Но если кто спросит, почему же в сие только время бывают сии великие и неизреченные дарования, то ответствуем: потому что в сие время более, нежели во всякое другое, человек бывает собран в себя и уготован внимать Богу, вожделевает и ожидает от Него милости. Короче сказать, это есть время стояния при вратах царских, чтобы умолять царя; и прилично исполниться прошению умоляющего и призывающего в это время. Ибо бывает ли другое какое время, в которое бы человек столько был приуготовлен и так наблюдал за собою, кроме времени, когда приступает он к молитве? Или, может быть, приличнее получить ему что-либо таковое в то время когда спит, или работает что, или когда ум его возмущен? Ибо вот и святые, хотя не имеют праздного времени, потому что всякий час заняты духовным, однако же и с ними бывает время, когда не готовы они к молитве. Ибо нередко занимаются или помышлением о чем-либо встречающемся в жизни, или рассматриванием тварей, или иным чем действительно полезным. Но во время молитвы созерцание ума устремлено к единому Богу и к Нему направляет все свои движения, Ему от сердца, с рачением и непрестанною горячностию, приносит моления. И посему-то в это время, когда у души бывает одно-единственное попечение, прилично источаться Божественному благоволению. И вот видим, что когда священник приуготовится, станет на молитву, умилостивляя Бога, молясь и собирая свой ум воедино, тогда Дух Святой нисходит на хлеб и на вино, предложенные на жертвеннике. И Захарии во время молитвы явился Ангел и предвозвестил рождение Иоанна. И Петру, когда во время шестого часа молился в горнице, явилось видение, путеводствовавшее его к призванию язычников снисшедшею с неба плащаницею и заключенными в ней животными. И Корнилию во время молитвы явился Ангел и сказал ему написанное о нем. И также Иисусу сыну Навину глаголал Бог, когда в молитве преклонился он на лице свое. И с очистилища, бывшего над кивотом, откуда священник о всем, что должно было знать, в видениях был от Бога тайноводствуем в то самое время, когда архиерей единожды в год, в страшное время молитвы, при собрании всех колен сынов Израилевых, стоявших на молитве во внешней скинии, входил во Святое святых и повергался на лице свое, - слышал он Божии глаголы в страшном и неизглаголанном видении. О, как страшно оное таинство, которому служил при сем архиерей! Так и все видения святым бывают во время молитвы. Ибо какое другое время так свято и по святыне своей столько прилично приятию дарований, как время молитвы, в которое человек собеседует с Богом? В это время, в которое совершаются молитвословия и моления пред Богом и собеседование с Ним, человек с усилием отвсюду собирает воедино все свои движения и помышления и погружается мыслию в едином Боге, и сердце его наполнено бывает Богом; и оттого уразумевает он непостижимое. Ибо Дух Святой, по мере сил каждого, действует в нем, и действует, заимствуя повод к действию из того самого, о чем кто молится; так что внимательностию молитва лишается движения, и ум поражается и поглощается изумлением, и забывает о вожделении собственного своего прошения, и в глубокое упоение погружаются движения его, и бывает он не в мире сем. И тогда не будет там различия между душою и телом, ни памятования о чем-либо, как сказал божественный и великий Григорий: "Молитва есть чистота ума, которая одна, при изумлении человека, уделяется от света Святой Троицы". Видишь ли, как уделяется молитва приходящим в изумление при уразумении того, что рождается от нее в уме, по сказанному мною в начале сего писания и во многих других местах? И еще, тот же Григорий говорит: "Чистота ума есть парение мысленного. Она уподобляется небесному цвету, в ней во время молитвы просиявает свет Святой Троицы".
Вопрос. Когда же кто сподобляется всей этой благодати?
Ответ. Сказано: во время молитвы. Когда ум совлечется ветхого человека и облечется в человека нового, благодатного, тогда узрит чистоту свою, подобную небесному цвету, который старейшины сынов Израилевых наименовали местом Божиим (Исх.24:10), когда Бог явился им на горе. Посему, как говорил я, дар сей и благодать сию должно называть не духовною молитвою, но порождением молитвы чистой, ниспосылаемой Духом Святым. Тогда ум бывает там - выше молитвы, и с обретением лучшего молитва оставляется. И не молитвою тогда молится ум, но бывает в восхищении, при созерцании непостижимого, - того, что за пределами мира смертных, и умолкает в неведении всего здешнего. Сие-то неведение называется высшим ведения. О сем-то неведении говорится: блажен постигший неведение, неразлучное с молитвою, которого да сподобимся и мы, по благодати Единородного Сына Божия. Ему подобает всякая слава, честь и поклонение, ныне и всегда, и во веки веков! Аминь.
Слово 17. О предположении души, ищущей глубокого созерцания, чтобы погрузиться в оном от плотских помыслов, возбуждаемых памятованием вещей
Все, что выше другого, сокрыто от того, чего оно выше; и это не потому, чтобы иное тело служило ему по природе некоею завесою, так что может и открывать его сокровенность. Всякая умопредставляемая сущность не вне себя заимствует то, что составляет собственное ее отличие; напротив того, внутри ее движений определено сие отличие, то есть может она непосредственно поступать к приятию первого света, в большей ясности, или подобно другому чину, который, очевидно, разнствует не местом, но чистотою приятия и преимущества, или сообразно с умственною мерою в силе приятия горних мановений и сил. Всякая умопредставляемая сущность сокрыта для сущности, которая ниже ее; одна же от другой сокрыты они не по природе, а по движениям добродетелей; и говорю это о святых силах, о душевных чинах и о демонах. Первые от средних и средние от третьих сокрыты и по природе, и по месту, и по движениям. Сущности же каждого чина, и сами для себя, и одна для другой в том же чине, видимы ли они или невидимы, сокрыты по ведению; а от сущностей низшего чина - по естеству, потому что видение у существ бестелесных не вне их, как у существ телесных, но видеть им друг друга - значит и добродетелями и мерою движений быть им внутри движений существ, ими видимых. Поэтому если в равном уделе они досточестны, то хотя и отдалены друг от друга, однако же не мечтательно, но в нелживом видении, в истинном естестве, видят друг друга, кроме Причины всяческих, Которая, как единая достопоклоняемая, превыше сего различия. Демоны, хотя и крайне нечисты, однако же в чинах своих не сокрыты друг от друга, но не видят двух чинов, которые выше их, потому что духовное видение есть свет движения, и он-то самый служит для них и зеркалом и оком. И как скоро омрачатся движения, существа не видят высших чинов. В собственном своем чине видят друг друга, так как они дебелее духовных чинов. И это имеет место в рассуждении демонов.
Души же, пока осквернены и омрачены, не могут видеть ни друг друга, ни себя самих; а если очистятся и возвратятся в древнее состояние, в каком созданы, то ясно будут видеть сии три чина, то есть чин низший их, чин высший и друг друга в своем чине. И не потому, что изменятся в телесный вид, увидят тогда Ангелов ли то, или демонов, или друг друга; напротив того, узрят в самом естестве и в духовном чине. А если скажешь, что невозможно быть видиму демону или Ангелу, если не изменятся они, не примут на себя видимого образа, то сие будет значить, что видит уже не душа, а тело. Но в таком случае какая нужда в очищении? Ибо вот и нечистым людям по временам являются демоны, равно как и Ангелы; впрочем, когда видят они, видят телесными очами, и здесь нет нужды в очищении. Но не то бывает с душою, достигшею чистоты; напротив того, видит она духовно, оком естественным, то есть прозорливым, или разумичным. И не дивись тому, что души видят одна другую, даже будучи в теле. Ибо представляю тебе доказательство ясное, по истинности свидетельствующего, разумею же блаженного Афанасия Великого, который в сочинении об Антонии Великом говорит: Великий Антоний, стоя однажды на молитве, увидел чью-то душу, возносимую с великою честию, и ублажил сподобившегося таковой славы; блаженный же сей был Аммун из Нитрии, и та гора, на которой жил святой Антоний, отстояла от Нитрии на тринадцать дней пути. Сим примером о трех сказанных выше чинах доказано уже, что духовные природы видят одна другую, хотя и удалены одна от другой, и что не препятствуют им видеть друг друга расстояние и телесные чувства. А подобно и души, когда достигают чистоты, видят не телесно, но духовно; потому что телесное зрение совершается открыто, и видит ‹то›, что перед глазами, отдаленное же требует иного видения.
Многие горние чины в бытии неисчетны и именуются по отличию и чину. Ибо почему названы Началами, Властями, Силами? Господствами наименованы, может быть, как отличенные честию. И они малочисленнее подчиненных им, как сказал святой Дионисий, епископ Афинский, но больше по власти и ведению, и наиболее уделены по величию своих чинов. Ибо простираются от чина в чин, пока не достигнут к единству паче всех великого и могущественного - Главы и основания всей твари. Главою же называю не Творца, но предшествующего чудесам дел Божиих. Ибо многие - ниже промышления премудрости Бога, их и нашего Творца, и столько ниже, сколько под ними состоящие - ниже их самих. Называю же низшими, разумея высоту и низость не в месте, но в силе и ведении, сообразно с тою мерою, какую приобретают в сравнении с последующим, большим или меньшим, ведением. Ибо все сии духовные сущности Божественное Писание наименовало девятью духовными именами и разделило их на три степени; и первую делит на великие, высокие и святейшие Престолы, многоочитых Херувимов и шестокрылатых Серафимов; вторую же степень - на Господства, Силы и Власти, и третью - на Начала, Архангелов и Ангелов. Чины же сии с еврейского толкуются: Серафимы - согревающие и сожигающие; Херувимы - обильные ведением и мудростию; Престолы - Божия опора и Божий покой; и сими именами названы чины сии по их действованиям. Именуются же Престолы - как досточестные, Господства - как имеющие власть над всяким царством, Начала - как устрояющие эфир, Власти - как властвующие над народами и над каждым человеком, Силы - как крепкие силою и страшные в видении своем, Серафимы - как освящающие, Херувимы - как носящие, Архангелы - как бодрственные стражи, Ангелы - как посылаемые.
В первый день сотворено девять духовных природ в молчании и одна природа - словом; и это - свет. Во второй день сотворена твердь. В третий день произвел Бог собрание вод и прозябение злаков; в четвертый - отделение света; в пятый - птиц, пресмыкающихся и рыб; в шестой - животных и человека. Устроение целого мира - долгота и широта; начало - восток; конец - запад; правая сторона - север; левая - юг. Целую землю поставил Бог, как одр; высшее небо - как кожу и свод, и куб; второе небо, как колесо, примкнуто к первому небу, и то, чем примыкаются друг к другу небо и земля; океан - как пояс, окружающий небо и землю, а внутри его высокие горы, досязающие до неба, и позади гор солнце, чтобы проходило там в продолжение целой ночи, и среди сих гор великое море, которое занимает около половины и четверти всей суши.
Богу же нашему да будет слава!
Слово 18. О видении естества бесплотных, в вопросах и ответах
Вопрос. Коликими образами и с какими разностями естество человеческое приемлет зрение бестелесных?
Ответ. Постижение всякого несложного и тонкого естества духовных тел подпадает чувству естества человеческого в трех различных видах: или в дебелости ипостаси (представляемого предмета) - всуществленно, или в тонкости ипостаси - бессущественно, или в истинном созерцании, которое есть существенное созерцание. В первом случае власть имеют чувства; во втором душа краечастно зрит, в третьем (действует) сила естества разумения. Во всех же сих случаях воля и разумение имеют власть. И что касается до воли и душевного услаждения, на что воля соглашается, того она во-первых и бывает причиною. И это суть порождения произволения; хотя, во время потребности, произволение и воля бывают в покое, пока действо (видения) имеет место и там продолжается и поколику оно представляет только и остается без приемлющей воли и истинного ведения, потому что чувства способны принимать все случайности без участия воли. Сими тремя образами служат святые Силы, в общении с нами, к научению нас и к устроению нашей жизни.
Нечистые же демоны, когда приближаются к нам на погибель, а не на пользу нашу, могут в нас приводить в действие два только способа; не могут же приступать к нам, для обольщения нашего, третьим способом, потому что демоны вовсе не имеют силы приводить в нас в движение естественные помыслы ума. Ибо сынам тьмы невозможно приближаться к свету. Но святые Ангелы обладают сим, то есть могут и приводить в движение, и просвещать помыслы; тогда как демоны суть властители и творцы ложных мыслей - исчадий тьмы, потому что от светоносных приемлется свет, а от потемненных - тьма.
Вопрос. Какая причина, что тем дано, а сим нет?
Ответ. Всякий учитель то сведение, которому учит, сперва сам в себе рассматривает, изучает, приемлет, вкушает и тогда уже может предлагать оное научаемым. Первые учители точное познание о вещах передают из собственного здравого ведения; и это суть те, которые в самом начале могут все обнимать в быстром представлении самого проницательного и чистого ума. Демоны же обладают скоростию, но не светом. Иное же дело - проницательность, а иное - свет. Первая без второго ведет к погибели обладающего ею. Второй показывает истину, а первая - призрак истины, потому что свет показывает действительность вещей, и умножается и умаляется соразмерно с образом жизни.
Святые Ангелы из собственного ведения вливают в нас познание о движении вещей; что сами прежде вкусили и что представили умом, то передают потом и нам. И вторые также учители, по мере своего ведения, возбуждают в нас представления о движении вещей; потому что иначе о том, в чем сами не пребыли, будет им необходимо в нас возбуждать правые помыслы. Впрочем, будь уверен, как уже сказал я, что если бы мы и могли принять, то они не в состоянии научить нас истинному созерцанию, хотя вначале и имели оное. И опять, каждый из них возбуждает научаемых к тому или к противному, сообразно с Божиим смотрением, которое управляет им. А я признаю за истину то, что ум наш и без посредства святых Ангелов может сам собою и не учась возбуждаться к доброму, хотя познания о зле без посредства демонов не приемлют чувства, и не приводятся злом в движение, и ум не может сам собою сделать зла. Ибо доброе насаждено в природе, а злое - нет. Все же чуждое и отвне привходящее для того, чтобы получить познание о сем, имеет нужду в каком-либо посреднике. Между тем как все, что произрастает внутри, проникает сколько-нибудь в природу и без научения. И если таково свойство естества, что само собою возбуждается оно к добру, то возрастание его и светозарность возможны и без созерцания Ангелов. Впрочем, они наши учители, равно как учители и взаимно друг другу. Низшие учатся у тех, которые приникают на них и имеют более света; и таким образом, учатся одни у других, восходя постепенно до той единицы, которая имеет учителем Святую Троицу. И самый опять первый чин утвердительно говорит, что не сам собою учится он, но имеет учителем посредника Иисуса, от Которого приемлет и передает низшим.
Рассуждаю так, что ум наш имеет естественную силу стремиться к Божественному созерцанию, и одним желанием равны мы всем небесным естествам, поколику в нас и в них действует благодать. Но по естеству, и человеческому и ангельскому уму созерцание Божества необычайно, потому что созерцание сие не сопричисляется к прочим созерцаниям. Во всех же разумных, и первых и средних, существах не по естеству бывает, но благодатию совершается созерцание всего сущего, и небесного и земного; и не естество постигло сие, как прочие вещи.