монахов называют "иноки", то есть - иной, не такой как все.
- Не такой, это значит - жениться нельзя и мясо есть?
- Дело не в мясе, и не в женитьбе, Лёша, есть и вегетарианцы и завзятые холостяки, но это не делает их монахами. Монахов называют "земные ангелы, небесные человеки", ещё говорят: "свет миряном - монахи, свет монахам - Ангелы". То есть, жизнь монахов сравнивается с Ангельской.
- А, в чём же это сходство?
- Сходство в том, что смыслом жизни и Ангелов и монахов, их назначением, является служение Богу и исполнение Его святой воли. Причём и те и другие выбрали этот путь добровольно и сознательно.
- Так, что же, все монахи святы как ангелы?
- Нет, конечно, принятие монашества не залог святости и спасения, нельзя стать святым через совершение над тобою какого-либо священнодействия или принятие на себя обетов. Только в некоторых еретических сектах учат, что - если ты стал их членом, то ты уже спасён. Но, ведь - "без труда не вынешь рыбку из пруда", а эта поговорка применима и в деле спасения души. Трудиться же над самим собой, над совершенствованием в заповедях Божьих необходимо всем, и мирянам и монахам.
- Так для чего ж тогда принимать монашество, если и трудиться надо всем одинаково, да и спастись можно и в миру?
- Вспомни, Лёша, когда ты влюбился в Ирину и начал встречаться с ней, ты ведь оставлял и откладывал другие дела ради встречи и общения с любимой? Почему?
- Ну… потому, наверное, что общение с ней доставляло мне большую радость, чем всё остальное.
- Правильно! Так же и монахами становятся те, для которых общение с Богом является радостью большей, чем все другие земные радости. В Евангелии, Христос говорит притчу о купце, ищущем хороших жемчужин, который, найдя одну жемчужину, прекраснейшую других, продаёт всё, что имеет, и становится её обладателем. Эта притча, можно сказать, напрямую относится к монахам. Есть много "драгоценных жемчужин" и в мирской жизни. Это и радость взаимной любви в христианском браке, счастье видеть выросших в вере и благочестии детей, удовольствия получаемые от честного труда, от празднования церковных и семейных праздников, и ещё многое, приносящее христианину радость сердечную и обогащающее его душу благодатью Святого Духа. Однако есть "жемчужина прекраснейшая" - непрестанная жизнь во Христе, доступная во всей полноте, лишь "продавшим всё", то есть отрешившимся от всех забот, страстей и радостей житейских, и погрузившимся в глубины богопознания. Это - монашество. Ещё, монашество можно сравнить со "спецназом" в армии. Есть обычные войска, со своим уровнем подготовки и своими задачами, а есть части "спецназа", в которых уровень подготовки намного выше, тренировки длительнее и тяжелее, но и задачи, выполняемые "спецназом" тоже - особой важности. Так вот, если Церковь называют - Воинством Христовы, то монашество - "спецназ" этого воинства.
- Хорошо, а какие же особые задачи выполняет этот монашеский "спецназ"?
- В первую очередь, это - молитва за весь мир. Один Господь знает, что было бы со всем нашим миром, во что бы он уже выродился, если бы круглосуточная монашеская молитва не умилостивляла бы правосудие Божье, не низводила бы на наш падший мир Божественную милость и благодать Святого Духа.
Второе, это - тот неоценимый монашеский опыт духовной жизни, совершенствования в добродетели и борьбы с падшими духами, который, будучи собран многими поколениями монашествующих, обобщён Святыми Отцами и изложен во множестве боговдохновенных книг Священного Предания. Этот опыт, став доступным миру, является помощью и руководством в духовной жизни всем ищущим духовного совершенства, как новым поколениям монахов, так и благочестивым мирянам.
Третье, это - непосредственное воздействие на мир примером подвижнической жизни, словом научения, старческим окормленим множества душ достигшими совершенства подвижниками. Не говоря уже о том, что монастыри с древности были центрами грамотности, духовного просвещения и местом, где ищущие укрепление и наставления в благочестивой жизни миряне получали возможность приобщиться к сокровищнице духовного монашеского опыта, обрести утешения в скорбях, а, нередко, и прозорливое откровение Божьей воли или чудесное исцеление души и тела.
- Ну, в общем, понятно… Ты, потому и не женился, чтобы стать монахом и служить только Богу и людям.
- Да, нет, не совсем так, сначала я был женат.
- Как? Ты был женат? На ком? А где твоя жена? Что же ты раньше об этом не говорил?
- Да, в общем-то, ты и не спрашивал, да, и к слову, как-то, не приходилось.
- Ну, ты даёшь! Прости, может я не туда лезу, просто мне важно понять, отчего так изменилась твоя жизнь, если для тебя это не слишком болезненно, расскажи!
- Нет, уже давно не болезненно, напротив, даже радостно видеть на своей жизни удивительное проявление Божественного спасительного Промысла. Ты, может быть помнишь, меня, по окончании института распределили в престижный космический НИИ, с перспективой серьёзной научной карьеры. И, вправду, через полгода я уже руководил группой, работали по очень интересному направлению, я был "с головой" в работе. Вот, в эту нашу группу и прислали на стажировку Валентину, мою бывшую жену. Она была дочкой главного конструктора нашего НИИ, потому её и поставили в лучшую группу конструкторов на перспективное направление. Я её сначала не воспринимал как девушку, просто - стажёр К-ва, и всё. А, она в меня с первого дня влюбилась, всячески показывала своё расположение, домашними пирожками угощала и т. д. Ну, ей, видно и папа намекнул, что я сотрудник с будущим, особенно в случае если на ней женюсь. Короче, на пятом месяце её стажёрства сыграли свадьбу в "Метрополе". А, ещё через месяц мне подарили привезённую из Франции Библию. Я открыл её, со свойственной мне придирчивостью начал читать, и… не закрываю до сих пор. Когда я понял, а это произошло достаточно быстро, что там написана Истина, я все силы ума и души бросил на то, чтобы разобраться во всём этом. Разобрался, уверовал в Бога, стал православным христианином. Сперва, и жена и начальство, сквозь пальцы смотрели на моё хождение в церковь, соблюдение постов, отсутствие на партсобраниях. Жена даже одно время подыгрывала, захаживала иногда в храм, носила антикварный крестик, даже согласилась тайно повенчаться, ради романтики. Потом моя растущая религиозность стала надоедать всем. Жена не понимала, почему нельзя ходить в посты по театрам и ресторанам, вступать в супружескую близость, почему я не гонюсь за материальными благами, не хожу с нею в гости к "нужным" людям, не "пробиваю" загранкомандировки. Последнее особенно раздражало её. С учётом возможностей тестя, мне достаточно было проявить лишь некоторую активность, и мы поехали бы на полтора года в Париж, город мечты моей бывшей супруги. А, я, вместо Парижа, тащил её в Псково-Печерский монастырь, в Троице-Сергиеву Лавру, на Новый Афон, в Никольское к старцу схиархимандриту Гавриилу, ставшему впоследствии моим духовным отцом и наставившим на путь священнического и монашеского служения Богу. Словом дома росла напряжённость, на работе тоже. Жена стала чаще "отдыхать" без меня в компаниях таких же "элитных детей", ездить по дачам, загородным ресторанам и пр. В какой-то из компаний она и встретила молодого французского микробиолога Симона, который так очаровался Валентиной, что, даже зная о её четырёхмесячной беременности, сделал ей предложение, и терпеливо ждал, пока уладятся все проблемы с разводом и оформлением выезда, и, уже потом, во Франции, усыновил рождённую Валентиной мою дочку.
- Господи! Так у тебя и дочка есть?!
- Была. Симон с Валентиной достаточно благополучно прожили четыре с половиной года в пригороде, столь желанного моей бывшей женой, Парижа, он прилично зарабатывал, она занималась воспитанием дочки и, родившегося уже от брака с Симоном, сына. А в восемьдесят шестом, двадцать восьмого августа по новому стилю, в праздник Успения Пресвятой Богородицы, во время возвращения с Лазурного Берега из отпуска, их машина вылетела на встречную полосу под грузовик. Симон и дети погибли сразу, Валентина полторы недели была в коме. Первое, что она сказала, когда пришла в себя, было - "позовите мне русского православного священника". Священника позвали, она долго исповедовалась, причастилась. Полностью выздороветь она уже не смогла. Через полгода она умерла в Ш-ском православном монастыре в Франции от кровоизлияния в мозг, успев перед смертью принять постриг. Если не забудешь, помолись иногда о упокоении приснопоминаемой монахини Елисаветы. Вот и вся история моего брака.
- Да, дела! А, ты-то как же?
- А, я в тот же год, когда жена развелась со мною, поступил сразу во второй класс семинарии, за год экстерном сдал весь курс, принял постриг с именем Флавиан, и… теперь сижу вот здесь с тобою.
- Батюшка! По второму разу чайник закипел! - голос матери Серафимы был сдержанно строг.
- Пойдём, Алексей… - Флавиан со вздохом встал и попереступал с одной на другую на своих больных ногах.
По дороге к выходу я остановился у свечного прилавка, положил на поднос деньги, взял с прилавка книжечку "Поминание", раскрыл на странице "О Упокоении", и на первой строчке написал печатными буквами - МОНАХИНИ ЕЛИСАВЕТЫ.
Глава 13. ЛИТУРГИЯ
Вернувшись на ночлег к Семёну, я застал хозяина на террасе, на той же резной табуреточке, ведущим неторопливый разговор с сидящим в "Мотином" креслице Дмитрием Илларионовичем.
- Добрый вечер, Алексей! Знакомься со своим новым соседом по "гостинице" - добродушно приветствовал меня Семён.
- Да, мы уже знакомы, Семён Евграфович! Имели удовольствие общаться сегодня. Присаживайтесь, Алексей!
Я присел на услужливо подставленный мне радушной Ниной стул.
- Мы, сейчас, Алексей, про шаровые молнии разговаривали с Семёном Евграфовичем - Дмитрий Илларионович повернулся, чтобы лучше видеть меня - Семён Евграфович считает их, чуть ли не живыми существами, и, возможно он не далёк от истины, так как природа их до сих пор наукой не объяснена.
- Ну, вот, к примеру, Димитрий Илларионович, - заговорил Семён - был у меня такой случай, в молодости, с этой самой шаровой молнией. Пошёл я, раз, на охоту по осени, проходил полдня впустую, брёл потихоньку домой. Пасмурно было, морось в воздухе висела мелкая, холодало. Вышел я, как раз, на луга, за Гребёнкиным оврагом, и шёл в сторону дома. Глядь, а по полю, метрах в ста от меня, яркий бело-жёлтый шар катится по воздуху, в полметре над землёй, мягко так поныривая, как на невысокой волне. Размером, думаю, с колесо УАЗика будет. И, катится этот шар параллельно моему ходу, чуть быстрее, чем я сам иду. Остановился я, стал глядеть на него, он тоже встал. И кольни меня тут шальная мыслишка - достану я этот шарик жаканом с ружьишка то моего, иль нет? Уже было и ружьё с плеча стянул. Смотрю, а шар, вроде как краснеть стал, совсем как солнце иногда на закате, и в мою сторону пополз. Ну, думаю - что-то тут не то! Ружьишко обратно на плечо одел, перекрестился и "Отче наш" начал читать. Шар остановился, посветлел опять, потом, быстренько так покатился к середине поля, где дуб двухсотлетний стоял, могучий такой. Подкатился он к дубу и, как бахнет! У меня, за триста метров оттуда, аж уши заложило! Полыхнул дуб, как пересушенный стожок жарким летом, минут через двадцать только угольки дотлевали. Подумал я тогда - а, ну как стрельнул бы я? Испугался, что греха таить… Вот с тех пор я к этим "шарикам" огненным с большой опаской и отношусь, прямо ведь, как будто мысли мои он тогда прочитал, как вот это объяснить?
- Так, наверное и объяснить, что - прочитал, добрый всем вечер! - невысокий, загорелый парень в военной рубашке без погон, в военных же брюках и ботинках взошёл на терраску.
- Игорь Сергеевич! Приветствую вас, рад вас видеть! - обнял его Дмитрий Илларионович.
- Здравствуй, Игорёк, что давно не был? - протянул ему руку Семён.
- На ученья летали, молодых натаскивали, слава Богу, хоть сегодня вырвался. Игорь повернулся ко мне, протянул руку - Игорь, будем знакомы!
- Очень приятно, Алексей. А, вы - военный лётчик?
- Лётчик, капитан ВВС.
- А почему вы так про молнии сказали, вы, наверное, что-то знаете про них?
- Не то, чтобы знаю, просто личный опыт имел, собственно через тот опыт и в Бога уверовал.
- Расскажите, Игорь, садитесь вот сюда - Дмитрий Илларионович указал Игорю на кресло в котором только что сидел сам.
- Что вы, Дмитрий Илларионович, ни в коем случае, мне вот здесь, на табуретке будет удобно! - Игорь присел на невысокий табурет.